Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: leo3621
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Ностальгия по Социализму- тем, кто помнит. …товарищ, я вахты не в силах держать, сказал кочегар кочегару…
Зиму 1981- 82 года я работал на Охтинском Пластполимере. Машинистом- кочегаром.
Историческая справка – химкомбинат возник во второй половине сороковых, оборудование было вывезено по репарациям из Германии, концерна Gemeinschaft Farbenindustrie AG. Всё железо – по технологиям двадцатых годов – когда создавался концерн. Двадцать лет проработало в нормальном режиме, с 1939 по 45-й в режиме полного изнасилования. Потом разобрано, перевезено в СССР, собрано там, и ещё проработало почти тридцать лет к моменту описываемых событий.
Я был знаком с человеком, который руководил этой акцией, и был первым директором Пластполимера – лауреат Сталинской премии Михальский Фёдор Михайлович – он мне это и рассказал. «Станки Немецкие и Английские, техдокументации нет, или чёрт знает на каких языках.» «Пока везли – часть потеряли, или поломали, половина размеров метрические, половина дюймовые, как нам вообще удалось это запустить? Немцы для себя хорошо делали»…
На территории предприятия было две котельных – одна историческая, с котлами «Шухов-Берлин» двадцатых годов, а вторая вполне современная. Я работал в исторической.
Главное в обязанностях кочегара – поддерживать стабильные параметры пара – технологический цикл комбината не терпел разброса по давлению и температуре, и при этом не угробить котлы. Когда я первый раз увидел это убожество, стало немного страшно. Это сейчас котельные полностью автоматизированы, управляются с компьютера, там чисто, тихо, аккуратно и вообще – благорастворение воздухов.
В этой котельной была ржавая, полностью изнасилованная рухлядь вместо арматуры, клапаны автоматики безопасности, отключающие подачу топлива в случае аварийной ситуации тщательно и аккуратно отглушены деревянными клиньями, и замотаны проволокой – чтоб не дай Бог не сработали, потому, что если их открыть, то срабатывать они будут раз в пять минут. Проще говоря, котельная постоянно работала в аварийном режиме.
Всё в котельной регулировалось только вручную, из за щелей в обмуровке постоянно присутствовал угарный газ – хоть и в небольшой концентрации, но если периодически не проветривать, к концу смены глаза, как у кролика, и голова раскалывается. Стыки по фланцам подтекали, манометры и термометры врали безбожно, даже дымовая труба – одна на четыре котла- проржавела у основания и слегка покосилась. Романтика.
График работы- три дневные смены- выходной, три вечерние – выходной, три ночные – выходной. После ночных получалось двое суток выходных, только первые сутки- не выспавшись. Но пообвыкнув, мы поняли, что в ночную смену легко можно подремать часа три- четыре. А ещё нам полагалось молоко за вредность.
От общественной деятельности отвертеться не удалось, мне пришлось оправдывать оказанное высокое доверие - на общем собрании назначили секретарём ВЛКСМ цеха, мотивируя это тем, что «больно хорошо свои мысли излагаешь, лучше тебя у нас так никто не может». Комплимент, блин…
Помимо всего прочего, эта должность предполагала руководство участием цеха в «Социалистическом соревновании». - Ну и как мы будем с вами соревноваться? Спросил я на общем Комсомольском бюро комбината? У всех цехов есть производственный план, у нас – только эксплуатация.
(справедливости ради – я не поленился заранее посмотреть прошлогодние отчёты, и законспектировать баллы у победивших в соревновании. Это называется – неординарный подход к ситуации, или проще говоря- «хитрожопость»)
- Предлагаю вот что – плюс пять баллов за каждую безаварийную смену, и минус десять за аварийную. Проголосовали «За» – себе же в ущерб.
Старшим кочегаром у нас в смене (собственно, нас двое и было) был некий Васька Вицкевич – человек с исторической биографией. Родился в Польше, вырос в Германии, жил в СССР. Не выезжая из своей родной Белорусской деревни.
В Ленинград он подался в шестидесятые, поначалу работал помощником кочегара, катал тачку с углём, потом кочегаром – бросал уголь в топку. Когда котельные перевели на комбинированное топливо – газ- мазут, его загнали на курсы повышения квалификации, выдали корочки, и Васька стал большим человеком. Настолько большим, что поехал в свою деревню, выбрал там девицу лет на пятнадцать его моложе, и женился. В Ленинграде будешь жить, сказал. Ленинград оказался промзоной на самой глухой рабочей окраине Охты – комнатой в рабочем общежитии.
Девица однако, унывать не стала, нашла себе работу – была такая фирма –«Невские зори» - занималась ремонтами в квартирах, и через год уже официально зарабатывала вдвое больше, чем Васька, а с воскресными халтурами – ещё столько же. Ну, и Васька, понятно загрустил. Впал, так сказать, в глубокую депрессию. Загрустил вдумчиво, ежедневно и помногу. И почти не закусывая. Если в дневные смены он ещё выглядел относительно адекватным, то в вечерние и ночные был просто на бровях.
Очередная ночная смена. Прихожу, расписываюсь в трёх вахтенных журналах – за себя и за Ваську – в работе три котла. Ничто не предвещает, атмосфера спокойная, режим на котлах настроен, предполагается мирная ночь, как и многие другие. Пока Васьки нет, я один легко за этим покоем услежу.
В этот день у одной из девчонок с участка химводоочистки случился день рождения. Поэтому примерно через час после начала обе наши красавицы – Женька и Наташка- спускаются со своего этажа. С литром водки и закуской. Васьки ещё нет. В котельной спокойно. Посидели, немного выпили. Сжевали по бутерброду.
Дальше события начали развиваться стремительно. Звонит начальник смены – Серёга Нахимов – на года три меня старше, заканчивал тот же техникум, что и я. У нас много общего, отношения приятельские. - Привет, Васька где? - В туалете. - Так, слушай, в ёмкости мазут кончается, давай, второй котёл переводите на газ, а как переведёте, третий будем останавливать – с линии позвонили, они технологию менять будут, столько пара не нужно. - Понял, сделаем. А может вначале третий заглушить? Спокойней будет. - Делайте, как хотите.
Ага, сделаем. Остановить котёл я и один легко смогу, а перевести с мазута на газ эту рухлядь, и ничего не обрушить и не сломать – лучше вдвоём.
Записываю в журнал – 24=00 останов третьего котла. Поехали. Закрыть вентиль подачи мазута, открутить ствол горелки с форсункой, бегом в дальний угол – на пропарку – если ствол не пропарить, мазут внутри застынет, хрен его потом отковыряешь оттуда.
Блин, солнце взошло! Появляется Его Сиятельство старший кочегар. Девчонки ещё за столом, Васька, мгновенно взвесив ситуацию, радостно прислоняется к мероприятию – мы не успели оценить степень его внутреннего «сияния», поэтому, приняв стакан, он даже не смог дожевать до конца бутерброд – отрубился намертво.
Раз одна из двух горелок выключена, пошла раскачка режима – уровень воды полез вверх. Как только он доходит до аварийной отметки, раздаётся оглушительный звонок – надо прикрыть задвижку, чтобы уменьшить подпитку. Звонить будет до тех пор, пока уровень не снизится.
Глушу вторую горелку – со стволом бегом на пропарку. Звонок орёт, Васька спит. Барышни собирают снедь со стола – в котельной становится неуютно.
Пока пропаривается второй ствол, я принимаю решение нарушить на хрен инструкцию – переведу я на газ второй- по правилам нужно вначале полностью отглушить мазут, и только потом растапливать на газе. А почему не отглушить одну горелку, открыть на ней газ, потом вторую, и при наличии факела слева она тоже прекрасно разгорится? Так и делаю. Звонок не перестаёт орать, бегаю вокруг двух котлов, слежу за уровнем и подкручиваю задвижки.
Васька спит.
Первый котёл стабилен. Ага. Стабилен он, сволочь. На дне каждой мазутной ёмкости всегда болтается несколько тонн воды – на работающем баке уровень был упущен настолько, что вода пошла на стволы горелок.
УУУпффф. Децибелл на сто. Пол качнулся.
Теперь так. Температура факела – 1100 оС. Температура внутренних поверхностей обмуровки – 600 – 700 оС. Если это поливать из двух шлангов водой под давлением – это баня. Это не просто баня – там можно роте солдат с удовольствием попариться. Жаль, у меня венничка берёзового не было. Напоминаю- обмуровка вся в щелях. Минуты за три весь котельный зал заволакивает паром, не видно ни хрена, звонки уровня начинают трудиться втроём – удержать уровень на трёх котлах в такой ситуации одному – это уже проблема.
Васька спит.
Третий котёл, что останавливаем, потихоньку начинает успокаиваться, бегать вокруг двоих уже полегче. И тут звучит главный аккорд всей этой ночной рапсодии. Машинистка мазутки должна была меня предупредить – но я мог просто спутать звонок телефона и указателя уровня, и не снять трубку. Она переключила подачу мазута с пустой на полную ёмкость. Температура вспышки горячего распыленного мазута – 90 оС.
С обоих стволов, полным расходом в топку первого котла ломанул мазут.
Это был не просто взрыв – грохнуло, как будто в котельную тонная бомба попала. В этот момент я со стволом в руках бежал мимо – и уворачиваясь от языков пламени, поскользнулся, крепко приложившись башкой об какую- то железяку. Котельную спасло только то, что в обмуровке котла было полно щелей – и кирпичи не разметало по всему помещению. Упало несколько сверху, но они и раньше падали - никто не заметил.
Васька спит.
А теперь представьте картину. В котельной ещё полно пара, кроме пара в воздухе крутится с полтонны сажи, не видно вообще ни хрена, звонки уровня надрываются в истерике, мне приходится на ощупь бегать по лестницам, чтобы рассмотреть уровень, и подкрутить задвижки подпитки.
Спускаются перепуганные девчонки. Я весь чёрный, морда в крови, скачу, как обезьяна между котлами.
Женька: - Что случилось!? Наташка падает в обморок.
Васька спит.
Закончилось всё благополучно. Я удержал уровни в котлах, открыли окно, проветрили котельную, до конца смены ещё хватило времени отмыть всю сажу со стен и пола из шланга. Барышни прополоскали мне голову остатками водки, завязали платочек, я по памяти, особо не стараясь, заполнил все три вахтенных журнала. Уф. Ещё одна безаварийная смена закончилась.
Васька проснулся, и мило улыбаясь, сдал смену следующим- после нас. В бутылке ещё немного оставалось – на опохмел, так что улыбаться была причина.
PS. В комитете комсомола никто не позаботился посчитать количество баллов, которые наш цех получил бы за год при условии безаварийной работы, и сравнить цифру с прошлогодними данными. Так что наш цех занял первое место с большим отрывом. Все получили приличные премии, а секретарь – ещё и поощрительную путёвку на морской круиз- на туристском лайнере, на две недели – из Одессы вверх по Дунаю и обратно. Только это уже был не я, я уволился, секретарём назначили Серёгу.
Узнал я об этом случайно, через несколько лет. Но я не в обиде, да и на Дунае потом побывать довелось – ни хрена он не голубой, а зелёный, как крокодил Гена.
Это будет невесёлая история – я попробую поднять довольно деликатную тему. Итак – семейные хроники с отголосками Сталинской эпохи.
Из самых ранних воспоминаний- в шестидесятые мы жили на Фонтанке, в тесной маленькой коммунальной квартире, поэтому мать частенько пристраивала нас с братом во всякие детские пансионаты и санатории. Мне было лет пять, когда в детском санатории в Зеленогорске (Териоки по Фински) воспитателем у нас был странный пожилой мужчина с ледяными глазами.
Как он вообще в воспитатели попал? Сейчас, вспоминая его, могу с уверенностью сказать – это несомненно был бывший лагерный надзиратель. Он постоянно был одет в выцветший полувоенный френч, двигался медленно, смотрел на нас холодно и свысока, и разговаривал примерно так – как будто тупой пилой фанеру пилят-
- Дети, если будете плохо себя вести, окажетесь в колонии. Знаете, что такое колония? Там вместо забора- колючая проволока, вместо уютных домиков- землянки, спать будете на нарах с соломой вместо кроватей. И есть баланду, а не манную кашу.
Что такое баланда, никто не знал, но спросить боялись - неприятный был мужик. Скверный. Нельзя таких к детям допускать.
Запомнился мне такой эпизод – читая очередную свою тупую нотацию за обедом, поворачиваясь, он задел полой френча столовую ложку на столе возле меня. Ложка, естественно, оказалась на полу. Он остановился и молча уставился на меня.
Очень неприятно уставился. Злобно. Подождал секунд десять и говорит –
- М..в Лёня, что ты должен был сделать?
Таким бл..дь, тоном, что я чуть не расплакался от страха. Ну не знал я, что он от меня хочет. Не догадался. Оказывается, по его мнению, я должен был вскочить, и ложку эту поднять. Говорю же – скверный тип, презрительный.
Прошло много лет.
Мать моя была человек очень жёсткий, со стальным характером, много в жизни хлебнуть пришлось. Пережила блокаду, была тяжело ранена – от инвалидности отказалась. Услышать от неё что- то ласковое можно было крайне редко. Поэтому так запомнилась фраза, которой она отметила мой первый развод -(02 ИЮНЯ 2023, ИСТОРИЯ №1397960).
Это была такая завуалированная форма психологической поддержки – я тогда сильно переживал.
Прошло ещё немного времени, социализм закончился, я уволился с кафедры института, где тогда работал и учился в аспирантуре – не защитившись – тема стала неактуальна, да и не нужна мне стала эта учёная степень.
Занимался разным бизнесом, в основном- поставками энергооборудования. Очень много болтался по стране – от Омска и Красноярска до Львова и Архангельска.
Приезжаю с одной из поездок, и здрасти вам. Мать встречает меня, а рядом мужичок стоит такой неброский.
- Лёня, ммм, познакомься, это Николай Трофимович, мы с ним… в общем он будет жить с нами.
А сама, ну не скажу, что светится, но привычной жёсткости во взоре отнюдь не наблюдается. Гм. Что тут скажешь? Совет вам да ….. Меня, собственно, это вообще не касается, мне уже за тридцать, разведён, живу самостоятельно, только что ещё с жильём ещё до конца не определился- жили вместе.
И уже вечером, вдвоём на кухне чай пили, мать рассказала мне, как они познакомились, что дескать, вот такая значит ситуация…
- Мать, говорю, да ладно тебе, успокойся. Это твоё дело, меня не касается. Надеюсь ты меня не будешь заставлять твоего Трофимыча папой называть?
Посмеялись. Меня это действительно не касалось. Жили в двухкомнатной квартире вдвоём, стали жить втроём. Да и дома я бывал не больше нескольких дней в месяц. Почти не пересекались.
А Трофимыч- то оказался человеком очень не простым. Даже больше – ОЧЕНЬ НЕ ПРОСТЫМ. Лет ему было за семьдесят, давно на пенсии, последнее время работал начальником охраны на оборонном заводе. А в войну он был полковником НКВД, и в сорок пятом дослужился не более, не менее, как до заместителя коменданта Берлина – зам по режиму. Это сильно. Это должность генеральская.
Вот там и произошла история, что перечеркнула его биографию.
Тут надо сделать отступление. В этих специальных структурах по негласному правилу воинское звание примерно на две ступеньки стояло выше от армейского. Все помнят фильм «Утомлённые солнцем- 2?» Там полковник МГБ Арсеньев (О.Меньшиков) утверждает, что генерал- лейтенант Котов (Н. Михалков) ему приказал, а приказы исполняются. Лукавил. Не мог армейский генерал приказывать полковнику МГБ. Званиями они были по сути равны, а возможностей в госбезопасности было гораздо больше, чем в армии. Так что неизвестно ещё, кто там кому мог приказы отдавать.
Возвращаемся к истории. В сорок шестом году нашёлся в гараже гарнизона водитель- сержант, болван с Украинской фамилией – по сути предатель- решил сбежать в Американскую зону. Сделать это было не просто, но он, гадёныш, справился. Раздобыл башмаки и штатский костюм, спрятал его под сиденье студебеккера, а ночью вышел якобы в туалет – дежурный охранник выпустил, потому, что в одном исподнем, куда он денется? Пробрался в гараж, оделся, сел за руль, высадил ворота гаража и гарнизона – студер машина мощная, и рванул к Американской зоне, несмотря на стрельбу вслед.
И добрался- таки. На Американский лагерь полномочия нашей комендатуры не распространялись, а пиндосы были крайне рады такому конфузу - мы же только по видимости были добрыми союзниками, а по сути – союзниками заклятыми. В марте сорок шестого Черчилль в присутствии Трумена выступил со своей знаменитой Фултоновской речью, что можно было считать началом рождения альянса против СССР, и объявлением холодной войны.
Конечно они ухватились за повод раззвонить по всему свету «Ещё один выбрал истинную свободу»!
Историческая справка – этот придурок был вывезен в штаты, ЦРУ, когда поняли, что ничего ценного он из себя не представляет, ибо непроходимо туп, использовать его в пропагандистских целях отказались, его устроили на работу- а что он может, кроме как баранку крутить? Языка не знает, да ещё, как выяснилось, и работать не хочет –он думал, что героем станет, а стал не пойми какой дрянью. Предателей нигде не любят. Довольно скоро был уволен, болтался чёрт знает где, пока не проворовался и попал за решётку. Гражданства Американского у болвана не было, и его просто депортировали обратно домой, в СССР. Что с ним было дальше – нетрудно представить.
Скандал однако, был нешуточным, требовалось выбрать козла отпущения и примерно наказать. Вот Трофимычу и досталось. Его лишили наград, понизили в звании и уволили из органов. И хорошо ещё, что сам не пошёл по этапу – времена суровые были, запросто мог загреметь. Обиднее всего было для него, что документы о разжаловании оформлялись уже после увольнения, и стал он из полковника НКВД обычным армейским майором.
Мужик был себе на уме, молчаливый и совершенно без чувства юмора. К общению со мной не стремился, но и не мешал. Ездили они с матерью по всяким выставкам, паркам и пансионатам- радовались жизни на пенсии.
Приведу, пожалуй, пример наших отношений. Я иногда позволяю себе довольно едко иронизировать – ну характер такой.
Возвращаются они однажды то ли из Пушкина, то ли из Павловска – Вечером Трофимыч матери –
- Люда, а ты не помнишь, там в кафе, где мы обедали, вот суп этот тебе как? А то мне что- то нехорошо, подташнивает как- то… - Да вроде нет…
Ну тут меня чёрт за язык дёргает-
- Николай Трофимович, а Вы разве не слышали? Это же по всему общепиту негласное распоряжение – программа оздоровления Российского общества – как видят пенсионера, ему в суп стрихнина добавляют из пипеточки. Или что там у них есть. Оздоравливают.
Мать прыснула, Лёня, что ты глупости мелешь! А сама смеётся – ну так у нас принято было, считалось нормальными таким образом пошутить.
Часа через полтора заходит ко мне –
- Слушай, говорит, пойди, скажи ты Николаю, что пошутил, он же спать не может, уже валерьянку пил.
- Нет, говорит, он (это про меня) точно что- то знает, не может такого быть, чтобы это совсем неправдой было.
Во, блин, пошутил. Кое как успокоили. Больше я себе таких шуток не позволял.
Любил он чистоту и порядок во всём, раздражался, если видел мусор на асфальте – куда дворники смотрят!
Однажды идём втроём, глядь, у ларька союзпечати возле автобусной остановки разбита витрина, и ветром болтает с десяток газет по асфальту. Кто- то постарался.
- Вот мерзавцы, негодяи, говорит, распустились, хулиганьё!
- Ну а что с ними сделаешь, гопники и есть гопники- говорю.
Он поворачивает голову, и спокойно так-
- Расстрелять.
Помните строчку из песни В. Высоцкого- «а сам глядит в глаза, и холодно в спине»? Вот и мне довелось тогда испытать это чувство – когда дошло, сколько на самом деле расстрельных приговоров ему довелось исполнить и подписать, пока дослужился до полковника. ……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………… А потом возвращаюсь из очередной поездки – нет Трофимыча. И мать, на мой вопросительный взгляд отвечает бесцветным голосом, глядя в сторону – «Всё, Лёнь, не будет он жить с нами больше».
Что я мог ответить? Только вспомнить материну же форму психологической поддержки –
Написано в честь летнего солнцестояния несколько лет назад. Ранее не публиковалось -
Погода обещает улучшение И летнее грядет солнцестояние И на душе такое ощущение Что близится большое очищение Ну, нравственного, в общем, состояния…
И хочется поверить в перспективность, и Прогресса социального движение, И хочется какой- то вот активности, Усилий приложенья, интенсивности – И лучшего, в итоге, положения…
И хочется вообще стремиться к радости Не захлебнувшись средь потока мутного Но вот – вместо обещанного праздника Судьба или смеётся или дразнится Отказывая в мелочах доступного…
Мы с искренней воспитывались верою - Я отношусь к такому поколению Что можно бы везде считаться первыми Но обладанье порванными нервами В нас убивает всякое стремление
Жаль, но судьба такого поколения – Всех, переживших ту эпоху темную Неврастения, пьянство, иль забвение Коль по утраченному сожаления Превыше радости к приобретенному
Не мне просить у Родины прощения В такой вот поэтической реляции Удел интеллигента – отчуждение, И остается только ощущение Иль внутренней, иль внешней эмиграции…
В России не уйдёшь от одиночества Хоть это только платой называется За право пребывания в отечестве Но как же, черт возьми, поверить хочется Что социальный статус поднимается,
Что будут впереди ещё свершения И у людей возникнет понимание А у меня такое ощущение Что близится погоды улучшение И летнее грядет солнцестояние…
Моё почтение всем присутствующим. Я позволил себе опубликовать рассказ (ИСТОРИЯ №1426984) по воспоминаниям своего приятеля - Московского криминального авторитета из девяностых. В откликах и комментариях на историю прозвучало достаточно много презрительных отзывов о неприемлемости отношения к хроникам той эпохи, о неприятии героизации нашего бандитского прошлого, и так далее...
Не то, чтобы обидно и досадно было их читать, но маленько царапнуло. Я не хочу говорить про розовые очки, про то, что кроме заек на лужайках есть ещё и волки в лесу, позвольте привести только небольшую историческую аналогию- это выдержки из рассказа Исаака Бабеля "Письмо". Я не ставлю знак равенства, и не претендую на тот же уровень признания публикации, просто хочу напомнить уважаемым читателям, что подобные опусы имеют право на существование -
«Любезная мама Евдокия Федоровна. Во первых строках сего письма спешу вас уведомить, что, благодаря господа, я есть жив и здоров, чего желаю от вас слыхать то же самое. А также нижающе вам кланяюсь от бела лица до сырой земли…»
Любезная мама Евдокия Федоровна. Пришлите чего можете от вашей силы-возможности. Просю вас заколоть рябого кабанчика и сделать мне посылку в Политотдел товарища Буденного, получить Василию Курдюкову. Каждые сутки я ложусь отдыхать не евши и безо всякой одежды, так что дюже холодно. Напишите мне письмо за моего Степу, живой он или нет, просю вас досматривайте до него и напишите мне за него — засекается он еще или перестал, а также насчет чесотки в передних ногах, подковали его или нет? Просю вас, любезная мама Евдокия Федоровна, обмывайте ему беспременно передние ноги с мылом, которое я оставил за образами, а если папаша мыло истребили, так купите в Краснодаре, и бог вас не оставит. Могу вам описать также, что здеся страна совсем бедная, мужики со своими конями хоронятся от наших красных орлов по лесам, пшеницы, видать, мало и она ужасно мелкая, мы с нее смеемся. Хозяева сеют рожь и то же самое овес. На палках здесь растет хмель, так что выходит очень аккуратно; из него гонют самогон.
Во-вторых строках сего письма спешу вам описать за папашу, что они порубали брата Федора Тимофеича Курдюкова тому назад с год времени. Наша красная бригада товарища Павличенки наступала на город Ростов, когда в наших рядах произошла измена. А папаша были в тое время у Деникина за командира роты.
Которые люди их видали, — то говорили, что они носили на себе медали, как при старом режиме. И по случаю той измены, всех нас побрали в плен и брат Федор Тимофеич попались папаше на глаза. И папаша начали Федю резать, говоря — шкура, красная собака, сукин сын и разно, и резали до темноты, пока брат Федор Тимофеич не кончился.
Я написал тогда до вас письмо, как ваш Федя лежит без креста. Но папаша пымали меня с письмом и говорили: вы — материны дети, вы — ейный корень, потаскухин, я вашу матку брюхатил и буду брюхатить, моя жизнь погибшая, изведу я за правду свое семя, и еще разно. Я принимал от них страдания как спаситель Иисус Христос. Только вскорости я от папаши убег и прибился до своей части товарища Павличенки.
И наша бригада получила приказание идти в город Воронеж пополняться, и мы получили там пополнение, а также коней, сумки, наганы, и все, что до нас принадлежало. За Воронеж могу вам описать, любезная мама Евдокия Федоровна, что это городок очень великолепный, будет поболе Краснодара, люди в ём очень красивые, речка способная до купанья. Давали нам хлеба по два фунта в день, мяса полфунта и сахару подходяще, так что вставши пили сладкий чай, то же самое вечеряли и про голод забыли, а в обед я ходил к брату Семен Тимофеичу за блинами или гусятиной и апосля этого лягал отдыхать.
В тое время Семен Тимофеича, за его отчаянность весь полк желал иметь за командира и от товарища Буденного вышло такое приказание, и он получил двух коней, справную одежу, телегу для барахла отдельно и орден Красного Знамени, а я при ем считался братом. Таперича какой сосед вас начнет забижать — то Семен Тимофеич может его вполне зарезать. Потом мы начали гнать генерала Деникина, порезали их тыщи и загнали в Черное море, но только папаши нигде не было видать, и Семен Тимофеич их разыскивали по всех позициях, потому что они очень скучали за братом Федей.
Но только, любезная мама, как вы знаете за папашу и за его упорный характер, так он что сделал — нахально покрасил себе бороду с рыжей на вороную и находился в городе Майкопе, в вольной одеже, так что никто из жителей не знали, что он есть самый что ни на есть стражник при старом режиме. Но только правда — она себе окажет, кум ваш Никон Васильич случаем увидал его в хате у жителя и написал до Семен Тимофеича письмо. Мы посидали на коней и пробегли двести верст — я, брат Сенька и желающие ребята из станицы.
И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы увидали, что тыл никак не сочувствует фронту и в ем повсюду измена и полно жидов, как при старом режиме. И Семен Тимофеич в городе Майкопе с жидами здорово спорился, которые не выпущали от себя папашу и засадили его в тюрьму под замок, говоря — пришел приказ не рубать пленных, мы сами его будем судить, не серчайте, он свое получит. Но только Семен Тимофеич свое взял и доказал, что он есть командир полка и имеет от товарища Буденного все ордена Красного Знамени, и грозился всех порубать, которые спорятся за папашину личность и не выдают ее, а также грозились ребята со станицы. Но только Семен Тимофеич папашу получили, и они стали папашу плетить и выстроили во дворе всех бойцов, как принадлежит к военному порядку. И тогда Сенька плеснул папаше Тимофей Родионычу воды на бороду, и с бороды потекла краска. И Сенька спросил Тимофей Родионыча:
— Хорошо вам, папаша, в моих руках?
— Нет, — сказал папаша, — худо мне.
Тогда Сенька спросил:
— А Феде, когда вы его резали, хорошо было в ваших руках?
— Нет, — сказал папаша, — худо было Феде.
Тогда Сенька спросил:
— А думали вы, папаша, что и вам худо будет?
— Нет, — сказал папаша, — не думал я, что мне худо будет.
Тогда Сенька поворотился к народу и сказал:
— А я так думаю, что если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А теперь, папаша, мы будем вас кончать…
И Тимофей Родионыч зачал нахально ругать Сеньку по матушке и в богородицу и бить Сеньку по морде, и Семен Тимофеич услали меня со двора, так что я не могу, любезная мама Евдокия Федоровна, описать вам за то, как кончали папашу, потому я был усланный со двора.
Опосля этого мы получили стоянку в городе в Новороссийском. За этот город можно рассказать, что за ним никакой суши больше нет, а одна вода. Черное море, и мы там оставались до самого мая, когда выступили на польский фронт и треплем шляхту почем зря…
Остаюсь ваш любезный сын Василий Тимофеич Курдюков. Мамка, доглядайте до Степки, и бог вас не оставит».
Я бреду поутру, за спиной завершается ночь Проведенная бурно, и, может не очень красиво Я вполне убеждён, точно знаю, что может помочь – Безусловно, конечно, естественно- свежее пиво Неуверенный путь от квартиры к торговым ларькам Проползаю уныло, считая подъезды заводов Проползаю уныло, задравши башку к облакам – И тихонечко вою, оно побеждает икоту Я изрядно промёрз в несезонном своём пиджаке Ухо режут скрипучие гнусные выкрики чаек Я бумажник держу в постоянно дрожащей руке Я за пивом иду – уже четверть пути за плечами Я иду вдоль забора, и кажется я – это тень И прозрачен мой шаг, и на свет я не гуще тумана Со стыда и раскаянья мой начинается день – Я не должен был пить накануне восьмого стакана Я предвижу, что мне не дано завершить этот путь Я с трудом, сквозь туман выхожу на заплёванный берег Умереть мне, как Гамлету хочется, или уснуть, Половину пути от начала шагами отмерив Иль, как Данте, по жизни пройдя половину пути, Суждено заблудиться под сенью нависшего леса? Я за пивом иду, и я знаю, что надо идти – Поправлять организм от последствий вчерашнего стресса Пусть тошнит, и знобит, и ужасно болит голова И от слабости мелко трясутся усталые ноги Ты дойдёшь, я уверен, запомни вот эти слова – Впереди остаётся всего только четверть дороги! Только четверть осталось пройти – то, всего ничего! Я смотрю, как встает над страной безнадежное утро, Гениальные эти вот строчки письма моего Лишь с такого похмелья родятся, да в творческих муках Человек, хоть однажды сумевший пройти этот путь Как ракета, сверкая, отныне по жизни помчится Вот и я, всё стремлюсь не упасть, не присесть, не заснуть Как волчонок, пытаясь угнаться за быстрой волчицей Но куда поэтичней всего, что выводит рука И трагичнее самых тяжелых кошмаров на свете Та короткая строчка на запертой двери ларька – Пива нету
Я попробую познакомить общественность со своими усилиями в жанре "стихотворная пародия". Первое стихотворение написала моя дочь - ну нельзя же было оставить это безнаказанным?
Я бреду над рекой, за спиной продолжается мост я смотрю на собор, купола перекрыты лесами цвет воды беспокоен от ветра и вовсе не прост, как казалось сначала. А я, продолжая глазами неуверенный путь от собора к другим берегам, поднимаясь на башни, считая подъезды заводов, поднимаясь на башни и выше от них - к облакам, поднимаясь наверх и с трудом подавляя зевоту, заправляя ладони в карманы седого пальто, вызывая своим невниманием жалобы чаек, я бреду над рекой, понимая, что это не то, для чего я оставила четверть моста за плечами. Я бреду над рекой, представляя, что я – это тень, что прозрачен мой шаг и на свет я не гуще тумана, и когда все дрожит, начиная с трамвайных путей, я, как дух, задрожу, повинуясь не бубну шамана, но неведомой силе, несущейся прямо туда, где кончается мост, упираясь в застроенный берег. а потом посмотрю, как дрожат наверху провода, половину моста от начала столбами отмерив. Я предвижу, что мне не дано завершить этот путь. я так тихо иду, что становится он бесконечен. но не хочется жадному взгляду назад повернуть, пусть дрожат от трамваев и ветра ослабшие плечи. и не хочется снова смотреть на собор, чей остов, словно мертвая бабочка, нежно закутанный в кокон, из которого тянется вверх позолота крестов, чей остов так немыслимо жалок отсутствием окон. и не хочется думать, что это, увы – красота, и не хочется снова выслушивать ветер и чаек. - впереди остается всего только четверть моста, – проходя над водой полувнятно себе замечаю. Впереди только четверть, а я потеряю покой обнадежив себя, что дорога моя бесконечна, я пожалуй, останусь стоять где-то здесь, над рекой, и смотреть: из-под брюха моста выбирается вечер, где-то новый трамвай, разыскавший дорогу сюда, загорелся огнями и вот уж, неистовый, мчится, всем нам тоже когда-то придется идти по следам, как волчатам, пытаясь угнаться за быстрой волчицей. а теперь, завершая, автограф у края листа, всю его равномерную искренность тем нарушая, оставляю пожатье руки на перилах моста, и прощаюсь
Речь шла о пешем переходе Большеохтинского моста через Неву. А собор, чей остов жалок отсутствием окон - это Смольный. Его тогда ремонтировали, и полностью задрапировали.
Ну вот, а это мой ответ на лирику -
Я бреду поутру, за спиной завершается ночь Проведенная бурно, и, может не очень красиво Я вполне убеждён, точно знаю, что может помочь – Безусловно, конечно, естественно- свежее пиво Неуверенный путь от квартиры к торговым ларькам Проползаю уныло, считая подъезды заводов Проползаю уныло, задравши башку к облакам – И тихонечко вою, оно побеждает икоту Я изрядно промёрз в несезонном своём пиджаке Ухо режут скрипучие гнусные выкрики чаек Я бумажник держу в постоянно дрожащей руке Я за пивом иду – уже четверть пути за плечами Я иду вдоль забора, и кажется я – это тень И прозрачен мой шаг, и на свет я не гуще тумана Со стыда и раскаянья мой начинается день – Я не должен был пить накануне восьмого стакана Я предвижу, что мне не дано завершить этот путь Я с трудом, сквозь туман выхожу на заплёванный берег Умереть мне, как Гамлету хочется, или уснуть, Половину пути от начала шагами отмерив Иль, как Данте, по жизни пройдя половину пути, Суждено заблудиться под сенью нависшего леса? Я за пивом иду, и я знаю, что надо идти – Поправлять организм от последствий вчерашнего стресса Пусть тошнит, и знобит, и ужасно болит голова И от слабости мелко трясутся усталые ноги Ты дойдёшь, я уверен, запомни вот эти слова – Впереди остаётся всего только четверть дороги! Только четверть осталось пройти – то, всего ничего! Я смотрю, как встает над страной безнадежное утро, Гениальные эти вот строчки письма моего Лишь с такого похмелья родятся, да в творческих муках Человек, хоть однажды сумевший пройти этот путь Как ракета, сверкая, отныне по жизни помчится Вот и я, всё стремлюсь не упасть, не присесть, не заснуть Как волчонок, пытаясь угнаться за быстрой волчицей Но куда поэтичней всего, что выводит рука И трагичнее самых тяжелых кошмаров на свете Та короткая строчка на запертой двери ларька – Пива нету
Пусть этот эпизод будет называться – «баллада о социальном неравенстве».
Весной пятнадцатого года меня пригласили наши партнёры из Симферополя – прочесть курс семинаров по инновационным системам отопления. Крым только-только вернулся в Россию, помимо завязывания бизнес-контактов, предполагался большой обмен информацией – торговые марки, особенности технологий, возможности производства.
На Украине тогда это было несколько иным. Я работаю в фирме, занимающейся поставками всего необходимого для систем отопления, водоснабжения и канализации. Вот и поехал – поближе познакомиться и рассказать о наших возможностях.
В день вылета с утра нужно было зайти в офис – в аэропорт предполагалось ехать прямо оттуда. А тут возникла непредвиденная ситуация – один из наших постоянных клиентов слёзно просил доставить ему его заказ именно сегодня – иначе у него будут проблемы.
А ехать некому. Вообще. Ну и генеральный давай, значит, меня напрягать – ну сделай доброе дело, тебе же всё равно по пути, а там делов-то на три минуты?
- Да ну тебя на хрен, я на своей машине это не повезу. Во-первых, в салон не поместится, да и не суну я это в салон, а багажника у меня нет. - Слушай, а возьми четвёрку? А твоя три дня здесь постоит?
В конторе был свой нормальный грузовой микроавтобус, при необходимости обращались к транспортным компаниям, но был и этот «ветеран» – пятнадцатилетняя ржавая (изначально тёмно-зелёная) четвёрка-жигули. Ездила с синим дымком, видать, подтраивала, со ржавыми дырами по всему периметру, колёса с лысой резиной разного профиля, разбитая подвеска, зеркала синей изолентой примотаны – ГАИшники с жалостью отворачивались, тарахтела, как балалайка, но на крыше был багажник. Куда можно было поместить требуемый заказ.
- Ладно, говорю, уговорил, с тебя бутылка. Надеюсь, это ведро не развалится по пути.
Я всё успел, поставил нашу ласточку на стоянку в Пулково и отправился в дорогу.
График был довольно напряжённый – на три дня пять семинаров по три-четыре часа, и в разных местах. Присутствовали от пятнадцати до тридцати человек – клиенты нашего партнёра. Как он это организовал, я не знаю, почему не получилось собрать всех в одном месте – тоже. Люди приезжали со всех концов полуострова – очевидно пришлось подстраиваться под их возможности.
Им было интересно послушать о возможном расширении ассортимента – при Украинской власти там никого особо не баловали богатством номенклатуры поставок, мне было интересно пообщаться. Три дня прошли весьма плодотворно.
И вот стою я в очереди на регистрацию обратного рейса, а рядом щебечут три девчонки – лет по восемнадцать? Из разговора слышно (а куда деваться, они же во весь голос журчат – на окружающих внимания не обращают), что очень рады, что первый раз летят в Питер, что это им безумно интересно, что от этой поездки предвкушают исключительные впечатления…
- А там же сейчас уже белые ночи, да? - Белые ночи позже, в июне - А погоду ты смотрела? - А говорят у них почти всегда дождь? - А он нас точно встретит?
Тут у меня в кармане звонит телефон. У приятеля небольшая проблема, надо проконсультировать его заказчика. Объясняет мне в чём дело, - а можно мы сейчас к тебе вместе с ним подъедем?
- Андреич, говорю – я сейчас в Крыму, в командировке. Судя по всему, этот дятел накосячил вот «…………………………………………………………………………» (немного сугубо технической информации). Вечером буду дома, созвонимся, в принципе проблема решаема, выясни, сколько он готов будет заплатить. Если угробит систему, заплатит раз в двадцать больше. Да решим, решим…
Слышу, девчонки приумолкли. Смотрят на меня с некоторым любопытством. Ну, как же – на семинарах выступать надо представительно, я в приличном костюме, рубашка, блин, белая. Не Ален Делон, но за пятьдесят сохранил вполне себе спортивную фигуру – а по разговору можно сделать вывод, что вообще - почти крутой бизнесмен. Да ещё и непонятными техническими терминами легко оперирует. Интерес я у них вызвал – да ещё и Питерский же.
Гм. Вот они значит какие, настоящие Питерские… Немного неловко получилось. Но это вы ещё не знаете, что было дальше.
Все самолёты из Крыма на север летали тогда через Ростов и Краснодар – из-за событий на Донбассе. Это крюк, и почти на час дольше лететь. Пока летели, я и забыл про этих девиц.
Приземлились. На стоянке сажусь в наше ведро, выезжаю к шлагбауму. Оплатил, сажусь за руль – ………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………… Готовы? …………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………. Слева от меня, в приличном таком кабриолете SAAB, сидят эти девицы – водитель оплачивает стоянку, а они ждут его, и смотрят на меня во всю глубину своих трёх пар глаз с НЕОПИСУЕМЫМИ чувствами.
Я, с каменной мордой, нажимаю на газ и двигаю вперёд. Честное слово, ржал всю обратную дорогу. И сейчас вспомнить смешно.
Посвящается всем, кому не нравится процентное соотношение правды и вымысла в публикуемых здесь рассказах.
Все помнят притчу о пастухе, которому по ночам было скучно, и он кричал "Волки!" просто для того, чтобы кто- нибудь прибежал из деревни - хоть на лицо человеческое посмотреть?
Первый раз полдеревни мужиков сбежалось. Поругали его за враньё, и спать пошли.
Второй раз - поменьше, но ругали больше.
А когда действительно появились волки, из деревни никто не пришёл.
Утром, глядя на остатки стада, и предвкушая в перспективе голодную зиму, решили односельчане в деревне пастуха судить, и сурово наказать.
Нашёлся однако среди них мудрец - не казните его, говорит, он сам себя теперь казнит сильнее - а давайте назначим ему такое наказание - коль он солгал, пусть теперь идёт по миру и ищет правду. НАСТОЯЩУЮ ПРАВДУ. И пока не найдёт, чтоб домой не возвращался.
А что, пусть идёт - изгнание, оно посильней казни будет, а тут ещё и задача непростая. Пусть идёт, народ постановил.
И пошёл пастух скитаться по свету. Долго бродил он, много стран повидал, много пар сапог истоптал, по монастырям с паломниками хаживал, на Тибете побывал, в Лхассе. И везде спрашивал - где найти истинную правду? Какая она, настоящая?
И не находил ответа. Состарился в скитаниях. Устал, разочаровываться начал - тоска по дому изглодала его.
И вот однажды поднялся пастух на холм - глядь, а на холме, в кресле золочёном сидит она - НАСТОЯЩАЯ ПРАВДА.
Присмотрелся - а ПРАВДА- то страшнее смертного греха. Морда тупая, бычья, глаза ненавистью сверкают, на ногах копыта, на руках когти, как кинжалы. Рога на башке - левый расколотый, и хобот лохматый - кровь из людей высасывать...
Упал пастух на землю, заплакал.
- Ты ли НАСТОЯЩАЯ ПРАВДА будешь?
- А что, не узнал? Поверить трудно, что НАСТОЯЩАЯ ПРАВДА только такой и бывает?
