Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Она меня обвесила На триста сорок грамм. Но улыбнулась весело, Неужто жалко вам? Глядела так кокетливо Огромными глазами. И я сказал приветливо: Хуй с вами! И с разворота ебнул ей Ногой в лицо красивое. Нельзя людей наебывать, Как Вам не стыдно, милая.
Я вижу вас в последний раз - Смотрю на вас печально : Вы подарили мне оргазм Анально-вагинальный. Но сами кончить были вы Тогда не в состоянье, И заработали, увы, В мозг спермоизлиянье...
Хотелось бы придумать что-нибудь необычное И отписаться в стихах красиво и сильно, Но где же набраться чего-то приличного, Чтоб и звучало громко и читалось стильно.
А все говорят, мол, бери и рифмуй Друг с другом, что в быту тебя окружает, Вот я и пытаюсь, но так ведь х%$, То рифма не лезет, то размер мешает … .
Плохо, плохо, когда вот так, Не можешь не писать, и писать не можешь, Схватываешь, пытаешься, как дурак, Но нет захвата, в пустую гложешь
Кости фраз, уже без мякоти, Без сочного мяса мысли глубокой, В бездумных ошибках, в весенней слякоти, Рождается уродство сплетенное в строки… .
Но мы еще грянем, устои взрыв, Отбрось сомненья, поверь хоть себе-то, Ну, скажем, хотя бы вот этот призыв: «Долой китайскую оккупацию Тибета!»
Намела противная поземка между ног огромнейший сугроб Я стою как одинокая сосенка С мыслью лишь бы дать кому-то в рот В этот миг томленья и кручины Выезжает пьяный Дед Мороз Как галера из морской пучины Но уж слишком сильно он зарос Предложил ему я втавить в попу- Не замешкался старик и встал рачком Я налил ему стаканчик рому- Распрощался он с своим очком.
Я оду пизде посвящаю, Заметьте, не прозы хуйню, Поскольку в нее я кончаю, И в ней свое горе топлю
А горя обычно так много, Утопишь все сразу туда. Читатель все понял с порога, Под маскою горя - елда
А, может, елду мне прославить, А, может... ни то и ни се? Жену свою раком поставить, Сначала ей в жопу заправить, Пизду напоследок оставить, Вопросы об оде закрыты, И баба и я - оба сыты, Короче, я выдохся. Все.
В Распиздяевке деревне Жопохуйской стороны Проживал дедуля древний, Тер на лавочке штаны. Было лет ему под триста Вместе с длинной бородой, Был он старым онанистом И себя любил рукой...
Триста лет любить рукой - Это полный, бля, отстой!
Посмотрев по телеку Эм Ти Ви и МУЗ канал, Я всех этих педиков Затолкал себе в анал. Сру теперь я здорово, Жить стало интересней, Когда говно с Киркоровa Вылетает с песней.
Це все - хуйня, Це все до сраки, И та любов, и ти ебаки, И ти гулянья в край села, - Це все хуйня. Лишь ты да я. И ты хуйня. Лишь я один соби нормальный гражданин!
Однажды зимним вечерком В бордели на Мещанской Сошлись с расстригою попом Поэт, корнет уланской, Московский модный молодец, Подьячий из Сената, Да третьей гильдии купец, Да пьяных два солдата. Всяк пуншу осушил бокал, Лег с блядью молодою И на постели откачал Горячею елдою.
II
Кто всех задорнее ебет? Чей хуй средь битвы рьяной Пизду курчавую дерет, Горя, как столб румяный? О землемер и пизд, и жоп, Блядун трудолюбивый! Хвала тебе, расстрига-поп, Приапа жрец ретивый! В четвертый раз ты плешь впустил И снова щель раздвинул, В четвертый принял, вколотил... И хуй повисший вынул!
III
Повис! Вотще своей рукой Елду Малашка дрочит, И плешь сжимает пятерней, И волосы клокочит. Вотще под бешеным попом Лежит она, тоскует, И ездит по брюху верхом, И в ус его целует... Вотще! Елдак лишился сил, Как воин в тяжкой брани, Он пал, главу свою склонил И плачет в нежны длани.
IV
Так иногда поэт Хвостов, Обиженный природой, Во тьме полуночных часов Корпит над хладной одой. Пред ним несчастное дитя: И вкривь, и вкось, и прямо Он слово звучное, кряхтя, Ломает в стих упрямо. Так блядь трудилась над попом, Но не было успеха: Не становился плут дыбом, Как будто бы для смеха.
V
Зарделись щеки, бледный лоб Стыдом воспламенился, Готов вскочить расстрига-поп И вдруг остановился. Он видит: в ветхом сертуке, С спущенными штанами, С хуиной длинною в руке, С отвисшими мудами. Явилась тень, идет к нему Дрожащими стопами, Сияя сквозь ночную тьму Огнистыми очами.
VI
"Что сделалось с детиной тут?" Спросило привиденье. — "Лишился пылкости я муд, Елдак в изнеможенье, Предатель хилый изменил, Не хочет уж яриться", — Почто ж, ебена мать, забыл Ты мне в беде молиться?" — "Но кто ты?" — молвил Ебаков, Вздрогнув от удивленья. "Твой друг, твой гений я, Барков", —Вещало привиденье.
VII
И страхом пораженный поп Не смог сказать ни слова. Свалился на пол, будто сноп К портищам он Баркова, "Восстань, любезный Ебаков, Восстань! Повелеваю! Всю ярость праведных хуев Тебе я возвращаю. Поди, еби Малашку вновь! "О чудо! Хуй ядреный Встает, Кипит в мудищах кровь И кол торчит взъяренный.
VIII
"Ты видишь, — продолжал Барков, - Я вмиг тебя избавил. Но слушай: изо всех певцов Никто меня не славил. Никто! Так мать же их в пизду! Хвалы мне их не нужны! Лишь от тебя услуги жду: Пиши в часы досужны! Возьми задорный мой гудок, Играй во что попало; Вот звонки струны, вот смычок, Ума в тебе немало.
IX
Не пой лишь так, как пел Бобров, Ни Шаликова тоном, Шихматов, Палицын, Хвостов Прокляты Аполлоном. И что за нужда подражать Бессмысленным поэтам? Последуй ты, ебена мать Моим благим советам. И будешь из певцов певец, Клянусь моей елдою. Ни чорт, ни девка, ни чернец Не вздремлют под тобою!"
X
"Барков! Доволен будешь мной!"— Провозгласил детина. И вмиг исчез призрак ночной, И мягкая перина Под милой жопой красоты Не раз потом измялась. И блядь во блеске наготы Насилу с ним рассталась. Но вот яснеет свет дневной; Как будто плешь багрова Явилось солнце под горой Средь неба голубого.
XI
И стал трудиться Ебаков, Ебет и припевает, Везде гласит: "Велик Барков!" Попа сам Феб венчает. Пером владеет, как елдой, Певцов он всех славнее, В трактирах, в кабаках герой, На бирже всех сильнее! И стал ходить из края в край С гудком, с смычком, с мудами, И на Руси воззвал он рай Бумагой и пиздами.
XII
И там, где вывесной елдак На низкой, ветхой кровле И там, где только спит монах, И в капищах торговли, — Везде затейливый пиит Поет свои куплеты И всякий божий день твердит Баркова все советы. И бабы, и хуистый пол Дрожа ему внимали, И только перед ним подол Девчонки задирали.
XIII
И стал расстрига-богатырь Как в масле сыр кататься, Однажды в женский монастырь, Как начало смеркаться, Приходит тайно Ебаков И звонкими струнами Воспел победу елдаков Над юными пиздами. И стариц нежный секелек Заныл и зашатался... Как вдруг — ворота на замок, И пленным поп остался.
XIV
И в келью девы повели Поэта Ебакова; Постель там шаткая, в пыли, Является дубова. И поп в постелю нагишом Ложится поневоле. И вот игуменья с попом В обширном ебли поле. Отвисли титьки до пупа, И щель идет вдоль брюха; Тиран для бедного попа Проклятая старуха!
XV
Честную матерь откачал Пришлец благочестивый И ведьме страждущей вещал Он с робостью стыдливой: "Какую плату восприму?" — "А-а, мой свет, какую?" Послушай: скоро твоему Не будет силы хую; Тогда ты будешь каплуном, И мы прелюбодея Закинем в нужник вечерком Как жертву Асмодея!"
XVI
О ужас! Бедный мой певец! Что станется с тобою? Уж близок дней твоих конец, Уж ножик над елдою!.. Напрасно еть усердно мнишь Девицу престарелу, — Ты блядь усердьем не смягчишь, Над хуем поседелу. Кляни заебины отца И матерну прореху! Восплачьте, нежные сердца, Тут дело не до смеху!
XVII
Проходит день, за ним другой, Неделя протекает, А поп в обители святой Под стражей обитает. О вид, угодный небесам! Игуменью седую Ебет по целым он часам В пизду ее кривую! Ебет: но пламенный елдак Слабеет боле, боле... Он вянет, как весенний злак, Скошенный в чистом поле.
XVIII
Увы! Настал ужасный день! Уж утро пробудилось, И солнце в сумрачную тень Лучами водрузилось, — Но хуй детины не встает, Несчастный устрашился, Вотще муде себе трясет, — Напрасно лишь трудился! Надулся хуй, растет, растет, Подъемлется ленивый — И снова пал, и не встает... Смирился, горделивый!
XIX
Со скрипом вдруг шатнулась дверь, Игуменья подходит, Гласит: "Еще пизду измерь!" — И взорами поводит; И — в руку хуй. Но он лежит. Трясет — он не ярится. Щекочет, нежит... тщетно! — спит, Дыбом не становится. "Добро", — игуменья рекла — И вмиг из глаз сокрылась... Душа в детине замерла, И кровь остановилась.
XX
Расстригу мучает печаль И сердце, томно билось... Но время быстро мчалось вдаль, Темно уж становилось, Уж ночь с ебливою луной На небо наступала; Уж блядь в постели пуховой С монахом засыпала. Купец уж лавку запирал; Поэты лишь не спали И, водкою налив бокал, Баллады сочиняли.
XXI
И в келье тишина была... Вдруг стены пошатнулись, Упали святцы со стола, Листы перевернулись, И ветер хладный пробежалВ тени угрюмой ночи... Баркова призрак вдруг предстал Священника пред очи: В зеленом ветхом сертуке, С спущепными штанами, С хуиной длинною в руке, С отвисшими мудами! "Скажи, что дьявол повелел?" — "Надейся и страшися!" "Увы! Что мне дано в удел? Что жребий мой?" — "Дрочися!" И грешный стал муде трясти, Тряс, тряс, и вдруг проворно Стал хуй все вверх и вверх расти, Торчит елдак задорно. Багрова плешь огнем горит, Муде клубятся сжаты: В могущих жилах кровь кипит, И пышет хуй мохнатый.
XXIII
Вдруг начал щелкать ключ в замке, Дверь с громом отворилась... И с острым ножиком в руке Игуменья явилась. Являет гнев черты лица, Пылает взор собачий; Но ебли грозного певца И хуй попа стоячий Она узрела... пала в прах... Со страху обосралась, Трепещет бедная к слезах... И с духом тут рассталась!
XXIV
"Ты днесь свободен, Ебаков!" — Вещала тень расстриге, —. Мой друг! Успел найти Барков Развязку сей интриге. "Поди! (отверзта дверь была) Тебе не помешают; Но знай, что добрые дела По-царски награждают: Усердно ты воспел меня, И вот за то награда!" Сказал, исчез. И здесь, друзья, Кончается баллада.
Залетела муха в ухо, Что мне делать, как мне быть? Я боюсь потери слуха, Как же жизнь ее сгубить? Бьюсь об стену головою, И, гвоздем залезши в ухо, Издевался над собою Будь же проклята ты, муха! Может брызнуть дихлофосом И, пинцетиком поддевши, покрутивши перед носом, Изнасиловать, вспотевши. Но размер не позволяет Было б это очень странно. Тут меня вдруг осеняет: Натравлю-ка таракана. Таракан - рубаха-парень, Стасиком не зря зовется. Знаю он ей так заправит, Что она не отобьется. Как задумал, так и сделал - Запустил его туда, Слышал как он ей заделал, Сам аж кончил раза два. (c) Гунич
Хуй скакал на задних ножках Пред красавицей пиздой, А она глядит в окошко: То такой, то не такой… Плюнул хуй. Ну что за бляди, Проституткой обозвал, И, зайдя спокойно сзади, Честно жопу отъебал.
Только в русских семьях родители, играя со своими детьми, сажают их на колени и приговаривают: “По кочкам! По кочкам! В ямку бух!“. Спустя много лет я сел за руль и понял, что это вовсе не игра, а подготовка к реалиям российских дорог!