Хотел как лучше, а получилось rfr kexit.

— Ghbdtn, rfr ltkf?
— О, вы из Англии?

А вы тоже заметили что самый популярный запрос в Google начинается со слова rfr?

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи! – голос диктора вырвал меня из потока мыслей…
Он всё так же крепко держал меня за руку. Вагон качнулся и стал набирать скорость. «До чего же он сильный!», – вновь удивилась я. Даже не касается поручней, и при этом удерживает меня так, что – словно еду в детском кресле, пристёгнутая всеми ремнями. Я вновь прижалась к его плечу – боже, какая сила исходит от этого мужчины!
– На следующей – выходим! – как и прежде, не глядя на меня, отрывисто произнёс он.
Я могла лишь покорно кивнуть. «Наверняка мы едем знакомиться с родителями. Или нет. Всё-таки, для начала, – с друзьями? Или, может быть, сразу – в ЗАГС…», – мысли били сумбуром. Я понимала, что мы едем на самую важную встречу в моей жизни, и никак не могла вообразить, что это должно быть. Слишком много эмоций, предположений, и идей, и планов. Ведь если остановиться и задуматься, прошло всего сорок три минуты. А я уже без раздумий согласна на всё! Я сжала его плечо сильней. Поезд набрал скорость и с грохотом нырнул в туннель.
Началось это всё чуть меньше часа назад. В семь сорок утра, на платформе «Дегунино». Ночью были заморозки, и после недели дождей вся плитка покрылась наледью. Я скользила на каблуках, проклиная всё вокруг: погоду, жизнь, щели в плитке, тренера личностного роста, которая учила ходить на каблуках всегда, и потенциального будущего мужа, ради поиска которого я на это и согласилась. Наконец я остановилась на более-менее сухом пятачке и стала ждать поезд. Ох, уж эти утренние поезда!.. Народу на платформе собирается столько же, сколько способна вместить электричка. А она подъезжает, забитая народом чуть более, чем – полностью. И для меня всегда оставалось загадкой, как в абсолютно переполненные вагоны, где нет места, помещаются новые люди.
В этот раз ничего не изменилось. С шипением открылись двери, обнажив забитый до отказа тамбур. Я, кое-как втиснувшись, стояла прямо у дверей. Толпа народу, казалось, уже выдавила остатки воздуха из моих лёгких. Двери начали закрываться, как подбежал какой-то мужчина и, схватив меня, словно ребёнка, за подмышки, вынул из вагона. Пока я в растерянности пыталась сообразить, что ему на это сказать, он уже прыгнул в поезд на моё место. Двери закрылись, поезд тронулся, и я осталась на платформе.
Я даже заплакать не смогла от обиды. Так и стояла, гордо вскинув голову, на высоких каблуках, до прихода следующей электрички. Как только она подошла, я вся внутренне собралась, словно тигрица, приготовившись к бою. Двери открылись.
– Ну, что ты замерла? – мужчина, стоявший рядом, схватил меня за руку, потащив за собой, и мы втиснулись в вагон. – Опоздать хочешь?
Я не нашлась, что ответить. Толпа была очень плотная, его оттолкнули от меня на пару человек, но руку мою он не отпускал. Держал крепко и уверенно.
– Куда опоздать? Вы что себе позволяете?! – я растерялась, и поэтому мой голос прозвучал скорее, как мышиный писк, и потерялся в утреннем шуме голосов. – Мужчина, отпустите меня! Немедленно!!!
Он даже не повернулся в мою сторону. Стоял, как ни в чём не бывало. «Чёрт, да он же в наушниках!..», – я дёрнула руку сильнее. Раз уж он меня не слышит, придётся дать ему понять, что я – не безмолвная жертва.
– Аккуратнее, упадёшь же, – не оборачиваясь, произнёс он, чуть крепче сжимая мою ладонь.
«Вот так, наверное, и похищают людей», – пронеслось у меня в голове. – «Среди бела дня, при огромном количестве свидетелей. Наверняка он – маньяк. Или – работорговец. Я читала про таких статью: они знакомятся со своими жертвами в интернете, а потом продают в рабство за границу. Хотя нет, он же со мной не знакомился, а просто схватил и потащил. Ну, точно, – маньяк! Ладно… Сейчас будет пересадка на метро, там должна быть полиция. Попрошу помощи».
Я стала присматриваться к своему похитителю, на случай, если он убежит от полиции и мне придётся его описывать.
Высокого роста, как я раньше отметила. Он и сейчас возвышался над толпой, словно корабль над волнами. Породистое лицо, римский нос с горбинкой и волевой подбородок. Высокий, выпуклый лоб: должно быть, он очень умный. Интересно, чем он занимается? Я посмотрела на его руку, крепко сжимающую мою ладонь. Сильная, мощная… Наверняка он занимается спортом. Пальцы с ровными ухоженными ногтями. Не с маникюром, как принято у многих современных мужчин, а просто – как у человека, привыкшего следить за собой.
– «Тимирязевская»! Переход на станцию метро «Тимирязевская»! – прервал мои размышления механический голос. Поезд остановился. Двери распахнулись.
– Ну, чего задумалась? Наша остановка! – он на миг повернулся ко мне, и я увидела его глаза: огромные, голубые, с поволокой. Словно у оленёнка из мультфильма. Ни один мужчина в моей жизни не смотрел на меня одновременно – и так нежно, и так пристально, как он. В этом взгляде читалось нечто такое, что я не могла себе объяснить. Некая непостижимая концепция и обещание будущего. Он вновь потянул меня за руку, и все мои мысли вылетели из головы. Я покорно пошла за ним, ощущая в душе какое-то странное чувство.
«Кажется, я готова идти за ним на край света», – подумала я, спускаясь в метро. – «А вдруг это – ОНО? То самое, обещанное мне моим коучем?..». Мы вошли в вагон, народу по-прежнему было много, и меня невольно прижали к моему «маньяку», я прикрыла глаза и стала вспоминать всё, что мне говорил тренер личностного роста…ну, конечно, – кроме того, чтобы я постоянно носила каблуки.
***
– Оля, девочка моя, ты уже не ребёнок. Давно не ребёнок, – Анна Николаевна покачала головой. – Тебе двадцать шесть лет, а ты ещё не замужем! Ты же хочешь завести семью и детей?
В эти моменты я обычно прикусывала губу и кивала. Все мои подруги давным-давно уже повыходили замуж, нарожали детей, и заваливали Инстаграмм фотографиями счастливой семейной жизни. И лишь только я, видимо, была обречена на одинокую старость. Анне Николаевне было сорок, она трижды была замужем, и если уж кто и знал рецепт женского счастья, так – только она.
– Так вот, Олечка… Ты уже не в первый раз проходишь мой курс, а так и не научилась посылать свой запрос во вселенную, – она улыбнулась, обнажив ровные белые зубы, – или ты просто не слышишь её ответов. Оглянись вокруг себя, посмотри на тех, кто рядом. Наверняка, вселенная давно даёт тебе желаемое. Просто ты не замечаешь.
Я слушала тренера и пыталась осознано найти ответ на свои желания в своём окружении. Друзья, коллеги… Всё – не то. Я медитировала, ездила на всевозможные фестивали, занималась йогой и танцами. Но обещанного ответа вселенной так и не находила. Кто-то дарил цветы, другие робко спрашивали разрешения на свидание. Я же искала мужчину, способного меня покорить. Просто твёрдо сказать: «Теперь ты – моя! Вари борщи, рожай детей!». А дальше я себе представляла абстрактную счастливую жизнь с блинчиками, походами в магазин по выходным и, конечно, сакральным «жили долго и счастливо, и умерли в один день».
***
Я пришла в себя на эскалаторе, везущем меня вверх на пересадку с «Менделеевской» на «Новослободскую». Мой мужчина стоял за мной, аккуратно придерживая. Да, теперь я точно знала, что это – именно мой мужчина. Ведь я чуть было не пропустила событие всей своей жизни! Он не маньяк, не похититель. ОН – ответ на мои просьбы. Настоящий мужчина!!! Это просто любовь с первого взгляда! Только такой человек и мог за несколько секунд влюбиться, принять решение и, схватив свою любовь в охапку, повести за собой. Интересно, куда мы едем? Первое свидание – это всегда смесь робкой романтики и собеседования. Я окинула своего спутника совершенно иным взглядом. Одет достаточно дорого. Пальто, ботинки. Из-под края рукава выглядывала сорочка на запонках. О, господи! Он ещё и запонки носит! Консервативный, серьёзный, обеспеченный мужчина! Наверняка, мы едем в какой-нибудь ресторан. Хотя, какие рестораны – в восемь утра?.. Вполне возможно, мы сейчас заедем к нему в офис. Я уверена, что он – крупный начальник, или даже – владелец серьёзного бизнеса. Он строгим и властным тоном отдаст всевозможные распоряжения своим подчинённым, и мы поедем…здесь моя фантазия стала буксовать. В голову лезли сумбурные мысли и отрывки из фильмов: дикая смесь из «Сумерек» и «Пятидесяти оттенков серого», и, кажется, я даже слегка покраснела от своих мыслей.
Он стоял, чуть расставив ноги для устойчивости, и смотрел в тёмное окно вагона. Я взглянула на него вновь своим коронным хищным взглядом из-под ресниц. Мне показалось, что он улыбнулся в ответ. «Какая же мы красивая пара,» – в стекле я стала рассматривать своё отражение. Да, я вполне достойна такого красавца. Невысокая, по сравнению с ним, даже – миниатюрная. Зато – с длинными ногами, и вполне выдающимися грудью и попой. Я повернулась в профиль, чтобы получше рассмотреть себя. Мой мужчина недовольно дёрнул меня за руку: не вертись. «Какой он, однако, ревнивец: не хочет, чтобы остальные пассажиры пялились на мою красоту». Я снова прижалась к его плечу. «Ничего, возможность показать характер у меня ещё будет… Но об этом я подумаю позже». Поезд летел во тьме туннеля. Куда же мы всё-таки направляемся?
А может быть, мы едем к нему? Ну, уж нет, на это я точно не соглашусь! Он слишком плохо обо мне думает. Я попыталась вспомнить, одного ли цвета на мне нижнее бельё или – вразнобой?.. За окном медленно проплыла станция «Проспект мира», а я так и не смогла сообразить. «Да что я волнуюсь? Всё равно на первом свидании ничего не будет». Хотя я всегда хорошо ухаживаю за собой и, в принципе, мне нечего стесняться. Я гордо вскинула голову, но мысль о белье вновь заставила опустить глаза в пол. Что же я надела утром? Я из последних сил напрягла память, и мне казалось, как-будто скрип моих мозгов был настолько громким, что заглушал даже шум метро. «Ну, если что, – задёрну шторы». С этой спасительной мыслью я вновь уставилась на своё отражение в тёмном стекле.
Как же его всё-таки зовут? Ведь имя для мужчины очень важно! Для него это – просто имя, а ведь из него рано или поздно получится отчество. Антон? Хм… Ну, в принципе, для девочки, если – Антоновна… Или, может, Михаил? Я пригляделась. Нет, не похож на Михаила. Возможно, Иван? И отчество такое – и мальчику, и девочке. Нет, вряд ли – Иван. Скорее уж, его зовут Константин или Виктор, уж больно у него римский профиль. Да, точно. Должно быть именно так. А фамилия? Мне нужна гордая фамилия. Я сама, между прочим, не какая-нибудь там Птичкина! Я вообще-то – Романова, и на абы какую там фамилию не соглашусь! Ну, ничего, в крайнем случае – мою возьмёт.
Я посмотрела на своего жениха другими глазами. Он стоял так спокойно, уверенно держа меня за руку, и вёл нас к цели. «Нет, не возьмёт он мою фамилию…ну и ладно. В конце концов, жена должна следовать за мужем, словно ниточка – за иголочкой», – вспомнила я старую мудрость. Нечего привередничать. Моё дело – маленькое.
Главное, чтобы он подходил мне по Знаку. Хотя, о чём это я? С его решимостью и напором, он наверняка – Козерог. Не видит препятствий, сметает всё на своём пути к цели. Ну, а я – Овен. Вспомнив всё, что я знала о гороскопах, и то, что мне говорила коуч, я выдохнула. «У нас – идеальная совместимость. Конечно, мы будем иногда бодаться…», – я мысленно улыбнулась и дёрнула руку. В ответ он, как я и ожидала, чуть сильнее сжал её. Но ничего, притрёмся, это же – судьба. А если уж вселенная решила настолько помочь нам, то наш брак будет идеальным!
– Станция «Комсомольская», переход на Сокольническую линию! Пожалуйста, при выходе из вагона не забывайте свои вещи!
Виктор или Константин… Я так и не решила ещё, как его зовут, когда он, словно ледокол – тонкий лёд, раздвинул толпу у дверей, и всё так же легко потянул меня к дверям.
– Нам – на переход, – произнёс, не оборачиваясь. Действительно, зачем смотреть назад? Мужчина, хозяин должен смотреть вперёд и вести за собой. Я лишь чуть сильнее сжала его ладонь, и мы вышли из вагона.
Пока мы медленно вместе с утренней толпой плыли на переход, я впервые обратила внимание на лавочки, стоявшие по краям платформы. Какой чудный цвет! Пожалуй, надо нам будет сделать ремонт. Спальню мы должны будем сделать в этом естественном эко-стиле. Всё-таки старые архитекторы были не дураки, планируя интерьер станций. А вот гостиную уже можно буде отделать мрамором. Да, пожалуй, сочетание серого, тяжёлого, грубого мрамора и простого светлого дерева, как на этих лавках, – то, что нам нужно. Я уже было хотела дёрнуть своего молодого человека, чтобы он остановился и обратил внимание на люстру. Я не понимала, подойдёт нам такая в гостиную или нет. Но толпа не дала нам остановиться и рассмотреть её. Мы уже оказались на эскалаторе, и мои мысли переключились. Ведь кроме ремонта, понадобится ещё множество мелочей: посуда, постельное бельё, да практически ВСЁ! А может быть… Я даже задохнулась от этой мысли. Да! Думаю, нам следует с ним серьёзно поговорить. Нам стоит продать обе квартиры и переехать за город! Решено. Купим дом в тихом месте. Там свежий воздух, экология, не то, что – в городе. Нужно подобрать такое место, чтобы ему было удобно ездить на работу, а мне – возить детей в школу. У меня есть подруга-риэлтор, она наверняка с этим сможет помочь. Я попыталась залезть в сумочку за телефоном, но толпа была слишком плотной. «Ничего, днём напишу».
Мы втиснулись в подъехавший поезд.
– Следующая станция – «Красносельска»! – объявил диктор.
«Сельская…», – эхом отозвалось у меня в голове. Да, сельская, загородная жизнь – это то, что нужно. Заведём собаку, будем много с ней гулять на свежем воздухе. Это же так полезно для здоровья! Собаку нужно будет завести мощную, охранную. Всё-таки мы собираемся жить вдали от цивилизации, потому необходимо, чтобы она могла нас защитить.
Хотя… Я окинула взглядом мощную фигуру своего суженного. С ним, пожалуй, можно себе позволить и чихуа-хуа. За таким мужчиной – как за каменной стеной. Он сам способен защитить меня от кого угодно. Я прижалась к его мощному плечу. «Боже, как он пахнет!». Нужно будет спросить у него, что это за аромат. Какой-то сладко-пряный запах. Буду ему дарить на наши годовщины этот парфюм, как память о первом знакомстве. Будем сидеть у камина, смотреть на усыпанные снегом ели за окном нашего особняка и с улыбкой вспоминать дождливое октябрьское утро.

– «Сокольники»! – объявил диктор. – Вы согласны выйти за него замуж? – послышалось мне, и, вместо гула уезжающего поезда, в моих ушах зазвучал колокольный перезвон и марш Мендельсона.
– Да! – кажется, я произнесла это вслух, потому что мой жених обернулся и с улыбкой посмотрел на меня.
– Ну, конечно, – как всегда, отрывисто бросил он, – я же говорил.
Боже, как меня подкупала эта его брутальная манера разговаривать короткими фразами. Он умудрялся выражать целую палитру эмоций в паре слов. В междометии, в движении бровей. Я вспоминала всех, кого встречала ранее, их постоянные неумелые попытки развеселить меня, неуместные или даже вульгарные шутки, псевдофилосовские «умные разговоры». Хорошо, что всё это – в прошлом. С ним не придётся натужно смеяться или делать вид, что мне действительно интересно слушать очередные рассказы ни о чём.
Я опустила глаза вниз, и увидела камень ступеней, истёртых тысячами ног, прошедших здесь до нас. Ровные, когда-то геометрические линии расплылись под напором времени, но устояли. Толпы людей, словно вода, точили гранит, но он всё равно противостоял напору толпы и времени, сохраняя свою суть.
Как же это символично! Я поняла, почему он привёз меня сюда, в «Сокольники»! Это же – первая линия метро! Первое, что стояло у истоков огромной инженерной системы. А началось всё давным-давно, с двух станций – «Сокольники» и «Парк Культуры». Как и мы сейчас. В начале всегда стоят двое, мужчина и женщина. Наш союз станет основой! Плодотворным началом новой большой семьи. Нет, – огромной семьи. Я рожу двоих…нет, троих детей! И у каждого из них будет по три своих ребёнка. Мы будем старые, и у нас будет трое красивых, умных детей, носящих его фамилию, и девять смешных, симпатичных внуков с моими глазами. Мой избранник привёз меня сюда, чтобы сделать предложение! Сейчас мы поднимемся наверх, и он вынет из кармана кольцо. Конечно, я несколько не так представляла этот момент…
Я воображала какое-то маленькое французское кафе, ужин, свечи и кольцо в бокале с шампанским. «Боже, как глупа я была», – я только сейчас понимала, что все мои фантазии на тему брака были наивны и по-голливудски банальны. Сегодня со мной произошла именно та история, которую через много лет можно с улыбкой рассказывать детям. Мы поднялись наверх. Солнце пробивалось сквозь пасмурное московское небо и, казалось, намеренно освещает пятачок перед метро, словно опытный режиссёр – сцену.
«Всё равно со временем нужно будет пригласить фотографа, и сделать снимки этого торжественного момента», – мелькнула мысль в голове. А потом мы обязательно пойдём гулять в парк.
Мы остановились, и он наконец-то выпустил мою руку из своей. Развернувшись ко мне лицом, он, как я и думала, полез в карман. В руках появился тёмно-синий футляр. «Великовато для кольца…», – мысль ещё не успела осесть в голове. Он достал из футляра очки! Обычные очки, в тонкой металлической оправе, только вот стёкла были необычайно толстыми. Стоило ему нацепить их на нос, как его брутальное лицо потеряло всякую выразительность. Глаза стали мелкими, потеряли блеск, а взгляд превратился в полный растерянного недоумения.
– Вы кто?!
Я растерялась:
– В смысле?
– Кто Вы такая? – повторил он. Нервно сняв очки, он протёр их и вновь водрузил на нос.
– Ольга, – растерянно произнесла я, понимая, что попала в какую-то странную и явно глупую ситуацию.
– Ольга… – он протянул моё имя, словно пробуя на вкус. – А где Анна?
– Кто такая Анна?! – я ещё не успела полностью избавиться от своих мыслей, и практически потребовала ответ. Почему он позволяет себе в моём присутствии говорить о другой женщине, и где, в конце концов, обещанное кольцо?!
– Как это, «кто такая»? Моя жена, конечно! Я всю дорогу от «Дегунино» ни на секунду не выпускал её руку! Куда Вы её подевали?!
– Но у Вас же нет кольца!!! – я понимала, что мой голос звучит, словно писк раздавленной мыши, да и вообще, кажется, я несу какие-то глупости. – Почему Вы – без кольца?
Чужой, незнакомый мужчина, бывший ещё несколько мгновений назад смыслом моей жизни, посмотрел на меня так, будто впервые увидел:
– Какое кольцо? Девушка, о чём вы говорите? Где моя жена?
Мир покосился, в глазах стало темно. Мой брак, моя жизнь и будущее рухнули в пропасть. За несколько секунд я потеряла мужа, троих детей и счастливую жизнь! Неприятный незнакомец в огромных очках достал из кармана телефон и, близоруко поднеся к глазам, начал набирать номер.
– Анечка, милая, где ты? – неслось мне вслед. Голос, надо заметить, был писклявый и противный.
Я бежала по осеннему парку. Проклятые каблуки подворачивались на гаревой дорожке. Моросил дождь, тучи закрывали солнце, а слезы пытались застить мне глаза. «Ничего, от этих отношений я быстро отойду», – подумала я.
Купив мороженное, я присела на лавочку и стала его есть прямо под дождём. Рядом со мной остановился мужчина.
– Девушка, у вас всё в порядке? – спросил он.
Крепкий, спортсмен, в хорошей форме. «Похоже, бегает по утрам», – пронеслось в моей голове. А может, всё, что случилось раньше, – было специально?.. Чтобы привести меня сюда?.. Ведь вселенная действует очень сложными путями.
Я улыбнулась и бросила на него свой фирменный взгляд из-под ресниц:
– Пока не знаю, но от помощи не откажусь.
Солнышко

Аркадий Райкин вспоминает о Корнее Чуковском:

Однажды иду по переделкинской улице Серафимовича, или, как называли ее аборигены, по улице Железного потока. Навстречу — Чуковский. Спрашивает:
— Что поделываете?
— Да так, знаете ли…
— Нет, ну всё-таки. Интересно. Я же вижу, что вы не просто гуляете. У вас для этого слишком отсутствующий вид.
— Я учу текст нового монолога.
— На ход-у-у?! Нет, это не годится. Заходите ко мне. Колин кабинет в вашем распоряжении.
— Спасибо, Корней Иванович. Как-нибудь в другой раз.

В другой раз, увидя меня на той же улице с текстом роли в руках, он, без всяких приветствий, напустился на меня, как если бы поймал на месте преступления:
— Пренебрегаете!
— Бог с вами, Корней Иванович. Просто я тaк привык. Мне так удобно — гулять и учить.
— Ну, как знаете, — сказал он сухо и, не прощаясь, пошёл своей дорогой.

В третий раз дело приняло совсем уж крутой оборот. Он, как выяснилось, поджидал меня, караулил у ворот своей дачи. И когда я поравнялся с ним, он распахнул калитку и выкрикнул с угрозой, как-то по-петушиному:
— Прошу!
Я понял, что сопротивление бесполезно. Рассмеялся. Вошёл в сад. Поднялся на крыльцо и остановился у двери, чтобы пропустить его вперёд.
— Вы гость. Идите первым, — сказал Чуковский.
— Только после вас.
— Идите первым.
— Не смею.
— Идите первым.
— Ни за что!
— Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем?
— А вы что же, меня проверяете?
— Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.
— Ну, Гоголем описано. В «Мёртвых душах».
— Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.
— Ни за какие коврижки!
— Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо — спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас.
— Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду.
— Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность!
— Я младше. Корней Иванович. Младше.
— Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.
— Так подайте же пример, Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом.
— Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить — кишка тонка?!
После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнёс театральным голосом:
— Сэр! Я вас уважаю.
Я встал на два колена:
— Сир! Преклоняюсь перед вами.
Он пал ниц. То же самое проделал и я. Он кричал:
— Умоляю вас, сударь!
Я кричал ещё громче. Можно сказать, верещал:
— Батюшка, родимый, не мучайте себя!
Он шептал, хрипел:
— Сынок! Сынок! Не погуби отца родного!
Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным. Но уступать никто из нас не хотел.

Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками. Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась. Попыталась нас поднять. Чуковский заорал на неё:
— У нас здесь свои дела!
Бедную женщину как ветром сдуло. Но через мгновение она появилась в окне:
— Может, хоть подстелете себе что-нибудь?
Чуковский, лёжа, испепелил её взглядом, и она уже больше не возникала. А он продолжал, вновь обращаясь ко мне:
— Вам так удобно?
— Да, благодарю вас. А вам?
— Мне удобно, если гостю удобно.
Всё это продолжалось как минимум четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем. То есть я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра?! Но… как бы это сказать… некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку.
— Всё правильно, — сказал он, наконец поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу. — Всё правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому… — Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги. — …а потому… потому… — И вдруг как рявкнет:
— Идите первым!
— Хорошо, — махнул я рукой. И вошёл в дом.
Я устал. Я чувствовал себя опустошённым. Мне как-то сразу стало всё равно.
— Давно бы так, — удовлетворённо приговаривал Чуковский, следуя за мной. — Давно бы так. Стоило столько препираться-то!

На сей раз это уж был финал. Не ложный, а настоящий.
Так я думал. Но ошибся опять.
— Всё-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику, — сказал Корней Иванович, потирая руки…

Моя фамилия Троцкий. Я ненавижу преподавать литературу. Я родился в Москве. Мой колледж находится в Нью-Гэмпшире. Нью-Гэмпшир – сельский штат.
Из-за моей фамилии ко мне на курс записываются одни леваки. Учиться литературе у самого Троцкогo.
– Вы родственники? – всегда спрашивают они.
Они самоуверенны, думают, что всё знают лучше всех.
Я ненавижу своих студентов.
Мои студенты не любят больших городов. Они никогда не едят суши.
– Есть сырую рыбу? Бррр...
От нас до Бостона – полтора часа на машине. Они там годами не бывают. Убеждены, что им посчастливилось жить в лучшем месте на земле.
Я ненавижу их глаза. Всегда самоуверенные и пустые.
На мой курс записываются по необходимости. Чтобы получить диплом, нужен хотя бы один курс по литературе.
Перед лекцией я прошу их выключить мобильники. Все равно, у кого-то обязательно звонит телефон. Именно тогда, когда я им читаю вслух.
– Sorry about that, – говорят они.
Я работаю в плохом колледже. Моих студентов не приняли в университеты. Поэтому они здесь. Я должен ставить им хорошие оценки. Так у нас положено. Они платят за диплом с оценками. А не за знания.
Я должен преподавать им литературу. Они не любят читать.
Сегодня начало семестра. Первая лекция. Неделю назад я послал им задание. Прочитать два рассказа Эдгара По. Короткие понятные рассказы. Никто не успеет уснуть при чтении.
Мой кабинет находится в цокольном этаже. В нем нет окон. Я тут работаю, когда нет лекций. Здесь, внизу, нет мобильной связи. Ничего не отвлекает.
Я пишу роман. Я запираю дверь, чтобы не было видно, как я достаю бутылку из рюкзака.
Я живу в Америке и пишу роман на русском. Непонятно зачем. Через десять лет Россия распадется на 10 маленьких государств. Русская литература будет никому не нужна.
Меня приняли на работу в колледж, потому что я вовремя засмеялся. Во время интервью декан повел меня в столовую.
– Сюда я водил на ланч Иосифа Бродского, – сказал мне декан. – После его лекции. Мы с Бродским заказали гамбургеры. На его гамбургер села муха. Бродский свернул салфетку, чтобы ее убить. В этот момент на первую муху села вторая. Мухи имели секс.
– Не убивай их, пока они не кончат! – сказал я Бродскому.
Декан засмеялся. Его большой живот трепыхался, когда он хохотал над своей шуткой. Я тоже засмеялся.
– У тебя тонкое европейские чувство юмора, – сказал я декану. – Я вставлю твою историю в свой роман.

Я сбежал в Америку, потому что меня не приняли в Союз Писателей. Из списка из 50 вступающих Зося Кирсанова вычеркнула мое имя. В последний момент. Приняли 49 человек. Никто за меня не заступился. Меня предали все.
Я стал домушником. По ночам залезал в пустые квартиры через окно. Выносил драгоценности и аппаратуру. Если бы квартира оказалась не пустой, я, наверное, мог бы и убить хозяина. Если русской литературы нет, то все позволено.
Потом я уехал в Америку.

В литинституте я учился на семинаре у Винокурова.
– У Пастернака метафоры в каждой строфе, а у Троцкого – в каждой строчке, – говорил обо мне Винокуров. – Не чересчур ли?
Я ненавижу Винокурова.

Глеб Стариков с моего курса умер в Германии от передозировки. Ленка Алферова заведует поэзией в журнале «Новый Мир». Я преподаю Эдгара По в Манчестер Коммюнити Колледже.
Я имел секс с Ленкой Алферовой. Давно. На рояле. В ЦДЛе, в актовом зале. Этот рояль подарил ЦДЛу Сергей Михалков. В 1943 году они с Эль–Регистаном писали на нем гимн Советского Союза.

Часы показывают 7:55 вечера. Моя лекция начинается через пять минут. Здание пусто. В восемь всего две лекции, моя и Грегори О'Райли. Грегори преподает курс креативного письма. Он любит начинать свой курс с Айн Рэнд. Я терпеть не могу Айн Рэнд.
Я наливаю себе еще стаканчик хереса. Последний перед лекцией. Потом беру папку с рассказами, компьютер и выхожу из кабинета. В коридоре вдоль стены – штабели кирпича. В нашем крыле идут строительные работы. Их начали давно. Их заморозили три года назад из–за нехватки средств. Кризис. У штата – дефицит бюджета. Нам не поднимают зарплату уже три года. Мне платят гроши.
Я поднимаюсь на лифте на пятый этаж и вхожу в аудиторию.
– Здравствуйте, – говорю я студентам. – Моя фамилия Троцкий, в этом семестре я буду вести у вас курс американской литературы. Добро пожаловать!
У меня в группе 23 студента. На меня смотрят 23 пары глаз. Меня раздражают их глаза.
– Вы родственник Льва Троцкого? – спрашивает кто-то.
Я должен отвечать вежливо. В конце семестра студенты ставят мне оценку за преподавание. Оценка идет на стол к декану. Я должен быть дружелюбен. Студенты должны быть довольны.
– Нет, – улыбаюсь я им до ушей. – Просто однофамилец.

– В моем курсе, – говорю я им стандартные слова, – я ставлю перед собой вполне определенную, очень конкретную цель – сделать каждого из вас, без исключений, великолепным экспертом по американской литературе. За тринадцать недель нашего курса мы изучим тринадцать писателей, и коснемся целого ряда тем, таких как война, любовь, предательство, расизм, самоубийство, рабство, самоидентификация, свобода, женская эмансипация – все это нашло отражение в нашей удивительной и замечательной американской литературе. Мы углубимся во все эти многообразные и противоречивые темы сообща, коллективно, мы будем вместе читать, дискутировать и писать.
– Наш силлабус я поместил на веб-страницу, – продолжаю, широко им улыбаясь, – и давайте сразу договоримся, что никакой бумаги в нашем курсе не будет. Пожалуйста, только обмен файлами через имэйл. Пусть у нас будет эксклюзивно «зеленый» курс, давайте сохраним деревья!
Краем глаза я наблюдаю за их реакцией. Идиотские левацкие сантименты действуют. Студенты довольны. Я заработал несколько очков.
Я ненавижу эту «зеленую» болтовню. Она рассчитана на оболваненных простачков. Я ненавижу Обаму. Паяц.

– В моем силлабусе, – говорю, – вы найдете список из двенадцати книг. Двенадцать книг двенадцати писателей, тех, кого мы с вами будем изучать в этом семестре.
– Немедленный вопрос, – продолжаю, – вопрос, которые многие из вас могут задать, – а где же мой любимый писатель? Почему его нет в нашем списке? Почему мы будем говорить об Эдгаре По и не будем упоминать о Доне ДеЛилло? Почему мы будем говорить о Сэлинджере, и не будем изучать Джона Апдайка? Мой ответ на этот вопрос – так устроен наш курс. Мы просто не в состоянии охватить всех и вся, и наш список имеет лишь одну цель – попытаться хотя бы частично пролить свет лишь на главные, лишь на основные тренды американской литературы.
– Хочу упомянуть еще об одном, – продолжаю, – в этом курсе я буду следовать своей давней и всегда очень успешной стратегии. Стратегии, которая всегда была безмерно популярной среди моих студентов. А именно, последнего, тринадцатого автора для изучения вы выберете сами. Ваш выбор, я надеюсь, будет основан не на личных пристрастиях (кого я люблю читать?). Напротив, вы выберете для всех нас того писателя, изучение творчества которого достойным образом завершит интеллектуальную траекторию нашего курса.

– Теперь об оценках, – заканчиваю, – вы должны будете написать две работы, от пяти до восьми страниц, и сдать экзамен. И вот на что вам следует обратить особое внимание. Это очень, очень важно, это, по сути, главное, что вы должны сделать, чтобы получить хорошую оценку. Ваши работы должны быть оформлены по стандарту Эм-Эл-Эй, сегодня этот стандарт является общепринятым. А именно, вы должны использовать шрифт Таймс Нью Роман, размер 12pt. Поля слева и справа должны быть – один дюйм. После знаков препинания, таких как точка или запятая, вы должны оставлять пробел. Ваши страницы должны быть перенумерованы, причем номер страницы должен стоять в правом верхнем углу. Мое имя, номер курса и дата должны находится на первой странице вашей работы, в левом верхнем углу. Если вы что-либо цитируете, то цитату нужно обязательно брать в кавычки. Еще раз, это очень и очень важно, это, наверное, главное для того, чтобы успешно завершить мой курс.

Краем глаза я наблюдаю за их реакцией. Упоминание Эм-Эл-Эй подействовало. Как всегда. Они поняли, что курс будет легким и требования преподавателя легко удовлетворить. Я заработал еще несколько очков.
– А какой адрес у нашей веб-страницы? – спрашивает кто-то. – Откуда мы должны скачать наш силлабус?
Я поворачиваюсь к доске, ищу мел. Мела нет. Я поворачиваюсь к студентам и широко улыбаюсь.
– Нет мела, – развожу я руки и улыбаюсь еще шире, – подождите, пожалуйста, минутку, я сейчас его для нас раздобуду.
Я выхожу из комнаты и спускаюсь на третий этаж. В аудиторию к Грегори О'Райли. Грегори очень скрупулезен, у него всегда все есть. Мы с Грегори договариваемся встретиться после лекций в пабе за углом. Выпить пива, или чего–нибудь покрепче. И погонять шары по зеленому сукну.
Через минуту я возвращаюсь к своим студентам с мелом в руках. Я пишу на доске адрес веб-страницы крупными буквами. Всегда надо писать крупными буквами. Об этом никто кроме меня не знает. Если писать мелкими, то студенты ставят преподавателям плохие оценки. А если крупными – хорошие. Я заметил это лет пять назад.
Я открываю свой компьютер.
– Извините, – говорю я студентам, – я должен послать декану имэйл, написать, сколько студентов пришли на первую лекцию.
Я отправляю имэйл и закрываю компьютер.
– А сейчас, – говорю, – когда с формальностями покончено, давайте наконец поговорим о деле. Давайте поговорим о том, ради чего мы здесь все собрались. Давайте поговорим о литературе. Пожалуйста, поднимите руки те, кто выполнил домашнее задание. Поднимите руки те, кто прочитал два рассказа Эдгара По.
Таких в аудитории нет. Как и ожидалось.
– Не беда! – улыбаюсь я. – Я сейчас прочитаю вам вслух первый рассказ Эдгара По, озаглавленный «Сердце–обличитель». А потом мы его обсудим.
Я начинаю читать. На меня смотрят 23 пары пустых глаз.
”Я нервный, – читаю я, – очень даже нервный, просто до ужаса, таким уж уродился; но как можно называть меня сумасшедшим? От болезни чувства мои только обострились – они вовсе не ослабели, не притупились. И в особенности – тонкость слуха. Я слышал все, что совершалось на небе и на земле. Я слышал многое, что совершалось в аду. Какой я после этого сумасшедший?..”

– Зачем мы это изучаем? – спросила студентка с первой парты, Джессика, когда я закончил чтение. – Зачем мы читаем об убийствах?
Джессика левая. Левые не любят смотреть по телевизору насилие. Но им не мешает секс. Правые против секса на телевидении, но насилие их не раздражает.
– Джессика, – отвечаю, – это очень правильный вопрос. Спасибо тебе за него. Действительно, разве не красота является целью искусства? Разве писатели, поэты не должны создавать что-то прекрасное? Ты ведь это хотела спросить?
Джессика кивает.
– В моем курсе, – отвечаю, – я буду приветствовать свободу мнений и критическое мышление. Вы можете высказывать любую точку зрения, и я поощрительно отнесся бы к тому, если бы Джессика в своей работе попыталась бы убедительно обосновать свою интересную идею. И попытаться опровергнуть иную, противоположную точку зрения. Ту, которую я через мгновение сформулирую.
– В нашем курсе, – продолжаю, – мы изучаем литературу. Во всем ее многообразии. И можем ли мы искусственно ограничить ее задачу лишь развлечением читателя? Можем ли мы игнорировать книги о рабстве? О закабаленном положении женщины? О войне во Вьетнаме?
– Мне противно было слушать рассказ, – не сдается Джессика. – Зачем он писал о расчленении?
– Ты права, – отвечаю, – во многом ты права. Но зачем, позволь спросить, люди видят сны? – отвечаю. – И почему нам снятся порою кошмары? Ведь природа, наверное, устроила все это с какой-то целью?
– Действительно, – улыбается Джон с заднего ряда, – зачем нам снятся кошмары?
– Ответа на этот вопрос вам никто не даст, – улыбаюсь я, – но одна точка зрения заключается в том, что наш жизненный опыт ограничен, недостаточен. И мы порою просто не знаем, как бы мы повели себя в той или иной ситуации. И наш мозг, во время сна, проигрывает множество немыслимых вариантов. Так чтобы мы, после этого, наяву, лучше интуитивно понимали, кто мы и как нам поступить.
– С книгами то же самое, – говорю я, улыбаясь, – мы читаем книги, примеряем на себя жизнь героев, их мысли, чувства, их мотивацию, колебания, и за счет этого мы становимся душевно богаче. Мы лучше себя понимаем. И у нас появляются моральные ориентиры.
Я делаю паузу. Какую чушь я несу!
Я прошу прошения у студентов. У меня ладони плохо снабжаются кровью, им всегда холодно. Я надеваю шерстяные перчатки. Я ношу перчатки даже летом, по вечерам, когда прохладно.
Я начинаю читать им второй рассказ Эдгара По, «Амонтильядо».
”Ни словом, ни поступком, – читал я, – я не дал Фортунато повода усомниться в моем наилучшем к нему расположении. По–прежнему я улыбался ему в лицо; и он не знал, что теперь я улыбаюсь при мысли о его неминуемой гибели.
Я сказал ему, – читал я: – Дорогой Фортунато, как я рад, что вас встретил. Какой у вас цветущий вид. А мне сегодня прислали бочонок амонтильядо; по крайней мере, продавец утверждает, что это амонтильядо.
Еще миг, – читал я, – и я приковал его к граниту. В стену были вделаны два кольца, на расстоянии двух футов одно от другого.
Вынув ключ из замка, – читал я, – я отступил назад и покинул нишу.
Под ними, – читал я, – обнаружился порядочный запас обтесанных камней и известки. С помощью этих материалов, действуя моей лопаткой, я принялся поспешно замуровывать вход в нишу.”

– Опять убийство, – с улыбкой прокомментировал Джон с последней парты.
– Нет, ну тут хотя бы расчленения нету, – улыбнулась и Джессика, – я уже начинаю привыкать к литературе.
– До конца занятий еще час, – объявляю я, – но нашу программу на сегодня мы исчерпали.
В аудитории оживление. Все рады закончить это мучение пораньше. Я – в первую очередь.
– Я отпущу вас, – говорю я, – после небольшого лабораторного задания. Кто из вас хоть раз в жизни пробовал амонтильядо?
Выясняется, что никто.
– Я знаю, – говорю я, – что наши правила не позволяют употреблять алкоголь в стенах колледжа. Но в данном случае я всю ответственность беру на себя. У меня внизу в кабинете есть несколько бутылок настоящего амонтильядо. Мы сейчас его продегустируем, и я отпущу вас до среды.

Я вывожу всех из аудитории и веду вниз по лестнице
– Амонтильядо! – восклицает Джон.
Я улыбаюсь.

Я открываю дверь кабинета. Мой кабинет маленький, а нас 24 человека.
– Вот что, – говорю я им, – берите коробку с бутылками и картофельные чипсы.
– Подождите, – говорю, – зимой, во время снегопада у нас бывают перебои электричества. На этот случай у меня где–то припасены свечи.
Я нахожу свечи и раздаю им.
– Амонтильядо! – восклицает Джон.

Мы идем в необитаемое крыло здания, туда, где 3 года назад начали ремонт. Это крыло отгорожено от остальной части перегородкой из проволочной сетки. В перегородке – дверь на замке. Я отрываю дверь своим ключом. Год назад я забыл дома ключ от кабинета, и наш декан одолжил мне свой мастер–ключ. Я сделал копию. Я могу открыть любую дверь в нашем здании.

Мы зажигаем свечи и идем в дальний конец крыла.
– Амонтильядо! – восклицает Джон.
Мы находим небольшую комнату, входим и плотно закрываем за собой дверь.
– Амонтильядо! – смеется Джон.
Мы открываем бутылки. Джессике нравится амонтильядо.
– Кажется, – говорю я, – у нас подобралась неплохая группа, семестр обещает быть интересным.
– Твой курс гораздо увлекательнее, чем я думала, – улыбается Джессика.
Я улыбаюсь в ответ.
– Амонтильядо! – восклицает Джон.
Чипсы кончаются. У меня в кабинете есть еще несколько пачек. Я иду за ними. Я выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь. Дверь прочная, металлическая. Возможно, здесь была раньше какая-то лаборатория. Я достаю из кармана большой навесной замок из титанового сплава. Я запираю аудиторию на замок. Как я все продумал! Я не оставляю отпечатков пальцев – на руках перчатки. Я надел их заранее, чтобы не вызвать подозрений. Рядом с дверью – пластиковое ведро с жидким цементом. Я принес сюда этот цемент сегодня утром. Меня никто не видел. Рядом с дверью – штабель кирпича. Я беру в руки мастерок и начинаю замуровывать дверь. Для надежности нужно заложить ее двойной кирпичной стеной. Я работаю быстро. В армии я служил в стройбате. Меня били и надо мной издевались каждый день. Но кирпичи укладывать я научился. Как я все продумал! Я заранее убрал из аудитории мел. Я спустился к Грегори в 8:05. Я сказал ему, что студенты по какой–то причине не пришли. Я сказал, что буду ждать его в пабе. Я буду в пабе через 20 минут, раньше Грегори. У меня будет алиби. Я отправил имэйл декану в 8:10, сказав, что ни один студент на лекцию не явился. Декан прочтет мой имэйл только утром. Меня заподозрить невозможно!
В это крыло здания никто не войдет еще год или два. Когда кризис закончится и ремонт возобновится, их найдут. Выяснится, что амонтильядо куплено в штате Мериленд. Чипсы я тоже купил в Мериленде. И свечи. Неделю назад. После того как я проверил базу данных студентов. Обычно у нас все студенты местные. В этот раз двое, Джессика и Джон, из Мериленда. Неделю назад Джессика попросила своего бывшего бойфренда оставить ее в покое. На фейсбуке. Бойфренд работает в магазине стройматериалов. Я купил цемент и замок в его магазине.
Конечно, скажете вы, студенты были замурованы в подвале с бутылками Амонтильядо. Все ясно! Ниточки ведут в мой кабинет. Но уверяю вас, в нашем штате Нью-Гэмпшир ни один полицейский не читал Эдгара По. Литература никому не нужна.

Ольшевский Вадим.

Этот снимок приведен в книге воспоминаний Рины Зеленой "Разрозненные страницы" - как она пишет, "как доказательство того, что я когда-то играла на бильярде". Однажды ей довелось сыграть партию с Владимиром Маяковским. Было это в далеком 1926 году, Рине Васильевне было 25 лет. Вот как она об этом вспоминает:
"Двадцать шестой год. Я иду по набережной Ялты рядом с Владимиром Владимировичем Маяковским. Только мы не гуляем, как все, а идем по делу — в бильярдную. Странно, что он позвал меня: у него всегда огромный выбор первоклассных партнеров. Но ослушаться его я не могу, он и так чем-то расстроен. На этот раз я шла по набережной совсем в другую сторону, когда встретила его. Он сказал:
— Пошли в бильярдную!
Я повернулась и пошла.
Он шагает большими шагами. А я, воображая, что иду с ним в ногу, семеню, просто бегу, стараясь не отставать. Я хоть понимаю, кто идет рядом со мной, знаю, что это гений, но еще не восхищаюсь его стихами — я стала понимать их и любить позднее.
Входим в бильярдную. Там почти всегда одни и те же лица: курортники, актеры, кто-нибудь из писателей. Как всегда, накурено. Им что море, что погода — все равно. Они ждут очереди: столов мало. Кии — хотя есть хорошие — надо тоже ждать.
Появление Маяковского всегда событие. Играет он виртуозно. Его условия жестоки — заставляет по уговору лезть под стол проигравшего беспощадно, хоть ты лысый, хоть плачь: раз уговорились — пролезай под бильярдом во всю длину.
Сейчас в бильярдной человек шесть-восемь. Маяковскому сразу освобождают стол. С кем он хочет играть? Он заявляет:
— Я играю с Риной. Условия такие: играем американку. Она должна положить два шара, я — тринадцать. Если выигрываю я, все присутствующие ставят мне по бутылке вина. Если Рина — я всем по бутылке.
Положение у меня неприятное. Не потому, что условия игры вполне унизительные. Играю я, конечно, плохо, но все-таки довольно хорошо. Американка — это не пирамида. Американка — игра особая: если ты кладешь от шара «своего» — это считается шар. И если в лузу падает «дурак» — это тоже шар. Как же я могу проиграть? Фактически не могу. Если только Владимир Владимирович положит все тринадцать шаров подряд с одного кия.
Я разбиваю пирамиду от души, так, что шары разлетаются по всему столу. Маяковский, прищурив один глаз от дымящейся в углу рта папиросы, внимательно оглядывает другим глазом расположение шаров. У него свои расчеты. Он играет левой рукой. В это же время каким-то особенно элегантным движением он мелит мелком кончик кия. Маяковский начинает. Шары летят безошибочно. Подряд три в правый угол, два мягко, накатом, — в середину, от двух бортов — в угол, «свой» сам падает в середину, через весь бильярд — в левый дальний, еще одного «своего» ввинчивает в середину. Ему нельзя сделать ни одной ошибки. Но он ее делает. Все ахают. Я тоже не ожидала этого. Теперь дело за мной.
Я важно мелю кий, нечаянно кладу «своего» в середину и последний с треском на клопштоссе всаживаю в угол. Всё! Я, к сожалению, выиграла. Мне аплодируют, а я боюсь посмотреть на Владимира Владимировича. Потом оглядываюсь и вижу, что он улыбается. Он доволен. Плохое настроение как рукой сняло".
А вот отрывок уже из московского периода:
"Однажды нас, актеров, пригласили назавтра прийти в Дом печати днем. Сказали, что Маяковский будет читать писателям новую пьесу «Баня». Он вышел, заполнив собою чуть не всю крохотную сцену, по которой мы все вместе свободно бегали каждый день (и еще оставалось место для декораций или оркестра). На сцене стол и стул. Владимир Владимирович снял пиджак, повесил его на спинку стула и, оставшись в своей знаменитой свежевымытой сорочке, подошел к столу, на котором стояли графин и стакан, вынул из кармана блеснувший белизной носовой платок, как у фокусника, развернувшийся в его руке, протер стакан и поглядел через него на свет. Из зала очень противный, жирный женский голос произнес громко:
— Носовым платком — так чище не будет!
— Смотря чьим, — спокойно и мгновенно ответил Маяковский, уже поставив стакан и пряча платок в карман. Читал он удивительно. Успех был большой и ожиданный.
Владимир Владимирович смотрел спектакли нашего театра очень редко. В одной из программ был номер «Московские куплеты». Пели Борис Тенин, я и Лев Миров. Зал смеялся и аплодировал. Был там такой куплет:
Тротуар дрожит московский,
Шум и гром кругом идет.
То проходит Маяковский,
Себе памятник несет.
Однажды нам показалось, что Владимир Владимирович на это улыбнулся из кресла у самой двери в третьем ряду.
И вот как случилось потом.
В одиннадцать часов мы играли утренник — только концертные номера программы. Когда мы поднимались по ступенькам на сцену, и Тенин уже открыл дверь туда, кто-то схватил меня и Мирова за руки и успел в отчаянии громко шепнуть, почти крикнуть:
— Пусть Тенин не поет куплет о Маяковском! Ни в коем случае!
Но Тенин был уже на сцене и ничего не слышал. Мы с Львом Борисовичем вылетели на сцену. Уже шло музыкальное вступление. Мы быстро заняли свои места, начали петь куплеты и танцевать. И Тенин тоже спел свой куплет о Маяковском.
А Маяковского уже не было в живых. Мы узнали об этом, когда сошли со сцены. Какое горе! Как страшно! И тогда, и сегодня, и во веки веков! Было 14 апреля 1930 года. Ужас обуял всех. Казалось, надо было бежать, что-то делать, кричать, звать на помощь. Казалось, все начнет рушиться: сейчас будут падать дома и деревья. Но все оставалось на месте. Даже светило солнце".

FAQ "КАК СВАРИТЬ ЯЙЦО В МИКРОВОЛНОВКЕ?"
Q: Сколько времени надо варить куриное яйцо в микроволновке? Микроволновка "Bosch".
A: Яйца нельзя варить в микроволновке, потому что они взрываются. Используйте кастрюлю и обычную плиту.
Q: Как надо обработать яйцо, чтобы сварить его в микроволновке?
A: Не существует способа сварить яйцо в микроволновке.
Q: Как именно происходит взрыв яйца с точки зрения науки и почему?
A: Яйцо резко теряет целостность и приобретает форму стенок печки. Это происходит из-за нагревания в печах микроволнового типа. Кулинарная наука запрещает это делать.
Q: Я налила в стеклянную кастрюлю воды, чтобы уравнять осмотическое давление, положила два яйца, накрыла тарелкой и поставила в печку. Вода еще не закипела, а яйца уже взорвались и разбили тарелку!
A: Вы забыли посолить воду. Кастрюля должна быть металлической, печка - обычная, не микроволнового типа.
Q: Я сварил яйцо отдельно вкрутую, а затем поставил разогреть на 20 секунд. Оно взорвалось. В чем моя ошибка?
A: Не следовало разогревать яйцо. Вы могли съесть его холодным или разогреть, опустив в горячую воду на 2-5 минут.
Q: Как при помощи микроволновки познакомиться с мужчиной? Мне 27 лет, рыба.
A: Не следует готовить яйца в микроволновке, сходите на вечеринку или дискотеку.
Q: Цитирую инструкцию к "Samsung": "Яйцо в микроволновке не сварится, а испечется. Для этого следует разбить скорлупу яйца, проследив, чтобы пленка под скорлупой также была повреждена."
A: Испеченное в микроволновке яйцо имеет ряд недостатков: пропечено неравномерно, мелкая скорлупа хрустит на зубах, трудно собирать куски со стенок. Повреждать скорлупу раньше времени не имеет смысла - вы можете испачкать руки.
Q: У меня постоянно сбиваются часы в микроволновке. Что посоветуете?
A: Не следует варить яйцо в микроволновке. Часы сбиваются самопроизвольно в большинстве моделей, с приготовлением яиц это не связано.
Q: Как так получилось в природе, что взрываются именно яйца?
A: Чтобы этого избежать, не кладите их в микроволновку.
Q: Я безумно, безумно мечтаю хоть раз испечь яйцо в микроволновке!
A: Испеките курицу - фактически это бывшее яйцо.
Q: Я обмотал яйцо скотчем, чтобы оно не взорвалось, но оно все равно взорвалось, испачкало стенки содержимым и кусками скотча.
A: Протрите микроволновку влажной тряпкой. Присохшие куски скотча ототрите содой. Не следует тереть стенки металлической мочалкой и скоблить ножом.
Q: Я сварил вкрутую три перепелиных яйца, очистил от скорлупы, положил в булку для гамбургеров и разогрел в микроволновке. Они взорвались и разорвали булку.
A: Яйца следовало есть вприкуску, не разогревая вместе с булкой.
Q: Свекровь постоянно твердит, что в микроволновке нельзя варить яйца.
A: Да.
Q: Только ли куриные яйца взрываются в микроволновке?
A: Все птичьи яйца взрываются в микроволновке. На продуктовых рынках и мясных базах можно купить бычьи или бараньи яйца, лишенные этого недостатка. Но вкуснее варить куриные на огне или с помощью кипятильника.
Q: Я проколол в яйце дырку, выпил его, а пустую скорлупу стал греть в микроволновке. Она пахла гарью, а затем лопнула.
A: Вам следовало хранить пустую скорлупу, избегая ее нагревания в микроволновке.
Q: Где в Таганроге можно купить хорошую микроволновку дешево? Какую модель посоветуете? СВЧ и микроволновка - это одно и то же?
A: Это одно и то же. Купив микроволновку, не следует готовить в ней яйца.
Q: Спичкой я пробил с боков яйца две дырочки для выравнивания давления, поставил его в микроволновку, но оно взорвалось.
A: Вымойте стенки микроволновки влажной тряпкой.
Q: Я варил яйцо в микроволновке 10 секунд и оно не взорвалось. На вкус показалось сырым.
A: Используйте микроволновку большей мощности - от 900 ватт и выше, либо увеличьте время приготовления.
Q: Я поджарил яичницу, а затем разогрел ее в микроволновке - она не взорвалась!
A: Яичницы и омлеты, в отличие от яиц, редко взрываются в микроволновках.
Q: Я знаю как минимум трех людей, которые варили яйца в микроволновке и ничего плохого не случилось!
A: Нет ничего плохого в том, чтобы лишний раз вымыть микроволновку.
Q: У меня нет микроволновки, есть плита. Можно ли положить яйцо на нижнюю решетку в духовке?
A: Микроволновка удобна своей быстротой. Вам придется ожидать взрыва в духовке 10-20 минут.
Q: Могу я положить яйцо в кастрюлю с водой и сварить в газовой духовке?
A: Да, но это вариант средний. Гораздо лучше поставить кастрюлю на конфорку, гораздо хуже - в микроволновку.
Q: Просто интересно, каково количество яиц, взорванных во всем мире со дня изобретения микроволновок?
A: Чем меньше, тем лучше.
Q: Микроволновка - творение Диавола! СВЧ - означает Служу Воинству Черта! Читайте Библию! Они взрываются потому, что сам Господь не дает варить в микроволновке яйца на Пасху!
A: Будьте благоразумны и в остальное время года.
Q: Если убавить мощность микроволновки до минимума и варить яйцо медленно, в течение нескольких часов, с перерывами?
A: Мощность установите максимальную. Три небольшие картофелины вымойте под краном и положите в микроволновку на 3-7 минут. Ешьте с маслом и солью при помощи чайной ложки.
Q: У меня микроволновка с грилем, это что-то меняет?
A: Ее возможности более широкие. Но в плане яиц она как обычная.
Q: Где можно получить более полную информацию? Есть ли специальная литература о приготовлении яиц в микроволновке?
A: Мы всегда готовы ответить на любые вопросы о том, можно ли варить яйца в микроволновке.
Q: Я поставил яйцо в микроволновку, но оно не взорвалось и не нагрелось.
A: Проверьте, включен ли шнур питания микроволновки в электрическую сеть.
Q: Я сварил яйцо в микроволновке, и оно не взорвалось.
A: Нет.
Q: Какие продукты взрываются в микроволновке так же, как и яйца?
A: Так зрелищно, как яйца, не взрываются никакие продукты.
Q: Мне рассказывали, что есть специальная насадка к микроволновке для варки яиц.
A: Речь шла о машинке для нарезки крутых яиц. Магазин имеет право продавать ее или просто давать в рекламных целях вместе с микроволновкой и другой кухонной техникой. Не забудьте очистить яйцо от скорлупы.
Q: Следуя вашему FAQ "Как варить яйцо в микроволновке", я стал его варить, но оно взорвалось и сильно испачкало мне аппарат!
A: Вы должны были внимательно дочитать FAQ до конца, не прерывая чтение после названия.
PS: Согласно последним данным, все-таки есть устройство для варки яиц в микроволновке! Это некий сфероид, нижняя часть которого наполненяется водой для кипения, а верхняя хитро экранирована металлом (почему металл не плавится - загадка). Там и находятся закрытые от излучения яйца, которые варятся за счет горячего пара, поднимающегося снизу. Варятся они минут 15 на максимальной мощности, так что толку от устройства не много, и кайф, прямо скажем, бычий. И, кстати, нелишне было бы добавить к вышесказанному, что яйца в микроволновке варить нельзя.

В буфете, на предвыборном съезде партии собрались мэры из Н-ской области.
- Плохо дела, ребята… - уныло начал Ворынский, краснолицый толстяк в чесучовом костюме, - боюсь, продуем мы выборы. Рейтинг замеряли, а у меня всего пятнадцать процентов. Что-то увлёкся я с госзаказами - благоустройство парка свату отдал, строительство школы - брату. Ведь как не порадеть родному человечку! Ну а они, понятно, проекты провалили. С одной стороны недовольные родители допекают, с другой - экологи одолевают…
- И у меня не густо, - вздохнул второй чиновник - Казнолюбов, длинный как карандаш мужчина с лысиной и поношенным серо-синим лицом. - Поставил на городское ЖКХ знакомого, а тот дело до того довёл, что люди на митинги стали выходить - то горячей нет воды, то холодной, то летом жарко, то зимой холодно… И захоти он там всё переделать, уж столько денег утащено, что уже невозможно, - устало махнул он рукой.
- Вот и моя беда такая же, - прибавил Втригорловский, большой как шкаф, застёгнутый на все пуговицы чиновник. - Область деньги на восстановление дорог дала, а у меня в это время дом строился. И я…
- И не говори, знаем! - одновременно выкрикнули приятели и все вместе обречённо вздохнули.
Один Прибыловский, щекастенький, с белёсой шевелюрой, сидел, улыбаясь и вертя в длинных пальцах десертную вилку.
- Что, радуют тебя наши несчастья? - снизу вверх бульдожьи глянул Ворынский. - Сам-то, я слышал, бед не знаешь: рейтинг зашкаливает, население тебе песни посвящает, в городе тишь да благодать - ни митингов тебе, ни этих активистов с шилом в заднице, ни расследований… Что, честный слишком? Из бюджета не берёшь?
- Ну уж, как не брать… - расплылся в широкой улыбке Прибыловский. - У меня не только ежегодные, но и ежемесячные премии в шесть окладов.
- Знакомым господряды не отдаёшь? - с сомнением нахмурился Казнолюбов.
- Как не отдавать? Зять у меня на водоканале воду мутит, брат коммуналкой заведует, сестра - “Зеленхозстрой” возглавляет. Всем кушать надо!
- От взяток отказываешься? - поднял брови Втригорловский.
- Ну как отказываться, если люди несут? Это ещё по русской пословице: дают - бери…
- Так а в чём секрет?
- Секрет, друзья мои, прост, и заключается в одной волшебной фразе, - откинувшись на бархатную спинку, снисходительно улыбнулся Прибыловский. - В начале каждой речи, каждой статьи для местной газеты я ставлю слова “происки врагов”.
- Ну! И работает? - вытянулись на стульях чиновники.
- Как часики! - звонко прищёлкнул пальцами Прибыловский. - Вот сами судите: “Несмотря на происки врагов удалось вовремя, хотя и без положенной индексации, выплатить зарплаты бюджетникам”. Или “несмотря на происки врагов, хоть и с полугодовой задержкой, было восстановлено водоснабжение в домах таких-то”. А порой и так: “из-за происков врагов не удалось отремонтировать дорогу, построить школу, разбить парк” - тут уж сами нужно подчеркните. Уже год как такой стратегией пользуюсь и как не бывало у меня недоброжелателей. Народ беднеет, да сплачивается, нищает, да крепчает. Выхожу недавно из мэрии, а там старушки зонтиками колотят активистов, вставших в пикет из-за роста цен на коммуналку. “Не дадим, дескать, вражинам проклятым, нашего любимого мэра обижать, который за нас со злыми силами борется”. Ох и хохотал же я, усаживаясь в свой “Мерседес”! Теперь и в жизни эту фразу использую. Девочку в сауне прижму и шепчу: “Прости, из-за происков врагов не могу заплатить”. Та вздыхает - и так соглашается. Строители на даче бассейн мне поставили, просят оплату, а я к прорабу: “Мужик, ты пойми!” “Происки врагов?” - спрашивает, наклонив голову. Киваю грустно, а он рукой машет: “ладно уж, понимаю”. В ресторанах я уже и не говорю ничего. Принесут счёт, я грустно так зыркну на официанта, он ответит сочувственным взглядом, слезу смахнёт, да папочку со стола и убирает.
Чиновники слушали, кивали, да на ус мотали. И уж следующим годом зажила область новой жизнью. Сплотились люди вокруг любимых руководителей, не стало ни претензий, ни жалобщиков. Счастье да и только!

Когда дамы говорят, что "у мужиков одно на уме", они даже не представляют, сколько у нас на уме:
- как дожить до зарплаты;
- как трахнуть соседку;
- как заставить детей хорошо учиться;
- как трахнуть бывшую одноклассницу;
- как свалить "ненавистный режим";
- как трахнуть бухгалтершу;
- как взять кредит, чтобы дали, а потом кинуть банк;
- как трахнуть ну, ту, с которой каждый день на остановке автобуса встречаешься;
- как предотвратить возможное столкновение Земли с астероидом;
- кого трахнуть в первую очередь, если такое столкновение неизбежно

Старый повар

В один из зимних вечеров 1786 года на окраине Вены в маленьком деревянном доме умирал слепой старик — бывший повар графини Тун. Собственно говоря, это был даже не дом, а ветхая сторожка, стоявшая в глубине сада. Сад был завален гнилыми ветками, сбитыми ветром. При каждом шаге ветки хрустели, и тогда начинал тихо ворчать в своей будке цепной пёс. Он тоже умирал, как и его хозяин, от старости и уже не мог лаять.
Несколько лет назад повар ослеп от жара печей. Управляющий графини поселил его с тех пор в сторожке и выдавал ему время от времени несколько флоринов.
Вместе с поваром жила его дочь Мария, девушка лет восемнадцати. Всё убранство сторожки составляли кровать, хромые скамейки, грубый стол, фаянсовая посуда, покрытая трещинами, и, наконец, клавесин — единственное богатство Марии.
Клавесин был такой старый, что струны его пели долго и тихо в ответ на все возникавшие вокруг звуки. Повар, смеясь, называл клавесин «сторожем своего дома». Никто не мог войти в дом без того, чтобы клавесин не встретил его дрожащим, старческим гулом.
Когда Мария умыла умирающего и надела на него холодную чистую рубаху, старик сказал:

— Я всегда не любил священников и монахов. Я не могу позвать исповедника, между тем мне нужно перед смертью очистить свою совесть.

— Что же делать? — испуганно спросила Мария.

— Выйди на улицу, — сказал старик, — и попроси первого встречного зайти в наш дом, чтобы исповедать умирающего. Тебе никто не откажет.

— Наша улица такая пустынная… — прошептала Мария, накинула платок и вышла.

Она пробежала через сад, с трудом открыла заржавленную калитку и остановилась. Улица была пуста. Ветер нёс по ней листья, а с тёмного неба падали холодные капли дождя.

Мария долго ждала и прислушивалась. Наконец ей показалось, что вдоль ограды идёт и напевает человек. Она сделала несколько шагов ему навстречу, столкнулась с ним и вскрикнула. Человек остановился и спросил:

— Кто здесь?

Мария схватила его за руку и дрожащим голосом передала просьбу отца.

— Хорошо, — сказал человек спокойно. — Хотя я не священник, но это всё равно. Пойдёмте.

Они вошли в дом. При свече Мария увидела худого маленького человека. Он сбросил на скамейку мокрый плащ. Он был одет с изяществом и простотой — огонь свечи поблёскивал на его чёрном камзоле, хрустальных пуговицах и кружевном жабо.
Он был ещё очень молод, этот незнакомец. Совсем по-мальчишески он тряхнул головой, поправил напудренный парик, быстро придвинул к кровати табурет, сел и, наклонившись, пристально и весело посмотрел в лицо умирающему.

— Говорите! — сказал он. — Может быть, властью, данной мне не от бога, а от искусства, которому я служу, я облегчу ваши последние минуты и сниму тяжесть с вашей души.

— Я работал всю жизнь, пока не ослеп, — прошептал старик. — А кто работает, у того нет времени грешить. Когда заболела чахоткой моя жена — её звали Мартой — и лекарь прописал ей разные дорогие лекарства и приказал кормить её сливками и винными ягодами и поить горячим красным вином, я украл из сервиза графини Тун маленькое золотое блюдо, разбил его на куски и продал. И мне тяжело теперь вспоминать об этом и скрывать от дочери: я её научил не трогать ни пылинки с чужого стола.

— А кто-нибудь из слуг графини пострадал за это? — спросил незнакомец.

— Клянусь, сударь, никто, — ответил старик и заплакал. — Если бы я знал, что золото не поможет моей Марте, разве я мог бы украсть!

— Как вас зовут? — спросил незнакомец.

— Иоганн Мейер, сударь.

— Так вот, Иоганн Мейер, — сказал незнакомец и положил ладонь на слепые глаза старика, — вы невинны перед людьми. То, что вы совершили, не есть грех и не является кражей, а, наоборот, может быть зачтено вам как подвиг любви.

— Аминь! — прошептал старик.

— Аминь! — повторил незнакомец. — А теперь скажите мне вашу последнюю волю.

— Я хочу, чтобы кто-нибудь позаботился о Марии.

— Я сделаю это. А ещё чего вы хотите?

Тогда умирающий неожиданно улыбнулся и громко сказал:

— Я хотел бы ещё раз увидеть Марту такой, какой я встретил её в молодости. Увидеть солнце и этот старый сад, когда он зацветёт весной. Но это невозможно, сударь. Не сердитесь на меня за глупые слова. Болезнь, должно быть, совсем сбила меня с толку.

— Хорошо, — сказал незнакомец и встал. — Хорошо, — повторил он, подошёл к клавесину и сел перед ним на табурет. — Хорошо! — громко сказал он в третий раз, и внезапно быстрый звон рассыпался по сторожке, как будто на пол бросили сотни хрустальных шариков.

— Слушайте, — сказал незнакомец. — Слушайте и смотрите.

Он заиграл. Мария вспоминала потом лицо незнакомца, когда первый клавиш прозвучал под его рукой. Необыкновенная бледность покрыла его лоб, а в потемневших глазах качался язычок свечи.

Клавесин пел полным голосом впервые за многие годы. Он наполнял своими звуками не только сторожку, но и весь сад. Старый пёс вылез из будки, сидел, склонив голову набок, и, насторожившись, тихонько помахивал хвостом. Начал идти мокрый снег, но пёс только потряхивал ушами.

— Я вижу, сударь! — сказал старик и приподнялся на кровати. — Я вижу день, когда я встретился с Мартой и она от смущения разбила кувшин с молоком. Это было зимой, в горах. Небо стояло прозрачное, как синее стекло, и Марта смеялась. Смеялась, — повторил он, прислушиваясь к журчанию струн.

Незнакомец играл, глядя в чёрное окно.

— А теперь, — спросил он, — вы видите что-нибудь?

Старик молчал, прислушиваясь.

— Неужели вы не видите, — быстро сказал незнакомец, не переставая играть, — что ночь из чёрной сделалась синей, а потом голубой, и тёплый свет уже падает откуда-то сверху, и на старых ветках ваших деревьев распускаются белые цветы. По-моему, это цветы яблони, хотя отсюда, из комнаты, они похожи на большие тюльпаны. Вы видите: первый луч упал на каменную ограду, нагрел её, и от неё поднимается пар. Это, должно быть, высыхает мох, наполненный растаявшим снегом. А небо делается всё выше, всё синее, всё великолепнее, и стаи птиц уже летят на север над нашей старой Веной.

— Я вижу всё это! — крикнул старик.

Тихо проскрипела педаль, и клавесин запел торжественно, как будто пел не он, а сотни ликующих голосов.

— Нет, сударь, — сказала Мария незнакомцу, — эти цветы совсем не похожи на тюльпаны. Это яблони распустились за одну только ночь.

— Да, — ответил незнакомец, — это яблони, но у них очень крупные лепестки.

— Открой окно, Мария, — попросил старик.

Мария открыла окно. Холодный воздух ворвался в комнату. Незнакомец играл очень тихо и медленно.
Старик упал на подушки, жадно дышал и шарил по одеялу руками. Мария бросилась к нему. Незнакомец перестал играть. Он сидел у клавесина не двигаясь, как будто заколдованный собственной музыкой.
Мария вскрикнула. Незнакомец встал и подошёл к кровати. Старик сказал, задыхаясь:

— Я видел всё так ясно, как много лет назад. Но я не хотел бы умереть и не узнать… имя. Имя!

— Меня зовут Вольфганг Амадей Моцарт, — ответил незнакомец.

Мария отступила от кровати и низко, почти касаясь коленом пола, склонилась перед великим музыкантом.

Когда она выпрямилась, старик был уже мёртв. Заря разгоралась за окнами, и в её свете стоял сад, засыпанный цветами мокрого снега.

Константин Паустовский

В поезде:
— А Вас как зовут?
— Анжелика
— Как красиво! Анжелика... А у нас в деревне все как ни Маруси, так Прасковьи. А сына как зовут?
— Артур
— Как красиво! Артур... А у нас в деревне все мужики как ни Василии, так Спиридоны. А мужа Вашего как зовут?
— У меня нет мужа, я мать-одиночка
— Как красиво! Мать-одиночка... А у нас в деревне говорят, [м]лядь

Из воспоминаний режиссёра Сергея Соловьева (автора легендарных картин "Асса", "Сто дней после детства", "Чужая белая и рябой" и других):

Декорация к фильму строится, ну скажем, три месяца — разламывают ее за два дня. Сколько же, представил я себе, Саша Борисов* всего в жизни построил — усадеб, домов, особняков, улиц, площадей, квартир — с тем, чтобы сохранить на какое-то время лишь хрупкую, оптическую тень своих любимейших строений? Стоит ли этот, по выражению Леши Германа, «призрачный пучок света» из будки киномеханика, некое расположение крупиц серебра на кусочке целлулоида, таких страстей, таких трудов?.. Когда ломали декорацию «Булычова», мне было так больно, будто ломали мой дом. Выносили вещи, разоряли квартиру, разбирали, растаскивали стены — выгоняли, выселяли меня из созданного мной, мной обжитого мира. Борисова это словно совершенно не угнетало…
— Ну, что там, ломать закончили? — спрашивал он с абсолютным и по сей день таинственным для меня равнодушием.
Итог, тот результат, ради которого все это строилось, был уже качественно зафиксирован на пленке — судьба построенного отныне его больше не волновала.

— Саша, как же у тебя хватает физических сил, — спросил я у Борисова (а он, как было сказано, человек совсем не атлетического сложения), — поднять и своротить такую махину со всеми плинтусами, дверями, форточками, выключателями?
— Разве это махина? Это так… Архитектурно-замкнутая комплексная декорация, действительно довольно трудоемкая, еще важно, конечно, было, чтобы она не завалилась, а в остальном, ну что ты!.. Вот когда Александр Петрович Довженко взял меня из института на «Поэму о море», там было по-настоящему сложно…
— Сложнее, чем здесь?
— Там нужно было затопить триста гектаров человеческого жилья… Два села, церковь, луга, лесные угодья…
— Что?! Как затопить?..
— Натурально. Водой. И мы все это затопили…
— То есть как?
— Честь по чести. Рассчитали плотину, построили дамбу…
— Дамбу?..
— Довольно-таки большую дамбу. Образовалась запруда. Мы ее рассчитали с инженерами-гидростроителями, часть рек необходимо было повернуть вспять…
— Саша, ты что говоришь?..
— Я объясняю тебе, что такое сложная постановочная декорация. Экскаваторы рыли котлован, туда сбрасывали воду, возвели плотину…
— Ты что? Всерьез?
— Как же не всерьез? Я сам из всех этих хат вывозил ненужные в кадре, брошенные выселенными людьми вещи — оставлял только нужные. Мы плавали на лодке между этих сел. Вот там действительно была непростая задача. Да и гидростроители в каких-то расчетах ошиблись. Я каждый вечер ходил по плотине, курил, смотрел. Вижу, вода что-то ненормально быстро прибывает. Думаю: «А если она сейчас плотину прорвет, вот история будет!» Мы к тому времени еще и недостроили, и недоотселили. Там внизу живые люди. Вызвал гидростроителей. Они за голову схватились: «Елки-палки! Просчитались! Ошибочку дали! Если через три дня вы не начнете снимать, точно прорвет, и вода все это к черту затопит!» Удачно еще получилось, что я курю — потому прогуливался, заметил… А все, что было потом, это уже полегче, попроще! Ну, что после этого две серии «Чайковского»! Петербург, Париж — это все в основном без меня строили!..

Я понял, что действительно пришел уже
на развалины имперского кинематографа и у тех титанов, которые его создавали, было совершенно другое ощущение, что такое государственное, советское кино, другие требования, другой масштаб!..
— Саша, а с точки зрения твоего личного художественного интереса как это было? — спрашивал я Борисова про «Поэму о море».
— Ну, что ты, это было совсем неинтересно. Я очень любил самого Довженко, он на меня действовал совершенно магнетически. Тем более взял он меня на картину мальчишкой из ВГИКа: на пятом курсе института я стал главным художником супергигантской картины, за которой присматривал лично Сталин. Я был влюблен в Александра Петровича, но такая глобальность задач подавляла, а интереса собственно для искусства почти совсем не оставляла. Чем глобальнее задача постановочная, тем меньше места остается для художественного…

Действительно, в дальнейшем он мне показал, что художественность возникает от скрупулезности понимания и проработки предмета в его мельчайших извивах и подробностях, в тонкости взаимоотношений художника и изображаемого им — из этого же проистекала и несомненная художественность тех шедевров, которые я открыл для себя в провинциальных музеях России.

Борисов своими руками спроектировал и выстроил огромное количество истинных шедевров русского бытового зодчества, уникального интерьера и исторического дизайна, которые сегодня, увы, уже нигде, кроме как в кино, нельзя увидеть. Так жаль, что их нет! Они порушены… И тем не менее они были, многие из них я сам видел, сам красил доски, расставлял в них мебель, развешивал картины, в их стенах ходил, спал, ел, думал, писал, дружил, любил, ненавидел, злобился, прощал, снимал…

Теперь, когда езжу на Николину гору к кому-нибудь в гости, всегда делаю небольшой крюк — поглядеть на пустой холм в Успенском, где когда-то стояла почтовая станция смотрителя Вырина. Полностью были построены дом, службы, двор… Теперь ничего там нет, стоит продуваемый ветром одинокий, пустой, сирый холм.

*Александр Тимофеевич Борисов (7 сентября 1927, хутор Малая Каменка, Каменский район, Ростовская область, РСФСР — 10 марта 2017, Москва, Российская Федерация) — советский и российский художник кино, народный художник РСФСР (1988). Лауреат Государственной премии СССР (1977). Работал художником-постановщиком на таких картинах как "Тридцать три", "Ирония судьбы или с лёгким паром!", "Служебный роман", "Вокзал для двоих", "Гараж", "О бедном гусаре замолвите слово", "Сто дней после детства" и многих других.

«Сестра Фаины Раневской, Изабелла, жила в Париже. В силу ряда обстоятельств она переехала в Советский Союз. В первый же день приезда, не смотря на летнюю жару, Изабелла натянула фильдеперсовые чулки, надела шёлковое пальто, перчатки, шляпку, побрызгала себя "Шанелью", и сообщила сестре:
- Фаиночка, - я иду в мясную лавку, куплю бон-филе и приготовлю ужин.
- Не надо! - в ужасе воскликнула Раневская. В стране царили процветающий дефицит и вечные очереди. Она понимала, как это подействует на неподготовленную жительницу Парижа.
- Не надо! - я сама куплю!
- Фаиночка, бон-филе надо уметь выбирать, а я это умею, - с гордостью заявила Изабелла и направилась к входной двери. Раневская, как панфиловец на танк, бросилась её наперерез.
- Я пойду с тобой!
- Один фунт мяса выбирать вдвоём - это нонсенс! - заявила сестра и вышла из квартиры. Раневская сделала последнюю попытку спасти сестру от шока советской действительности:
- Но ты же не знаешь, где наши магазины!
Та обернулась и со снисходительной улыбкой упрекнула:
- Ты думаешь я не смогу найти мясную лавку?
И скрылась в лифте.
Раневская рухнула в кресло, представляя себе последствия первой встречи иностранки-сестры с развитым советским социализмом.
Но говорят же, что Бог помогает юродивым и блаженным: буквально через квартал Изабелла Георгиевна наткнулась на маленький магазинчик, вывеска над которым обещала "Мясные изделия".
Она заглянула вовнутрь: у прилавка толпилась и гудела очередь, потный мясник бросал на весы отрубленные им хрящи и жилы, именуя их мясом, а в кассовом окошке толстая кассирша с башней крашенных волос на голове, как собака из будки, периодически облаивала покупателей.
Бочком, бочком Изабелла пробралась к прилавку и обратилась к продавцу:
- Добрый день, месье! Как вы себя чувствуете?
Покупатели поняли, что это цирк, причём, бесплатный, и, как в стоп-кадре, все замерли и затихли. Даже потный мясник не донёс до весов очередную порцию "мясных изделий". А бывшая парижанка продолжала:
- Как вы спите, месье?... Если вас мучает бессонница, попробуйте перед сном принять две столовых ложки вина..... А как ваши дети, месье? Вы их не наказываете?..
Нельзя наказывать детей - можно потерять духовную связь с ними. Вы со мной согласны, месье?
- Да, - наконец выдавил из себя оторопевший мясник и в подтверждение кивнул.
- Я и не сомневалась. Вы похожи на моего учителя словесности: у вас на лице проступает интеллект.
Не очень понимая, что именно проступает у него на лице, мясник на всякий случай смахнул с лица пот.
- Месье, - перешла к делу Изабелла Георгиевна, - мне нужно полтора фунта бон-филе. Надеюсь, у вас есть.
- Да, - кивнул мясник и нырнул в кладовку. Его долго не было, очевидно, он ловил телёнка, поймал его, зарезал и приготовил бон-филе. Вернулся уже со взвешенной и завёрнутой в бумагу порцией мяса.
- Спасибо, - поблагодарила Изабелла. И добавила: - Я буду приходить к вам по вторникам и пятницам, в четыре часа дня. Вас это устраивает?
- Да, - в третий раз кивнул мясник.
Расплачиваясь в кассе, Изабелла Геогиевна порадовала толстую кассиршу, указав на её обесцвеченные перекисью волосы, закрученные на голове в тяжелую башню:
- У вас очень модный цвет волос, мадам, в Париже все женщины тоже красятся в блондинок. Но вам лучше распустить волосы, чтобы кудри лежали на плечах: распущенные волосы, мадам, украсят ваше приветливое лицо.
Польщённая кассирша всунула два указательных пальца себе за обе щеки и стала с силой растягивать их, пытаясь улыбнуться.
Когда, вернувшись домой, Изабелла развернула пакет, Фаина Георгиевна ахнула: такого свежего мяса она давно не видела, очевидно, мясник отрезал его из своих личных запасов.
- Бон-филе надо уметь выбирать! - гордо заявила Изабелла.
С тех пор каждый вторник и каждую пятницу она посещала "Мясные изделия". В эти дни, ровно в четыре часа, мясник отпускал кассиршу, закрывал магазин, вешал на дверь табличку "Переучёт", ставил рядом с прилавком большое старинное кресло, купленное в антикварном магазине, усаживал в него свою дорогую гостью, и она часами рассказывала ему о парижской жизни, о Лувре, об Эйфелевой башне, о Елисейских полях...
А он, подперев голову ладонью, всё слушал её, слушал, слушал... И на лице его вдруг появлялась неожиданная, наивная, детская улыбка...»

© Александр Каневский, "Сестра из Парижа".

Моё почтение всем присутствующим. Я позволил себе опубликовать рассказ (ИСТОРИЯ №1426984) по воспоминаниям своего приятеля - Московского криминального авторитета из девяностых. В откликах и комментариях на историю прозвучало достаточно много презрительных отзывов о неприемлемости отношения к хроникам той эпохи, о неприятии героизации нашего бандитского прошлого, и так далее...

Не то, чтобы обидно и досадно было их читать, но маленько царапнуло. Я не хочу говорить про розовые очки, про то, что кроме заек на лужайках есть ещё и волки в лесу, позвольте привести только небольшую историческую аналогию- это выдержки из рассказа Исаака Бабеля "Письмо". Я не ставлю знак равенства, и не претендую на тот же уровень признания публикации, просто хочу напомнить уважаемым читателям, что подобные опусы имеют право на существование -

«Любезная мама Евдокия Федоровна. Во первых строках сего письма спешу вас уведомить, что, благодаря господа, я есть жив и здоров, чего желаю от вас слыхать то же самое. А также нижающе вам кланяюсь от бела лица до сырой земли…»

Любезная мама Евдокия Федоровна. Пришлите чего можете от вашей силы-возможности. Просю вас заколоть рябого кабанчика и сделать мне посылку в Политотдел товарища Буденного, получить Василию Курдюкову. Каждые сутки я ложусь отдыхать не евши и безо всякой одежды, так что дюже холодно. Напишите мне письмо за моего Степу, живой он или нет, просю вас досматривайте до него и напишите мне за него — засекается он еще или перестал, а также насчет чесотки в передних ногах, подковали его или нет? Просю вас, любезная мама Евдокия Федоровна, обмывайте ему беспременно передние ноги с мылом, которое я оставил за образами, а если папаша мыло истребили, так купите в Краснодаре, и бог вас не оставит. Могу вам описать также, что здеся страна совсем бедная, мужики со своими конями хоронятся от наших красных орлов по лесам, пшеницы, видать, мало и она ужасно мелкая, мы с нее смеемся. Хозяева сеют рожь и то же самое овес. На палках здесь растет хмель, так что выходит очень аккуратно; из него гонют самогон.

Во-вторых строках сего письма спешу вам описать за папашу, что они порубали брата Федора Тимофеича Курдюкова тому назад с год времени. Наша красная бригада товарища Павличенки наступала на город Ростов, когда в наших рядах произошла измена. А папаша были в тое время у Деникина за командира роты.

Которые люди их видали, — то говорили, что они носили на себе медали, как при старом режиме. И по случаю той измены, всех нас побрали в плен и брат Федор Тимофеич попались папаше на глаза. И папаша начали Федю резать, говоря — шкура, красная собака, сукин сын и разно, и резали до темноты, пока брат Федор Тимофеич не кончился.

Я написал тогда до вас письмо, как ваш Федя лежит без креста. Но папаша пымали меня с письмом и говорили: вы — материны дети, вы — ейный корень, потаскухин, я вашу матку брюхатил и буду брюхатить, моя жизнь погибшая, изведу я за правду свое семя, и еще разно. Я принимал от них страдания как спаситель Иисус Христос. Только вскорости я от папаши убег и прибился до своей части товарища Павличенки.

И наша бригада получила приказание идти в город Воронеж пополняться, и мы получили там пополнение, а также коней, сумки, наганы, и все, что до нас принадлежало. За Воронеж могу вам описать, любезная мама Евдокия Федоровна, что это городок очень великолепный, будет поболе Краснодара, люди в ём очень красивые, речка способная до купанья. Давали нам хлеба по два фунта в день, мяса полфунта и сахару подходяще, так что вставши пили сладкий чай, то же самое вечеряли и про голод забыли, а в обед я ходил к брату Семен Тимофеичу за блинами или гусятиной и апосля этого лягал отдыхать.

В тое время Семен Тимофеича, за его отчаянность весь полк желал иметь за командира и от товарища Буденного вышло такое приказание, и он получил двух коней, справную одежу, телегу для барахла отдельно и орден Красного Знамени, а я при ем считался братом. Таперича какой сосед вас начнет забижать — то Семен Тимофеич может его вполне зарезать. Потом мы начали гнать генерала Деникина, порезали их тыщи и загнали в Черное море, но только папаши нигде не было видать, и Семен Тимофеич их разыскивали по всех позициях, потому что они очень скучали за братом Федей.

Но только, любезная мама, как вы знаете за папашу и за его упорный характер, так он что сделал — нахально покрасил себе бороду с рыжей на вороную и находился в городе Майкопе, в вольной одеже, так что никто из жителей не знали, что он есть самый что ни на есть стражник при старом режиме. Но только правда — она себе окажет, кум ваш Никон Васильич случаем увидал его в хате у жителя и написал до Семен Тимофеича письмо. Мы посидали на коней и пробегли двести верст — я, брат Сенька и желающие ребята из станицы.

И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы увидали, что тыл никак не сочувствует фронту и в ем повсюду измена и полно жидов, как при старом режиме. И Семен Тимофеич в городе Майкопе с жидами здорово спорился, которые не выпущали от себя папашу и засадили его в тюрьму под замок, говоря — пришел приказ не рубать пленных, мы сами его будем судить, не серчайте, он свое получит. Но только Семен Тимофеич свое взял и доказал, что он есть командир полка и имеет от товарища Буденного все ордена Красного Знамени, и грозился всех порубать, которые спорятся за папашину личность и не выдают ее, а также грозились ребята со станицы. Но только Семен Тимофеич папашу получили, и они стали папашу плетить и выстроили во дворе всех бойцов, как принадлежит к военному порядку. И тогда Сенька плеснул папаше Тимофей Родионычу воды на бороду, и с бороды потекла краска. И Сенька спросил Тимофей Родионыча:

— Хорошо вам, папаша, в моих руках?

— Нет, — сказал папаша, — худо мне.

Тогда Сенька спросил:

— А Феде, когда вы его резали, хорошо было в ваших руках?

— Нет, — сказал папаша, — худо было Феде.

Тогда Сенька спросил:

— А думали вы, папаша, что и вам худо будет?

— Нет, — сказал папаша, — не думал я, что мне худо будет.

Тогда Сенька поворотился к народу и сказал:

— А я так думаю, что если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А теперь, папаша, мы будем вас кончать…

И Тимофей Родионыч зачал нахально ругать Сеньку по матушке и в богородицу и бить Сеньку по морде, и Семен Тимофеич услали меня со двора, так что я не могу, любезная мама Евдокия Федоровна, описать вам за то, как кончали папашу, потому я был усланный со двора.

Опосля этого мы получили стоянку в городе в Новороссийском. За этот город можно рассказать, что за ним никакой суши больше нет, а одна вода. Черное море, и мы там оставались до самого мая, когда выступили на польский фронт и треплем шляхту почем зря…

Остаюсь ваш любезный сын Василий Тимофеич Курдюков. Мамка, доглядайте до Степки, и бог вас не оставит».

Михал Жванецкий
Не хотим хорошо жить!
Никто не заставит нас хорошо жить! Не подсовывайте нам собственность! Хотим жить без имущества и работать без зарплаты!
Пусть за всю жизнь мы накопили шестнадцать рублей и детям ничего не завещаем, кроме рецептов, мы отстаиваем свой гибельный путь и рвем каждого, кто хочет вытащить нас из капкана!
— Не трожь! — И лижем стальные прутья.
— Не подходи, не лечи! Оставь как было! Нам нравится как было, когда ничего не было, ибо что-то было.
Нас куда-то вели.
Мы помним.
Мы были в форме.
Мы входили в другие страны.
Нас боялись.
Мы помним. Нас кто-то кормил. Не досыта, но как раз, чтоб мы входили в другие страны.
Мы помним. Нас кто-то одевал. Зябко, но как раз, чтоб нас боялись.
Наши бабы в желтых жилетах таскали опоки, мы у мартена в черных очках...
Помним и никому не дадим забыть.
Умных, образованных, очкастых — вон из страны, со смаком, одного за другим. Пока все не станут одинаковыми взъерошенными, подозрительными.
При виде врача — оскал желтых зубов: «Не трожь!»
Подыхаем в тряпье на нарах: «Не трожь!» — и последний пар изо рта.
Копаемся в помоях, проклиная друг друга: «Как лечат, суки! Как строят, гады! Как кормят, падлы!»
Один толчок земли — и нету наших городов.
А не трожь!
Наш способ!
Всего жалко, кроме жизни. Наш способ!
Посреди забора схватил инфаркт. Не докрасил. Наш способ!
Лопата дороже! Держи зубами провода!
Все дороже жизни.
И приучили себя. Умираем, но не отдаем. Ни цепь, ни миску, ни государственную собачью будку!
Это наш путь!
И мы на нем лежим, рыча и завывая, в стороне от всего человечества

В играх, в которые играют наши разведчики и ихние шпиены есть такой элемент развлекухи, как не навязчиво и без открытия огня на поражение задержать ввиду оперативной необходимости известное, но не поименованное транспортное средство. Причем частенько, те кому приказано осуществить задержку, понятия не имеют зачем она на фиг нужна. Да оно и правильно, ведь многие знания, как известно, несут еще большие печали. А главное в данной ситуации, это точно выполнить приказ. Вот как это бывает...

Был как то случай буквально в стиле "Восточного экспресса" Агаты Кристи, нужно было задержать поезд - супер экспресс, и у хозяйственника группы, (а хозяйственники, вне зависимости от названия, есть всегда и везде), так вот, в запасе у товарища Т, оказалось бракованное элитное шампанское, вызывающее у большинства дегустирующих аллергию в виде сыпи, так что после инспирированного кем надо угощения пассажиров шампанским в честь дня рождения машиниста, специально обученные люди в белых халатах, под предлогом борьбы с эпидемией блокировали поезд аж на двое суток. И по делом, а нечего ужираться халявным шампанским, водка например гораздо вкуснее и безопаснее.

В одной далёкой от Европы стране, дабы предотвратить вылет аэроплана по расписанию, нанятые интересантами через местную полицию, местные же маргиналы, попросту украли с самолета колеса и потребовали за них выкуп.

Но это все в принципе житейские мелочи, а вот попробуйте задержать в порту корабль, ну типа пароход ...
Одна из подобных ситуаций произошла в некоем полукурортном порту. Там со времен испанского владычества, сохранился стадион для корриды и ввиду коррумпированности всех уровней местных властей, на нем проводили корриду, сродни боям без правил.
И вот, в этом самом порту, стоял готовый к отходу курортный же лайнер и его надо было задержать минимум на сутки. Времена были буколические и телефонный звонок, о будто бы заложенной бомбе не подействовал бы, тем более сиеста тут занимала очень большой промежуток времени, что так же сказывалось на скородействии местных тревожных и не очень служб.

Но к счастью для исполнителей, данный порт был одной из перевальных точек наркотрафика, ведущего на родину мюзикла "Кошки" и попкорна. В местных борделях и кабачках, было запущено сразу несколько слухов, в разных интерпретациях информирующих о большой партии наркотиков спрятанных на корабле, для дальнейшей транспортировки в страну Гринго. В данном порту существовало несколько полюсов силы, как то... Честная таможня и полиция (т.е. работающие сами на себя), продажные варианты этих структур (т.е. работающие на наркомафию) ну и сама по себе наркомафия. Естественно сообщение о партии кокаина варьируемой от полутонны до двух тонн, привели весь этот гадючник в состояние шипящего возбуждения, в такое же возбуждение пришли и портовые маргиналы и бичи. Реальных и теневых хозяев порта взбесило то, что кто то пытается пронести мимо их ртов сладкий кусок и они начали действовать.
Власти задержали выход судна, но не рисковали проводить обыск на частной собственности компании, формирующей фонд теневой зарплаты, для всей пищевой чиновничьей вертикали, так что наступила некоторая пауза. Но дальнейшее решение вопроса лежало в самом содержании слухов. Когда разработчики операции решали, где же теоретически должен быть спрятан так любимый бомондом белый порошок, то этому помогла наблюдательность одного сотрудника. Он обратил внимание на новенькие спасательные круги и спасательные жилеты, сверкающие свежей краской. Именно свежесть краски, выбивающая из схемы полицейских собак натасканных на наркотики и сыграла в выборе основной темы в слухах. Короче, в кабачках были уверены, что кокаин в спасательных кругах, а в борделях муссировался слух, о наркотиках в спас-жилетах. Надо ли говорить, что пошла повальная волна краж спас-средств. На палубах и даже в коридорах лайнера, под утро находили выпотрошенные жилеты и растерзанные спасательные круги. После того, как стало ясно, что слухи оказались просто слухами, пришлось ждать, когда восстановят комплектацию спасательных аксессуаров. А лайнер в связи с этим ушел из порта, только через три дня.

Р.S. А круги и жилеты, пассажиры потрошили и в следующие рейсы. Ох уж эти постоянные мечты о халяве.

Шел двадцатый эпохи Сёва или 1946 год по календарю гайдзинов. Империя был разгромлена, побеждена и оккупирована врагами.
Грозные "Зеро", пилоты своими руками жгли на аэродромах, остатки Великого флота Империи, были уведены в воды Заморских дьяволов, и там погибли в дьявольском огне их нового оружия.
Армия была демобилизована, а частью пленена Северными варварами Железного Красного императора.
Промышленность стояла без военных заказов, в стране царила безработица, которая увеличивалась за счет миллионов вернувшихся с войны солдат. Преступность выплеснулась на улицы и командование гайдзинов было вынуждено добавить полномочий местной полиции.
Начальник городского управления полиции города Нанива, советник Тарава прибыл от американского коменданта полковника Метьюса в отвратительном настроении (город был важным транспортным и торговым центром с огромным портом, и гайдзины держали тут комендатуру). Метьюс устроил ему выволочку, и смотрел на советника, как генерал на молодому тайса*. В городе, даже на фоне повышенной послевоенной преступности, резко возросло количеств карманных краж, направленных против американцев. Комендант гайдзинов поставил городским властям следующий ультиматум...
Либо в течении недели карманники будут обузданы, либо в городе будет объявлено военное положение и улицы начнут патрулировать морские пехотинцы, с правом входить в любое помещение и стрелять на поражение.
Самое интересное, что Советник подозревал, откуда взялся взрыв карманных краж... Его агентура из криминального мира докладывала, что в конце войны, Императорская Кэмпэйтай*, затребовала у главарей Якудза, предоставить им десяток самых опытных карманников, для какой то секретной работы. Это было нечто вроде курсов, где готовили агентов, которые с помощью карманных краж, должны были добывать информацию, на территории противника. И судя по всему, ученики вернулись на земли Горё, рода Хата.
Размышления Советника прервал секретарь, доложивший, что пришел его племянник Сухиро. Он уже давно просился на работу в полицию. Отец Сухиро (брат советника), был крупным врачом фармацевтом, экспертом крупнейших фармацевтических фирм, у него дома была своя лаборатория, где он занимался исследованиями, профессор умер пол года назад и некогда попросил двоюродного брата, пристроить куда-нибудь сына. Сухиро был освобожден от военной службы по болезни и имел медицинское образование, работал он в лаборатории при госпитале, но госпиталь расформировали.
-"Вот что мой мальчик",- начал разговор Советник. - "Ты прекрасно знаешь, что к нам на службу целая очередь, но тебе повезло. Гайдзины, запретили принимать на работу в полицию боевых офицеров Императорской армии, и у меня появились кандидатские вакансии. Но что бы взять тебя на постоянную работу, у меня должен быть серьезный повод. Сейчас большие проблемы с карманными кражами, и ладно бы обворовывали японцев, но у детей Ниппон, увы, теперь нечего брать и эти проклятые хафу взялись за гайдзинов. Так что прояви себя в этой операции, придумай, как с ними справится и место твое"-

Сухиро вышел из полиции, демонстрируя положенную по данному моменту, легкую улыбку радости на лице, хотя внутренне он был рад еще больше. Он мог достаточно легко выполнить приказ Кэмпэ-сирэйбу...
На самом деле Сухиро был офицером Кэмпэйтай и так как приказ командования о присоединении к капитуляции до сих пор не поступал, Императорская Кэмпэйтай работала в штатном режиме по коду "Черная Гатана*", то есть в подполье. А приказ был следующим... проверить скорость распространения инфекций в городе, и тут такая официальная возможность.
Его отец был директором секретного медицинского центра Кэмпэйтай и разрабатывал этническое бактериологическое оружие, то есть бактерии, которые убивали бы только гайдзинов, но дела как понимал Сухиро шли не шатко не валко. Его группа, была несколько в стороне, потому что разрабатывала технологии процесса инфицирования и для этого у них был набор штаммов, практически безвредных бактерий. Они проводили ряд экспериментов в Китае, но теперь в их распоряжении была только родная Ниппон. И тут подвернулся полицейский дядюшка с его заданием.
На следующий день Сухиро явился к дяде и доложил, что придумал как выявить карманников... Мол, в лаборатории его дяди есть штамм безвредной, но очень заразной краснухи, профессор его вывел, в процессе создания противокраснушной сыворотоки.
Так что надо взять полсотни кошельков, набить их зараженными штаммом банкнотами, раздать солидно одетым сотрудникам и выпустить их в город. А через пару часов, начать облаву на людей с красными лицами и красными руками.
А когда дядя поинтересовался, а не станет ли это эпидемией повальной для жителей города, Сухиро его успокоил, объяснив что штамм живет не больше сорока часов и абсолютно безвреден (не считая сыпи).
Операция прошла блестяще. Было задержано 218 человек, из которых карманниками было 48 единиц (одним из задержанных был перебравший саке мясник с городского рынка, который просто раскраснелся от выпивки).
А Военная разведка США пришла в дикое возбуждение. Местная агентура сообщила о медицинско-полицейском перфомансе и американцы сразу решили, что это след печально знаменитого Отряда 731*. На дом Сухиро гайдзины вышли на третий день, причем японские полицейские уже были уже на месте, так как новоиспеченный полицейский не вышел на работу, а из его района проживания пришло сообщение о взрыве и пожаре.
Дом профессора, старой каменной постройки, был разрушен и горел. А в саду, на ритуальном коврике, ничком лежало тело Сухиро, облаченное в белое кимоно, надлежащее самураям, совершающим обряд сеппуку*.

Две шифровки

***
Заместителю командира Кэмпэ-сирэйбу*, Тюса* Магучи, почтительно докладывает Тайи* Кэмпэй-бунтай* Сухиро.
Согласно Вашему приказу, мною были проведены полевые испытания препарата "Красная сакура", через 30 -40 минут после контактного инфицирования, у объектов, согласно показаний свидетелей, было замечено массовое покраснение кожи, но данное действие никак не влияло на боеспособность испытуемых объектов. Ослабленный штамм дал результат инфицирования один к четырем. Что при стандартной его модификации, даст выход один к десяти. Очень удачным явился вариант, распространения инфекции через деньги.

***

Командиру группы 5, Тайи Кэмпэй-бунтай Сухиро от Заместителя командира Кэмпэ-сирэйбу, Тюса Магучи.
Мною только что получен приказ, о прекращении действий всех групп Отряда. Код прекращения "Разбитая яшма". Будьте преданы Императору. Тайсо Банзай.

Приводит сваха парню девицу.
- Ну как?
- Да чё-то не могу пока сказать. Пусть борщ сварит.
Сварила, съел.
- Ну как?
- Да фиг её знает. Пусть разденется.
Разделась.
- Ну как?
- Да фиг её знает, надо сиськи помацать.
Помацали.
Ну как?
- Да фиг ее знает. Пусть минет сделает.
Сделала.
- Ну как?
- Да фиг её знает. Надо трахнуть.
Трахнули.
- Ну как?
- Не подходит!
- Почему?
- ну глаза мне её не понравились!

Вот, прочитал... Это просто прелесть!

Насколько я в курсе, никто не понимает как работает электричество. Несколько способов получения знают, как им пользоваться понимают и знают несколько свойств. А вот как работает не понимают.
Как говорил мой коллега и старший товарищ (времён моей монтерской юности) - с электричеством нужно обращаться как с бешеной собакой, помнить, что в любой момент оно может укусить.

Вот я только не пойму если электричество - это бешеная собака, то:
1.Зачем в почти каждом доме бешеная собака?
2.Как научили бешеную собаку делать столько полезного?