Ностальгия по Социализму- тем, кто помнит.
…Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки…
На сей раз – о национализме. С глубоким уважением посвящается всем моим неравнодушным читателям, персонально - Chicago95
На последнем курсе техникума полагается полгода уделить производственной практике. Во всяком случае у нас было так. Чёрт нас дёрнул написать заявления с просьбой отправить куда- нибудь подальше, желательно в Прибалтику. Допросились. Получили направления в Каунасэнергоремонт.
Парочка необходимых отступлений.
1. Прибалтика- она очень разная.
Литва – это шестьсот лет рыцарских традиций. На заре становления этого государства Литовские и Русские князья вполне себе дружили, дочерей друг за друга замуж выдавали, да что говорить, первая хартия независимости Литвы написана на Русском языке. Потом прошло время, Россия приняла Православие а Литва – Католицизм. К описываемым событиям главный идеолог СССР находился в Кремле, а ЛитССР – в Ватикане.
Латвия попроще – смесь Остзейских немцев, и хуторян- Латгалов. Всё, что есть в Латвии серьёзного и исторического, построено Немцами. Латышам в Риге селиться запрещалось, можно было только на базаре торговать. Как народ, как государство, независимая Латвия родилась в Российской Империи, и выросла в СССР.
То же можно и про Эстонию сказать. Собственно, эти земли – нынешнюю Латвию и Эстонию Пётр Первый когда- то выкупил у Шведов – это была их вотчина.
С Эстонцами общался мало, кроме патологической жадности и упёртости добавить мало что могу. Но приписываемая им медлительность не совсем соответствует действительности. Просто Эстонский язык с его сложнейшими композициями гласных требует очень тщательного проговаривания, поэтому создаётся впечатление растягивания времени при разговоре.
2. Поехали мы втроём – три приятеля, по национальности – Русские. Петька – наполовину Еврей по матери, Славик – на четверть Вепс по бабушке (родные братья Эстонцев), и я – на одну восьмую то ли Турок, то ли Албанец – точно не знаю, прадед служил на Балканах, притащил оттуда невесту.
Оказалось, что нас ждёт очень приятный сюрприз – командировка из Ленинграда в Каунас была только началом. А работать нам предстояло в пос. Электренай, на Литовской ГРЭС – точно посередине между Каунасом и Вильнюсом. Станцию строили всем Союзом, одновременно строился посёлок рядом, и всем, изъявившим желание остаться там работать, квартиры выделялись сразу. Поэтому основной язык общения в посёлке был Русский.
У нас в техникуме училась барышня, по отцу – Соболева, мать Литовской национальности, поэтому её фамилия в Литовской транскрипции звучала – Собаляускине, а Ленкина соответственно – Собаляускайте. Отец (не последний человек на станции) таким образом просто организовал дочке возможность пожить полгода дома. А так, как для одного человека это было сделать невозможно, и пригодились наши заявления.
В чём приятность сюрприза? Двойная командировка. Мы получали суточные из Ленинграда в Каунас, и из Каунаса в Электренай, зарплату слесарей и стипендию. Общежитие- бесплатно. В России я гостиниц такого уровня комфорта видел немного. А уж в рабочих посёлках – не видел вообще.
Продукты в буфете на первом этаже – отменного качества и выбора, в столовой на станции вообще объедение, плюс обязательное «блюдо дня» - что- нибудь из национальной кухни всех республик по очереди. Башкирские пирожки с мясом и бульоном внутри, Узбекский настоящий плов с бараниной на курдючном сале, Литовские цепелины – картофельные пирожки с мясом. Каждая пятница – распродажа всяких деликатесов – ветчина, буженина, пять сортов колбас- сырокопчёные и сервелат, пять сортов сыра, деликатесные консервы – балык из осетрины, например в консервах я больше вообще нигде и никогда не видел.
Рай, короче. Денег- столько не истратить, уютно, чисто, комфортно. Настоящая Европа, хоть и Восточная- не шучу. И мы же не с рабочего посёлка на границе какой- нибудь Тьмутараканской области приехали, где в восьмидесятом году в магазинах было вообще ничего не купить, а из Ленинграда. Очень разительный контраст в уровне жизни.
В посёлке на десять тысяч человек был весьма приличный ресторан, пивной бар с выходом на пляж, сам пляж с вышками для ныряния и прочими прибамбасами, парк культуры и отдыха с аттракционами – Американской горке любой столичный парк позавидовал бы. Яхт клуб. Молодёжный клуб с дискотекой. Кинотеатр.
Всё это великолепие было слегка отравлено общей атмосферой – несмотря на то, что в посёлке жили наполовину Литовцы, а наполовину – представители всех национальностей со всех городов и весей СССР, общая атмосфера диктовалась Литовской диаспорой. Мы там были чужие, и со временем нам ясно дали это понять.
Мне повезло – я попал в замечательную интернациональную бригаду монтажников, в цех котлоремонта. Там были и Поляки, и Татары, и Русские - между собой говорили по Русски. Бригадир - этнический Поляк, Станислас Зубе –Стаси, как его называли. Три ордена трудовой славы- не шутка. И вся команда на подбор. Зимой они ездили по всему Союзу на монтажи, а летом – ремонт. Для них это был отдых. Понадобилось время и силы, чтобы доказать, что я полноправный член бригады, а не присланный studentas- brodyagas, от которого ни толку ни проку, и имею права говорить не «они», а «мы». Доказал.
Славик как- то извернулся, его можно было увидеть то в инструментальной кладовой, то он в компании с дефектоскопистами бездельничал – не напрягался, короче. А Петька – вообще убеждённый и последовательный противник физического труда, несмотря на то, что парень здоровый – дошло до того, что бригадиры просто отказывались его брать на работу, и он с удовольствием весь рабочий день лежал на солнышке.
Эпизод первый – отрезвление от эйфории.
Я специально столько времени посвятил описанию всего хорошего, что нам досталось, чтобы столкновение с реальностью выглядело так, как оно и было – мордой об асфальт. Мастером по ремонту обмуровок был некий Егоров, этнический Русский, но не Советский, а потомок эмигрантов, уехавших в 1918 году в Польшу – тогда Вильнюс- это была Польша.
Свою фамилию он иначе, как Egorovas не произносил, по Русски говорить брезговал, хоть не сомневаюсь, что понимал прекрасно, к Союзу относился крайне негативно, и не скрывал этого. Это от него я впервые услышал в спину презрительное «оkkupantas, kurva». К слову – в Литовском языке мата вообще нет, их «bibis» гораздо ближе к медицинскому «пенис» нежели к нашему, родному, что так уютно выглядит надписью на заборе. В случае необходимости используется Русская лексика, или же к Русскому слову приделывается Литовское окончание – иногда забавно получается, «pisdauskas» например- (п…ц в переводе).
Этому Егорову не получилось уложиться в срок в восстановлении обмуровки на сданном в эксплуатацию котле. Не ему одному, там много было недоделок – котёл запустили, а он кинул клич – кто согласен выйти в выходной, по два отгула за смену. Наши согласились, ну и я конечно тоже – из солидарности. Работа – не бей лежачего, просто обеспечить мастерам своевременную подачу шамотных кирпичей, и термостойкого раствора. Неприятно было то, что на сходнях отсутствовали перила, а метров пять пути вообще приходилось идти по неизолированному паропроводу, держась за какую- то трубу – подошвы на ботинках плавились. Это на тридцать шестой отметке – 36 метров до пола. За смену сделали почти всё, оставалось немного, Егоров уговорил нас закончить сегодня, посулив ещё по одному отгулу. За полтора часа закончили.
Это была суббота.
В понедельник смотрю журнал отработки, у всей бригады стоит по три смены переработки, а у меня- ничего. Иду в каптёрку к Егорову, задаю вопрос – где?
- Nesuprantu rusiškai ( не понимаю по Русски).
- Ты что творишь, я на тебя бесплатно что ли работал?
- Dink iš čia (Вон отсюда).
Я рассказал Стаси, он попробовал поговорить с гадом, возвращается – ничего нельзя сделать, мы все работали как бы нелегально, по акту он эту работу сдал ещё неделю назад.
Ну утёрся, а что я сделаю?
Прошло недели две. Водитель самосвала, высыпая кузов чугунной дроби для дробеочистки, слегка промахнулся, и дробь посыпалась в бетонный короб со всякими коммуникациями – хрен её оттуда потом достанешь. Егоров бросился на колени, воткнул обе ладони, пытаясь удержать поток, и орёт, значит, что- то по Литовски. Рядом стоит здоровенная снежная лопата из нержавейки – я хватаю лопату, втыкаю её чуть выше его рук, ору – «РУКИ!» и с силой, ногой её втыкаю до пола. Кем надо быть, чтобы не убрать руки в такой ситуации? Он не убрал. Выдернул руки, правая в крови, прошипел что- то злобно, и побежал в припрыжку в медпункт.
После обеда, вся бригада в раздевалке, мужики в домино режутся – приходит забинтованный. Оказывается, я ему стесал под корень три ногтя на руке. Орёт истошно, причём не на меня, а на Стаси. Рукой на меня показывает. Плюётся. Морда красная, глаза выпучены, аж подпрыгивает.
Разговор происходил на Литовском, поэтому я понял только мат.
Закончилось тем, что Стаси от души зарядил ему в морду, и пока тот возился на полу, поднимаясь, завершил конфликт фразой по Русски – «Какой ты на х…й Литовец, говнюк ты».
Потом мня в бригаде долго подкалывали – они были уверены, что я это сделал специально – а что – три отгула, три пальца… Но с той поры я действительно стал в бригаде своим.
Эпизод второй – окончательное отрезвление от эйфории.
В СССР была практика посылать работников в колхозы – на помощь при уборке урожая. Ну не хватало рабочих рук на местах. Нас специально предупредили – никаких колхозов, вы студенты на практике, по закону не положено.
Однако, не прокатило. После утренней разводки нас с Петькой берут под ручки и к главному прорабу.
- Вот что, ребята. Я знаю, что не имею права вас посылать, но других просто нет. Некого послать, кроме вас, поймите. Всего- то на три дня, прокатитесь, отдохнёте на свежем воздухе…
Ну, мы поупирались конечно для порядка, на что он обрисовал нам картину – «Вы думаете, я не знаю, как вы сюда попали? Что вы двойную командировку получаете? Это вам Юрка Соболев устроил, из за дочки своей. Этот ещё – жест в мою сторону, хоть работает, Стаси его хвалит, а вы двое (Славик опять ухитрился ускользнуть) вообще лодыри. В общем так – попробуете отказаться, я вам командировку закрываю, поедете в Каунас, зарплата будет не сто восемьдесят, как сейчас, а восемьдесят. И суточные только из Ленинграда. (Ленинград, как студентам, платил нам рубль двадцать в день, а Каунас – три шестьдесят). И в отчётах по практике напишу, что вы лодыри и тунеядцы».
А это – реальный шанс техникум вообще не закончить.
Согласились, конечно. Добрались до нашей комнаты, переоделись, побросали шмотки в сумки, поехали. Пообедать забыли. Пока добрались до Каунаса, пока нашли улицу Химиков, где была общага Каунасэнергоремонта, пока обозначились, кто такие, устроились – уже поздний вечер. На дверях буфета записка – «буфет закрыт, готовимся к свадьбе». Денег- то взяли с собой, но улица Химиков (Сhemikas) это глухая промзона, магазинов нет, транспорта нет, города не знаем, да и уже стемнело. Поужинали водичкой из под крана, утешало то, что нам были обещаны горячие обеды на поле.
Пять утра, подьём, буфет закрыт, завтрак из под крана, по грузовикам, и под Кедайняй – на поле. От Каунаса до Кедайняя недалеко – всего километров пятьдесят, но это не супершоссе Вильнюс- Каунас, а весьма себе просёлочная дорожка. А дальше – вообще грунтовка. Пока доехали, рассвело.
Неприятно было, что в коллективе – одни Литовцы. На нас смотрели, как будто в углу насрано. Я попытался поговорить с бригадиром, обрисовать ситуацию, он просто проигнорировал.
Работа заключалась в том, что надо было дёргать руками из земли буряк – кормовую свёклу- килограмма по три каждый, обрубать ботву, буряки складывать в пирамиды отдельно, ботву- отдельно. Для обрубания всем выдали устрашающего вида ножи из списанных ножовочных полотен – длина с рукояткой около полуметра, толщина – миллиметров пять. Мачете, блин.
Разметили участки, начали работать. Петька, сволочь, филонил конечно, но не из подлости, а по убеждению. Такой он человек. Забегая вперёд, скажу – он мне ближе брата. Настоящий друг. Давным давно эмигрировал, но всё равно мы все эти годы поддерживаем отношения, пару раз в неделю непременно общаемся.
Когда днём, в обеденный перерыв, вместо горячего обеда всем выдали по рублю, ситуация стала выглядеть крайне неприятно. Попытка поговорить с бригадиром опять наткнулась на презрительное непонимание.
И ведь они, твари, знали всё заранее, у каждого с собой было пожрать припасено. Ну мы отошли в сторонку, чтобы слюной не давиться, на коллег по несчастью глядючи – Петька, говорю, хочешь буряка попробовать? Поржали.
Закончили мы свои участки последними, грузовики уже сигналили вовсю – и бригада смотрела на нас уже откровенно со злобой – им домой пора, а ещё ждать этих оккупантов приходится.
Ужин из под крана, завтрак тоже – буфет закрыт, готовится к свадьбе. Это уже третьи сутки пошли, что мы не жравши. И пожаловаться некому. Дело происходило в конце октября, ночью подморозило. Земля стала твёрдой, а ботва пожухла.
Дёргать эти, мать их, корнеплоды, становилось изощрённой пыткой. Я уже дышу тяжело и через раз, Петька прекратил свои обычные подколы и хохмы, злобно пашем. Терпение кончилось, когда вместо обеда опять выдали по рублю.
Я подошёл к бригадиру, сказал – вон там, на краю поля, деревня какая- то виднеется. В общем, как хочешь, мне похер, что ты о нас думаешь, мы пошли искать магазин – жрать хочется. Он первый раз снизошёл ответить по- Русски. С акцентом и презрительно. «Обеденный перерыв- сорок восемь минут».
Сорок восемь минут мы только шли по пашне. Потом полчаса сидели у запертой двери магазина – на двери было объявление, но там я понял только одно слово – «uždaras» - закрыто. Правда, рядом сидели аборигены, дожидаясь открытия, и недоумённо на нас поглядывали – но они не уходили, ждали- что внушало надежду.
Уф. Открылись. Мы схватили по батону булки, по банке каких- то рыбных консервов, сливочного масла и две бутылки коньячного пунша. Другого питья не было – но там не крепко, градусов двадцать. Сожрали это всё, пока шли обратно. Пришли, уже почти довольные.
В бригаде – густая атмосфера скандала. Все уже закончили работу, скоро машины придут, а на наших участках и трети не сделано.
Ну, а дальше – по накатанной.
На нас начинают орать, причём по- Литовски, мы огрызаемся по Русски, кто Петьку взял за воротник, и на его «Руки убери!» спросил – «Тебя как зовут?»
- Пётр
-Пидор?
-Сам ты пидор!
И понеслась. Петька вообще подраться не дурак. Этого «пидора» он на землю уронил. Что и было единственной победой в том месилове. Я прилично получил по морде, кому- то отвесил, без особого успеха, от толчка чуть не упал – мы с Петькой встали спина к спине – он вытащил из сапога мачете, заорал – «Ну подходи, суки!» Я тоже вытащил свой.
Эти гондоны похватали свои ножи и двинулись нас убивать.
По Литовски говоря, это был полный pisdauskas. Не знаю, как Петька, а у меня перспективы быть зарытым прямо тут, на поле, вызвали не страх и не тоску, а волну бешеной ярости – когда нет вообще никаких моральных запретов, когда можешь позволить себе всё. Что было дальше –помню смутно, время растянулось, как резиновое. Бригадир остановил побоище. Вроде никто не пострадал.
Пока мы отходили от адреналина, крики в бригаде продолжались. Всё- таки есть у Литовцев привычка к порядку и пиетет к старшему. Что он там им приказал, как обосновал – не знаю, но вся бригада минут за десять убрала наши участки, а там и машины подъехали.
Залезли в кузов, но по пути остановились. Бригадир забрал у нас по выданному рублю –впрочем и у всех остальных тоже. Вернулся с несколькими бутылками водки. Литовская традиция мужской пьянки – каждый по очереди делает глоток, произнеся несколько слов. Выпить сразу полстакана – это практически подвиг, не пьют они помногу, не принято у них.
Я этого не знал, и засадил сразу грамм триста жадными глотками. Воспринято это было скорее с позитивным удивлением – ни хрена, как парень может! Во всяком случае в одобрительных возгласах не было ни тени жадности за общую водку.
Когда окончательно отпустило, я почувствовал, что что- то щиплет на груди. Сунул руку – блин, всё пузо в крови. Достал таки кто- то. Разрез небольшой, всего сантиметров пять- шесть, только кожу рассекло – неглубоко. Но это был явно удар по горлу. На левой стороне груди, от горла вниз сантиметров десять, почти горизонтально, под небольшим углом. Был разрублен ватник, брезентовая куртка и свитер. Футболка не считается – она на кольчугу не похожа.
До Каунаса ехали, распевая хором гимн буржуазной Литвы – который до сорокового года. Мы не пели- слов не знали.
Думаете, что- то изменилось? Ужинали мы опять из под крана, Петька матерился в голос, глядя, как я отстирываю футболку от крови, легли спать, утром буфет закрыт, готовятся к свадьбе, по машинам, и снова на поле. Это была пятница, работать оставалось совсем чуть- чуть, я с ходу объявил бригадиру, что мы пошли в деревню за жратвой, а он может нас прямо тут и сейчас закопать, если против. Когда мы вернулись, всё уже было убрано.
Это не было признанием. Мы не стали для них своими, просто стали не совсем чужими. Для большинства литовцев наше поведение на поле – не подвиг, даже не поступок, а совершенно нормальная реакция. Это у них в крови – шестьсот лет рыцарской истории.
Уехали с поля раньше, вместо обеда опять было по рублю, добрались до своей общаги в Электренай, отожрались от пуза, выпили, и легли спать.
В отчётах по практике главный прораб написал нам по благодарности. И Славику в том числе. Я тепло простился с бригадой, практика кончилась, мы уезжали домой в Ленинград.
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
Прошло больше сорока лет. Я знаю числительные на трёх языках, кроме Русского и Литовского. Но с этим уже не справиться пожизненно – каждый раз, когда при мне вслух произносится какая- то цифра, я мгновенно перевожу её на Литовский.