Борис Викторович Раушенбах, один из основоположников советской космонавтики, академик АН СССР, Герой Социалистического Труда, Лауреат Ленинской премии, был глубоко верующим человеком. Пережитые им жизненные испытания только укрепляли его веру. «Когда-то я полагал, что только точные науки занимаются делом. Но эти науки никогда не дадут объяснения феномену человека, неписанным законам, по которым он живёт и сопряжённым с ними этическими понятиями — справедливости, совести, умению прощать…», — так он напишет уже в конце жизни.
В начале 30-х будущий учёный познакомился с Королёвым, их сблизило увлечение авиапланеризмом. Ещё не закончив институт, Раушенбах уже работал у Королёва, занимался автоматикой крылатых ракет. После того, как Королёв попал под репрессии, его отдел был закрыт, Борис Викторович занялся теорией горения в воздушно-реактивных двигателях. В начале войны он работал на оборонном заводе, однако вскоре его, как немца, интернировали в лагерь под Нижним Тагилом. Официально это называлось «трудовой армией», на деле это был лагерь — бараки, баланда, колючая проволока, конвой и каторжная работа на кирпичном заводе. От зеков «трудармейцы» отличались только тем, что у них не было приговоров, и соответственно сроков.
Борис Викторович не падал духом, и успокаивал солагерников, которые сетовали на несправедливость — сидим без всякой вины. Раушенбах объяснял: мы же немцы, вполне возможно среди нас есть такие, кто сочувствует гитлеровской Германии и готовы ей помогать. Выявить их невозможно, поэтому лучше запереть всех, для блага страны!
«Борис, — говорили ему, — тебе надо по лагерям ездить с агитацией, ты лучше нашего замполита выступаешь».
В лагерном бараке, после тяжелейшей работы, Раушенбах закончил расчёты полёта самонаводящегося зенитного снаряда, которыми занимался до ареста.
Позже рассказывал: «….взяли меня, когда я уже выполнил две трети работы и знал, в каком направлении двигаться дальше. Мучился незавершённостью, места себе не находил, и в пересыльном пункте на нарах, на обрывках бумаги, всё считал, считал и в лагере. Решил задачу недели через две после прибытия в лагерь, и решение получилось неожиданно изящным, мне самому понравилось. Написал небольшой отчётик, приложил к решению и послал на свою бывшую фирму: ведь люди ждут. Мне, видите ли, неудобно было, что работу начал, обещал кончить и не окончил!»
Про Раушенбаха вспомнили, и, по договорённости с НКВД, начали использовать как учёного. Причём в том же бараке: его просто не брали на работу, и он, сидя на койке, продолжал исследования.
В 1948 году научный руководитель НИИ-1 Мстислав Келдыш добился возвращения Раушенбаха в Москву. Работая у Келдыша, он защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Разрабатывал теорию вибрационного горения, акустических колебаний в прямоточных двигателях.
Особенностью Раушенбаха, как учёного, было то, что добившись в каком-то направлении весомых результатов, он терял интерес к теме, и, вместо того, чтобы почивать на лаврах и степенно осуществлять научное руководство, он брался за новое для себя направление, и начинал работу с нуля.
Поэтому от Келдыша он перешёл к Королёву, у которого выполнил пионерные работы по ориентации космических аппаратов и их движению в мире, лишённом тяжести. В 1960 году получил Ленинскую премию за уникальную работу по фотографированию обратной стороны Луны (КА «Луна-3»). Менее чем за десять лет под его руководством были воплощены также системы ориентации и коррекции полёта межпланетных автоматических станций «Марс», «Венера», «Зонд», спутников связи «Молния», автоматического и ручного управления космическими кораблями, пилотируемыми человеком.
Продолжая работать в области ракетной техники, Раушенбах начал изучать теорию перспективы в изобразительном искусстве (иконописи), богословие. Уже в 90-е годы вышли в свет его книги, в которых немалое место уделено как вопросам науки, так и вопросам религии, философским обобщениям, размышлениям об обществе и мироустройстве.
Борис Викторович говорил: «Мне кажется, оппозиция между наукой и религией возникла в XVIII-м веке во Франции. Энциклопедисты, выступая против королевской власти, выступали и против Церкви, которая стояла за корону. Именно они породили агрессивный атеизм. Его приняли на вооружение в СССР, и отсюда нынешнее невежество. Лично я часто сталкивался с этим в Академии наук, в разговорах с коллегами. Зная, что я кое-что понимаю в богословии, они иногда обращаются… Я просто поражаюсь их дремучему невежеству! Атеизм ввели в Советской России, не понимая всю глупость этой затеи. Они хотели заменить христианское мировоззрение научным. Но ведь научного мировоззрения не бывает, это чушь и собачий бред! Наука и религия не противоречат друг другу, напротив — дополняют. Наука — царство логики, религия — внелогического понимания. Человек получает информацию по двум каналам. Поэтому научное мировоззрение — обкусанное мировоззрение, а нам нужно не научное, а целостное мировоззрение. Честертон сказал, что религиозное чувство сродни влюблённости. А любовь не побить никакой логикой»
Всю жизнь Борис Викторович принадлежал к лютеранской церкви, посещал протестантские храмы, хотя интересовался православным богослужением, хорошо разбирался в православной иконописи. Обратиться в православие Раушенбах решил после того, как в феврале 1997 года пережил клиническую смерть. Об этом он вспоминал так: никакого тоннеля не видел, но оказался на развилке двух путей, один путь вёл к чему-то светлому и прекрасному, второй - в суету и нервотрёпку. Второй путь - это была жизнь. Поколебавшись, Борис Викторович выбрал жизнь. После больницы он познакомился с протоиереем Владимиром Воробьёвым, который в декабре того же года совершил над ним чин присоединения к Православной Церкви.
В 2024-м году, 4 октября, в день запуска в 1957 году на космическую орбиту первого в мире спутника, в Петропавловской крепости, во дворе Музея космонавтики и ракетной техники, открыт памятник Борису Викторовичу Раушенбаху. Скульптура из гранита и бронзы под названием «Памяти наставника» создана по заказу космонавта Алексея Елисеева
