Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Крантец
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Со своей тещей Басов познакомился довольно поздно, когда у них с актрисой В. Титовой уже родился сын Саша. Была послана телеграмма родителям Валентины, и они пожелали приехать поглядеть на внука, а заодно и познакомиться с зятем. Титова вспоминает, что когда они прибыли на вокзал, Басов благоразумно остался у машины, чтобы не смущать родственников — все-таки он был на целых восемнадцать лет старше жены. Но, как только теща увидела зятя, она воскликнула: — Немедленно разводиться! Хитроумный Басов уже ожидал такого развития события. Он всплеснул руками и, словно не расслышав этой реплики, вскричал: — Марья Ивановна! Как жаль, что я не встретил вас прежде Вали! Я бы непременно женился на вас! Разумеется, теща в ту же секунду стала самым лучшим другом находчивого зятя и с тех пор во всех семейных ссорах неизменно была на его стороне. Впрочем, и зять очень хорошо к ней относился.
ПРОПИСКА БЕЗ БЮРОКРАТИЧЕСКОЙ ВОЛОКИТЫ
Когда теща Владимира Басова переехала в Москву, тот срочно занялся ее пропиской. В те годы это было очень непросто, но артиста Басова все знали и охотно шли ему навстречу. Впрочем, рассказывают, что поразил он чиновников не своей известностью, а совершенно другим. Добившись приема у одного из начальников, он сказал: — Мне срочно нужно прописать человека в Москве. — Какого человека? — спросил чиновник. — Тещу! — Вот это да-а, — удивился чиновник. — Сколько лет здесь работаю, а впервые встречаю человека, который просит прописать в своей квартире тещу. Не смею отказать! — И он тут же подписал все нужные бумаги.
ЭКСПРОМТ
Когда Владимир Басов был еще молод и почти никому не известен, с ним приключился забавный анекдотический случай, о котором он любил рассказывать, и рассказ этот неизменно вызывал у слушателей смех. В одно из воскресений он был приглашен на день рождения к дочке министра то ли путей сообщения, то ли связи, в очень престижный и роскошный дом в самом центре Москвы. Пригласили только молодых людей, раскованных и веселых, так что праздник начинался замечательно. День рождения этот был очень важен для Басова, но по какой-то весьма уважительной причине он опоздал.
Пришел на два часа позже условленного времени, поднялся на лифте и направился к двери, которая была приоткрыта — по-видимому, кто-то из гостей выходил курить. Басов звонить не стал, а вошел. Услышал голоса из комнаты, музыку, огляделся. И вдруг увидел швабру. Тут в голову ему пришла мысль загладить свою вину, а заодно повеселить гостей. Он быстренько вывернул пиджак наизнанку, нахлобучил на голову какую-то женскую шляпу с перьями, сел верхом на швабру и с громкими воплями ворвался в комнату. Расталкивая людей, проскакал вокруг стола, и тут понял, что делает что-то не то. В комнате воцарилась гробовая тишина, гости застыли, изумленно выпучив глаза...
«И тут, — вспоминает Басов, — я с ужасом понял, что ошибся этажом и попал не в ту квартиру... Я скинул с себя шляпу с перьями, отбросил в сторону швабру и, пользуясь тем, что хозяева не опомнились, опрометью кинулся вон, сбежал по лестнице и навсегда покинул этот дом. Страшно представить, что подумали про меня все эти люди».
В ресторане Дома кино сидит подгулявший Панкратов-Черный и разглядывает публику. Вечер в самом разгаре, посетители гуляют шумно и весело. Иногда случается, что и подерутся. Народ, в основном, эмоциональный, заводной. Иной раз приходится вызывать наряд милиции. Делает это обычно та самая официантка, которая умеет ответить шуткой на шутку. И вот подходит она к столику, за которым сидит Панкратов-Черный. — Что, опять сегодня будем милицию вызывать? — ехидно спрашивает артист. Та молчит, ничего не отвечает. — Ладно, вызывай, вызывай... Между прочим, к твоему сведению, милиция-то как раз нас гораздо больше любит, чем ты. По крайней мере, относится к нам по-человечески и с уважением... — Это потому, — отвечает официантка, отрывая взгляд от блокнотика, — что она видит вас гораздо реже, чем я...
Выдающийся ученый и композитор Бородин был весьма рассеянным человеком. Как-то он поехал за границу. Во время проверки паспортов на пограничном пункте чиновник спросил, как зовут его жену. Бородин в этот момент думал о чём-то своём и не понял сразу вопроса. Чиновник посмотрел на него с подозрением: - Не знаете, как зовут вашу жену? В этот момент в помещение вошла его жена, Екатерина Сергеевна. Бородин обратился к ней: - Катя! Ради бога, как тебя зовут?
Однажды Леонид Осипович Утесов засиделся в гостях у режиссера Московского цирка Арнольда Григорьевича Арнольда. Арнольд стал уговаривать Утесова остаться: чего, мол, переться через всю Москву на ночь глядя, вот тебе кушетка, ложись и спи. Утесов ни в какую не соглашался. Мотивировал тем, что боится огромной собаки Арнольда, на которую и днем-то смотреть страшно, а ночевать с ней в одной квартире тем более. Да еще эта кушетка, которую хозяин предлагал для ночлега: Утесов знал, что обычно собака спит именно на ней, и не без оснований опасался, что зверюга будет недовольна. И только когда Арнольд пообещал, что запрет собаку в чулан, Утесов согласился и остался.
Ночью раздался грохот, и на спящего Утесова обрушилось нечто громадное и тяжелое. Эта собака вырвалась-таки из заключения и прыгнула на законную кушетку. Она устроилась в ногах Утесова и всем видом показывала, что не уйдет ни за что. Перепуганный Утесов сдавленным голосом позвал Арнольда на помощь, причем, что интересно, по-еврейски. Хозяин пришел, прогнал собаку, долго озадаченно смотрел на Утесова и, наконец, спросил: «Ледя, вот никак не могу в толк взять: почему ты меня по-еврейски позвал, никогда в жизни на идиш не общались?..» На что Утесов плачущим голосом ответил: «Чтобы твоя чертова собака не поняла, зачем я тебя зову!»
На расширенном заседании коллегии Минкультуры СССР министр Демичев распекал деятелей культуры за отсутствие идеологической цельности. В подтверждение он привел какую-то ленинскую цитату, и тут из зала раздался голос Утесова: «Неверно цитируете, Петр Нилыч! У Ленина вот как!..» И – подлинную цитату, как из пушки!
Демичев тут же объявил перерыв. Референты понеслись проверять, и через полчаса Демичев торжественно возгласил: «Дорогой Леонид Осипыч, спасибо вам: вы меня поправили абсолютно верно! Обращаю внимание всех присутствующих: вот так настоящий советский артист должен знать произведения великого Ленина!» На что Утесов, скромно отмахнувшись ответил: «Ай, что вы говорите! Просто на днях мне Мотя Грин принес номер к Седьмому ноября, так там эта хохма была!»
Однажды Михаил Ульянов играл роль Цезаря. По ходу спектакля Цезарь восседал на авансцене, а ослепительная Клеопатра появлялась из-за кулис, и актер произносил следующий текст: - Сколько раз я держал на коленях свернувшегося в клубок маленького котеночка, барабанил по ступням… Однажды, забыв текст, Ульянов произнес: - Сколько раз я держал на коленях этого маленького скотеночка, который мне говорил… В этом же спектакле Михаил Александрович допустил и другую оговорку. Он должен был произнести: - А теперь бал, который дает всему Риму царица Египта. Но вместо этого произнес: - А теперь на бал с царицей Египта, которая дает всему Риму…
Представляю вам несколько коротеньких историй о В.Белокурове, великом актере и педагоге, известном исполнением ролей Чкалова, Бормана и других. Личность творческая, неординарная, неравнодушная к алкоголю...
СЫНОК
Марчелло Мастрояни всегда тяготел душой к российскому театру. В 60-е годы он приехал в Москву с одной только целью: пообщаться с артистами "Современника" и посмотреть на Татьяну Самойлову, насмерть поразившую его в фильме "Летят журавли". В Москве же вдруг попросил показать ему, где артисты пьют, и его повели в ресторан "Дома актера". Однако расторопные кэгэбэшники перед его приходом успели разогнать всю актерскую пьянь, "чтобы не скомпрометировали", и Мастрояни увидел пустые залы: артисты, как ему сказали, все репетируют и играют. И только в дальнем зальчике одиноко напивался могучий мхатовец Белокуров, которого не посмели "разогнать". Увидев Мастрояни, он ни капли не удивился, а налил полный стакан водки и молча показал рукой: выпей, мол. Мастрояни вздрогнул, но выпил. После чего Белокуров крепко взял его за волосы на затылке, посмотрел в глаза популярнейшему актеру мира и рокочущим басом произнес: "Ты... хороший артист... сынок!"
ГОПКИНС!
Очень много историй передавалось из уст в уста об актерах МХАТа. А булгаковский "Театральный роман" подогревал интерес зрителя к закулисной жизни этого театра. Да и вообще, мхатовские корифеи были людьми очень уважаемыми, солидными, что называется, "на виду у общества". Но, надо сказать, при этом очень непосредственными и даже иногда озорными. И уж не знаю, когда началась, но продолжалось это довольно долго, была у них игра под названием "гопкинс". Если кто-то из них скажет другому: "гопкинс", то тот должен обязательно подпрыгнуть, независимо от того, в какой ситуации находится. На не подчинившихся этой команде налагался денежный штраф. Конечно же, часто "гопкинсом" пользовались во время спектакля, в самых неподходящих местах... Слух о "гопкинсе" дошел до министерства. Министр культуры Е.Фурцева лично вызвала к себе "стариков". Перед ней сидели, увешанные орденами, "осчастливленные" всеми почетными званиями, пожилые люди - великие артисты. Тем не менее, Фурцева стыдила их, как детей малых, грозно извергая банальные истины об искусстве. Опустив голову, ее слушали Яншин и Грибов, Станицин и Массальский, Ливанов и Белокуров... И вдруг, во время этого распекания Ливанов тихо сказал: "Гопкинс!" - и все подпрыгнули.
ТАБЛИЧКА
Борис Ливанов, по свидетельству хранителя мхатовской истории Владлена Давыдова, постоянно подшучивал над другим великим мхатовцем - Владимиром Белокуровым. Тот был человек, к юмору не склонный, и однажды повесил на дверь своей гримуборной медную табличку с полным титулом: "Народный артист СССР, Лауреат Государственной премии, профессор Владимир Вячеславович Белокуров". Ливанов же, улучив момент, прилепил под ней мощным клеем листок бумаги с надписью: "Ежедневный прием - от 500 до 700 граммов"!
ВАТЕРЛИНИЯ
Белокуров съездил в Финляндию и привез себе оттуда шикарный свитер, синий с двумя полосами - одна по талии, другая по груди. Он ходил по театру, гордо показывая всем обнову, а за ним на цыпочках двигался Ливанов и шепотом сообщал коллегам значение полос. "Линии налива! - вещал он и показывал рукой. - До спектакля, после спектакля!"
Вспоминает кинодраматург Алексей Каплер: "Вскоре после выхода на экран первой картины Бернеса мы шли с ним по коридору "Ленфильма". Это был перегороженный какой-то несерьезной фанерной стеной коридор с дверями, на каждой из которых прикреплена небольшая табличка с названием картины. А за дверьми маленькие, неуютные комнатки, так не похожие на творческий центр тех знаменитых картин, которые здесь создавались. Мы проходили мимо "Возвращения Максима", мимо "Петра Первого", "Великого гражданина" и "Волочаевских дней". Навстречу то и дело попадались знакомые. - Привет! Как дела? Или: - Как жизнь? - Как здоровье? После каждого такого приветствия мы с Бернесом переглядывались. Дело в том, что не далее как утром этого дня Бернес произнес за завтраком возмущенную речь по поводу привычных бессмыслиц, которыми полна жизнь. Задают такие вот, например, вопросы, но никому и в голову не приходит даже ждать ответа. - Привет, Бернес, как здоровье? - остановил Марка у входа в павильон толстый администратор с огненно-рыжей шевелюрой.-А у меня, знаете, история...-он стал было продолжать, но Бернес перебил его, взяв за пуговицу: - Вы, кажется, интересовались моим здоровьем? - сказал он.- Так вот - мне сделали анализ мочи, и вы себе даже не можете представить, какая она. Это просто неправдоподобно, нет, без шуток, вы себе не можете представить, какая у меня моча... Администратор попытался сделать движение по направлению к павильону, но Марк прочно держал его пуговицу: - Врач сказал, что он никогда в жизни не видел такой мочи. Он даже хотел сделать повторный анализ. Какой-то просто фантастический удельный вес. Цвет, можете себе представить, соломенно-желтый... Администратор понимал, что его разыгрывают, но у Бернеса был абсолютно серьезный вид, говорил он с таким увлечением, что прервать его не было никакой возможности. Попробовал было администратор незаметно высвободиться, но Бернес, не отпуская пуговицу, придвинулся к нему вплотную и, как бы сообщая какую-то тайну, зашептал: - ...Могу вам еще сказать доверительно, моча у меня на редкость прозрачная... Тут администратор с некоторым подозрением вскинул взгляд на Марка - а может быть, тут никакой не розыгрыш, просто Бернес заговаривается? - ...И учтите,- продолжал шептать Марк,- я это говорю только вам, потому что вас интересует мое здоровье. Другому я никогда бы этого не сказал... - Пустите! - вдруг испуганно завизжал администратор.-Пустите меня! Я опаздываю на съемку!.. Он пытался вырваться, но Бернес держал его уже не только за пуговицу - второй рукой он схватил собеседника за плечо и не отпускал. - ...Я вам так благодарен, что вас интересует мое здоровье, это ведь не часто встречается-такой интерес. И я рад, что могу вам сообщить такие хорошие сведения. - Спасите! Товарищи, спасите! - закричал администратор, пытаясь попятиться, с ужасом глядя на Бернеса, который явно сошел с ума.- А вы чего смотрите! - кричал он мне.- Держите же его! - Не понимаю,- сказал я,- почему вы нервничаете? Вы спросили Марка Наумовича о здоровье, и он вам отвечает. Тут рыжий рванулся изо всех сил, оставив в руке Бернеса пуговицу вместе с клочком пиджака, и опрометью бросился бежать."
Член Политбюро ЦК КПСС М.А. Суслов просмотрел фильм "Семнадцать мгновений весны" и высказался за то, чтобы запретить его. - Не показан подвиг советского народа в войне, - аргументировал он свою позицию. - Весь советский народ не мог служить в аппарате Шелленберга, - сказал председатель КГБ СССР Ю.В. Андропов, и фильм был выпущен на телеэкран.
На эпизодическую роль в фильме «Убийство на улице Данте» был приглашен малоизвестный актер. Вспоминает артист М. Козаков: «Этот актер в кадре выглядел крайне зажатым, оговаривался, останавливался, извинялся... Ромм его успокаивал, объявлял новый дубль, но история повторялась... Михаил Ильич был сторонником малого количества дублей... А злополучный эпизод «кабачка» снимали уже не меньше пятнадцати раз. Нонсенс! Съемка не ладилась, нервозность дебютанта передалась всем окружающим. На застопорившийся кадр ушла чуть ли не вся смена. Ассистенты режиссера предложили заменить бездарного актера. Ромм вдруг побагровел, стал злым (что с ним редко случалось), и шепотом сказал: — Прекратите мышиную возню! Актер же все чувствует. Ему это мешает. Неужели вы не видите, как он талантлив?! Снимается первый раз, волнуется. Козакову легче: у него большая роль, он знает — сегодня что-то не выйдет, завтра наверстает, а эпизод — это же дьявольски трудно! И артист этот еще себя покажет. Надо сказать, что все, в том числе и я (к стыду своему), удивились словам Михаила Ильича о талантливости этого с виду ничем не примечательного провинциала. А им был Иннокентий Смоктуновский!»
Как-то актёры Валерий Гаркалин и Андрей Болтнев очень сильно перебрали после съёмок, да так что едва не опоздали на свой поезд Минск-Москва. В самую последнюю минуту они подлетают к своему вагону, причём Гаркалин как более стойкий ещё мог держаться на ногах, а вот у Болтнева сил уже не было и, учитывая, что он был длинный и худой, эдакий "высушенный Мейерхольд", то он фактически висел на руке у Гаркалина наподобие плаща. Тут, видя не совсем уверенное стояние Гаркалина с "плащом", путь им преграждает внушительного вида проводница: - Так, вас я пущу, а вот его, - она указывает на "плащ", - нет. Тут "плащ" внезапно оживает: - Но это же негуманно. - Почему? - В свою очередь удивилась проводница. - Он ещё может стоять, а я уже нет.
В первый день съемок фильма "Зигзаг удачи" Валентина Талызина очень волновалась. Ей предстояло работать с уже известным Евгением Евстигнеевым. Рязанов их познакомил. Но вдруг актер, протягивая руку Талызиной, тихонько по-свойски сказал: "Слушай, я купил тут четвертинку, посидим потом". Через день к ним присоединился Бурков. Они так сдружились, что вся съемочная группа их называла "Полупанов, Фирсов и Харламов" - по аналогии с неразлучными хоккеистами. Но однажды на площадку приехал разъяренный Рязанов и стал зловеще выговаривать, что не потерпит такого хамского отношения и всем напишет в театры "телеги". "Это надо не иметь совести и порядочности! Женя, мне пришлось выбрать пьяный дубль. Это стыдно, Женя! А ты, Талызина, вообще монстр!" - в бешенстве орал Рязанов. Позже Талызина подошла к Буркову и Евстигнееву и спросила: "Ну что?" Они молчали. Она снова: "Ну так как же?" Бурков, пряча глаза, ответил: "Ну, ты действительно, Валька, выпьешь на копейку, а показываешь на рубль".
Эта история, похожая на анекдот, произошла, однако, на самом деле. Когда Сергей Бондарчук снимал в Ленинграде на Дворцовой площади «Красные колокола», к нему подошла старушка: — Чего это у вас тут? Что за шум? Бондарчук отвечает: — Штурм Зимнего, бабушка. — Почему Зимнего? — удивилась старушка. — Они же теперь в Смольном!..
В 1955 году Сергей Юткевич снял фильм «Отелло» с Сергеем Бондарчуком в главной роли. В те годы устраивали выездные просмотры картин с последующим обсуждением. На один из таких показов группа приехала в Костромскую область, и в каком-то доме культуры в районном центре устроили обсуждение. На просмотр картины собрали жителей окрестных деревень и поселков, фильм показали, а затем включился свет, и началась дискуссия. Мнения были разные, порой интересные и неожиданно глубокие. Но в большинстве своем дилетантские. Среди них порадовало своей оригинальностью суждение одного подвыпившего старичка: — Это что, — сказал он, — картина, конечно, хорошая... Хорошая картина. Но длинно очень. Вот если б ты, мил человек, — старик обратился к Бондарчуку, — если б ты, положим, стерву эту сразу задавил, а не в самом конце, то оно, может, и лучше было бы... А так длинно.
Берлинскому живописцу Крюгеру, писавшему портрет Николая I, приказано было выдать драгоценные золотые часы с бриллиантами, но, проходя через руки чиновников министерства, бриллианты улетучились, а когда Николай I увидел у Крюгера эти часы, то сказал ему: - Видите, как меня обкрадывают! Но если бы я захотел по закону наказать всех воров моей империи, для этого было бы мало всей Сибири, а Россия превратилась бы в такую же пустыню, как Сибирь.
Однажды Сталин вызвал авиаконструктора Яковлева и поставил задачу: создать новый, лучший в мире истребитель. Срок- три месяца. Яковлев возразил, что американцы тратят на подобную разработку полтора года. Сталин совершенно искренне удивился: - А разве вы американец? Самолет был создан за три месяца.
В 1979 году актер Борис Сичкин (Буба Касторский из "Неуловимых") уехал в США. Теща же осталась в Москве и как-то решила поменять квартиру. Но председатель жилищного кооператива согласия на обмен не давал. Это продолжалось довольно долго, и тогда Сичкин прислал из Америки телеграмму на имя председателя с таким примерно текстом: «Дело устроено, твое поручение я выполнил. Сообщи, куда перевести причитающиеся тебе наличные. Твой Борис». Разумеется, после председателя вызвали в КГБ на допрос – что за дело и какие такие наличные? После долгих мытарств ему все-таки поверили и отпустили. Но через некоторое время пришла еще одна телеграмма с аналогичным провокационным текстом. Время было опасное, и председатель сдался – выписал тещу Сичкина из кооперативной квартиры и разрешил обмен.
Зайдя в Москве в общественный туалет на Самотечной площади, актер Сичкин встретил там уборщицу тетю Пашу, которую знал с тех пор, когда та убирала возле гостиницы "Метрополь". "Тетя Паша, - удивленно спросил артист, - а почему вы не работаете у "Метрополя"?" - "Интриги, сыночек, интриги..."
Однажды Рубен Николаевич Симонов решил провести воспитательную работу среди актеров театра. Перед репетицией он собрал артистов и начал свой монолог: - Я последнее время за вами наблюдаю, наблюдаю… И вот что я хочу вам сказать: вы ничего не понимаете в жизни! Ни-че-го! Вам надо ездить в метро, в троллейбусе, ходить по улице, знакомиться с людьми. Вы совершенно не знаете жизни! Вам надо знать жизнь!.. Кто-то из актеров театра с ехидцей перебил мэтра: - Рубен Николаевич, простите! Сколько стоит проезд в метро? (стоимость проезда тогда была 5 копеек) - Как сколько?, - возмутился Симонов. - Рубль!
Один известный и заслуженный работник кино, находясь уже в престарелом возрасте, женился на молоденькой актрисе. Случай вовсе не редкий в артистической жизни, но, тем не менее, представляя свою молоденькую жену, заслуженный работник отшучивался: — Вот женился, но, как говорится, на появление наследников не надеюсь. На что Георгий Бурков заметил: — Надеяться, конечно, не нужно, но опасаться стоит!
Как-то Леонид Быков снова оказался по делам в той семье, где дочку мучили искусством: глава семьи занимал важную должность в хозяйственных органах Москвы и с ним нужно было решить какие-то вопросы по предоставлению площадки для съемки. Теперь уже жена хозяина уселась за рояль и принялась играть что-то, демонстрируя свои успехи за последний месяц. Увидев, что по лицу Быкова пробежала тень, хозяин поинтересовался: - Вы любите музыку? - Да, - ответил Быков. – Но пусть это не мешает вашей жене играть.
Вспоминает Всеволод Санаев: "Севастополь. Утро. Собрались с Евгением Александровичем Моргуновым на рынок. Выходим из гостиницы, - навстречу инструктор райкома КПСС: - Доброе утро. В город? – На кладбище, хотим поклониться могилам российских моряков. – Мы можем организовать экскурсию, дадим автобус, гида. – Прекрасно, артисты мечтают поехать на экскурсию. – Кто поедет? – вопрошает наивный партиец. – Думаю, Санаев, Ладынина, Смирнова, Вицин (которого нет в Севастополе), Мартинсон обязательно, да многие поедут, человек 30. Нужен большой автобус. – Во сколько? – Мы артисты птички ранние, завтра часов в полвосьмого от гостиницы. Ждём обязательно Машина заработала. На следующий день, ровно в 7-30 к гостинице подъехал «Икарус», экскурсовод прождал минут 20, артистов нет. В путевке записано: «Групповая экскурсия к мемориалу. Старший – В. В. Санаев.» Фамилии Ладыниной, Смирновой, Вицина, Мартинсона – выпали, осталась первая – Санаев. Поднялись в номер, долго стучали. Наконец на вопрос Всеволода Васильевича: - Какая, к черту экскурсия? Куда? Был дан замечательный ответ: - Прекрасная экскурсия, - на кладбище, Вы старший!"
Как-то, в самом начале своей актерской биографии, русская звезда Анна Самохина поехала на гастроли в Сыктывкар. Поселили ее в какой-то затрапезной гостинице, контингент которой оставлял желать лучшего. В основном это были командированные мужчины исключительно помятого вида. Рано утром предстояло ей лететь на концерт в тайгу, в балки к лесорубам. Поднявшись пораньше, Анна Самохина сделала тщательный макияж, уложила волосы, надела ярко-красный, в белую полоску пиджак. Блузку с белыми кружевами. Туфли на высоченной шпильке. Чулки тоже кружевные. В общем, постаралась хорошо выглядеть, чтобы произвести приятное впечатление. Спускается она на лифте с пятого этажа. На первом этаже двери лифта открываются и прямо перед ней предстает несвежего вида мужик — в помятом костюме и почему-то с двумя подушками под мышками. Увидев женщину необыкновенной красоты, мужик остолбенел, не понимая, где находится. Прямо перед ним, в восемь часов утра, такое видение!!! — Извините, это лифт? — заикаясь, но стараясь быть предельно интеллигентным, вежливо поинтересовался он у Ани.
Рассказывает Анастасия Вертинская: "Помню, как однажды отец решил отправить нас с сестрой в пионерский лагерь. Само решение пришло к нему так: мы сидели за столом с двумя боннами, он внимательно посмотрел на меня и на Машу и сказал моей маме: "Лиля, у меня такое впечатление, что мы воспитываем наших дочерей не как советских гражданок". Тогда-то нас и снарядили в пионерский лагерь. Нам собрали два кожаных немецких чемодана, туда положили шерстяные гамаши, рейтузы, свитера, платья - такие, третьи, десятые, дали гору продуктов и отправили радостно туда, где должны сделать из нас этих самых советских гражданок. О, это был опыт, действительно! Ничего не помню об этом лагере, кроме дикого чувства голода и еще как мы ходили с Машей воровать хлеб ночью в столовую и как ели чернику в лесу. Вначале она отгоняла от меня комаров, потом я. А когда мы приехали домой, у нас был один фибровый чемодан на двоих, в котором сестре принадлежала майка голубая, застиранная, с вышитым "Коля К.", а у меня были сатиновые трусы, на которых было вышито "4-й отряд". И с диким матом на все буквы алфавита, расчесывая вшивые головы до крови, мы ввалились в квартиру. Не поздоровавшись с ошеломленными папой и мамой, мы рванули на кухню и руками стали есть котлеты, так же матерясь, пукая и рыгая. Остолбенелый папа долго стоял в прихожей, потом как-то молча ушел в свой кабинет и долго сидел там в большой растерянности. Бабушка стала изучать наши волосы и обнаружила лагерных вшей. Нам намазали головы керосином, завернули в полотенца и стали ждать, пока пройдет двое суток, после которых вши должны погибнуть, но когда развернули полотенца, вши ползли не обращая никакого внимания ни на бабушку, ни на ее керосин. Тогда нас обрили наголо и отправили с двумя боннами на курорт - вновь отдыхать после лагеря".
Однажды во время гастрольной поездки по Грузии Евгений Весник отстал от поезда. Выскочил на перрон в дорожной пижаме и тапочках, и пока торговался с продавцом привокзального киоска, поезд ушел. Ни денег, ни документов, ни знакомых... Но по странной случайности в кармане пижамы оказалась фотография, на которой Весник был снят рядом со знаменитой цыганской певицей Лялей Черной. В привокзальной милиции, куда артист обратился, сказали, что поезд будет только завтра. И тут Весник увидел, что в привокзальном скверике расположился небольшой табор. Словно по наитию, артист отправился к цыганам, показал фотографию и поразился тому, как благоговейно они относятся к своей звезде. Его тут же одели с головы до ног, подарили часы, дали денег, накормили, напоили, посадили в легковой автомобиль и отправили догонять поезд.
Вскоре после возвращения в Москву Весник отправил деньги цыганам, но те вернули их обратно телеграфным переводом.
На гастролях в Ялте как-то вечером у Весника с друзьями закончилось вино. Отправились в гостиничный ресторан. Там гуляла немецкая делегация. У входа две ярко накрашенных девицы в мини-юбках. Весник прошел в зал, взял пару бутылок, по пути спел какой-то куплет на немецком языке для пьяных немцев, крикнул «ауфвидерзеен!» и пошел из зала. У входа одна из накрашенных девиц сказала: — Весник, ведите себя осторожней. Посажу!.. Через год в Москве Весник опаздывал в театр, ловил машину. Остановилась легковушка. — Пожалуйста, к театру, — попросил Весник. — Опаздываю на спектакль... — В тот раз в Ялте не посадила, а теперь посажу! — улыбаясь, сказала девица за рулем. Довезла до театра и денег не взяла.
- Аня, доченька, я же говорила тебе, чтобы ты не занималась сексом с парнями! Тебе ещё рано! - Мама, да я и не думала! - А почему в подъезде написано: «Анька динамит»? - Мам, ну не динамИт же, а динАмит…
Юрий Визбор, один из корифеев и столпов того, что сегодня называется авторской песней, прожил на Земле всего полвека. Но за эти годы умудрился сделать столько, что другому и за пять жизней не успеть. Педагог, журналист и писатель, драматург, режиссер и актер, турист, альпинист и горнолыжник, автор целого песенного жанра – все, что он делал замечательно. Ну, и рассказчик был незаурядный. Свои байки он излагал очень серьезно, всем видом своим подчеркивая их подлинность.
Вот, он рассказывал, летели они как-то с Юрой Кукиным на вертолете над тундрой. Второй пилот время от времени открывает люк в полу и бросает вниз брикеты с сеном. Ну, там люди живут, вот для их скотины это сено и сбрасывают. Кукин не сообразил и спрашивает: «Что это он делает?» А Визбор ему так серьезно: «Знаешь, старик, они тут мамонта в вечной мерзлоте откопали, оказался в хорошем состоянии, оживили и гонят своим ходом в Москву. По маршруту и подкармливают». Кукин вообще наивен, как клоун, но, зная Визбора, на всякий случай не верит. «Пожалуйста, - Визбор ему, - пилота спроси». А сам успел пилота подготовить, и тот на вопрос Кукина, что это он все время сено вниз кидает, говорит: «Знаете, мамонта откопали, в Москву гоним!..» А как в аэропорту приземлились, Визбор успел и встречающего их человека накачать. Кукин первым же делом, конечно, к нему с вопросом насчет сена, уже, считай, удался розыгрыш, да тот, встречавший, сожалеет Визбор, не на высоте оказался. Разволновался, что ли: Кукин только начал: «Извините, не объясните ли почему…», - а тот сходу ему и врубил: «Мамонта, значит, откопали, в Москву гоним!»
А то еще, рассказывал Визбор, дрейфовал он с полярниками на станции «Северный полюс-6». И прилетел туда фотокорреспондент известный из московской газеты. «Что это тебя сюда занесло, вроде не любитель ты экзотики этой?» - спрашивает его Юра. «Да вот женился я в очередной раз, - кряхтит тот, - жена моложе на 26 лет, достала совсем: хочет на пол шкуру белого медведя… А где в Москве возьмешь! Вот выбил командировку сюда, винчестер захватил десятизарядный, говорят, тут заходят, так, может, подстрелю…»
Ну, может, и заходят – раз в год. Этот все отснял, вроде и командировка кончилась, а не улетает – медведя ждет. Но так всем надоел своим нытьем по поводу некомфортабельных условий на станции, что однажды Визбор с друзьями прямо напротив входа в его домик вылепили медведя из снега и натянули на него дубленку этого корреспондента белым мехом наружу. После чего вбежали в домик, где он спал, с криками: «Медведь, медведь!» Тот спросонья схватил стоящий наготове винчестер и влупил в собственную дубленку все десять зарядов! После чего улетел с первой же оказией в Москву, пригрозив, что при случае «всем покажет».
Ну, что, правда или нет? Визбор категорически утверждал, что чистая правда.
Однажды Ильфа и Петрова спросили, приходилось ли им писать под псевдонимом. На что они ответили: - Конечно, Ильф иногда подписывался Петровым, а Петров - Ильфом.
Император Николай Павлович однажды посетил Пулковскую обсерваторию. Не предупреждённый о посещении великого гостя, её начальник Струве в первую минуту смутился и спрятался за телескоп. - Что с ним? - спросил император у Александра Сергеевича Меншикова. - Вероятно, испугался, Ваше Величество, увидев столько звёзд не на своём месте.
В день матча к футбольному тренеру подбегает уборщица: - Что делается! Хотела прибраться в раздевалке, а там вся команда и эти шалавы из группы поддержки одёжу всю поскидывали... - И бутсы? - Ибуца, ещё как ибуца!
Марка Розовского, талантливого режиссера из студенческой самодеятельности, пригласили в Ленинград, в Большой драматический театр на постановку "Бедной Лизы" Карамзина, в которой, как известно, дворянин Эраст полюбил скромную Лизавету. Художником назначили Аллу Коженкову. Режиссер, захваченный работой, приходил к художнице в мастерскую и фонтанировал идеями так, что очередной макет тонул в этом фонтане, как шлюпка в океане. Тем временем срок сдачи работы приближался.
Алла Коженкова: - И вот перед самой отправкой макета в Питер приходит Розовский и решительно говорит: - Значит, так, на сцене ты ставишь бочку меда. - Для чего? - обалдела я. Марк посмотрел на меня как на убогую. - Эраст запустит руку в бочку - и к Лизе. Вымажет ее, и они прилипнут друг к другу. Это будет любовь. Не понимаешь, что ли?
Оказывается, гастрономический плод любви созрел в нашем искусстве значительно раньше скандального фильма "Девять с половиной недель".
- Я поняла одно, - продолжает художник. - Медовый экстаз - это смерть костюмам из церковного бархата, который с трудом удалось достать. А Марк не на шутку разошелся и предложил весь павильон вообще выкрасить лаком для ногтей. Ужас! Что делать? И тут - внимание - рождается интрига, главным действующим лицом которой становится драматург Виктор Славкин. Подговоренный Коженковой, он возник в мастерской случайно, как неожиданная телеграмма, и, выслушав гениальные идеи Розовского, переключил его: - Спокойно, Марк. У меня встречное предложение: спектакль начинаем в фойе, где повесим плакат с надписью: "Эраст-педераст". - Как педераст? Почему педераст? - выпучил глаза Розовский. - И подпишем плакат - Розовский. Ну не Карамзин же. Главное публику сразу настроим.
Ошалевший вконец режиссер настолько был поражен идеей, что забыл и про мед, и про лак и ушел со Славкиным обсуждать ход о нетрадиционной ориентации дворянина Эраста как вызов политической системе. В результате "Бедная Лиза" вышла в том виде, в каком задумывалась изначально, и имела колоссальный успех у публики. После этой истории Алла Коженкова получит прозвище леди Винтер русского театра, а "Эраст-педераст" станет классикой позитивной интриги. То есть устроенной не корысти ради, а исключительно во общее благо. Правда, много позже русская леди Винтер не раз падет жертвой чужой интриги.
Когда Аркадий Исаакович Райкин был в преклонных годах, однажды после концерта ему представили актера и режиссера Бориса Львовича. Вот что он вспоминает: «Я начал сбивчиво выражать восторг, он же, не слушая, повторил, еле шевеля синими губами: «…Актер… режиссер… да». И вдруг так отчетливо спросил: «А женаты?» Да, говорю, женат. «А давно?» Да лет пятнадцать уже, говорю. «Всё на одной?» Да, Аркадий Исакович, всё на одной. «Да, да, - покачал головой Райкин, - вот и я всю жизнь на одной. – Знаете что? – вдруг сказал он, как будто только меня и ждал, чтоб это сообщить, - знаете что? Женатому человеку плохо дома, холостому – везде!»
У режиссера Райзмана разболелся зуб, и врач в поликлинике рекомендовал зуб удалить, предложив сделать это хоть сию секунду. Но Райзман был человеком мнительным и в обычной поликлинике рвать зуб не захотел. Пришел домой, узнал через знакомых телефон знаменитого дантиста, позвонил, и тот назначил время приема — в три часа следующего дня. Кое-как Райзман дотерпел до утра и поспешил на прием заранее. Пришел за полчаса, в приемной его встретил ассистент профессора, по всей видимости, практикант, и усадил в кресло. Профессор выглянул и сказал практиканту: «Начинайте! Вот инструмент, вот щипцы... Не робейте! Когда-нибудь же надо учиться...» И ушел куда-то, так что Райзман и слова не успел сказать. И начался кошмар. Неопытный практикант сразу же зуб сломал, потом стал долбить, извлекая осколки. Ровно в три в кабинет снова заглянул профессор и, постучав по циферблату, сказал: — Заканчивайте скорее! Ко мне в три часа должен прийти известный кинорежиссер Райзман...
У Юлия Райзмана как-то не заладились дела — очередной фильм провалился, начались семейные неурядицы, короче, режиссер попал в полосу неудач. В это время он встретился с И. Пырьевым, и они пошли по скверику неподалеку от «Мосфильма». Райзман долго жаловался на свои неприятности. Пырьев слушал-слушал, а потом начал утешать. «Вот, — сказал он, — ты удручен сложившейся ситуацией, а между тем все это не так страшно. Все-таки ты известный режиссер, ты находишься в зените творческих возможностей, народ тебя любит, ценит и знает... И, между прочим, я не сомневаюсь, что тебе со временем даже и памятник поставят. Почему бы нет? Ведь народ тебя действительно ценит и любит. Представь себе, лет эдак через пятьдесят стоит твой памятник вот в этом самом скверике, а люди ходят, смотрят на тебя, любуются, спрашивают: „Кто это?"»