Поиск по автору:

Понравилась история pontoner'а про УШАНА и про многочисленных советских
солдат из союзных республик. Моя история будет не совсем об этом, но на
той же волне.
Историю рассказал мне мой отец.

В 79-ом году, на 21-ом году жизни ему предстояло стать защитником
родины. И вот поездом из уютного Таллина, папу и таких же как он молодых
парней повезли куда-то за Урал.

По прибытию на место службы он был приятно удивлён, все народности СССР
которые только там присутствовали, громко и с пылом выискивали в толпе
новобранцев своих. Кто братался, кто кому что-то передавал, звучали
вопросы типа как там дома итд итп.
Папа стоял один среди всего этого "братания" и не знал кого ему тут
искать. Так он и стоял, молча рассматривая свою новую среду обитания на
ближайшие два года.
Вдруг он заметил, что к нему на встречу с улыбкой идёт какой-то рыжий
парень крепкого телосложения. Парень подошёл и сразу без знакомства и
приветствий спросил:
- Аид?
- Как? - не сразу понял отец.
- Еврей? - переспросил парень ещё больше улыбаясь.
- А, ну да, - осторожно ответил папа.
- На чём играешь? - без предисловий продолжал рыжий.
- Я? Ни на чём, - смутившись, сказал папа, интеллигентно считая, что пять
блатных аккордов на гитаре не есть умение играть на инструменте.
- Ну может на барабане сможешь? Ритм чувствуешь? - не унимался рыжий.
- Нет, на барабане не умею, - сказал папа и понял, что в этой жизни он
явно что-то важное упустил.
- Ну брат, - сказал грустно рыжий, - тогда ничем тебе помочь не могу.

Так и не попал мой отец в военный оркестр, но зато попал на веще-базу,
заменив какого-то старого армянина сапожных дел мастера. И как он
говорит, там ему было намного привычней, чем с барабаном.
Может потом расскажу, какой авторитет в армии имеют швейных дел
мастера))))

Произошло это осенним вечером в Париже, был конец рабочего дня,
понедельник. Я возвращался с занятий на автобусе и наблюдал ничем не
выдающуюся картину: немолодой, слепой, темнокожий мужчина стоял в
плотной толпе усталых и грузных пассажиров, опирясь двумя руками на свою
белую тросточку с ремешком продетым на правую руку. Взгляд его был
потерянным, глаза бегали в разные стороны и казалось, что он носом как
собака пытается определить кто его окружает и что происходит вокруг.
Удивительно было ещё то, что тёмных очков на нём не было и взгляд его
хоть и рассеянный казался всё-таки пронзительным. Я сделал вывод, что ему
в некоем смысле повезло, так как его слепота никак не отразилась на его
глазных яблоках и следовательно не было нужды в затемнённых очках.
Автоматически мне вспомнились Рэй Чарльз, Стиви Уандер и я даже подумал,
что променял бы свое зрение на их талант, потом одернулся от таких
мыслей, подумал какой же я дурак и начал гадать, на чём мог бы играть
этот слепой, да и вообще начал как обычно размышлять обо всём и ни о чём,
благо ещё пару остановок в запасе у меня оставалось, да и пассажиров
полно, стой да разглядывай.
Незаметно из динамиков прозвучало название моей остановки и я с удивлением
заметил, что мой слепой так и продолжал стоять, опершись на тросточку
напротив дверей. Вот звери, подумал я, даже место уже слепому не могут
уступить, дожили, и стал потихонечку пробираться к выходу, нежно
рассталкивая окружающую меня толпу. Сойдя с автобусной ступеньки, я ещё
раз на прощание с сочувствием посмотрел на слепого, было такое странное
ощущение, что его безжизненные глаза впились в мои. Мне стало не по себе и
я опустил глаза, опустил и увидел у него в ногах швабру, швабру плавно
перерастающую в белою тросточку «слепого».