Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: SCliss
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Как я в отпуск ездил... Cия история произошла в 1997 году, в то время, когда я отдавал Родине долг, который не занимал. Служба моя проходила в славной столице республики Северная Осетия - Алания - городе Владикавказе. Отслужив чуть больше года писарюгой при штабе батальона мне дали отпуск 30 суток. Не то, чтобы я был отличником боевой подготовки, просто комбат сам уходил в отпуск и опасался, вернувшись из отпуска, меня не обнаружить. Компьютерщики тогда в армии были в цене. Комбат в свое время приобрел меня за два ящика водки у другого комбата, и предполагал, что в его отсутствие меня уведут. Долго ли, коротко ли, получив документы, надев новый камуфляж, скрипящие берцы, сделав кепку "тарелкой", переведя на подшиву новую наволочку, я отбыл на железнодорожный вокзал. За воротами КПП части я сразу же наткнулся на патруль, который проверил у меня документы и на мое зубоскальство (патруль был из нашей части) пообещал мне пиздюлей. На вокзале меня сразу же остановил гарнизонный патруль, которому я опять предъявил военный билет, отпускной лист, сумку к осмотру. Отжав у меня пачку сигарет, пожелав мне приобрести сигарет на отпускные, патруль милостиво разрешил мне пройти в кассу за билетом. В воинской кассе изучили мои документы и выдали мне билет от Минеральных вод до Москвы. До Минвод я добирался на электричке, в которой меня пытался развести на деньги наряд линейного ОВД. Тогда многие участники боевых действий получали деньги в части и ехали домой с деньгами. А я своим внешним видом походил на дембеля. Эти придурки (менты) изучили мои документы, поняв, что "чеченских" денег у меня нет, выписали мне пиздюлину и отпустили восвояси. В Минводах на выходе из электрички передо мной внезапно материализовался молодой человек в гражданском, махнул корочками ФСБ, проверил документы и, ничего не сказав, также внезапно исчез. Частые проверки документов не удивляли: Северный Кавказ, напряженное время сразу после первой чеченской. Тут же на вокзале в Минводах я был остановлен каким-то непонятным лейтенантом с мотострелковыми эмблемками и препровожден на гауптвахту за неотдание воинского приветствия (Чтоб тебе, шакал, на том свете вечность расставаться с честью в прямом и фигуральном смыслах). На губе изучили мои документы, подождали, пока слиняет козлина-лейтенант и предложили мне за свободу расстаться с берцами. Как мне не жалко было новых "крокодил", но домой хотелось сильнее. И вот я в старых ботах в поезде до Москвы, где ничего примечательного не произошло за исключением того, что у меня на подъезде к столице проверил документы наряд линейного ОВД. На ж/д вокзале в Москве я по своим документам в кассе купил билет до Челябинска, показал свои бумажки патрулю и залез в поезд. На вокзале в Челябинске я был встречен родителями и полит мамиными слезами. Патрулю в Челябинске я не успел показать документы, так как перед самым патрулиным носом мама нагло запихнула меня в машину и мы тронулись в мой родной город Снежинск (кто не знает, охраняемый закрытый ядерный городок). На КПП Снежинска я опять предъявил свой военник и отпускной лист, был пропущен в город, и уже через полчаса предъявил свои документы в военкомате, где их изучили и поставили на отпускной лист штамп о прибытии. Сам отпуск помню смутно и местами. Почему-то самым ярким воспоминанием остался графин с холодным маминым морсом, каждое утро стоящий у изголовья моей кровати на табуретке. И вот, в последний день перед отъездом, я стал приводить в порядок форму, мысли и документы. Из военного билета выпал на пол сложенный пополам отпускной лист, уже порядком замызганный от частого доставания и предъявления. Подняв и развернув его, я наконец-то, собрался его посмотреть. До этого все как-то руки не доходили, да и было кому его изучать. И вот тут-то меня чуть не хватил кондратий. Я испытал шок, внезапно стало плохо и я чуть не упал. А все потому, что я увидел, что у меня в отпускном билете нет полковой печати и подписи начальника штаба полка! То есть в бланке документа указано, кому предоставлен отпуск и с какого по какое число, а самых важных реквизитов, без которых это и не документ вовсе, нет! Имея дело с бумагами я понимал, что по факту я дезертир, что единственный документ, который легализует мое нахождение вне расположения части - ничтожен, так как лишен самых необходимых реквизитов. Я уже представлял себе дисциплинарный батальон за самовольное оставление части, зашитые с сахарным песком карманы, подшиву на обшлагах рукавов и сержантов-дуболомов с дубинками. Ситуация - жопа полная! Но ничего не сделать - надо ехать. Я проделал весь обратный путь от военкомата города Снежинска до своей войсковой части во Владикавказе. На мандраже был два раза обыскан ментами, но, кроме того, что у меня отобрали шмат сала и банку меда, ничего страшного не произошло. Более-менее уверенно держаться мне позволяли чувство ярости, которое я испытывал по отношению к писарюгам строевой части штаба полка, и мечты о том, как я с удовольствием буду их пиздить за косяки и испытываемый мной страх. Видимо в этот раз Заратустра за мной присматривал, и я благополучно добрался до своей части. Вот так я без документа съездил через полстраны домой и обратно, прошел через патрули, ментов, ФСБ, военные кассы, гауптвахту, военкомат, охрану режимного объекта. А многим еще интересно: как террористы до Москвы добираются? Да так и добираются, с фальшивыми документами или без них совсем.
Как я казарму заминировал... Дело было в сентябре 1997 года. Наш танковый батальон в почти полном составе убыл на учения на полигон. В расположении казармы остались только наряд по батальону, каптер и я - писарюга при штабе полка, или как меня презрительно называли господа старослужащие и офицеры-шакалы "охуевший компьютер". Я их понимал и поэтому на них за это не огорчался. Специфика моей службы состояла в том, что практически вся работа выполнялась по ночам, так как комбат ставил задачи вечером, после того, как ему самому нарежет задач командование, и исполнить все надо было к утру. То есть ебашил я по ночам, изготовляя кучу всяких планов, конспектов, графиков, карточек, постовых ведомостей и прочего-прочего. Делал я все неплохо и комбат во мне души не чаял, так как благодаря мне за документацию он не переживал. А от вечно пьяного начальника штаба батальона толку было мало. Но комбат был единственным в батальоне, который ко мне хорошо относился. Для всех остальных я был занозой в жопе, распиздяем, "охуевшим компьютером" и просто раздражителем. Причиной было то, что я не ходил в наряды, в караул, не выходил в поле, не ебался с танками и прочей техникой. Сразу после завтрака, когда весь батальон убывал на занятия или еще куда, я, если не было срочных задач, отсыпался в располаге на койке или в каптерке на бушлатах. Когда перед ужином уставший и грязный батальон возвращался в располагу, я в тапочках с опухшей от сна рожей шел в умывальник. Ну за что было меня любить? В тот день комбат внезапно вернулся в казарму сильно не в духе. То ли документы какие забыл, то ли че, сейчас не помню. Дневальный на тумбочке огреб свою порцию пиздюлей, но этого было мало. И тут ему попалась на глаза моя спящая харя. Высказавшись в тему, что если мы еще раз пойдем в Чечню, то он сам сдаст меня нохчам на мясо, потому что толку от меня мало, комбат развил свою мысль дальше и велел мне, раз я ни хуя не делаю (а раз батальон на учениях, то работы у меня не было), то он дает мне задание подготовить окна казармы к зиме, то есть промазать стыки в рамах мастикой. Мои возражения, что мастики нет, были прерваны тычком дубинки (милицейская ПР-73, комбат с ней не расставался), а окончательно убедился в своей неправоте я после пендаля под сраку. М-м-мда... Задача поставлена, надо выполнять. Направившись в каптерку я разбудил каптера, который так же, как и я в отсутствие батальона нагло давил массу на бушлатах. Мои переговоры с ним ни к чему не привели, он не согласился менять мастику ни на сгущенку, ни на пиздюли, мотивировав тем, что ее просто нет. Выбесил. Я ему сообщил, что мастику я у него в каптерке найду, но если я сделаю это без его помощи, то он жестоко пострадает. И вот перевернув первый же шкаф и разогнав крыс, которые из под него разбежались, я в самом низу под каской нашел здоровенный кусок мастики размером с человеческую голову. В ярости я тут же контузил каптера. Найдя двух свободных праздноспящих дневальных, я им поставил задачу на промазывание окон в казарме, а потом, вспомнив виновника моего хорошего настроения, присоединил к дневальным и каптера. Сам же лег спать. Проснулся я от мощного и ужасно болезненного удара резиновой дубинкой по спине. Открыв глаза я увидел, что надо мной стоит комбат и замахивается дубинкой для второго удара. Я не стал испытывать судьбу, нырнул под койку, ужом проскользнул еще под пятью койками, и только потом осторожно высунул голову и поинтересовался: "Т-щ майор, за что?". Ответом мне была нецензурная брань, общим смыслом которой было то, что мне необходимо подойти к окну и посмотреть, чем я замазал окна. Приблизившись к окнам я обнаружил замазанные стыки в рамах. На первый взгляд все хорошо, не идеально, но терпимо, щелей нет, каптер с дневальными с задачей справились. Продолжая соблюдать безопасную дистанцию и поинтересовался, а в чем, собственно, дело? В ответ комбат, помахивая дубинкой, сказал: "Ты, сука, посмотри, чем ты замазал - это ж пластит!". И тут у меня мороз пробежал по коже. Я присмотрелся: действительно, пластит! Для непосвященных: пластит - чрезвычайно мощная взрывчатка, применяется в активной броне на танках для разрушения кумулятивной струи. Видели наверное, на наших танках такие коробочки по всей броне? В этих коробочках и есть пластит. Говорят, пластит - аналог пиндосовской С-4, но сам не знаю, врать не буду. Его чрезвычайно трудно заставить взорваться, можно стучать молотком, поджигать - бесполезно. Только детонация. На вид пластит как оконнная замазка: желто-коричневого цвета, липкий и тянется. Наши механы тихонько снимали пластит с танков и зимой жгли его маленькими кусочками чтобы согреться: горит долго и жарко, и дров не надо. И именно на нелегальный запас я и наткнулся в каптерке, каптер сам об этом ничего не знал. Комбат орал: "Ты, скотина, всю казарму заминировал, осталось только взрыватель вставить!". Вот так я случайно побыл в роли сапера и "заминировал" всю казарму.
Как я сам себя на губу сажал... Дело было уже ближе к дембелю. Оставалось служить каких-то пару месяцев. Духи вовсю ели мое масло, налысо бритая голова и подшива толщиной в палец сообщали всем окружающим, что шли мои законные сто дней до приказа. Ярко светило северо-кавказское солнышко. По случаю двадцать третьего февраля весь полк, включая и наш батальон, отдыхал. Все шакалы вместе с прапорами и контрабасами ужрались дешевой бесланской водки (ну и гадость, турецкий технический спирт с водой, хуже только китайская рисовая) и пребывали в разной степени невменяемости. Остальной личный состав всеми силами, кто как мог приближал наступление дембеля, то есть расслаблялись. Я же на своем рабочем месте за батальонным компьютером пытался в Red Alert победить войска НАТО и освободить своими краснознаменными войсками великобританских пролетариев из под гнета наглых капиталистических буржуинов. Шла последняя миссия: английские линкоры на дальних подступах громили мои танковые соединения, не давая атаковать, зенитные комплексы не давали моим самолетам уничтожить линкоры, оставалось только скрытно подвести с моря подводные лодки и одним ударом утопить последнюю надежду врага. В тот момент, когда я уже был готов скомандовать торпедную атаку, дверь кабинета распахнулась от удара ноги: на пороге стоял САМ! Заместитель командира полка подполковник У. собственной персоной. Диагноз не оставлял сомнений: водка булькает под кадыком и усугубляет дикое желание кого-нибудь взъебать: - Солдат!!! - Старший сержант, товарищ подполковник. - Солдат! Какого хуя?!... Тут нужно сделать лирическое отступление. Ну да, ближе к дембелю, я был вконец охуевшим и распустившимся воином и позволял себе разговаривать с офицерами сидя, в неуставных носках и футболке, с сигаретой во рту и не скрывая раздражения. И мне плевать было на количество просветов и величину звезд на погонах. Я же не виноват, что командование не озаботилось поисками другого шарящего в компах солдата, и по этой причине за мной присылали машину аж из штаба дивизии, чтобы я им установил винду, дрова, кинул сетку или сделал вставку в ворде. В 1998 году всяких шакалов и прочей звезданутой швали в армии было как гавна на свиноферме, а компьютерщиков в войсках воюющего Северо-кавказского военного округа было ничтожно мало. Тем более у меня была грозная защита в лице командира батальона, который никому не давал меня трогать, а только, иной раз, пуская пьяные слюни, сам пиздил меня резиновой дубинкой и приговаривал: "Тебя никто не смеет трогать, обезьяна! Ты только мой. И крепить тебя, чтобы ты не расслаблялся, буду только я!". Но в этот раз я не учел того, что моя гарантия безопасности - командир батальона более часа назад сам был отконвоирован пинками супруги домой в невменяемом состоянии и не менее меня нуждался в защите от домашнего насилия. Тем более в текущем состоянии подполковник У. вряд ли осознавал, что перед ним полковая компьютерная починяйка, без которого вольнонаемные барышни за два дня выведут все полковые компьютеры из строя. В общем, товарищ подполковник, как говорит мой хороший знакомый (не к ночи будь помянут), "нарулил пряников, вообще не отдуплял и вел себя неадекватно". Итак продолжим: - Солдат... какого моржового ты тут делаешь? Короче, солдат, тут в сейфе у вашего комбата водка, дай мне две бутылки. - Товарищ подполковник, вам завтра будет исключительно затруднительно на больную голову объяснять командиру батальона почему вы в чужом кабинете из чужого сейфа забрали чужую водку. Также надо отметить, что подполковник У. обладая гаденьким характером, дослуживал до пенсии и в скором будущем уходил на покой, по причине чего совершенно не пользовался уважением у офицеров. Злобу свою он часто срывал на беззащитных солдатах. После моей последней реплики подполковник У. стал из просто злого яростно-взбешенным. Сузив глазки он спросил: - Солдат, так ты не дашь мне водки? - Нет, товарищ подполковник. Остатками пьяного сознания он понимал, что конфликт с командиром батальона, с которым опасался связываться сам командир полка, ему совершенно ни к чему и выйдет боком, особенно учитывая то, что пьяный подпол сам изначально был не прав. Но я же не комбат, значит надо отыграться на мне. - Солдат, за нарушение формы одежды тебе сутки ареста. За курение в неустановленном месте - ещё сутки. За нарушение распорядка дня - плюс сутки. И сутки за нарушение субординации и воинской дисциплины. Всего десять суток ареста. - Товарищ подполковник, в сумме не получается... - Исполнять!!! И не полковой губы, а десять суток гарнизонной гауптвахты. Бегом в комендантский взвод. Чтоб через час занимался строевой подготовкой и вылизывал очки на губе. Я пулей вылетел из кабинета, притормозил, степенной дембельской походкой прошел через расположение батальона, вышел на улицу и, оббежав казарму, стал тихонько через окошко наблюдать за подполковником У. Этот придурок потоптался и вышел из кабинета. Я через форточку забрался обратно в кабинет, надел китель, ботинки и кепку, и осторожно высунул нос в располагу. Увидев дежурного по батальону, я подозвал его и поинтересовался, ушел ли подполковник У.? Конечно, ни на какую губу я не собирался, надеясь, что до следующего дня подпол про меня забудет, да и комбат не допустит, чтобы его сержанта без его ведома арестовывали. Но подошедший дежурный меня сильно огорчил, сказав, что этот пьяный дебил (подполковник У.) оставил запись в журнале сдачи дежурств о моем аресте, и в журнале вечерней поверки проставил мне арест на десять суток вперед. Дело начинало принимать скверный оборот. Внеся неоговоренные исправления в прошитые и пронумерованные журналы я рисковал нарваться на гораздо более крупные неприятности. Я решил пока исполнять приказ подполковника. Побрившись и начистив ботинки я поперся во взвод к комендачам. Там меня встретил замкомвзвод комендачей и послал меня пешим эротическим маршрутом, пообещав при повторном появлении контузить. Не придумав ничего более умного я отправился на розыски подполковника У., чтобы он подтвердил свой приказ и довел его до комендантского взвода. Во всех известных местах обитания подполковник У. мне не встретился. Все это начинало меня бесить. Теперь я уже сам хотел на губу, чтобы завтра протрезвевший комбат рвал себе волосы на жопе, а я бы через решетку давил ему на жалость. Забежав в батальон, я достал из своей нычки бутылку водки и помчался обратно в комендантский взвод. С пузырем заместитель комендантского взвода встретил меня более радушно, даже выслушал суть моей проблемы и сообщил мне: что такого придурка как я он за всю свою службу не видел; что на полковую губу он меня сам с удовольствием хоть сейчас посадит и даже будет приходить меня пиздить, но для того, чтобы сопроводить меня на гарнизонную гауптвахту необходим документ с полковой печатью и подписью начальника штаба полка. По прошествии лет я уж не помню, как назывался этот документ: то ли арестантский лист, то ли карточка, не суть важно, короче, нужен документ. И еще он сообщил, что без второй бутылки водки он точно никуда меня не поведет, даже если на руках у меня будет приказ министра обороны. Осознавая, что лучше сегодня сесть на губу и завтра выслушивать извинения комбата, чем завтра встрять за прямое неисполнение приказа, я выматерился про себя, метнулся обратно в батальон, вытащил из нычки вторую и последнюю бутылку водки, отнес ее в комендантский взвод и направился на поиски начальника штаба полка подполковника А., которого застал в помещении дежурного по полку за просмотром футбола по телевизору и распитием коньяка. Будучи дежурным по полку, он не мог себе позволить серьезного куража и, поэтому, ограничился легкой культурной программой. Получив разрешение войти, я отпечатал строевой шаг, представился и объявил, что прибыл за документом для дальнейшего ареста. Слегка охуев, подполковник А. потребовал подробностей. Выслушав все, он сообщил мне, что такого редкого долбоеба, который сам пришел себя сажать на губу, он не видел, что он, в принципе, поддерживает подполковника У., так как ранее я имел наглость неоднократно надерзить начальнику штаба, и, вообще, мне самое место не то что на губе или в дисциплинарном батальоне, а в плену у чеченцев или в газовой камере. (Ну не любили меня в полку, замены нет, терпели, но не любили). И для того, чтобы наше совместное желание стало реальностью не хватает самого малого: личного присутствия или телефонного звонка от подполковника У., который подтвердит свое распоряжение. Когда я попытался объяснить, что подполковника У. нигде нет, он прервал меня и дал мне пять минут на поиски. Выйдя из штаба полка и покурив пять минут, я вернулся обратно и сообщил, что подполковник У. нигде не обнаружен. Начальник штаба полка подполковник А. разгневался: - Военный, ты дебил стоярожденный. Первое, что ты увидел в своей жизни, был бетонный пол, который быстро приближался. Я тебе выписываю документ об аресте на десять суток, на держи, отправляйся в комендантский взвод, и если я тебя сегодня еще увижу, то я тебе добавлю еще десять суток ареста и мне насрать, пусть все компьютеры в полку сгорят синим пламенем. С таким напутствием, держа в руках свой собственный арест я отправился в комендантский взвод. У комендачей меня встретила тишина. Замкомвзвода с парой контрактников, пуская пьяные пузыри, лежали вповалку в полной амнезии. На полу валялись две мои пустые бутылки из под водки. Остальных воинов не было видно, видимо, воспользовавшись моментом, проебались кто куда по своим делам. Нервно похихикав, я преисполнился решимости во что бы то ни стало попасть сегодня же на гарнизонную губу. Проблема была в том, что до гарнизонной губы топать еще пару километров по городу, а без сопровождения старшего я не имел право появляться за воротами части. Но я мог ходить по городу с военным билетом и увольнительной запиской. В который раз выматерившись, я побежал к себе в батальон (господи, я в учебке по духанке столько за один день не бегал). В батальоне я извлек из своего неприкосновенного запаса чистый бланк увольнительной записки с печатью полка, заполнил его на свое имя. Подпись начальника штаба полка подделал писарь из мотострелкового батальона. И вот я с перекошенной от злобы физиономией оказался за воротами части и отправился на гарнизонную гауптвахту. На гауптвахте я застал трезвыми только несчастных часовых, которые охраняли еще более несчастных арестованных по камерам. Начкар в коматозе счастливо улыбался своим алкогольным снам. Уже хорошо пьяный, но еще бодрый, прапор начгуб объяснил мне, на чем он вертел меня, документ о моем аресте, подполковника А., подполковника У. и всех наших родственников вместе взятых. Еще сообщил, что он в высшей степени удивлен тем обстоятельством, что солдат сам, без сопровождения, приходит с документом на свой арест, что мест на губе нет и не будет, что он может сделать для меня исключение и посадит за банку краски и килограмм гвоздей. Тут у меня начали сдавать нервы и я начал громко выражать свое недовольство, на что начгуб заметил, что он сейчас ебнет меня из пистолета, а потом все оформит на попытку к бегству, тем более документ о моем аресте лежит перед ним на столе. В подтверждение всей серьезности своих намерений он достал из кобуры макаров и перевел предохранитель в боевое положение. Ситуация совсем перестала мне нравиться, и я перешел на более миролюбивые интонации. Я попытался уговорить прапора посадить меня авансом: все равно завтра за мной прибежит комбат с пачкой офицеров, и он сможет краску и гвозди содрать с них за мое освобождение. На что прапор мне сказал, что не надо держать его за лоха: или краска с гвоздями, или я пиздую туда, откуда пришел. Возвращаться в часть мне все равно пришлось. В полку путем сложных махинаций, стараясь не попадаться на глаза никому из шакалов, я выменял пустые бланки увольнительных записок с печатями на требуемые мне гвозди и краску. Хорошо, что мне не пришлось рассказывать для чего все это, все равно никто бы не поверил. Я только по секрету сообщил дежурному по батальону, что я все-таки арестован, и чтобы он поутру сообщил об этом комбату. И вот, я наконец-то, оформлен на гарнизонной губе, в крайней степени раздраженный и злой. Уже сменился караул и новый часовой забрал у меня ремень, кепку и шнурки. Часовому я сообщил, что меня в свое время из гестапо выгнали за жестокость, и если он умудрится проебать мои вещи, то головной убор, ремень и шнурки я сделаю из его шкуры. К сожалению окончание моей тирады услышал новый начальник караула, совершенно незнакомый мне и на удивление трезвый лейтеха, который, долго не думая, выдал мне пиздюлей и сказал, что за свое поведение кормить меня сегодня не будут. Когда он ушел я опять подозвал часового и угрозами заставил его отстегнуть и опустить мне нары. Упав на нары я успел только осознать, как я смертельно устал, и забылся сном до самого утра. С утра я проснулся от звука открываемой двери, и, толком не успев продрать глаза, получил ощутимую затрещину. Но это было ничто по сравнению с той радостью, которую я испытал, увидев своего командира батальона, с опухшим лицом, но трезвого и в скверном расположении духа. Направляемый периодическими пендалями я добрался до части и занялся своим привычным делом: изготавливать документы, чинить и настраивать компьютеры и мотать нервы начальству. Вот так я за две бутылки водки, банку краски и килограмм гвоздей посидел на губе.
Про гипсового пионера: Рыбачили как-то на речке Багаряк (Челябинская область) сразу после разлива (вода уже спала). Компания: три парня и одна девка Татьяна, все рыбаки, все со спиннингами. Продвигаемся по берегу, обкидываем блеснами всю речку. Таня идет позади всех. За одним из поворотов впередиидущий увидел страшную картину: в воде по пояс стоял мертвый человек в ватнике и ушанке. Он был весь окоченевший и с белым лицом. Моментально нарисовалась страшная картина трагедии: человек во время разлива завяз в топком дне речки, не смог самостоятельно выбраться и поднявшийся уровень воды погубил его. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вовсе не труп, а гипсовая статуя пионера из близлежащего пионерлагеря, которую все те же пионеры (или другие хулиганы) одели в ватник и шапку-ушанку. Тот молодой человек, который это обнаружил, решил приколоться над товарищами: и все подходившие переживали кошмарные минуты, пока не осознавали, что это просто статуй. В итоге, последней увидела труп Таня, увиденное повергло ее в шок, но невозможно передать ее состояние словами, когда один из парней подошел в воде к "трупу", опустил руку в район паха статуи и сказал: "Таня, иди сюда мертвого мужика за яйца трогать".
95-й год, лето, Питер (привет Питерцам!). Станция метро Улица Дыбенко. Веселый поселок. Почему "Веселый" жители СПб знают, для остальных поясняю. Он веселый потому что действительно ВЕСЕЛЫЙ (рядом Правобережный рынок, где отоваривалось подавляющее большинство торчков города, также рядом окраина с грибами, да и население в недалеком прошлом формировалось из сидельцев, что называется "от хозяина"). Обстановка тоже веселая, особенно по ночам. Я работал ночным охранником в ларьке (через дорогу от метро), который торговал мясом. В мои обязанности входило сидеть ночью в ларьке, никому не открывать и дурным голосом орать в ответ на попытки взломать ларек. Ночью из ларька не выходишь по причине опасности для жизни. Если приспичит - делаешь все дела в свободную упаковку, которую с утра выкидываешь. С утреца приезжает хозяин, платит 10 тонн и ты свободен до вечера. Рядом еще один ларек того же хозяина, который торгует всякой продуктовой бедой + водка + сигареты, в котором по ночам сидит такой же бедолага - Колян (Колян, привет!!!). Ситуация: Опять ночь. Коляна (коллегу) в соседнем ларьке приперло по максимуму (то есть по-большому) и как на грех достойной тары под грядущую продукцию в ларьке нет. Выходить из ларька категорически противопоказано, так как и ему и мне были слышны с улицы всякие бормотания и отдельные слова типа "ханка", "кол", "белый", "желтуха" и т. п. Колян уже в панике, так как уже вот-вот, а некуда!!! И тут он замечает стоящие на полке картонные коробки с макаронами (такие немаленькие коробки, кг 1,5 макарон в них влезало и сверху еще было пустое место). Вот оно спасение. Вскрыв коробку он незамедлительно туда наделал прямо поверх макарон. В дальнейшем, чтобы не воняло, Колян заклеил коробку канцелярским клеем, которым продавцы подклеивали накладные. Он честно решил с утра забрать коробку и выкинуть, а коробку записать на свой счет. Но то ли по причине недосыпа, то ли по простой забывчивости этого с утра сделано не было. Конечно, в течение дня он вспомнил про коробку, запереживал, но решил, что все обойдется. Не передать его состояние, когда прийдя вечером на работу он увидел, что все коробки с макаронами ПРОДАНЫ!!! Я всю ночь у себя в ларьке булькал от смеха, представляя выражение лица человека, често купившего ту самую коробку и открывшего ее дома. Но самое интересное, что так никто и не пришел предъявлять за коробку за говном!
Рассказываю с чужих слов, так что за достоверность не ручаюсь. Одна девочка (девушка) полюбила молодого человека, причем так сильно, что жить без него не могла, ходила за ним хвостиком и выполняла все его прихоти. А он, сам по натуре такой брутальный самец, настоящий мачо, пользовался этим и гонял ее постоянно: сделай это, принеси то, унеси другое. Как и большинство людей, эта пара жила половой жизнью. И по окончании коитуса он вставал, шел в ванную комнату, мылся сам и готовил для девушки ванну со слабым раствором марганцовки. Потом говорил девушке - иди в ванную, там марганцовка. Прожили они так полгода, пока в один день девушка не взбунтовалась. Она заявила ему: "Больше я марганцовку пить не буду!!!!".
Опять в тему "спиздить". Вроде срок давности прошел, так что можно рассказывать. В голодное студенческое время мой друг работал в офисе одной иностранной строительной компании, работал копиром - в его кабинете стояло множество "ксероксов" от А4 до А0, на которых он постоянно "ксерил" чертежи и прочую документацию. Решили мы с ним спиздить деталь от самого большого (и самого дорогого) ксерокса. Решили - сделали. В обеденный перерыв он выкинул деталь в окно (деталь представляла собой вал - цилиндр длиной метра 2 диаметром сантиметров 20), я ее поймал и уволок. Надо сказать, что окна его кабинета выходили на одну из главных улиц одного из главных городов России. И никого сие действо посередь белого дня совершенно не удивило, как будто все так и надо. Ну все читающие скажут, нашел чем удивить. Но фокус в другом: деталь эта стоила бешенных для студента денег (тыщ 7 убитых енотов - новая, соотв-но тыщи 4 мертвых полоскунов за б. у.). Переждав немного времени мы начали эту деталь продавать. Звонили во все фирмы, торгующие ксероксами и предлагали. И везде нам вежливо говорили, что такого нам не надо. После месяца попыток продать мы с другом поняли, что все не так просто. Еще через неделю мы обратились в региональное представительство компании Xerox с просьбой предоставить информацию: а есть ли вообще где-нибудь в городе/регионе ксерокс под такую деталь. Они сказали: есть, и назвали адрес той фирмы, откуда мы ее спиздили. То есть мы спиздили деталь, которая дорогая до охуения, но на хуй никому не нужная. В итоге мы с другом нахуярились и выкинули ее в окошко с 7-го этажа. Первый (и, надеюсь, последний) раз выкинул столько денег в окошко.