Самые смешные истории за неделю!

Тем кто критикует гильотину за то, что она в своё время стала символом гуманизма, равенства и просвещения, стоит помнить, что:

1. Ну по сравнению с отрезанием причандалов и забиванием кувалдами очень даже гуманно. Утопление, сожжение на медленном огне, зажаривание на решётке, стесывание плоти с тела. Или простое удавливание или сажание на кол. А ещё колесования, четвертования и прочие шоу.

2. Основная идея - отрубать головы всем, до этого рубили бошки знати, а третье сословие в лучшем случае вешали. И тот и другой способ не всегда быстрый и без мучений.

3. Да и законы - тоже были под стать. За ношение "не той" одежды, например "не того пола" - вполне могли отправить на костер. Одна любительница носить мужскую одежду, по имени Жанна д'Арк в этом убедилась на личном опыте.

4. Несмотря на относительную гуманность - полностью исключает возможность повторного преступления обезглавленным человеком.

5. Единственный недостаток - если обезглавили невиновного, этого уже не исправить.

Лекция по РСБУ и МСФО в трех словах.
(Услышано в Плешке).

Если у вас есть ведро навоза и вам нужно поставить его на учет.
По РСБУ.
Ведро навоза — ценное удобрение, 50 грамм под куст, увеличение урожайности до 25% с каждого куста. Сажаем 1250 кустов, получим 80 мешков картошки без навоза или 120 мешков с навозом.
По МСФО.
Ведро навоза — ценный продукт. Надо признать, что данное ведро было завещано Сальвадором Дали правительству России для увековечивания его роли в современном искусстве. Экспертиза, проведенная специалистами Московского зоопарка, выявила 80% совпадение выделенного генома с геномом высших обезьян и 85% совпадение с геномом родственников художника. Для увеличения рыночной стоимости актива предлагается один литр отдать для выращивания эксклюзивного сорта картофеля "Дерьмо Дали", а 9 литров отдать художнику Бэнкси для создания стрит-арта на всех голых стенах нашего ВУЗа с последующим демонтажом штукатурки и продажи артобъектов на мировых художественных аукционах под маркой "Наука управления хозяйством в изображении Бэнкси из дерьма Дали".

Если же 10 миллионов долларов, которые пошли на экспертизу дерьма художника, не обнаружат его ДНК, надо вырастить на нем отличную культуру, типа табака, в нашей корпоративной оранжерее в центре Манхеттена, снятой на грант Всемирного банка в помощь голодающим Африки.

Несколько слов в конце лекции.
Мой дорогой непрофессиональный инвестор! Наступает время, когда легче сидеть в любом материальном активе. Не так важно, РСБУ или МСФО отчетность вам представлена, как важно то, что вас уже обманул брокер, биржа и государство со всеми псевдоинвестициями. Будьте бдительны, а рассказ — шутливое изложение правил экономики Европы, и не более того.

Все обратили внимание,что в магазинах,около месяца уже,продаются елочки шарики и просто подарочки?Само собой закусочки,закуски и жратва.То же и с выпивкой.Скоро будет праздник.Только какой?Никто и не знает.Но заработать на продаже всякой дряни надо.Навязать подарки всяким окружающим тебя дармоедам,в виде сотрудников и начальничков.Просто уставшим животным надо дать отдых,а то надои и сдача шерсти упадут.Так что пусть побухают,даже не в теплых странах,хотя разницы нет,все равно возвращаться придется в свою отару,а там уже ждут пастухи и мясники.Весь этот мировой,потогонный завод,будет лежать пьяный и с разбитой мордой.Будут потрачены сбережения,для того"чтобы как у всех".Больше нет ни одного такого скотского праздника.Может хватит?

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

Часть II

Cветлой памяти С.В.И.

Я помню, всё было как будто сейчас…
У иконы свеча — в отражении факел.

Осень

— Сонюшко, милая, здравствуй!
— Здравствуй, муж мой!
— Извини, что долго не писал, — первая неделя была просто сумасшедшая.
— Не извиняйся, родной. Чем ты был занят?
— Два дня меня расспрашивала мама. Начала издалека-далёка.
— Ты прилетел издалека. В самолёте не тошнило?… нога не болела?
— Всё было чудесно. Четыре часа проспал как младенец.
— Бахрам развёз нас по домам… Сначала ребята просили составить им компанию, — за твой отъезд. Но я отказалась, решила побыть одной. Сидела, и смотрела на часы. Считала каждую минуточку, которая приближает тебя к дому.
— Меня встретили Виталик и мама. Он отвёз нас домой, и мы до полудня с ними проговорили.
— Тоша, так нельзя! Во сколько вы приехали?
— В три часа ночи мы уже сели пить чай из пиалушек, которые ты подарила. Мама немножко поплакала. Виталик порывался лететь в Ташкент, чтобы познакомиться с Амиром и Робертом.
— Я думала, что только азиаты ненормальные. Оказывается северяне такие же.
— Мы разные. И одинаковые тоже. Я понял это в мой последний приезд. Когда познакомился с Бахой (обними от меня всю семью), с Керимом–акой. Когда встретил тебя.
— Встретил и сбежал, как подлый трус. Прости, я так пошутила для поднятия тонуса.
— Я понимаю тебя. Иногда для тонуса я такие вытворяю вещи — сам диву даюсь!
— Надеюсь, ничего плохого?
— При случае как-нибудь напишу. Посмеёшься надо мной.
— Представляю, как ты развлекаешься.
— Сонюшко, это не развлечения! Ты изменила всю мою жизнь.
— Что в мужчине можно изменить!
— Очень много. Ты помогла мне увидеть самого себя.
— Разве я зеркало?
— Самое прекрасное зеркало в мире!
— Когда я впервые посмотрела в твои глаза, — я увидела в них своё отражение. И сердце подступило к самой гортани, лишив меня дара речи.
— Жаль, что не сразу это понял… Прости дорогая, мне пора. Выберу время — напишу ещё.
— Спасибо, родной. Пусть твои письма будут короткими, как школьные записки. Но самый любимый звук для меня теперь — это стук почтальона в дверь. Знаешь, мне письма приносят прямо в квартиру. Целую. Твоя Соня.

— Здравствуй, муж мой!
— Доброе утро, солнышко!
— Вчера у меня был праздник.
— Мне повезло меньше, — будни не располагают к веселью. А что ты праздновала?
— Приезжала Лейла с дочкой. Муж привёз не только их, но и мою маму.
— Как это возможно!
— Прости, Тошик, я не успела тебе сказать. Наши мамы были знакомы много лет. Они жили по соседству, в Андижане. А с Лейлой мы учились в одной школе.
— Вот откуда ты хорошо знаешь сестричек!
— А ещё приезжали Керим–ака и Герда. Мы смеялись и веселились до упаду.
— Как себя чувствует маленькая Любанька?
— Ты помнишь, как её зовут? Какой ты у меня внимательный! Люба такая хохотушка!
— Чем вы ещё занимались?
— Мама и Лейла расспрашивали про тебя, перебивая друг друга. А ведь они совсем тебя не знают. Только Керим–ака тихо посмеивался в усы. Наверно он знает что-то такое, чего не знаю я.
— Может быть и так. А какая она, Лейла?
— А какой он, Антон, — спросила меня Лейла. Что вас связывает?
— Конечно ничего! Но если ты так их любишь, — почему бы не посмотреть на них твоими глазами!
— Лейла красивая.
— И это всё, что ты можешь про неё сказать!
— Разве мужчин интересует что-то ещё?
— Не обижай мужчин. Некоторые находят своих женщин за четыре тысячи километров от своего дома.
— Прости, родной. Я не имела в виду тебя.
— Конечно, прощаю! Иначе кто меня тогда простит.
— Она действительно красивая. Но не такой красотой как у Герды. В ней есть что-то особенное. Может потому, что она мама. А может то, что в вас есть что-то неуловимо общее. Иногда мне кажется, что поэтому я тебя и выбрала. И когда я смотрю на неё, то вспоминаю тебя. Как будто ты близко–близко, рядом, на расстоянии вытянутой руки.
— Хорошо, что у тебя есть такая подруга. Буду рад познакомиться с ней и её семьёй.
— Бобик напечатал фотографии, которые вы делали. И теперь вся квартира украшена твоими глазами. Поначалу всем казалось, что я схожу с ума. Откуда же им знать, что я уже сошла. Мой ум — теперь это твой ум, любимый мой.
— Моё сердце — теперь твоё сердце, любовь моя. Твой Тошик (мама улыбается, — так меня никто ещё не называл)

— Здравствуй, ласточка моя черноглазая!
— Здравствуй, сокол мой ненаглядный. Я не глупо сказала?
— Даже если глупо, — я этого не заметил.
— Невнимательный какой… Что ты кушаешь, дорогой?
— Научил маму готовить плов. Правда она баранину не ест. Но это не беда.
— Тебе нравится, как она готовит?
— Нравится. Но плов лучше тебя никто готовить не умеет.
— Герда учится в институте. Ой, прости, я ведь не писала, что она студентка. Уже второкурсница.
— А где она живёт?
— У дальних родственников.
— Это хорошо. Что ещё нового?
— Амир зачастил в Ташкент. Зная твоего друга, могу подумать только одно, — он решил наконец-то остепениться и найти своё семейное счастье.
— Это было бы здорово! Хотя трудно представить его мужем, а тем более отцом.
— Мне тоже трудно, и немного весело. Он стал таким неуклюжим, — то отвечает невпопад, то глупо улыбается.
— Тогда он точно влюбился.
— Я тоже так подумала. Сейчас у меня появилась задача, — хочу посмотреть на его подругу.
— Спроси у Бахрама или у Роберта.
— Бахрам на вопросы не отвечает, а хитрый кореец говорит, — мол, помолись, и всё пройдёт. И это называются друзья!
— Придётся потерпеть до поры до времени. Не сможет же он скрывать свою любушку до самой свадьбы!
— Приезжал Керим–ака. Привёз тебе в подарок Коран. Сказал, что в Ленинграде такой не купишь, а тебе может пригодиться. Я не стала возражать, зная твоё отношение к религии и вере. На следующей неделе я вышлю его бандеролью.
— Спасибо. Конечно, нельзя в одночасье стать верующим человеком. Особенно если тридцать один год прожил вне церкви, какой бы она ни была. Я обязательно почитаю.
— Я тоже приготовила кое-что для тебя. Но пересылать пока не хочу. Лучше отдам при нашей встрече. Или подарю в день свадьбы.
— Я не стал любопытствовать, но попросил об этом маму. Ещё она спрашивает, — есть ли у вас или в Ташкенте возможность приобрести православную литературу. В Ленинграде это серьёзная проблема. Я не вдавался в подробности. Вопрос пока стоит только так.
— Ну вот, не успела поделиться, как уже придётся раскрыть семейную тайну. Тошик, я купила Новый Завет и учебник по церковно–славянскому языку. Помня твою любовь к литературе и интерес к языкам, думаю, что ты сможешь правильно меня понять.
— Радость моя, от тебя принять смогу всё, что угодно! А такой подарок тем более. Пожалуйста, вышли книги при удобном случае.
— С радостью это сделаю.
— Мама отбирает у меня авторучку. Хочет передать тебе привет и материнское благословение.
— Тошенька, обними её и поцелуй от меня. И тебя обнимаю, мой свет, и целую. Твоя Соня.

— Тошенька, родненький, прости, что долго не отвечала на твои письма. Надеюсь, ты не очень волновался. Я просто не могла.
— Что случилось, Сонюшко?
— У нас горе. Умерла женщина, которая приходила помогать Амиру в доме. Она была очень старенькая. Однажды заснула и не проснулась.
— Жаль, очень жаль. Я хорошо её помню.
— К тому же она оказалась совсем–совсем одинокой. Ни детей, ни родственников. Амир организовал похороны по мусульманскому обычаю. К моему удивлению на кладбище было много народа.
— Плохо, когда проводить в последний путь не находится никого из родных. Но ей, надеюсь, было уже всё равно.
— В свободное время я помогаю одиноким старикам. Меня очень хорошо привечают. Оказывается, — тебя знают здесь и вспоминают добрым словом. Когда ты успел так прославиться?
— Для меня это такая же загадка, как и для тебя.
— А ещё говорят, что Керим–ака твой друг. Вот это вообще выше моего разумения! Ты был в его доме всего несколько часов. Да и то в полусонном состоянии.
— Спроси у него сама. Возможно, он чего-то не договаривает.
— Тошенька, я могу тебе похвастаться?
— Ну как я запрещу моей малышке эту слабость! Конечно, солнышко!
— До твоего приезда мне не давали прохода разные прохвосты. А сейчас они обходят меня стороной, завидев только лишь издалека. И женщины кланяются при встрече. Некоторые стараются сделать это первыми. Иногда становится стыдно, особенно если это пожилая женщина.
— Радость моя, любовь и уважение не имеют возраста.
— Ты плохо знаешь азиатские обычаи, Тоша.
— Ты права, тут мне возразить нечем. Но между нами восемь лет разницы. Разве ты её ощущаешь?
— Тошик, о чём ты! Ты для меня самый молодой, самый красивый, самый умный, самый талантливый!
— Как прекрасно быть самым-самым! И всё благодаря тебе, любовь моя. Обнимаю и целую крепко-крепко. Твой Антон.

Продолжение следует...

Учился я в колледже культуры на режиссёром отделении.
И вот как то однажды иду я по коридору а на кафедре кто то был переодеться в ротовой костюм жёлтого зайца и что-то в наклонку в низу что то искал ствоя ко мне спиной.
Ну я значит и решил приколоться.
И говорю: -зайка моя по вернись ко мне!
Втот момент меня шарахнуло молнией когда я увидел от удивления. Огромные удивленые глаза преподавателя (я то думал что там студент в косттюме) и я с ужасом в глазах тихонько закрываю дверь и говорю ой извините. Через пару минут я услышал дикий смех в коридоре когда я вышел то увидел что чут ли не по полу катается от смеха мой классный преподаватель когда узнала от того преподавателя что произошло.
Ну вот так меня и до четвёртого курса мой преподаватель называл меня в прикол ЗАЙКА МОЯ

Лучше всего портретирует дно Гиляровский в автобиографии "Мои скитания". Быдлота без паспортов, без чувств, без тормозов, летом бурлаки - осенью бандитьё, мокрушники, воры, нищие, бомжи (сам-то Гиляровский, по его словам, почти попал в шайку - вопрос, если б попал, как бы убивал людей?), икра как жратва купца-промышленника и обокравших его промысел "правильных посонов", на вредном производстве работникам без паспорта просто платя рублем ниже, чем работникам с паспортом, главное развлечение в обществе - кровавые сенсации, от крушения поезда в яму с трупами, ушедшими в глину до пожара в фабричном общежитии, когда никто выбраться не смог.
Кагбэ нравы не меняются.

Будни учителя: кто-то из детей прочел "Соединенные ШтаНы Америки" и остальные дети обсуждали эти "соединенные штаны" до конца урока.

Туристка из России залезла на верхушку пирамиды Майя, что категорически запрещено делать.
Когда она спустилась вниз, сотни туристов окружили её и дали хороших пиз--- ей.
Она потом объяснила их поведение одной фразой:
- я же не знала, что эти туристы были в прошлых жизнях коренным местным населением Майя.
Добавила:
- лучше исполнять местные законы, жоп-опа не будет болеть.

Не всегда более массивный и выглядевший более сильным является главным. В том числе и среди зверей (птиц). У меня на лоджии зимой кормушка для птиц. Синицы там постоянно повышают свои шансы пережить зиму. И самая главная среди них не самая большая, а довольно-таки средних размеров, с приплюснутой тёмной головкой. Ей достаются самые лучшие кусочки. И если кто-то покушается на её главенство, то трындюлей получает сразу, не отходя от кассы.

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

Зима

— Здравствуй, Сонюшко, ясное солнышко!
— Здавствуй, Тошенька, ветер мой северный!
— У меня счастливая пора. Идёт подготовка к экзаменам, — я по обычаю сдаю досрочно. Да помимо основной работы мне предлагают заказ.
— Что заказали?
— Нужно сделать три скульптуры на выставку.
— Разве выставочные работы оплачиваются?
— Мой профессор сказал по секрету, что будут оценивать. Уже есть предполагаемый покупатель.
— Я рада за тебя, что всё хорошо. А в чём ещё счастье от напряжённой работы?
— У меня остаётся мало времени, чтобы тосковать по тебе.
— Хитренький какой, потосковать не хочет. Неужели это неприятно?
— Ты же знаешь, — я слабый душой человек. С тобою рядом, любовь моя, я всё вынесу. Но как не хочется порой возвращаться в дом, где никто не ждёт.
— А твоя мама! Она тебя дожидается.
— Мама всегда мама, даже такая как моя. Но и она считает недели до твоего приезда в наш дом. Ты ещё не была здесь, а тебя уже всем не хватает.
— Потерпи, родное сердце, немного осталось.
— Что делать, приходится… Чем жива, моя дорогая?
— Мы живём неспешно. Я работаю рядом с женой Бахрама, в детском саду.
— Как там Амир без твоего присмотра!
— Амир наконец-то добился своего, — перешёл на работу в городскую администрацию.
— К нему и раньше прислушивались, а нынче совсем большим человеком стал!
— И очень вовремя. Наш Баха приболел, и Амир устроил его в хорошую больницу. Правда, наши хорошие больницы хуже ваших плохих. Но хоть что-то.
— Может просто зимняя хандра. У нас такое часто бывает.
— Только не вздумай хандрить, мой свет, я сразу это почувствую.
— Как ты можешь почувствовать на таком расстоянии!
— Разве для сердца важны расстояния? Иногда я закрываю глаза и вижу тебя, идущего по мокрой набережной под тяжёлым свинцовым небом. И мне становится зябко и неуютно.
— Прости, родная. Но в нашем городе действительно бывает не только зябко, но и промозгло. Не только неуютно, а невмоготу тоскливо. Потому что та, которой посвящаешь свою жизнь, находится так далеко.
— На самом деле я близко. И не потому, что это всего лишь четыре часа полёта, нет. Когда я вечерами сижу за рукодельем, то представляю, как ты только что вышел. Или наше расставание в аэропорту, которое было всего лишь вчера. Или тёплый летний вечер, когда ты первый раз пригласил меня на танец.
— Я помню тот вечер. Он не был тёплым. На тебе была лёгкая шерстяная кофточка, волосы скручены в тугую косу и обвиты бусами изумрудного цвета.
— Ты помнишь, любимый мой! Я плачу от счастья.
— Солнышко, позволь мне утереть твои слёзы. Только возьми платочек и проведи им по глазам. Я рядом, не плачь, дорогая, я с тобой.
— Уже не плачу, не плачу, не плачу. Я по тебе скучаю, муж мой. Целую. Твоя Соня.

— Здравствуй, жемчуг моего сердца!
— Здравствуй, косточка моя виноградная!
— Подели со мною свои тяготы.
— Скоро выставка, я в трудах. С утра до позднего вечера.
— Ты думал обо мне?
— Я про тебя не забывал никогда.
— Никогда это очень и очень много. Смогу ли я чем искупить твоё никогда?
— Верь мне, верь в меня и в нас — вот твоё искупление, жена моя, любовь моя.
— Уж мне ли не верить! Но порой становится страшно.
— Чего ты боишься, родная! Что я тебя брошу?
— Что ты, Тошенька, мне такое и не приснится даже. Но обманывать не стану. Однажды приснилось. Но лишь однажды.
— Прости меня, Сонюшко.
— Ты не властен над снами, тем более моими.
— Наверно это был день, когда я вспоминал тебя накануне ночи. Тяжёлый был день.
— Я не виню тебя, Тошик, но прошу.
— Всё сделаю, что в моих силах. Но я начал зачеркивать на календаре прошедшие дни.
— Я так делаю уже давно.
— И вижу, — незачёркнутых становится всё меньше.
— У Герды каникулы, и она приезжала ко мне в гости. Мы всю ночь проговорили с ней, обнявшись, в нашей комнате. Горели свечи, и мы почти не пили твоё любимое вино.
— Я не забуду внимание и заботу, когда был в доме её дедушки.
— Оказывается, она и не была в тебя влюблена ничуть.
— Разве ты могла в этом сомневаться?
— Тогда могла. Я готова была с тебя пылинки сдувать. И если потребовалось бы, то и Герде не поздоровилось бы.
— Попроси у неё прощения. Она не виновата, что она ещё маленькая и глупенькая.
— Она уже не маленькая. Скажу тебе по секрету, — она нашла, кажется, своего суженного. Но кто он, — не говорит. Только опускает глаза и смущается.
— Значит, и у неё всё будет хорошо.
— У нас будет лучше.
— Никто не должен отказывать кому-нибудь в его праве на счастье.
— Я не отказываю, нет. Но о любви сильней моей к тебе я могу только прочесть в книгах. Потому что в жизни так не бывает.
— Спасибо тебе, радость моя ясноглазая, ничего слаще для меня не было в моей жизни. И наверно не будет.
— Будет, муж мой, приезжай поскорей.
— Тороплю дни и ночи, не трачу время на пустое хождение из угла в угол загнанным волком. Лишь бы день поскорее закончить, ночь без сна, — это если мне повезёт. А когда не везёт — я плачу, просыпаюсь, — и подушка вся мокрая, от слёз.
— Невозможное сделать возможным. День проходит, и ночь настаёт. Я купаюсь в любви, одеваюсь в неё, укрываюсь холодною ночью. И когда засыпаю, — мне любовь моя колыбельную песню поёт.
— Спи спокойно, родная, не мучай себя неизвестностью. Нам немного осталось в разлуке, чуть-чуть. Вот январь уже на исходе, в Ленинграде морозные ночи. Как ты там!
— Мне тепла твоего не хватает, любимый. Укрываюсь чем можно, но порой до костей пробирает кладбищенский холод. Мне становится страшно, как будто весна не настанет, не распустятся маки, и вишня не зацветёт. А потом всё проходит, — мой милый частичку тепла мне прислал из далёкого севера. И я засыпаю.
— Спи, моя дорогая. Я покой твой стеречь не устану. Верь мне, — я не заставлю страдать мою нежную, самую верную. И любимую. Твой Антон.

— Свет мой, Сонюшко, здравствуй!
— Здравствуй, милый!
— Обнимаю колени твои. Сколько вынести в тяжкой разлуке! Я плохого был мнения о себе. Для тебя я готов даже гору свернуть, если ей вдруг захочется время или пространство меж нами воздвигнуть.
— Дорогой мой, любимый, оставь их в покое, и они нас тревожить не станут.
— Я во снах пролетал облаками, и сквозь редкий туман видел дом, и тебя в этом доме.
— Видел? Разве такое бывает!
— Я поверить готов в чудеса, что описаны были. Что со мной происходит — не поверил бы, если бы кто рассказал!
— Говорят, что когда человек начинает летать, это значит, — растёт он. Пожалей ты малышку свою. Я и так снизу вверх любовалась тобою!
— Как мне радостно видеть в тебе, что не разучилась шутить, веселиться, смеяться. Будь почаще с людьми, кто поможет тебе разогнать грусть твою. Я могу только небо расчистить над вашими головами. Мне кажется, — я это смогу.
— То-то думаю, света прибавилось снова! И улыбки на лицах людей. А детишки, так те просто землю не чуют! Так и носятся. И кричат, и смеются. Хорошо, что с детьми наконец-то работаю. Это будущее. Мне помогает работа понять, как своих мы поднимем, и радоваться будем веселью. Ты помнишь, мой Тошик, про речку? На берегу будет лодка причалена, в лодочке этой кататься мы будем. Сначала вдвоём. А потом будем первенца нашего на прогулках в пелёнках катать. Разреши мне поплакать, я женщина слабая.
— Будь по-твоему, не возражаю. Ты прижмёшься к груди моей, я обниму, убаюкаю и улыбку твою сохраню в своём сердце, любимая.
— Как светло и покойно мне чувствовать рядом тебя, и тепло твоих рук на плечах.
— Огрубели ручонки мои от работы, прости дорогая. Но в тепле моих рук недостатка не будет. Я готов целовать их за то, что они обнимали тебя.
— Утром рано, едва приподнявшись с постели, одеваю рубашку твою, что осталась нечаянно в доме. Одеваю её как на праздник. Изучила все складочки, перешила все пуговки. Запах оставила. Твой, родной мой, любимый, единственный. Не покидай меня, я умоляю тебя.
— Даже думать забудь, и не смей говорить. На кого я могу променять черноглазую птичку мою! Эти пёрышки, клювик. А крылышки!
— Ты добился того, что хотел. Я смутилась, а ведь не должна бы. Муж мой, ласковый, хоть и далёкий. Истомилась супруга твоя в ожиданьи. Жду. Целую. Целую. Целую. Навеки твоя. Соня

Продолжение следует...

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

На краю

Мне бы услышать однажды:
«Милый, — свежие фрукты
и вино для утоления жажды».

— Здравствуй, Амир.
— Здравствуй. Садись, пора ехать.
— …Марат.
— Антон… Амир, поговорим?
— Не здесь… не сейчас.
— Как скажешь.

— Вещи оставь в машине… Подожди… выпей вина.
— Зачем?
— Легче будет.
— Может и будет…
— …Вот здесь у входа стоял КамАЗ с работающим двигателем. Соня вышла из подъезда, и, чтобы не рисковать понапрасну, стала обходить его сзади… Водитель в это время садился в кабину с другой стороны, видеть её не мог…
— Дальше.
— Прости… Она… почти прошла… там осталось-то — полтора шага… В это время он резко дёрнулся и поехал назад. От удара… Соня потеряла сознание и упала… Потом… началось страшное… Сначала наехал на ноги, потом на тело, а потом… голова. Я не знаю, что она чувствовала, и чувствовала ли… никто ничего не слышал… Пока не вышла соседка и не начала кричать на весь квартал.
— …Господи… Господи… Господи… за что… за что… неужели я хуже всех… ну почему её, Господи, это же я во всём виноват!… Возьми меня, Господи…
— Антон… Ты не виноват. Никто не виноват. Это судьба.
— Да зачем такая судьба! Мою судьбу похоронили в закрытом гробу!…
— Всё, Антон, всё кончилось…
— Она сдержала слово… Она любила меня до самой смерти… Боже мой… Водитель?…
— Ищем.
— Кто он?
— Русский.
— Ищи, Амир, найдите мне его… прошу… ради Сони…
— Найдём, даю слово… Антон, вот ключи, поднимись в её… в вашу квартиру, — все там.
— Кто?
— Моя жена с сестрой, её мама, Регина Анатольевна, и Керим–ака. Иди. Вечером заеду с вещами.
— Я не смогу там оставаться.
— Значит, будешь жить у меня.
— А Герда?
— Видно будет. Сейчас не время для условностей. Решим на месте… Иди, тебя ждут.

— Это я.
— Регина Анатольевна.
— …Лейла.
— Что вы хотите! Чтобы я вас утешил? Или вы меня утешать собрались? Зачем всё это?!…
— Антон…
— Керим–ака, не помогайте мне потерять к Вам уважение.
— Речь не об этом…
— Назовите причину, по которой я должен с вами говорить… Вы стоите передо мной живые и здоровые, а Сони нет! Я больше никогда её не увижу. Вы это понимаете?!…
— Антон, прошу…
— Что прошу?
— Мы пришли в ваш дом…
— Ах в наш! В мой, значит!… Прекрасно. Вон отсюда! Все! Сейчас!…
— …Остановись, брат, ты пожалеешь потом о своих словах.
— Лейла… Лейла?… ты сказала, — брат?!…
— Оставьте нас, и не сердитесь. Нам нужно поговорить наедине.

— Сядь и успокойся. Я буду молчать, пока сам не начнёшь со мной разговаривать.
— Я так до самой смерти могу просидеть… ох… Господи…
— Поплачь, братик, поплачь, легче станет. Поверь, — я тоже наплакалась вволю.
— А ты-то что?
— Сонечка была мне самой близкой подругой. Да и мама моя… мне было десять лет, когда её убили.
— Ты говоришь, — убили? А разве не оползень?!
— Официальная версия. Мы никому не рассказываем, что случилось на самом деле. Даже Герда не знает.
— А кто это мы, в таком случае!
— Я, Керим–ака. Теперь ты.

— …Ты приходила ко мне в сновидениях… маленькой девочкой.
— Правда?… когда?
— В прошлом году. До того, как мы с Соней… прости… я… не могу в это поверить… Умом всё понимаю, а… Боже…
— У нас много времени.
— И что?
— Вставай, пойдём на кладбище.
— Я не могу.
— Пойдёшь. Лучше сразу…

— Ты поверил, что я тебе сестра?
— Да. Сам не понимаю, как получилось.
— …Сильный человек был наш отец. Поэтому ты сразу меня узнал. И Соня это чувствовала.
— А как ты?…
— Я знала, что в Ленинграде где-то у меня старший брат. Но не надеялась увидеть. Да и не смогла бы сама. Твою фамилию… фамилию папы я узнала только после смерти Сони.
— От кого?
— Керим–ака.
— Теперь всё сходится… Что ж, сестрёнка, пойдём, это мой крест… Вот скажи мне, зачем людям такой Бог, который отнимает у них самое дорогое! Как мне в Него верить!
— Большой, а глупый… Нога не болит?
— Я уже забыл, что такое боль… Если бы…
— Пойдём. По дороге кое-что расскажу.
— Я хочу знать всё. Кое-что меня уже не устраивает.
— Остальное расскажет Керим–ака… Он долго ждал этого часа.
— Керим–ака?… опять?!… Да что он за человек!
— Он был близким другом папы. Потерпи, скоро всё узнаешь.

— …«София Викторовна Ицыкович. 19.01.1961 — 02.06.1985… От любящего и скорбящего мужа»… Кто?…
— Амир, больше некому… За полгода постарел на десять лет. Держится благодаря Герде… Он Соню любил как сестру.
— Зачем было врать…
— Характер такой. Ничего прямо не говорит.
— Эх, татарин…
— Давай присядем… Поплачь, Тошенька, поплачь, братик.
— …Спасибо… Пойдём потихоньку.
— Ты как?
— Пусто. Больно и пусто.
— Надо жить… Если бы такое случилась с тобой, — Соня бы руки на себя наложила. А это неправильно.
— Расскажи про отца.

— …Последний раз он приезжал в шестидесятом году. А в шестьдесят первом родилась я. Теперь понятно?
— А как же моя мама?
— Он любил её, но странной любовью. Жалел, что ли.
— Подожди, моя мама умерла за год до этого. Спустя полгода отец женился во второй раз.
— Вот как? Я не знала. Да это уже и не важно, его нет. Сколько лет назад?
— В шестьдесят восьмом, вскоре после моего пятнадцатилетия.
— Мама пережила на три года. Герде было пять, малышка ещё совсем. Она не плакала, — сразу не поняла даже, что мамы больше нет.
— Я понимаю. Когда умерла моя мама, я тоже не плакал, совсем. Только молчал всё время.
— Сейчас только не молчи, прошу тебя. И не оставайся один. Рядом с тобой должен кто-нибудь находиться. Могу пожить с тобой некоторое время, пока вы не уйдёте в горы.
— Какие горы!
— Антон, вы должны это сделать.
— Лейла, о чём ты!
— Наши родители познакомились на работе, в месте под названием «Экспедиция». Ты что-нибудь слышал об этом?
— Да, немного.
— Ну вот и хорошо… Ещё до твоего рождения мама вместе с твоим… с нашим отцом начали вывозить копии документов. Точнее, копии в основном делала мама, а вывозил отец. Как — одному Богу ведомо. Даже Керим–ака не знал, — на всякий случай.
— А каким местом здесь Керим–ака!…
— Он был начальником и другом нашего отца… Всё переплелось–позапуталось… Тебе расплетать. Отец уже ничем помочь не сможет.
— А что я могу сделать один!
— Во-первых, не один. У тебя есть друзья…
— Одного уже нет.
— Амир подыщет достойную замену. Да и не пошёл бы Бахрам в этот раз. У него сыновья, а риск очень велик.
— У Амира жена.
— Для Амира теперь это дело чести его семьи.
— Ты веришь, что мы это остановим?
— Вы сможете. У вас ещё есть Керим–ака. И лучше него помощника в этом деле вы не найдёте. Он там знает всё.

— Проходи, это твой дом, здесь всё, каждый уголок напоминает о тебе. Соня окружила тобой всю себя, чтобы не завыть от одиночества и тоски… без тебя.
— Сестра, прошу, потерпи немного, не произноси её имени.
— Хорошо, я тебя понимаю… Есть будешь?
— Нет, кусок в горло не полезет.
— Тогда я разбавлю вина.
— Спасибо… А помнишь!… А, да, сон-то был мой.
— Помню. Ты водил меня по Карельскому перешейку, показывал разные деревья, травы. А я рассказывала тебе про горы, какие они бывают высокие и красивые. Что ночное небо точь-в-точь как в сказке «Волшебная лампа Аладдина». Помнишь такой фильм?
— Конечно! Я действительно не мог поверить, что небо может быть таким… сочным.
— Ну вот видишь, сны бывают на двоих.
— Да, почти… Налей мне ещё… Где будешь укладываться?
— На полу.
— Ложись в кровать, я не смогу в ней спать. Уж лучше устроюсь на полу.
— Как скажешь брат, ты здесь хозяин.
— Давай поговорим немного.
— …Я никогда не забывала, что ты есть. Я не знала, как тебя найти, но верила, что когда-нибудь мы встретимся. Жаль, что встреча получилась нерадостная… Тоша… Дождь!…
— Что?…
— Небеса оплакивают нашу Сонечку.
— Лейла, не рви мне сердце на части, прошу, сил же нет никаких!…
— Прости, родной, прости… не хотела… вырвалось.
— Я пойду на кухню, выпью вина. А ты спи. Если встанешь раньше меня, — не стесняйся. Проснусь — значит выспался. Договорились?
— Хорошо, братец, я так и сделаю.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи…

Продолжение следует…

Как любил говорить знаменитый юморист и сатирик М. Задорнов - до чего же все-таки у некоторых людей пытливый ум и бесконечный запас энергии.

Ежели я напишу, что нельзя проглотить жидкость горячее 60 градусов по Цельсию, то многие мне ответят, что я баянист. Но ведь найдутся и такие, кто тут же побежит кипятить чайник))) и будут пытаться опровергнуть мое утверждение.

Так вот я утверждаю, что нельзя коснуться локтем о локоть у себя за спиной, как бы кто не корячился.

А так же нельзя коснуться носом своего пупка или достать языком до копчика.

P.S. Аккуратно, смотрите не травмируйтесь при прочтении поста.

Повторюсь, иногда большая степень автоматизации на самом деле является менее мудрым решением. Порой требуется более современная, передовая технология, включающая человека в глубину процесса.
Дэвид Минделл. Восстание машин отменяется! Мифы о роботизации.

Когда они подошли к кораблю, кроме прежних животных - или туземцев - там оказалось еще восемь или девять птиц. Все тоже необычно яркой раскраски - в горошек, в полоску, пестрые. Ни одной бурой или серой.
Роберт Шекли. Заповедная зона.

Роботы-спасатели, что может быть лучше? Или хуже?

Представляю вам модели андроидов-спасателей, хуже помощи от которых нет ничего.

Модель № 1. Землепроходец с посохом. Ярко-чёрный, как нефть, с синими огоньками для распознания его в завалах и пыли. В посохе робота ростом с пол-человека, но с длинными складными руками в 2 метра - очень мощный бур на термоядерном источнике питания (он в теле робота). Ориентация под землёй идеальная, скорость хода - 1-10 километров в час, срок работы при полном режиме - 5 суток. Когда он находит завал, он буром просто делает в нём - или стене потоньше завала, чтобы легче пройти - отверстие, чтобы спасти заваленных людей. Если человек придавлен камнем, бур уничтожает камень прямо на человеке. После он берёт самого спасённого и несёт на руках в медпункт на поверхности (судя по состоянию человека после бура, это морг), оказав первую помощь (видимо, добив, чтоб не мучился).

Модель № 2. Лесничий с посохом. Ярко-зелёный с синими огоньками для распознания его в зарослях. Скорость хода - 1-10 километров в час, срок работы при полном режиме - 5 суток.На этот раз он может пройти по любым зарослям и сквозь них, найти человека или что угодно в лесу - тоже. В его посохе - набор автопил против всех кустарников, лиан и веток со стволами деревьев всех степеней толщины, источник питания и габариты - те же, что у модели 1. Найдя придавленного человека, он включает пилы и несёт спасённого в медпункт (морг, проще говоря, обе половины).

Модель № 3. Лавоходец с посохом. Ярко-красный, с синими огоньками для распознания его в дыму и лаве, скорость хода - 1-10 километров в час, срок работы при полном режиме - 5 суток. Он защищён от перегрева и способен определить тектоническую и химическую обстановку с полной точностью, находить людей - тоже. Он спасает людей из вулканических районов и оснащён посохом с мощнейшим генератором холода на основе жиденького гелия, габариты и источник питания - см. модель 1 и 2. При угрозе теплового удара и испепеления от лавы и раскалённых горных пород человеку просто обдаёт его облаком гелия для защиты от жары и несёт спасённого на руках... ну, вы поняли, куда.

Модель № 4. Снегоходец с посохом. Ярко-белый с блеском и синими огоньками для распознания в пургу. Нет снега и льда, который он не расшифрует и не пройдёт, нет полости в снегу или льду, которую он не заметит, тепловой след и первоклассная программа-следопыт поможет ему найти человека в любой буран. В его посохе, который помогает ему идти и быть устойчивее на снегу, огнемёт на водородном пламени для растапливания сколь угодно толстого - до 4 метров - льда. Скорость хода - 1-10 километров в час, срок работы при полном режиме - 5 суток, габариты и источник питания - см. модель 1 и 2. . Он может делать таким образом ледяные пещеры, чтобы спасённый им человек смог переждать там особо жестокий буран. Если человек замёрз, огнемёт устранит обморожение, и доблестный спасатель несёт человека... Ну, понятно.

Модель № 5. Пловец с посохом. Ярко-синий с алыми огоньками для распознания его в воде. Спасает людей под водой и у поверхности. В посохе - плазмомёт для мгновенного кипячения и ударных волн в воде от акул и прочих водных хищников, скорость плавания - от 0,5 до 8 километров в час, глубина плавания - от поверхности до 50 метров, срок работы при полном режиме - 5 суток, габариты и источник питания - см. модель 1 и 2. В ногах есть турбины, которые и позволяют ему плавать, в целом его корпус похож на крыло и обтекаемый для более лёгкого плавания. Если на человека напали, он немедленно стреляет из плазмомёта по агрессору, контузя всё вокруг ударной волной, а человека кладёт на самонадувающуюся надувную лодку из набора из 15 штук, оказав первую помощь и везёт... короче, туда же.

Хорошие роботы, правда, их однозначно надо внедрять! И опробовать на разработчиках вместе с финансистами проекта, всенепременно.

Моя история
https://www.anekdot.ru/id/1362334/
23.11.2022
Худой тебе зачет (двадцатилетней давности)

Как лекарство из Белоруси спасло мне жизнь.

24.11.2022 утром включаю телик на НТВ и попадаю на программу "Самое лучшее утро"
там на 34 минуте появляются доктора обсуждающие письма.
И так наверное совпало, что я слушал о своей истории)

Ссылка на видео которое нарезал из программы https://youtu.be/BC65bwk00Xo

Слылка на сайт НТВ с видео https://www.ntv.ru/peredacha/Utro_The_best/m88161/o710381/video/.

Эксперты НТВ прям категорически глумятся над методой лечения, да и пусть.

Тему эфира нтвэшники, взяли с аnecdot.ru. Своих видимо нет))
Cпасибо белорусам, пошел и купил Ацидин-пепсин пока не запретили

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

Весна

— Поклон мой низкий, свет мой, здравствуй!
— Любимая моя, я вновь с тобою, здравствуй! Мне каждый час за письменным столом короче кажется минут, что были мы с тобой.
— Мой почтальон опять мне весточку принёс, и сердце радостно трепещет. Когда же я увижу вновь тебя, любимый мой, единственный.
— Уже весна, и хоть не видно зелени пока, но воздух стал плотнее. Люди оживляются в предчувствии великих перемен, которые несёт с собой грядущая весна.
— Мы утопаем в зелени, долина зацвела. И аромат такой, что голова кружится как летним вечером, когда впервые ты меня поцеловал.
— Читаю эти строки, вновь перечитываю, и вновь, пытаюсь вспомнить взгляд твой нежный, и дом гостеприимный…
— Ты не гость, — хозяин в нём! И ключ к нему ты прячешь в сердце, которое я отдала тебе, мой дорогой.
— Что может быть дороже дара твоего! Твои прикосновенья к моему израненному сердцу.
— Спасибо, мой любимый, мой родной, мой северный орёл, мой снежный барс тянь-шаньский.
— Тигрёнком ласковым хотел бы лечь, где коврик был — там буду я.
— От меха твоего моим ступням щекотно станет. Уж лучше гребнем расчешу его и умащу восточным ароматом.
— Мне блеск твоих волос перекрывает солнце, когда я вижу как во сне тебя с улыбкой лёгкой на устах, мой свет в оконце.
— Лучинушка моя, мне свет не мил, цветы не радуют, вино не веселит. И даже близкие друзья не помогают, — они бессильны. Ты один развеять можешь грусть мою, печаль. Я жду, я жду, я ночи провожу в беспамятстве. Моя советчица-подружка тихо плачет. Клянёт тебя, — что с глупой взять!
— Прости её, и может Бог твой нас простит за то, что мы пренебрегли мгновеньем, принимая важное для нас решенье. Я был глупцом, я должен был забрать тебя с собою. Быть может, ты приедешь? Мама будет рада. А про меня и говорить не стоит.
— Ну почему ж не говорить! Уж говорить-то я горазда. Помнишь, милый?
— Ещё бы мне не помнить, радость, мне ль не знать.
— Мне б голос твой услышать, милый. Но боюсь, что разрыдаюсь как девчонка. И так уж прорыдала все платки, — не успевают сохнуть. А тут ещё одна беда…
— Что случилось?!…
— Я не хотела говорить, Амир мне не советовал.
— Я требую, — скажи.
— Потеря за потерей, — Баха умер. Скоропостижно, — рак.
— Боже мой!… А сыновья?
— Что сыновья! Их люди не оставят. Да и родни у них довольно. А вот жена его… Молю ко Господу, чтоб не пришлось такое пережить! Быть мертвецом среди живых… нет горше доли.
— Родная, милая жена моя, ну что со мной случится! Керим-ака сказал, что на роду мне предстоит в глубокой старости кончину встретить, в покое и любви.
— Дай Бог, дай Бог, я буду верить. Я верю. Правда! Я даже улыбаться начала. Какой ты умный у меня, любимый. Пойду Амирке фруктов подарю… Хотя какие фрукты! Только лишь варенье с джемом, — не сезон.
— Амир наш обойдётся, пусть его подружки кормят.
— Ой, подружка… Я в шоке. Ну почти что в шоке. Сестричка Лейлы, Герда.
— Что ты говоришь! Не может быть! Он старше раза в два.
— А вот, — судьба. Влюбилась с первой встречи. А он совсем уж голову сложил. Ну прям как ты. Но рада я, хоть и годится в дочки. Он будет на руках её носить и не обидит никогда.
— Это правда, верю. Уж как бы не ругал его, но уваженья моего он не растратил.
— Играют свадьбу через две недели.
— Как же так, дождаться бы могли, когда приеду.
— Не ругайся, милый, так им лучше. Не всем же тосковать в разлуке, не каждый выдержит такое.
— Права, любовь моя, погорячился, больше не сорвусь.
— Ты поругал бы хоть меня.
— Зачем?… за что?
— Я буду думать, как суров мой муж, но справедлив.
— Наверно к старости суровым буду. Сейчас я не могу, я не имею права. Мне мама помогает своим участием и пониманьем. А ты одна, и поделиться не с кем.
— С тобой делюсь, и сердце тает мягким воском, которым лепишь ты.
— Я сделал твой портрет. Кто видел — в восхищеньи. Стоит на полочке, где рядом Спас Нерукотворный, любимая икона мамы.
— Ты привезёшь мне показать?
— Хочу, чтоб ты приехала сама. Недолго уж осталось. Две недели. И мы с тобой. Навек. Лишь смерть нас разлучит, любовь моя. Я твой. Антон

Продолжение следует…

Прочитал историю https://www.anekdot.ru/id/1360811/, и думаю: а если бы у такого директора были львы и/или тигры, и не было бы денег ни на их кормление, ни на возврат в места отлова, и подарить тем кто может кормить тоже нельзя, потому что суд так решил, то он бы их тоже выпустил? Ну пусть сами себе еду находят, в лесочке пусть зверей задерут, в городе - людей...

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

Ледяное солнце

— Антон, скажи, девочка Лейла больше не снится?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Ну, она как бы тебе помогала.
— Хорошее выражение… как бы… Помогала, говоришь?
— Помнишь, как тебя у ледника скрючило? Это ведь она меня разбудила.
— Xорошо… А может и плохо…
— Что значит, — плохо!…
— Тихо ты, не ори…
— Так почему?
— Сейчас бы я Соне снился, а не она мне.
— Часто?
— Каждую ночь… Берёт за руку и зовёт… Просыпаюсь от ощущения, что схожу с ума от горя… Сил уже никаких не осталось.
— Терпи, брат, и смирись.
— Брат, говоришь?… Спасибо.

— …Командир, машина…
— Всё, Амир, бери бразды в свои лапы. Я прикрываю.
— Боб, как у вас?
— Тихо. Снайперов нет.
— Значит, в прошлый раз нам просто не повезло.
— Думаю, командир, у них был очень важный груз. Мы оказались не вовремя.
— Похоже… После отмашки Мишеля и Казима сразу выдвигайтесь.
— Сделаю как надо, командир.
— Мы с Василём вас прикроем. Амир пока остаётся на той стороне. Готовность двадцать минут. Я пошёл.

— Чисто сработано. Боб, ты молодец!
— Как эта штука называется, «Винторез»? Очень душевная приблуда.
— Ещё бы… Мишель, что там?
— Кажется, поняли, что машина остановилась.
— Выпускай джинна, пусть погреются.
— С превеликим удовольствием… Ну что, солдатики… Ба–бах!…

— Марат, следи за одометром. До ущелья шесть с половиной… Амир, что в кузове?
— Два двухсотых и металлические сундуки.
— Что за сундуки?
— Не знаю. Алюминиевые.
— Ясно… Сколько?
— Почти приехали… меньше километра.
— Хвоста нет… Вот! Оно… Стоп! Выгружаемся.
— …Марат, разворачивайся… Приготовьтесь, придётся подтолкнуть… Осторожненько, не уроните… Пошла, родимая…
— Ух ты… Аж до центра земли.
— Если вертолёта не будет — ни за что не найдут… Отряд, внимание! Маленький спурт до тропы на полтора километра. У нас пять минут. Отдохнём после. Вперёд!

— Поджилки трясутся…
— Ещё бы!… Как в детстве в войнушку поиграли.
— Сам себе не верю… Десять лет в армии ничего подобного не было.
— Ну, двинем?
— Подожди… Что это?
— Это наши рюкзачки рванули. Вот сейчас будет копоти.
— Тогда самое время… Командуй.
— Тихо… транспорт.
— Далеко?
— За ущельем.
— Ждём. Если не остановится, — значит, пронесло.
— Две минуты… минута… сейчас… Всё, Амир, теперь домой.

— Антон, ты как?…
— Да, Керим–ака. Прощаемся.
— Жаль, очень жаль.
— Я слабый человек и совсем не гибкий. Если принимаю решение, то иду до конца.
— Ты ведь не будешь всю жизнь нести в себе эту боль!
— Неизвестно. Но возвращаться, чтобы пережить всё заново — извини, отец. Мне не вынести.
— Что ж, твоё право. Никому не пожелаю. Сам прошёл… Прощай.
— Прощайте.

— Амир, заходи, открыто!
— Как ты узнал, что я!
— А кто ещё…
— Антон… успокойся… Готов?
— А ты?
— Все на месте.
— Поехали. Надо с этим покончить.

— Сюда… Дамир, выводи.
— Хорошо, голубчик… Свяжите ему ноги… на землю… Вытащи кляп.
— Антон…
— Всё под контролем, Амир… Ну что ж, давай знакомиться. Ты меня знаешь? Меня зовут Антон, я был мужем той женщины.
— Я не виноват! Я не виноват!…
— Я знаю. Сигаретку хочешь?
— Н-не откажусь.
— Как зовут?
— Сергей.
— Красивое имя… Сергей, я знаю, что ты не виноват. Но понимаешь, какая штука, я любил свою жену. И она меня любила. Мы хотели жить вместе, родить детей. А теперь ничего этого не будет. Ты меня понимаешь, Сергей?
— Понимаю. Но я не виноват.
— Я слышал… И что нам теперь, а?… простить тебя?
— Простите, пожалуйста, я всё для вас…
— Знаешь, после смерти жены мне уже ничего не надо. Что-нибудь ещё?
— Простите Христа ради!…
— Беда… Опять тебе не повезло. Я ведь в Бога не верю. Совсем. Представляешь? Так что умри, тварь, как умерла она… Дамир, заводи каток!
— Простите!… Пощадите!…
— Покричи… я хочу, чтобы ты покричал… я послушаю… Прости меня, Сонюшко, любовь моя, я по-другому не смог…

— Спасибо, что привезли дочку… Дайте на неё посмотреть… Любанька… Любаша… Любовь… Какое имя…
— Тоша, прощаемся?
— Да, сестра… Прости за всё.
— За что!
— Не знаю. Соня так часто говорила… Православный обычай, что ли…
— Тош, тебя здесь никогда не забудут. Знай это.
— Я вас тоже буду помнить всегда…
— Ты будешь отвечать на письма?
— Нет, конечно. Не люблю писать.
— Я нашла стопку в вашей квартире… твоих писем.
— Поступай с ними, как посчитаешь нужным. И квартира не моя. Всё, прощай, родная… Прощай, Влад.
— Может, ещё увидимся.
— Может быть. В другой жизни.

Шуга — скопления рыхлого губчатого льда в водной толще или на поверхности водоема. Образуется главным образом из кристалликов глубинного льда (внутриводного и донного). Возникает до ледостава преимущественно на горных и порожистых реках. (Б.С.Э.)

Конец первой книги

Продолжение следует…

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

Рассветный полдень

— Всем встать! Поприветствуем командира.
— Амир…
— …Кто не знает, — Антон, он же северянин, он же Амба. Повторить?
— Два раза.
— Отлично… А теперь, Антон, слушай и запоминай… Боба и Марата не представляю, — вы уже знакомы. Снайпер и второй номер… Василий, Вася Саушкин.
— Я Амба? Да рядом с ним я дворняжкой выгляжу!
— Ничего, мы ему прозвище соответствующее подберём… Казимир Войцеховский, подрывник. Зовём на татарский манер, — Казим… И — звезда нашего кордебалета — Мишель Виджасингх. Поставщик, отчасти спонсор, а так же подрывник.
— У меня на языке вертится вопрос. Даже не один… Где ты их насобирал?
— Казим украинец, Мишель приехал из Индии, Пондишери.
— Фамилия мне понятна, а вот имя…
— …Штат Пондишери — бывшая французская колония.
— А как здесь появился!
— О, это очень длинная история. Я учился в Ленинграде.
— Вот нелёгкая сюда занесла…
— В отличие от тебя, командир, я здесь по долгу службы. Скажи спасибо человеку, с которым ты разговаривал два дня назад.
— Опять Керим–ака…
— Очень мудрый человек. И очень хитрый, если ты меня понимаешь. Почти как Змей.
— Кто?!…
— Полковник.
— Амир, я тебя поздравляю.
— …Иди ты…
— Мишель, значит, ты спонсор. Что это за слово?
— Контрабанда… Когда посмотришь, что доставил — поймёшь.
— Хорошо… Амир, когда смотрины?
— Хоть сейчас. Завтра во второй половине дня выдвигаемся в сторону Ангрена на двух машинах. В этот раз никаких автобусов.
— Где возьмём вторую?
— Вторую поведёт Владислав, муж Лейлы. Я не стал его сегодня дёргать, — он с нами не пойдёт.
— Хорошо… Вам известно, по какому принципу собиралась команда?
— Антон, все знают. У Мишеля двое детей.
— …Дочка Миллисент и сын Чандра.
— Какого хрена!…
— Командир, я на службе. Моё начальство заинтересовано в этой операции. Учимся, так сказать, где можем.
— Дурдом… Где снаряжение?
— На исполкомовском складе.
— Ну Амир… ты даёшь…
— Спокойно, в него кроме меня и Марата доступа никому нет. Оттуда будем загружаться.
— Дело ваше— Василь, возьми ключи и дуйте с Казимом ко мне. В машине всем не уместиться.
— Считай, что мы там.
— Поехали?…

— Самое основное, без чего наша экскурсия не будет иметь смысла, — Си-4 , тридцать килограммов.
— Ничего себе…
— Дальше… радиоуправляемые взрыватели. Не американские конечно, но вполне надёжные. Мы провели выборочную проверку… Теперь смотри… Компактные рюкзаки с поясным креплением как у станков. Вместимость — пять кг Си-4 и сухой паёк на сутки.
— К чему это излишество?
— От станков избавимся за пару километров до последней стоянки. Дальше налегке.
— Умно… Меня интересуют стволы.
— …Мишель, покажи.
— ВСС «Винторез». Последняя советская разработка. Этой винтовки даже на вооружении ещё нет. Оцените… Коллиматорный и ночной прицелы, с пятиста метров пробивает двухмиллиметровую сталь. Без снаряжения меньше трёх килограммов. Магазины по двадцать патронов, заряжаются прямо из обоймы.
— Это как!
— Смотри… Аналогов в мире нет… Идём дальше… Пистолет Стечкина… Основное преимущество — в магазине те же двадцать патронов. Надеюсь, — не пригодятся. Но должны быть у каждого.
— Мне с пистолетом на амбразуры! Ты что, смеёшься?
— Командир, у меня дети. Иди сюда… Так называемый «Вал». Из той же серии, что и ВСС, но более практичный в ближнем бою. Ну и конечно без снайперских наворотов. Прицельность, соответственно, ниже. Но вам она не нужна. Зато в отличие от винтовки стреляет очередями. Глушитель как у «Винтореза».
— Какая скорость у «Винтореза»?
— Неплохая, я бы даже сказал, — хорошая. Меньше секунды.
— Как ты всё добыл!
— Керим–ака. Я помог со средствами. Американские доллары даже у вас двери открывают.
— Жму руку.
— Спасибо, командир. Я говорил, — у меня дети.
— Мишель, как будем уходить, если станки бросаем?
— Думал, ты забыл… Вот это просто шедевр! Я всегда буду восхищаться русской смекалкой… и русскими женщинами… Складной станок, разработка Амира и Василия. Объём шестьдесят, полезный литров сорок. Нам больше не надо. Рамы изготовлены там же в Туле, совершенно бесплатно. Шили здесь.
— У меня просто нет слов.
— Есть ещё один сюрприз, по питанию. Надеюсь, останешься доволен. В этот раз никакой картошки и тушёнки–сгущёнки.
— Всё. Ты меня убил.
— Для себя стараюсь, командир.
— Не знаю, как тебя и благодарить.
— Приведи нас обратно живыми.

— Слава, Слав, побереги себя.
— …Сестра, не волнуйся, — переночует и на свежую голову домой.
— Тоша, дай тебя поцеловать на прощанье.
— Я вернусь, обещаю. Я ещё дочку вашу не видел. Привет Любаньке от дядьки передавай… Всё, Лейла, мы в пути.

— Антон, когда за вами?
— Две недели твои. Приедешь раньше, — тоже неплохо, нам ждать не придётся.
— Приеду.
— Лейла будет волноваться.
— За меня-то? Я в поле не иду. Со стариком шиш–беш погоняем.
— Если не любишь проигрывать — лучше не садись.
— Мне нравится сам процесс.
— Поиграем?
— С удовольствием. Наберём винища — и вперёд, часа на три–четыре.
— Ага. Пока не упадём.
— Точно. Ох и влетит нам от жены.
— Пусть влетает, я согласен. Помню, как-то Соня… Извини…
— Я понимаю.
— Влад, давай лучше помолчим, потому что нихрена ты не понимаешь. И лучше бы тебе никогда этого не понять.
— Прости…

— Знакомая переправа…
— Туда на двоих, обратно на одной.
— Не думал, что так тяжко будет это видеть.
— Почему?
— Я… сюда провожала Соня, отсюда ждала Соня… Я с каждым шагом произносил её имя… Господи… сколько же ещё… Амир, мне некуда возвращаться. И незачем. Не хочу. Что будет — то будет.
— Есть куда, Амба. Я не хотел говорить до выхода в горы. Мы нашли водителя.
— Когда?!
— В тот же день.
— Почему?!…
— Чтоб у тебя был стимул.
— Где он сейчас, в милиции?
— До милиции дело доводить не будем. Решим сами.
— А если не вернёмся?
— Тогда закончит Дамир.
— Спасибо, брат. Я никогда этого не забуду.
— Брат, говоришь? Пусть буду брат.
— И даже не поспоришь?
— А лень мне что-то… Орлы, две минуты на сборы!

— Участок с виду простой. Десять градусов, тягун, троп никаких. Люди там отродясь не ходили. Ни кустов, ни воды. Сложность четыре–пять. Потом относительно легче. Небольшие перепады. Туда идём — не оглядываемся. На обратном пути, то есть второй раз, — придётся включить обзор триста шестьдесят градусов. Местность открытая, спрятаться негде. В общем-то, если нас обнаружат, то прятаться будет уже бесполезно. Два часа такого удовольствия, не меньше.
— Амир, если всё пойдёт по плану, — здесь искать будут в последнюю очередь. К этому времени уже будем на подходе к долине.
— …А если не по плану?
— По-любому прорываться. Тут уже придётся полагаться только на удачу.
— …Сложный участок от плато до шоссе, примерно половина пути. По карте не понять. Предполагаемая сложность два, не меньше.
— Заши-ибись.
— У нас будет фора. Мы пройдём два раза, туда и обратно. Примечайте всё, что может оказаться полезным.
— И бесполезным тоже. Всяко быват.
— Верно… Задача ясна?… Тогда вперёд. Следующий привал через два часа.

— С возвращением, сынки!
— Спасибо, Керим–ака.
— Как вы?
— Лучше бывает только в кино.
— …Антон, что с глазами?
— Не знаю, пыль, наверно.
— Пыль, говоришь? Вы не в пустыне были… Марат, галазолин командиру, быстро!… Сейчас закапаем, пройдёт… Это солнце… Марат, поезжай в Ангрен. Нужны солнцезащитные очки… Так нельзя.
— …Да знаю я, Керим–ака. Думал, — обойдётся.
— Эх, молодёжь, совсем головой не думаете.
— Не рассчитали маленько. Я виноват.
— Зятю твоему надо выговор сделать. Уж ему-то непростительно.
— Нельзя всего предусмотреть.
— Вы обязаны. Понял?
— Понял… Спасибо.
— Иди в сад, будем ужинать.

— Итак, ребята, слушайте внимательно. Это последняя дневная стоянка. Значит, никаких инструкций и обсуждений больше не будет. Всё, что скажу, вы уже слышали. Но, повторяю, больше никаких разговоров, — только команды и сигналы… Машина выходит ровно через час после прибытия. Прошу учесть психологический момент: после закрытия створов охрана расслабляется. В это время производим закладку. На всё полчаса, не больше.
— Командир, в запасе будет ещё минут пятнадцать до исходной.
— Не будет. У них тоже часы есть. Эти минуты нам будут нужны для выхода на позиции. Перед выездом машины караул начинает смотреть во все глаза. Следовательно, никакой движухи быть не должно. Понятно?
— Да, командир.
— Если закладка пройдёт тихо, ты, Боб, выходишь сюда. Угол градусов пятнадцать. Больше нельзя, — уменьшится возможность для второго выстрела. Марат и Казим по обе стороны дороги дальше на сто пятьдесят. Если у Роберта не получится, — машину придётся гасить любым способом… Мишель, на тебе фейерверк.
— Не подведу.
— После въезда машины поставь на снаряжение час пятнадцать. Это их отвлечёт. Тогда у нас появится дополнительная фора. Правда, лучше на неё не рассчитывать. Хотя я бы купился на раз–два. Опять же… начнут гореть спальники, — могут догадаться.
— Пусть догадываются. Когда шарахнет, им не до них будет.
— В СБ не дураки служат.
— Если в прошлом году вас прошляпили, то и сейчас уйдём.
— …Командир, вы Чаткал по верху прошли?
— Было дело.
— Детям расскажу.
— Если до пенсии доживёшь. Понял?
— Да уж…
— Ну братцы, с Богом…

Продолжение следует…

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

Обратный отсчёт

— Ну что, Маратик, вздрогнули?
— Как скажешь, майор.
— Не называй меня так.
— Тогда Амба.
— И здесь Амир постарался…
— Может себе позволить.
— С какой стати?
— Я многим ему обязан.
— В Чирчике есть люди, которые ему не должны?
— Я ничего не должен, — если ты об этом.
— А что?
— Это неинтересно.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— Хороший возраст. Правда я в двадцать пять… Ладно, проехали… Машина Амира?
— Исполкомовская.
— Понятно. Что охраняем, то и имеем.
— Норма жизни.
— Что-то лицо мне твоё кажется знакомым.
— Возможно, знал моего брата.
— Как зовут?
— Равиль.
— Нет, не знаю.
— В городе называют Татарином.
— Ах вот в чём дело!…
— Амба… разрешишь?… Так вот… Я совсем не брат.
— Заметно.
— Иронизируешь?
— Нет. Что произошло?
— Происходило… Хулиганка… потом воровство… потом зона.
— А ты как соскочил?
— Ушёл в армию…
— Так взял и ушёл?
— Не брали по зрению… Извини, сейчас перестроюсь… С местными врачами договорился, в Ташкенте было ещё проще.
— Однако!…
— Зато попал в полк к командиру. Он из меня человека сделал.
— Какое дело полковнику до рядового!
— Сержанта… после учебки… Что ж ты, баран ферганский, вытворяешь!… Уроды… понакупали прав, а ездить не научились…
— …Значит, тебе повезло…
— Примерно так… Ты правда с ним служил?
— Всё время. Он меня за собой как ягнёнка таскал.
— А говоришь, — повезло. Это тебе повезло.
— Может быть… Сразу обратно?
— У меня в Ангрене дела. Наши дела.
— Какие ваши?
— Наши, Амба, наши.
— Амир припахал?
— Командир предложил — я согласился. Скучно.
— От скуки?!…
— Не только. Я не знаю что там, но то, что услышал… В общем, — я с вами… Не бойся, майор, не подведу. Амир скажет.
— Ты ещё не называешь его Амир–ака?
— Иногда хочется… Побьёт. У него рука тяжёлая. Все знают.
— Когда обратно?
— Когда надо будет — тогда и обратно.
— А если заночуем?
— Как скажешь, майор, я на службе.
— Я подремлю.
— Это хорошо.
— Что хорошо?
— От дороги отвлекаться не буду.
— Амиркина школа…

— Проходи, сынок. Рад видеть… Марат, к обеду всё приготовлено, осталось только с огнём повозиться.
— Всё сделаю, Керим–ка!

— …Нда-а… весь в отца. Пойдём, выпьем чая да поговорим. У тебя вопросов много, а ответы от Лейлы ты не получил.
— Она добрая…
— Я знаю… У неё были хорошие родители.
— Сколько семей было у моего отца, хорошего человека?
— Не горячись. Ты многого не знаешь.
— Поверю Вам, но хочется фактов. Или хотя бы версий.
— Это я предоставлю в большом количестве.
— Марат у Вас вместо денщика?
— Денщик, самый настоящий. Или адъютант. Как тебе больше нравится.
— За заслуги перед отечеством?
— Может быть и так… Голоден?
— Как сказать…
— Маратик, принеси нам баклажаны с орехами и курагу!
— …Керим–ака!… Ну это уж слишком…
— В любой службе, сынок, есть хорошее свойство. Человек служит не за страх, а за совесть. А вот если совести нет, то и службы нет, есть прислуга и каторжный труд.
— Вы были начальником моего отца. Ведь так?
— И другом, сынок, тоже.
— Работали в органах?
— Да… Твой отец пришёл лейтенантом. Я тогда руководил отделом.
— То, что мы видели за перевалом — вы этим руководили?
— Да.
— Мой отец был к этому причастен?
— И твоя мать, и мать Лейлы. Мы все работали там.
— Так что же там такое!
— Генетическая лаборатория.
— Но ведь это люди! Наши люди!…
— Знаешь, сынок, тебе легко судить. Сейчас середина восьмидесятых, в стране происходит непонятно что. А тогда всё казалось предельно ясным. И мы были в погонах.
— И моя мама?… что она там делала?
— Твоя мама страдала бесплодием.
— Ну, здравствуйте! А кто же меня родил?
— Правильный вопрос.
— А правильный ответ?
— Лейла тебе родная сестра.
— Это я знаю. Так что с мамой?
— У вас одна мать.
— Та-ак… Лейла знает?
— Пока нет. Думаю, что ей лучше не знать.
— Выходит, что Герда тоже моя сестра?
— Да. Но у вас с Гердой разные отцы. В шестьдесят пятом ваша мама вышла замуж, а через год родилась Герда.
— Послушайте, Керим–ака, может, хватит меня сказками кормить, а? За несколько дней со мной столько произошло — уму непостижимо!
— Сядь… Не нужно на меня голос повышать… Была имитация беременности, и жена твоего отца получила сына. А Любови сообщили, что её ребёнок умер. Правду она узнала спустя несколько лет.
— …Никогда не мог найти с ним общего языка.
— Сколько тебе лет?
— Скоро тридцать два.
— Совсем ещё молодой… Я в тридцать два стал генералом.
— Вы?…
— Если бы ты остался в армии, закончил Академию, то неизвестно, что с тобой было бы сейчас. Амир о тебе очень хорошо отзывался.
— Вы давно знакомы?
— С того дня, как он принёс тебя в мой дом.
— Слава Богу, хоть здесь понятно!
— А что тебе непонятно?
— Ну, например… эта «Экспедиция»… Она давно там?
— Очень давно, около пятидесяти лет. Её построили до войны. Кроме основного бункера, который вы видели, есть вспомогательные точки. Но они не самостоятельны кроме функции наблюдения за периметром.
— Они нас и засекли.
— Скорей всего.
— Кто же нас встречал на этой стороне хребта?
— Твоё предположение было верным. Это так называемый внешний периметр, — помимо внутреннего и среднего. Тогда они не смогли просчитать вашу сумасбродность. Переход по хребту до сих пор считался невозможным.
— Однако Амир по нему проходил!
— Верно. Но это была секретная операция, о переходе никому не было известно.
— Повезло…
— Я тебе говорил — судьба.
— …Я не могу себе простить, что позволил Соне здесь остаться.
— Не будем об этом. Я понимаю, — ты не можешь смириться, что её потерял. Но тебе придётся это сделать. Не забыть, но смириться. Как смирился твой отец.
— А ему кто мешал! Не уезжал бы, и жили бы долго и счастливо.
— Экий ты умный! Не зря тебя Амирка приметил. А теперь выслушай меня… Твой отец был человеком подневольным, таким же как я. Руководство не означает власть. У него был выбор: остаться с твоей матерью или воспитывать тебя. Он принёс в жертву свою любовь, чтобы не расставаться… не расстаться с тобой до самой смерти.
— Красивая версия. А насколько она близка к правде?
— Что ты заладил… правда да правда… Нет никакой правды. Есть события и наше к ним отношение. Всё!
— Сын с отцом, дочка с мамой… Странно всё как-то.
— Не забывай, какие это были годы… Давайте, поедим, а потом я тебе кое-что покажу.

— Хочу сразу сказать, — задача трудная, невероятно трудная. Даже если вернётся только один, — можно сказать, что она выполнена.
— Один, это кто?
— Вы мне оба дороги, — твоя мама была мне как дочь… У тебя в Питере связи.
— Питер далеко.
— Не в том дело, что далеко отсюда, а в том, что близко к Москве. И просто портовый город.
— Не вижу связи.
— …Вот. Это документы, которые собирали твои родители долгие годы. Собирали, рискуя собственной жизнью. А может и жизнью своих детей. Они должны попасть в надёжные руки, если вы не остановите это здесь и сейчас.
— Если не остановим, — значит уже некому.
— Кто-то должен вернуться. Лучше, чтобы ты… Марат, не обижайся, но от Антона в этом деле будет больше пользы.
— Керим–ака, Вы меня знаете.
— Спасибо, Марат… Теперь пройдёмся по узловым точкам.
— Ничего, что мы без Амира?
— Он в курсе всего, и даже больше. Мы не сидели сложа руки.
— Мне, собственно, тогда и знать не надо.
— Руководить операцией будешь ты. Амир отвечает за всё остальное. Но решения принимать тебе.
— С какой такой стати!
— У него нет стратегического мышления. Хотя в оперативной обстановке он лучший.
— У меня, значит, оно есть!
— Поэтому я показываю, — что для вас придумал… Узнаёшь?
— Ещё бы!… У меня даже идея возникла одна… Видите ущелье?
— Я его не только на карте видел.
— Мы могли бы уйти по нему. Оно наверняка не рассматривается в качестве варианта отхода.
— По нему вы никуда не уйдёте. По сложности это хуже Чаткала. Но самое плохое будет потом. Пути назад отрезаны, а вперёд вы не дойдёте. Просто умрёте от голода и жажды.
— Мы могли бы сделать это в два этапа.
— Так, продолжай…
— Первый — провиант в ущелье на максимально возможное расстояние. Второй — завершающий.
— Не пойдёт. Я могу предположить, что вас даже искать не будут. Обнаружат следы отхода и взорвут скалы.
— Что Вы предлагаете?
— Два этапа, — начал ты правильно. Обрати внимание на эту ниточку в полутора километрах от ущелья.
— Что это?
— Это ваш шанс. И ещё какой.
— Но нам нет смысла идти этим путём, — лишних полтора–два дневных перехода, плюс ещё сутки.
— Нет, сынок, туда вы пойдёте старой дорогой, а обратно здесь, где никто ждать не будет. У вас будет фора больше часа. За это время вы просто растворитесь в скалах, если не наследите как в прошлый раз.
— Пять километров, в полном снаряжении, со станками… Откуда фора?
— Пойдёте налегке. И не пойдёте, а поедете. Машину в ущелье, и через десять минут уходите с дороги. Понял?
— Машина!… Как же я сразу не догадался! Осталось только рассчитать время.
— Вот и рассчитаете.

Продолжение следует…