Юмористические истории

В 1996 году Никита Михалков был председателем жюри 46-го Берлинского кинофестиваля.
Мой знакомый сопровождал на приём по случаю закрытия фестиваля немецкого политика графа Отто фон Ламбсдорфа.
Он рассказал:
«Когда мы с графом вошли в большое фойе, я увидел стоящего в центре этого пространства Михалкова во фраке и при бабочке.
Граф, сняв пальто, сразу же направился к Михалкову, и протянув ему свое пальто, которое опешивший Михалков принял, быстро последовал дальше.
Я догнал графа в полном недоумении и спросил:
- Зачем вы отдали ему пальто?
- Так это же лакей, - сказал фон Ламбсдорф.
- С чего вы это взяли?
Граф невозмутимо ответил:
- Да я же по глазам видел!»

Из воспоминаний Векслера Ю.Б.

«Дегустация века»

Эту историю я слышал много раз — от своего дяди-шахтера, человека уже преклонных лет, но с ясным, как осенний воздух, чувством юмора. Он рассказывал её к месту и без — всегда с одинаковой грустной улыбкой, будто вновь переживая ту самую потерю.

Было это в те времена, когда троллейбусы ещё звенели, пахли махоркой и надеждой, а слово «дефицит» знали все, но говорили о нём с особым уважением. Дядя мой, тогда ещё не седой, а лишь начинавший сереть (как говорится, "соль с перцем"), собрался в поликлинику на Деменева — сдавать анализ. Не к спеху, дело житейское: пять остановок на "четырнадцатом" — и ты на месте.

Главный герой предстоящего действа — образец мочи — был, по тогдашней привычке, бережно помещён в плоскую бутылку из-под коньяка «Наири». Удобно, практично, карман пиджака принимал её как родную.

Троллейбус был битком набит. Тёплый, дышащий людьми и терпением. Дядя пристроился у окна, думая о своём. Он даже не заметил момента кражи — лишь на подходе к поликлинике рука его привычно потянулась к карману и повисла в воздухе. Бутылки не было.

Первой реакцией была досада: ведь теперь всё придётся начинать заново. Но потом… потом его осенило. Он замер на тротуаре, представив себе вора — наверняка опытного карманника, ловкого, с быстрыми руками и нетерпеливой душой.

И вот он, счастливчик, отходит в сторонку, в тихий дворовый закоулок. Достаёт трофей. Блеск стекла, узнаваемая форма… Он уже чувствует тот самый, благородный аромат, который обещает минуту забвения. Он откручивает пробку, закидывает голову…

И тут — момент истины.

Остаток жизни мой дядя прожил с одной неразрешимой тоской. Он не жалел о потерянном времени, не злился на вора. Нет. Его печалила невозможность присутствовать при той самой дегустации. Он до мельчайших деталей представлял себе это: изумление, недоумение, может быть, даже гнев того человека. Возглас? Молчаливое потрясение? Попытка понять — то ли это шутка, то ли коньяк столь изыскан, что его вкус недоступен простому смертному?

Эта сцена, разыгравшаяся где-то в переулках "Шанхая" или Чуртана, стала для него самым дорогим, самым трагикомичным и самым неуловимым спектаклем, на котором он никогда не был.

Он ушёл из жизни, так и не узнав, что же ощутил на языке тот безымянный вор. Но я уверен: где-то там, в ином мире, они обязательно встретятся. И мой дядя первым делом спросит: «Ну как? Понравилось?»

Три минуты славы — как я стал легендой ненадолго

У каждого человека бывают свои пять минут славы. У меня получилось ровно три — и все они с анекдотическим вкусом.

Первая минута славы пришла в восьмом классе, в середине семидесятых. Брат привёз из Штатов джинсы «Левис» (ну, на самом деле «Лэрис», но кто тогда разбирался?). Я гордо пошёл в школу. Через пару часов меня окружили девчонки и, чтобы проверить подлинность, стянули рубашку. Стою я, как манекен в сельпо: джинсы есть, рубашки нет, зато — три минуты популярности. До сих пор думаю: джинсы проверяли или пресс?

Вторая минута славы пришла на Олимпиаде по физике. Я там навалял правильных ответов, и наш класс победил параллельный. Одноклассники на радостях начали качать меня на руках. Я-то думал: «Вот она, трибуна славы!» Но, слава Богу, не уронили. А на следующий день подошёл Вася-двоечник, дал мне в лоб и сказал: «Вы неправильно выиграли». Вот такой у нас был независимый комитет по апелляциям.

Третья минута — уже в училище. Я стоял на воротах, играл за сборную факультета. Чудом отражал всё, что летело. Мяч летит — а я такой: шмяк! Мяч снова летит — бум! В общем, мы обыграли самую сильную команду, и нас ждал финал города. После матча меня снова начали качать на руках. И я понял: видимо, моё главное спортивное достижение — не столько стоять в воротах, сколько не упасть, когда тебя качают.

Так что моя жизнь — это три минуты славы: в джинсах без рубашки, в руках одноклассников и снова в руках, но уже постарше. А дальше всё как у всех: работа, семья и осторожный взгляд на любую компанию, которая вдруг решает меня «покачать».

В курилке Института языкознания РАН.
Виктор Исаакович (прикуривая папиросу): Коллега, вы обратили внимание на этот курьёзный паремиологический конструкт? «Зин! Где бензин?!» — типичный пример императивной редукции с элементами социального абсурда. Фонетический облик «Зин» вместо «Зинаида» указывает на маргинальный дискурс, а эллипсис глагола «находится» — на кризисную коммуникацию.
Светлана Моисеевна (холодно поправляя очки): Виктор Исаакович, это не паремия, а симптом коллективной травмы. «Бензин» здесь — метафора утраченного ресурса, а «Зин» — архетип Хаоса, на которого проецируется вина за системный коллапс. Чистый Фрейд, только с соляркой.
В.И.: Но позвольте! Это же интертекстуальный диалог с «Кин-дза-дзой»! «Ку» → «Зин», «пацак» → «бензин»! Гениальная редукция тотального дефицита до уровня бытового сюрреализма!
С.М.: Ошибаетесь. Это симулякр: современный человек ищет не бензин, а виновника его отсутствия — мифического «Зина». Потому что проще кричать в пустоту, чем менять топливный фильтр.
Оба замолкают, затягиваются.
В.И.: Жутко.
С.М.: Но… элегантно.
Докуривают и расходятся, качая головами.

Из своих плаваний по Северному Морскому Пути я вынес образ скромной бутылки с блеклой этикеткой, на которой было написано просто, без затей: «Спирт Питьевой».
Знающие люди пояснили мне смысл этого напитка и принцип «градус на градус», по которому получалось, что водка может действовать эффективно только до того градуса, который указан на бутылке.
Другими словами, если мороз крепче 40 градусов, то водкой его уже не возьмешь, надо пить спирт. Он держит до 95 градусов мороза, а поскольку таких температур еще на Земле не регистрировали, то питьевой спирт – надежный друг и помощник в любую стужу.
В 1695 году странствующий литератор Мартин писал: «одна-единственная капля древнего напитка «уискебах-болл» поражает все члены тела, две ложки этого сильного ликера – вполне достаточная доза, а если кто превысит эту дозу, ему грозит остановка дыхания и смерть».
Само слово «уискебах» звучит знакомо. На кельтском языке «уиски беаха» означает «вода жизни». Почувствуйте парралели культур — «огненная вода», «аквавита» — все народы интуитивно находили правильные термины для животворяще-умертвляющей жидкости!
От этого «уискебаха» и происходит современный виски. Обычно его изготавливают посредством двойной перегонки сусла, но бывает три и даже четыре перегонки.
Огненную воду, которую по силе можно причислить к химическому оружию, заливают потом в обожжённые изнутри дубовые бочки, где она приобретает цвет и аромат. Выдерживают годами, чем старше, тем ароматней.
Не так давно односолодовое виски из винокурни Дальтон возраста 62 года ушло по 30 тысяч фунтов за бутылку. Но абсолютный рекордсмен – бутылка ирландского виски, последняя из коллекции 1890 года с винокурни острова Нан, что в Голвее, она была выставлена за 100 тысяч.
Такое из мятой алюминиевой кружки не попьешь - от цены каждого глотка поперхнуться можно!
Кстати, а вы пробовали горилку, которую гнали в Запорожской Сечи во времена гетмана Мазепы? Нет? Я тоже.
Всю выпили, поскольку идея коллекционирования у козаков тогда еще не зародилась.

Seva Novgorodsev

Сергей с Наташей купили новую кровать так давно, что «новой» её можно было называть разве что в музее антиквариата.

Она скрипела при каждом движении, словно пыталась пожаловаться на тяжёлую жизнь.
И вот однажды, ночью, в самый напряжённый момент — грохот! — кровать развалилась.
Сергей сказал:
— Ну всё, теперь у нас тариф «пол-inclusive».
Наташа рассмеялась:
— Зато теперь можно не бояться, что что-то сломаем.
Соседи снизу, услышав удар, решили, что сверху роняют шкаф. Но когда сверху снова послышались ритмичные звуки, один из соседей сказал:
— Это не шкаф. Это марафон.

Купил на Озоне презерватив особенный, со всякими усиками, шипами, то да сë.... Третий месяц боимся открывать)))