Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Игорь Левицкий
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
В первый раз приехал в командировку в Америку. Вечером заскочил в гостиничный бар – выпить и расслабиться. Прошу бармена налить мне пятьдесят граммов водки. Он смотрит на меня подозрительно и спрашивает: - А вы откуда? - Я из России, а что такое? - А вы в России водку взвешиваете, да?! Извините, но у меня весов нету. Я вам пятьдесят миллилитров налью. Хорошо?
Август 1998 года. Россия. Рушатся банки, разоряются предприятия. А у меня командировка в Штаты на полгода. И визу дали, и билеты на руках. Надо ли говорить, каким счастливым я себя чувствовал. Тем более что за неделю до кризиса снял все свои деньги со счета в банке – сбережения за несколько лет работы в иностранной компании Пи-ДаблЮ-Си в Москве. Несколько тысяч зеленых, уложенных аккуратными пачками стодолларовых банкнот по тысяче в пачке - как в гангстерских фильмах. Да еще несколько тысяч командировочных, уложенных в такие же пачки.
Тут подходит ко мне менеджерша и говорит, что возможно продление проекта, и просит убедиться в том, что мой заграничный паспорт действителен еще на два года. А он у меня всего год еще действителен. Пришлось в срочном порядке делать новый паспорт - через турфирму со связями в МИДе. При этом старый паспорт с американской визой я сдавать не стал.
Через несколько дней получил паспорт. Смотрю, а фамилия там отличается на одну букву. В МИДе в отличие от ОВИРа используется английская транскрипция. И то, что в овировской французской транскрипции в старом паспорте читалось как «i», в английской транскрипции в новом паспорте выглядит как «iy». Хоть и похоже, но если подходить формально, то фамилии в паспортах разные. Ну да не беда! Лечу в Хьюстон с наличными во всех карманах и тремя паспортами на разные фамилии – я с собой еще и внутренний паспорт захватил.
Итак, прилетаю в Техас. Жара - 43 градуса в тени. Люди живут от кондиционера до кондиционера. А я живу в черном шерстяном костюме, в карманах которого все сбережения моей жизни - ни снять его нельзя, ни тем более где-нибудь оставить. Мокрый от пота ищу хоть какой-нибудь банк, чтобы сдать им на хранение свой ценный груз. Причем, искать могу только после окончания рабочего дня - не могу в первые же дни уйти из офиса раньше - не объяснять же американскому начальнику про пачки долларов во всех карманах - итак, все вокруг шутят про несгибаемое КГБ, сотрудник которого даже в жару в костюмчике рассекает - не иначе кобуру с пистолетом прячет.
И вот (о, чудо) на третий день я нашел небольшое отделение Бэнк оф Америка, расположенное в близлежащем продовольственном магазине и работающее (о, великое чудо) до восьми часов вечера.
Пришел. Прошу девушку - банковского клерка открыть мне счет, объясняю, что я русский и нахожусь в Америке в командировке. Она кивает и говорит: «Ой, первый раз живых русских вижу».
А я про себя думаю, что если сейчас от денег не избавлюсь и пиджак не сниму, то она еще и мертвых русских увидит.
И тут она с улыбочкой просит меня показать ей два документа, удостоверяющих личность.
- Какие два документа? У меня только паспорт. - Нам нужен еще какой-нибудь документ. Права, например, - продолжая улыбаться, втолковывает мне она. - Да нет у меня прав... Ничего нету кроме паспорта. - Ой, тогда мы не можем Вам счет открыть, - разводит она руками. – У нас правило требовать два документа.
От одной мысли, что мне придется еще какое-то время ходить в пиджаке, стало мне нехорошо. - Ну, - думаю. - Была - не была. И выхватываю из широких штанин второй паспорт - МИДовский. - Вот, - говорю. - Нашелся второй документ.
Она смотрит - еще один паспорт. Ее лицо вытягивается, и она медленно начинает читать. Тут ее лицо вытягивается еще больше - видно, дочитала до конца и поняла, что фамилия во втором паспорте вроде похожа, но другая. И чувствую, что рука ее тянется к телефону - в ФБР звонить.
- Э, - говорю. - Погоди волноваться. Это у нас у русских обычай такой - несколько паспортов иметь. Вот смотри! - и выхватываю наш внутренний российский паспорт.
- Видишь, - говорю. - Этот паспорт для внутренних поездок по России. Тут кириллицей написано. А этот паспорт (тычу в ОВИРовский) для поездок во франкоязычные страны. Тут все по-французски написано. А вот этот (указываю на МИДовский) для поездок в англоязычные страны. Тут все по-английски. И поэтому, транскрипции разные.
То ли я очень уверенно говорил, то ли еще что. Но она немного успокоилась и открыла мне счет.
Но тут ее ждал еще один удар - я достал свои пачки долларов. По ее глазам я понял, что ей ни разу в жизни не доводилось видеть столько наличных денег, принятых от одного клиента. Как я уже говорил, это отделение банка было маленькое, и потом я частенько видел, как местные жители заскакивали туда, чтобы снять со счета двадцатку-другую. А тут тысячи. Позвала она напарницу, и вместе они мои деньги пересчитали, проверили на подлинность и оприходовали. Слава богу, что в ФБР звонить не стали, хотя заметно было, что хочется.
31 декабря лохматого года. 11 часов утра. Зачет по методам математической физики. Причем, я понимаю в этой математической физике гораздо меньше Вашего, а уж сколько Вы сами в ней понимаете, Вы лучше меня знаете.
Зачет принимает аспирантка Ирина Сергеевна - синий чулок. Очки в пол лица, костюм типа «Первая учительница пятидесятых годов», никакой косметики, и на лице читается решимость политрука Клочкова. В смысле, отступать некуда и вражеские танки тут не ходят.
А на носу Новый Год, за окном солнце высверкивает бриллиантовые брызги из горностаевой мантии только что выпавшего снега.... Дома уже накрыт стол, приглашены друзья и, конечно же, девушки. А впереди панфиловцы, и я в немецком танке. И мне уже идти отвечать.
Иду, мычу, пытаюсь подсунуть, то что списал, хотя совсем не факт, что списал правильно. Аспирантка мне и говорит «Да Вы ж ничего не знаете. Так?! » Понимаю, что отрицать бесполезно - киваю виновато. Она уж готовится бросить в мой танк гранату, то есть зачетку - придете, мол, в следующий раз.
И тут меня как прорвало. - Ирина Сергеевна, - говорю самым проникновенным своим голосом. - Сегодня Новый Год, люди праздновать будут, надеяться на исполнение самых заветных своих желаний. Вот скажите честно, у Вас хоть когда-нибудь под Новый Год исполнялись заветные желания? Гляжу, у нее взгляд как то затуманился, на губах появилась мечтательная полуулыбка... В глазах поплыли невстреченные мужики, отдельные квартиры...
- Нет, - отвечает со вздохом. - Никогда. - И у меня никогда, - тоже говорю со вздохом. Помолчали грустно. - Ирина Сергеевна, - начинаю я взволнованно. - А вот если Вы мне сейчас зачет поставите, то у меня впервые в жизни исполнится. И я про Вас буду и детям и внукам рассказывать.
И что вы думаете? Поставила!!! Детей-внуков у меня нет. Вот вам рассказываю.
В ту ночь я проснулся от необыкновенной, оглушающей тишины. Я подошел к окну и увидел, что идет снег – первый настоящий в эту зиму. С неба падали мириады крохотных хрусталинок, ярко сверкающих в свете уличных фонарей. Это было так нереально, так сказочно прекрасно, что я почувствовал беспричинную уверенность в том, что с этого самого момента жизнь моя непременно изменится к лучшему…
Я вернулся в постель и тут же сладко заснул. И наверное всю ночь радостно улыбался, потому что утром подушка была мокрой от восторженных слюней, которые всегда бывают во время по-детски безмятежных снов.
В институт идти совершенно не хотелось, а хотелось есть мороженное, рассказывать анекдоты и влюбляться в прохожих девиц. Но для того, чтобы не идти в институт нужна была справка, а я чувствовал себя превосходно. И тут на память пришел фильм «Кто поедет в Трускавец», где герой приходит в поликлинику, просит в регистратуре талончик к любому свободному врачу, потом врет что-то про ушибленное колено и получает вожделенный бюллетень. А почему бы и мне не попробовать именно так – по-киношному.
В поликлинике в регистратуру не оказалось очереди, и хорошенькая регистраторша откровенно скучала. - Здравствуйте, барышня. Мне бы карточку и талончик к врачу. - Здравствуйте, юноша, - передразнила она меня. – К какому врачу? - А к любому. Вот к какому пошлете, к такому и пойду. - Так уж к любому?! – спросила регистраторша, хитро блеснув глазами. - Полагаюсь на Ваш выбор, - продолжил я игру. Она принесла мою карточку и молча подала талончик в двадцать пятый кабинет. Казалось, что озорные огоньки так и сыпались из ее глаз. - Мы с Вами еще увидимся, барышня? - Всенепременно! Успеха у врача.
Я поднялся на второй этаж к двадцать пятому кабинету, взялся за ручку двери и замер: на двери висела табличка «Гинеколог». Подумав секунду, я решил не отступать и уверенно распахнул дверь.
В кабинете за большим заваленным бумагами столом сидела седая близорукая врачиха и усердно что-то писала, водя носом у самой его поверхности. А за соседним столиком сидела молоденькая медсестра. Из-под стола выглядывала ее точеная длинная ножка в прелестной туфельке.
Я остановился в углу у гинекологического кресла и громко произнес: - Здравствуйте. - Здравствуйте-здравствуйте, - сказала врачиха, не отрываясь от писанины. Медсестра же ничего не сказала, а только с интересом взглянула на меня. - Что у Вас? – спросила врачиха. - У меня это… «Черт возьми, что же у меня может быть?! » - … это… вне графика… не в срок… нерегулярно… - выдавил я из себя. - Задержки что ли?! – спросила врачиха, не отрываясь от писанины. Медсестра же ничего не спросила, а только мелко затряслась в приступе беззвучного хохота. - Вот-вот, задержки, - обрадовался я подсказке. - Беременность, - брякнула врачиха. - Да нет, вряд ли, - с сомнением в голосе сказал я, а потом уверенно добавил: - Исключено. - А что же тогда? – поинтересовалась врачиха, по-прежнему не отрываясь от писанины. Медсестра же ничем не поинтересовалась, а стала медленно съезжать под стол от смеха. Из глаз ее катились крупные слезы, смывая тушь с ресниц. - Может быть простуда, переутомление, - предположил я. - Бюллетень не дам, - отрезала врачиха. - А мне и не надо, мне бы справочку в институт. - В институт?! В институт можно, - согласилась врачиха. – Верочка, выпиши освобождение на недельку, - сказала она медсестре. Та, выбравшись из-под стола и немного придя в себя, выписала справку и подала ее врачихе на подпись. - В регистратуре поставите печать, - сказала врачиха, протягивая мне заветную бумажку, и впервые взглянула на своего пациента.
Я выхватил у нее из рук справку, буркнул «спасибо» и выскочил в коридор, спиной чувствуя ничего не понимающий взгляд.
Спускаясь по лестнице, я силился прочитать диагноз, но кроме «справка дана» и «освободить на семь дней» ничего не смог разобрать. - Ну вот и я, барышня. Печать шлепните, пожалуйста, - сказал я знакомой регистраторше. Та приложила печать, и возвращая справку, мельком взглянула в нее. Видимо, ее натренированный во врачебных подчерках глаз сумел разобраться в диагнозе, потому что она почти наполовину высунулась из своего маленького окошка, провожая меня ошалевшим взглядом.
Рассказал мне эту историю один из начальников Н-ского Морского Пароходства, где мне довелось как-то внедрять SAP.
В старинные лохматые советские годы один большой советский грузовой пароход завершал полугодовой рейс. Команда, полгода находившаяся в замкнутом пространстве и не видевшая жен и детей, готовилась к этому радостному событию вовсю – мужики начали ежедневно бриться, глаза стали блестеть задорно, а кто-то уже и планы строил, как проведет с семьей первые дни. Все были так заняты приготовлениями, что на регулярный просмотр кинофильмов в корабельном кинозале перестали приходить – тем более, что весь немудрящий запас фильмов за полгода плавания был по-многу раз пересмотрен.
И тут капитан получает телеграмму с приказом развернуть судно, зайти в иностранный порт за грузом, затем доставить этот груз в другой иностранный порт и только потом идти домой. Для команды это означало еще месяца три плавания все в том же замкнутом пространстве с видом на все те же рожи, которые за полгода плавания и так уже смертельно надоели.
Вообщем, после получения этой телеграммы обстановка стала на корабле, если говорить цензурно, угрюмая – то и дело на ровном месте вспыхивали конфликты, приказы начальства исполнялись медленно и с тихим шептанием матерных слов себе под нос и зубовным скрежетом. Словом, до бунта и поднятия пиратского флага оставалось совсем чуть-чуть.
Но положение спас замполит – нашел где-то в пыльном шкафу красного уголка коробку с фильмом «Ленин в 1918 году», которая неизвестно откуда взялась – может со времен прежнего замполита осталась - и пылилась неизвестно сколько времени без применения. И была в этой коробке одна хитрость – фильм был на украинском языке.
И вот замполит вечером собрал команду в кинозале. Бросившие бриться, злые мужики расселись по местам. Погас свет и на экран выскочил вихлястый Ленин, заложил пальцы в проймы жилета и сказал, картавя: «Здоровеньки булы, Феликс Эдмундович!»
Зал грохнул раскатистым дружным хохотом, который вспыхивал вновь и вновь на каждую реплику вождя и прочих участников кино.
На следующий день настроение команды было отменное, люди снова начали улыбаться друг другу, прекратились ссоры и стычки.
А «Ленин в 1918 году» стал непременным гвоздем ежевечерних просмотров на оставшиеся месяцы плавания.
Эта история произошла довольно давно с одним моим знакомым. Не мудрствуя лукаво, расскажу ее, как помню.
В то далекое советское время, когда перестройка только начиналась, я учился в интституте и питал слабость к французским фильмам и английскому языку.
И вот мой приятель, который организовывал культурные мероприятия в одном весьма известном учреждении, пригласил меня туда на просмотр французского фильма. А перед фильмом должен был выступить чиновник французского посольства (не то атташе по культуре, не то сам посол).
Прихожу на просмотр, народу в зале – яблоку негде упасть. Еще бы, просмотр нового фильма, да и возможность поглазеть на французов из посольства.
И тут ко мне подбегает мой приятель с перекошенным лицом: - Все пропало, все пропало – переводчик заболел. Посла переводить некому. Выручай.
- Да ты совсем офигел. Я французского не знаю совсем. Я английский учу, - говорю ему.
- Да какая разница, английский-французский… Перевод сделан давно и напечатан. Тебе нужно будет только по бумажке прочитать. Соглашайся, тебе еще за это заплатят, а я тебя на все последующие просмотры буду приглашать.
И я согласился.
Через несколько минут приехал посол, вышел на трибуну, я тоже вышел на трибуну позади него, держа в руках папку с переводом.
Француз прочитал несколько фраз на своем языке и отодвинулся от микрофона, пропуская меня вперед. Я открыл папку и прочитал: “Дорогие советские друзья, мы рады приветствовать вас в этом зале. Надеемся, что это послужит делу укрепления советско-француской дружбы…”
И так мы продвигались далее по тексту – он прочитает несколько фраз в микрофон, потом я несколько фраз. Зал откровенно скучает и ждет, когда мы закончим и начнется фильм.
И вот наконец дотянув до конца перевода, я читаю последнюю фразу: “А теперь вы увидите французский художественный фильм. Приятного просмотра. До свидания”. И собираюсь уходить со сцены, как вдруг вижу, что француз продолжает читать. До меня доходит, что, не зная французского, я его где-то обогнал. Еще до меня доходит, что дело пахнет международным скандалом, исключением из интститута и разными другими неприятностями…
А француз в это время закончил читать свои несколько фраз и отодвинулся от микрофона, пропуская меня. Ну что я мог поделать?! Я открыл папку с текстом и стал читать с самого начала: “Дорогие советские друзья, мы рады приветствовать вас в этом зале…”
Зал оживился. Поскольку эту фразу зрители уже слышали, до них стало доходить, что что-то пошло не так. Не догадываясь про мои трудности с переводом, они подумали, что у француза проблемы с головой, как у позднего Брежнева. И хотя люди сидели по-прежнему тихо, улыбки на лицах стали цвести, как подснежники в марте.
Француз же видя, как в зале наконец начали улыбаться, реагируя на его зажигательную речь, тоже заулыбался и стал жестикулировать. Так мы с ним еще немножко почитали, и во время очередной фразы, француз сделал широкий жест рукой как бы указывая на экран. Я решил, что это-то точно конец его речи, перевернул страницы и прочитал последнюю фразу “Приятного просмотра. До свидания”.
А француз продолжает читать. Тут мне уже стало все равно. Я открыл первую страницу и в очередной раз прочитал: ”Дорогие советские друзья, мы рады приветствовать вас в этом зале…”
Зал замер, а какая-то девушка согнувшись пополам в своем кресле, мелко-мелко затряслась и разразилась громким заливистым хохотом. И зал грянул. Люди заржали. Некоторые просто рыдали от смеха, сползая на пол...
Меня и ошалевшего француза утащил со сцены какой-то ответственный работник. Слава богу, что все это “безобразие” закончилось без последствий. Где-то нашли человека, который говорил по-французски. Когда он объяснил высокому гостю, что произошло, тот посмеялся над ситуацией вместе со всеми.
Моему приятелю объявили нестрогий выговор, а про меня в нашей компании потом долгое время говорили: “Папа у Васи силен в математике…”
Внедряли мы SAP на каком-то предприятии. И выяснилось, что для одного из бизнес процессов придется писать дополнительную программу. Наш аналитик провел много часов с менеджером заказчика, уточняя техническое задание для программистов.
- Ну и последний вопрос, - говорит аналитик заказчику. – Что мы будем делать, если возникнет вот такая ситуация? И он описывает менеджеру вариант исполнения бизнес процесса, ни разу до этого не обсуждавшийся. - Нет-нет, такая ситуация невозможна. Даже не стоит ее и рассматривать, - отвечает ему менеджер.
Ну что делать? Поскольку ситуация в принципе возможна, наш аналитик пишет в тех задании: - В случае возникновения такой-то ситуации выдать на экран сообщение «Позвоните менеджеру такому-то, телефон такой-то» и указывает имя и телефон этого менеджера.
И вот, наконец, долгожданный миг внедрения системы. В конце первого же дня менеджер звонит нам и кричит: - Что за херня такая. Мне сегодня звонило 300 человек. Работать невозможно. Что вы там такое навнедряли?