Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Ehrekrieger
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Рассказ от непосредственного участника событий, достоверность – абсолютная.
Во времена, когда красная икра не шла ещё за деликатес и свободно продавалась на вес, поехали молодые офицеры на Ладогу, на рыбалку, с ночёвкой. Разумеется, взяли с собой водки да вин, закусок разных, в их числе – и красной икорки, завернутой в бумагу. Пока приехали, пока лагерем стали, основательно стемнело. Сели ужинать у костра. Выпивали всласть, закусывали. Дошло дело и до свертка с икрой. Нашли её уже почти на ощупь, открыли, да всю под водку и приговорили. И довольные спать легли.
А на рассвете из палаток выбрались, снасти приготовили, наживку, достали и пакет с мотылём. Развернули – а там вместо мотыля-то икра красная, целёхонькая. А от мотыля – одна бумажка с вечера осталась…
Запомнилась одна забавная сценка у книжной полки. Гость видит на ней несколько толстых томов дореволюционного издания с золочёными обрезами, спрашивает хозяина: - Даль? Ответ: - Брэм. Второй гость: - Мужики, вы чего это ваще такое щас сказали?
В преподской флудилке в "Контакте" рассказывает коллега, Виктор Горбатов:
Сегодня на кандидатском (!) экзамене по истории и философии науки. Разговор идет об абстракциях и идеализациях в научном познании. Аспирант упрямо трактует "идеальное" как "очень хорошее". - Приведите пример научной идеализации. - Не могу... - Ну вспомните, например, что такое "идеальный газ". - Это, наверное, очень хороший газ. Его можно задорого продать.
Доверчивый человек в компании – это большой для неё соблазн. А для молодёжной компании – и вовсе непреодолимый. В детстве и юности моей был у нас в компании такой парень, Андрюхой звали. Верил он абсолютно всему, если говорилось это с серьёзными рожами. И никакой предыдущий опыт его от этого отвратить не мог. Соответственно, изощрялись мы, как могли.
_____
Будучи школьниками, занимались мы во Дворце пионеров в клубе биологов. Хорошо там было дело поставлено. Например, летом ездили мы в экспедиции в разные заповедники. Однажды оказались в Черноморском, в степях Херсонской губернии. И вот идём как-то по выжженной солнцем степи, растянулись колонной. Жарко, устали все, плетёмся медленно, вяло беседуем. Андрюха, как самый хилый, последним плетётся. А мы треплемся с начальником партии (я у него заместителем по научной работе числился – всё было по-взрослому). Командир, косясь на Андрюху, затевает стёб, обращается ко мне:
– Слышь, а тут Степные Медведи есть?
Отвечаю: конечно, мол, тут они и должны как раз быть, заповедник же.
Андрюха вяло сопротивляется троллингу:
– Да ладно вам гнать-то... Нет таких медведей вовсе.
Вся группа довольно правдоподобно удивляется наперебой. – Да ты что, совсем за литературой не следишь? – Эх, ты... а ещё на биофак собираешься. – Не так давно это вид описан, эндемики этого заповедника. – Встречаются редко. – Прячутcя ловко. – А кровожаааадныыыееее... А свиреееепыеееее... Это что-то.
Под таким напором Андрюха постепенно ведётся. Пугается. Но вида старается не показать. А мы продолжаем своё: – На людей нападает, гад. Человечинку сильно любит. – Ага! Вот если, к примеру, колонна какая идёт, так он непременно – следом, а потом подкрадывается сзади, бац! - глушит последнего лапой и утаскивает.
Несмотря на жару и усталость, Андрюха вдруг активизируется. Обливаясь потом, перебегает в начало колонны, обгоняет начальника, угрюмо становится первым. А мы продолжаем травить. – Ну да. Или же на первого в колонне. Ему ж пофиг, с какой стороны, лишь бы крайнего ухватить.
Андрюха кидается назад, распихивает всех плечами, забивается в середину, затравленно озирается. Кто-то не выдерживает, давится и хрюкает первым. Всеобщий ржач...
______
Собрались как-то поехать компанией в Сосново. Встреча назначена на Финляндском вокзале, в здании. Мы с двумя корешами появляемся первыми, коротаем время, проходим к перронам. Смотрим – на Сосновское направление ждёт посадки на электричку морская пехота. Много, около роты. С оружием, с выкладкой. Покрутились мы, поглазели, пошли обратно. Очередная гнусная идея созрела мгновенно, деталями обросла минуты за две. Ждём. Подтягиваются остальные. А вот и Андрюха. Все в сборе. Начинаем травить.
– Даже не знаем, ехать ли туда. Дед Игнат-то ещё бушует. Не замочил бы нас.
Народу такое не впервой. Кто позже подошёл и не в теме, те сперва удивлённо смотрят, но затем живо соображают, что к чему, на ходу cхватывают. Сперва молчат и слушают, а потом и подыгрывают. А пока тему развиваем мы, зачинщики.
– Да, кучу народа уже завалил, передавали сегодня, так и нет на него управы никакой.
Андрюха настороженно интересуется – что за дед-Игнат-то такой?
Возмущению нашему нет предела. Кто не в теме, помогают эмоционально – матерятся, издают изумлённые возгласы, переглядываются – как же так, мол, можно, про деда Игната – и не знать?
Объясняем, что дед Игнат, живущий в Сосново – феномен, невероятный долгожитель, последний живой участник Куликовской битвы и всех последующих знаменательных событий отечественной истории. Отличается редкостной физической силой, исключительным здоровьем и, вероятно, вообще бессмертен. Но о нём только в специальной литературе пишут, стараются зря не афишировать, чтобы зазря общественность не будоражить. Так-то он ничего, миролюбивый. Считался безопасным.
Но вот, говорят, на днях вдруг взбесился – осерчал, завёлся с чего-то. Да так, что всем соседям навалял. Но не угомонился на этом, а только распалился ещё пуще, частично перебил, а частично просто сильно отметелил почти всех жителей не только Сосново, но и окрестных посёлков. И никакого сладу с ним нет – ментов всех разметал, воинские части окрестные на него бросили – так они их все одной левой уконтрапупил. В Сосново – чрезвычайное положение, туда со всего гарнизона войска перебрасывают, десант – с воздуха, а морпехов пока электричками возят. Вот-вот всеобщую мобилизацию объявят.
Андрюха отсмеялся, говорит – дааа, ну и мастера вы баланду травить, опять же всё вы мне врёте, гады.
А мы и не возражаем – брехня, конечно, быть такого не может! Да только мы-то что, мы ж только слухи повторяем – кто-то их понапрасну распускает, зря только весь Ленинград взбудоражил.
С этим словами мы, значится, выходим из вокзала. И видим на перроне с табличкой "Сосново" всю эту морпеховскую роту. Немая сцена. Наши, до кого дошло наконец, в чём прикол, стоят, губы кусают, чтобы не заржать. А Андрюха серьёзно так осмотрел всё это, нахмурился и говорит:
– О, мужики, я же и забыл совсем. Я с вами поехать не могу. У меня ж дело срочное!
Были мы в студенчестве моём на Белом море, на летней практике. Жили на острове, в бараке. Преподы на втором этаже, мы – на первом. И каждый вечер шла у нас пьянка. А потом припасы наши кончились. Ближайший магазин – на Большой земле, туда судёнышко изредка ходит. Вот и отправили мы на нём делегата с деньгами и авоськами – закупить чегонить пожевать, а главное – чтобы горючего, горючего-то взял побольше. И преподы тоже за харчами собрались. Но им наши буйные пьянки-гулянки к тому времени уже здорово надоели. Оно и понятно – им же хотелось не за нами следить, а самим спокойно бухнуть. Поэтому они в магазине глаз с нашего засланца не спускали, так и ходили за ним следом, караулили, чтобы он чего спиртного не купил. Так и не удалось ему отовариться. Хорошо, улучил он момент и мужику знакомому с нашего острова деньги сунул – тот нам водки потихоньку и взял. И тоже на остров обратным рейсом вернулся, вместе с нашим фуражиром и преподами. А эмиссар наш гордо продемонстрировал преподам купленные пряники да конфеты.
Теперь, значит, задача – как горючку у мужика из деревни забрать и незаметно в барак доставить. Преподы-то нас ой как хорошо знали, чуяли подвох, на стрёме были. Всех, кто с сумками в барак заходил, останавливали и шмонали. А дело уж к вечеру идёт... Пригорюнились мы. Как же так, и водочка есть, и близко, и наша – а никак её не взять. Опять же, надолго ли у мужика того терпения хватит, на такое наше богатство-то любоваться? Ведь позарится он, рано или поздно...
И тут меня осенило. Взял я здоровенный бидон сорокалитровый, с которым мы за водой ходили, да и пошёл, будто к роднику. А сам – боком, боком – и в деревню. Забрал у мужика бутылки, каждую обмотал полиэтиленом, в бидон их засунул. Дошёл до родника. Бидон водой залил, на горб взвалил и, пошатываясь от такой тяжести, в барак поплёлся. А в окне второго этажа, уж вижу, начальник практики торчит, как кукушка из часов – окрестности озирает, меня поджидает. Увидел – и бегом вниз. Встречает в дверях, ехидно улыбается. Ну – говорит – колись, куда ходил? Я – дык вот, вот она, водичка-то родниковая, полный бидон. Хмыкнул он недоверчиво, приподнял бидон, покачал – да, тяжёлый, и стекло не звякает, бутылки друг о друга не стучат. Застёжки с крышки снимать не стал, так пропустил.
Через час спустился он к нам на этаж, хотел что-то про планы на завтра сообщить – и глазам не верит: все уже в зюзю бухие, за столом сидят с красными рожами, весёлые, матерную песню горланят. Он прямо опешил, только и спросил: - КАК...? И обратно ушёл.
А у нас уж дым коромыслом, и всё нам пофиг. Долго ли, коротко, но коснулся разговор одной студентки нашей – девчонки вроде бы и неплохой, но уж оооучень страхолюдной. (Забегу вперёд: она потом специально на дальнюю северную метеостанцию распределилась, где уж наверняка одни мужики - и попала, бедняга, в маленький, сугубо женский коллектив, сформировавшийся по этому же самому принципу сплошь из её таких же товарок по несчастью). И вдруг говорит один из наших, размякший и подобревший: а вот жалко мне её, мужики, ей-ей, жалко. Она ведь никогда не то что... это самое... она ведь даже "его" живьём не увидит. Это ж разве жизнь? Так давайте мы её пожалеем, штоле?
Тут и самые пьяные встрепенулись, согдрогнулись – ибо уж очень страшна была эта особа, и нет в природе такой дозы, после которой на этакий подвиг сподобишься. Ты чего же это – говорим – совсем уж допился, брат? Офигел? Что предлагаешь-то, сам подумай! Вот сам и "жалей"! А парень этот только усмехается – да нет, нет, мол, мужики... не так вы меня поняли, на такое-то и впрямь никто не решится, сколько водки ни стрескай. А давайте мы того... ну, пока в кураже... просто покажем ей! Все вместе, во! Это ж будет ей на всю жизнь воспоминание. Да вон она, гляньте в окно – как раз в туалет пошла.
И до того был народ наш уже хорош, что предложение это показалось нам очень даже дельным, вполне себе гуманным и альтруистичным, и в чём-то даже жертвенным и благородным. Сказано – сделано. Накатили мы ещё, высыпали наружу гурьбой, подошли к покосившемуся туалету "типа сортир", встали в шеренгу – и все пятеро разом вытащили. Стоим, значит, как перед психической штыковой атакой, строем, с оружием наперевес. Ждём.
И вот медленно открывается дверь туалета – и выходит оттуда... начальник практики.
Стал он как вкопанный. Медленно нас оглядел. Выматерился. Головой покачал. Рукой махнул. И пошёл восвояси.
Меня что искренне поражает, это вот такое новшество последних лет: если уж студент соизволяет милостиво заявицца на экзамен, то уж он уверен, что потрясенный такой милостью препод должен устлать путь его цветами, самого триумфатора осыпать розовыми лепестками, да и вообще проникнуцца оказанной ему, преподу, милостью. И не задавать дурацких бестактных вопросов, а сразу же преподносить законно причитающуюся пятерку.
Мне так один мальчег и сказал довольно вызывающим тоном, развалясь на стуле и шариковски ухмыляясь: а чойта Вы, мол, типа тут меня прям как бы допрашиваете? ("Уж больно вы меня ущемляете, папаша").
Завидев обыденную процедуру мирного экзаменационного собеседования, полгруппы разом устремляется к выходу: ужос, халява не катит, издевательство какое!
Ещё из нашей постоянно обновляемой коллекции студенческих высказываний (группа "Преподы России" в "контакте")
Наталия Руденко
"экзамен по безопасности жизнедеятельности вопрос: классификация средств индивидуальной защиты ответ: противогазы, руспиратуры и ватно-марлевые прокладки " ___ Марьяна Деканова
"среди славянских союзов племем чудесным образом появились "кривляне"
"название государства "Киевская Русь" происходит от имени корабля викингов" ___ Ксения Токтонова
"На последнем семинарском рассматривали тему "Революция1905-1907 гг. в России". Зачетная неделя, поэтому появляются на занятиях и вызываются отвечать самые одаренные. Отвечает молодой человек. Прошу его уточнить события по датам. Он: "Кровавое воскресенье было 9 числа, в честь годовщины победы в ВОВ". ___ Екатерина Романова
"... сочинение писалось по произведению "Война и мир", мелких перлов там было много, но один запомнился на всю жизнь: "... Самым отрицательным персонажем был главнокоммандующий немецко-фашистких войск Наполеон..." ___ Сайяр Утяганов:
Вопрос: "Что колеблется в колебательном контуре?" Ответ (после заминки): "Ну... сам контур и колеблется" Уже на засыпку: "И как колеблется слева направо или сверху вниз?" Ответ (заминка подлиннее) "Ну... смотря как поставить". ___ Игорь Смольянинов:
Спрашиваю у студента, который заваливает экзамен по электричеству. Я: Какой ток течет у тебя дома в розетке ПОСТОЯННЫЙ или ПЕРЕМЕННЫЙ? :) Студент уверенно: Конечно ПОСТОЯННЫЙ!!! Я :(: Почему? Студент: Так он же там ПОСТОЯННО есть!!! ___ Я:" В чем измеряется СИЛА ТОКА?" Студент довольный, уверенно отвечает: "Ну конечно в НЬЮТОНАХ, это же СИЛА!"
Коллега-проектировщица решила у меня проконсультироваться, как правильно рассчитывается ущерб животному миру при строительстве. А у нас вечный аврал и запарка, народ передвигается быстро, изъясняется кратко, в голове держит сразу по несколько "горящих" проектов одновременно. Завидев меня в коридоре и тут же вспомнив, зачем я ей срочно нужен, коллега выразилась предельно ёмко - громко закричала мне:
И ещё одно больничное воспоминание. Немногословный сантехник, уже известный нам укротитель коварного доктора-пункционера, получил в нашей палате прозвище "Матрос". Дело в том, что он выпросил у медсестёр старую грелку, вечерами наполнял её горячей водой и подкладывал на ночь под свой исколотый зад. И вот как-то за полночь проснулись мы от его истошных криков. Совершенно неизбежный мат на этот раз перемежался криками "Тону!" и призывами о помощи. Проснувшись наконец и сам, водопроводчик показал нам лопнувшую грелку, мокрую простыню и рассказал о своём страшном сне. Привиделось ему, что в бурном море погружается он в пучину вод вместе со своей дырявой лодкой. С тех пор иначе, как "Матрос", к нему и не обращались.
Со временем, пообвыкнув в обществе, Матрос потихонечку начал принимать посильное участие в наших беседах. Более того, даже и сам рассказал несколько историй. Одна из них произвела на нас яркое впечатление. Пытаться воспроизвести её от первого лица – немыслимо. Густо замешанная на матерщине, междометиях, мимике и жестикуляции, в письменном изложении она выглядела бы совершенно дикой и бессвязной. Придётся ограничиться сухой фабулой, которую мы в своё время с трудом извлекли из густых непристойных напластований.
Итак, однажды Матрос явился домой, получив за свою работу довольно непривычное, по советским временам, вознаграждение. Благодарный клиент почему-то оделил его литровой бутылкой замечательной Посольской водки, недоступной простым смертным. Предвкушая наслаждение и глотая слюну, Матрос свинтил пробку и взялся наспех сооружать закуску. И тут раздался телефонный звонок. Другой клиент, постоянный и щедрый, да ещё и живущий неподалёку, попросил его срочно зайти к нему по какой-то сантехнической надобности. Посулил хорошее вознаграждение. Тихонько матерясь, Матрос с сожалением отставил вожделенную бутылку и побежал на халтурку. Быстренько отделался, получил мзду и поспешил назад домой. Снова добрался до заветной бутылки Посольской. Приготовил закусь. Налил стакан. С чувством, со смаком, с расстановкой принял его, приготовился привычно морщиться от злобного сивушного запаха – и замер в недоумении. Сивухой-то – не воняет! Да и вкуса мерзкого нет! Прошёл стакан-то так легко, как будто в нём была… ВОДА!!! Ааа!! Да это же и была она – вода!!! Какой облом!
Матрос стал яростно соображать, кто же мог устроить ему такую подлянку. Клиент? Да нет, не похоже, он проверенный, да и живёт по соседству, и ещё не раз обратится… Тогда – кто? И тут его осенило! Жена, падла! Больше некому! Пьянку мужнину она, мягко говоря, не одобряет. Значит, он –за дверь, а жена водку– в раковину, а взамен в бутылку – воды! А теперь, гнида, притворяется спящей, ишь, завалилась на кровать в соседней комнате! Ну, всё! Щас будем карать!
Ураганом ворвавшись в спальню, Матрос яростно стащил жену с кровати на пол и начал избивать ногами, вымещая всё своё горестное разочарование. Для отвода глаз хитрая жена изображала полное непонимание, спросонья верещала, взывала к милиции. Но преступление её было слишком свежим и страшным, никакой пощады ей не полагалось.
И вдруг на очередной минуте экзекуции Матрос почувствовал, что его… хмель забирает! Приостановив воспитательный процесс, он прислушался к своим ощущениям. Никаких сомнений, пьянеет Матрос! И понял он, что не вода была в бутылке, ох, не вода. Ну не знал человек, какая она бывает и как пьётся, водка-то хорошая…
Под конец я всё-таки процитирую Матроса. Ибо этой фразой он добил нас напрочь и, удивлённо озираясь, силился понять, почему это, собственно, все так бурно ржут. Вот что сказал Матрос своей невинно пострадавшей, кряхтящей от побоев супруге, помогая ей подняться с пола и бережно отряхивая:
Навсегда запомнил аспиранта, который вместе со мной сдавал когда-то кандидатский минимум. Тоже по немецкому языку. Один из компонентов экзамена - перевод со словарем. Нужно было за ограниченное время качественно перевести достаточно большой кусок научного текста. Аспирант этот был гидрологом, и дали ему переводить текст на "родную" для него тему - про приливы и отливы. Парень действовал методично. Уселся, надел очки. Не торопясь, раскрыл толстенный словарь. И начал медлительно переписывать через запятую многочисленные синонимы каждого слова. К концу отпущенного срока он управился только с одним предложением, да и то не полностью. Когда его попросили огласить результат, аспирант так же спокойно начал зачитывать: "Чарующая, обаятельная, привлекательная, женственная сила луны..." Чтение прервал дружный гогот членов экзаменационной комиссии. Отсмеявшись, спросили, хватит ли ему тройки, и отпустили с миром.
Зашёл я по пути на работу в мелкий магазинишко за шоколадкой для наших девчонок. Обычно там торгует занятная такая пожилая казашка, любительница пошутить над покупателями, постебаться и побалагурить. Но на сей раз за прилавком оказался, видимо, её внук - пройдошистого вида шустрый пацан лет десяти. Представился продавцом, выразил готовность обслужить. Ну, спросил я его о цене шоколадки, взглянув предварительно на ценник. Обе версии совпали, причем паренёк ещё и сам предложил мне посмотреть на витрину, проверить. А я - слукавил и ему важно так, с интонацией доброго дедушки Мороза отвечаю: не надо, мальчик, я и так вижу, что ты хороший, и тебе верю, проверять не буду.
И тут плутовская широкая физиономия парня расплывается в улыбке, узкие глазки становятся масляными, и он ехидно переспрашивает: - Ах, вееерите? И проверять, стало быть, не будете? Хм... Хе-хе... Это хорошооо... Будем знать... Ну, заходите почаще, дяденька!
В день ВДВ вспоминается такой эпизод. В начале сентября 1991 года в Москве собрался пятый и последний съезд народных депутатов СССР. Я в это время был в Москве проездом, возвращался с коллегами из экспедиции с Рязанского водохранилища. До отхода нашего поезда на Ленинград (последние дни он это имя донашивал) оставалось часа два. И я изъявил желание побывать на Красной площади.
Припёрся, а там народа - немерено. Покрутился я, поглазел, а потом от скуки прибился к группе поддатых бывших десантников, афганских ветеранов, моих сверстников. Стоим себе, мирно беседуем. Никого не трогаем. Ну, матерок слышится. Ну, попиваем себе водку из горлышка, по кругу передавая – так жарко же, пить-то хочется.
И тут подходит к нам дебелый депутат с широкой красной рожей, в костюме, при значке. И давай нам нотации читать – какие мы сякие да какой мы тут пример подаём, на самой-то на Красной площади. Грузил, грузил, да и оказался одним из десантников заслуженно послан на три буквы. Запыхтел, убежал куда-то. Вернулся с двумя ментами. Ткнул пальцем в обидчика. Они и разговаривать не стали – давай его винтить. А его развезло, он и обороняться не может. Ну, я и вмешался благодушно так: да ладно вам, говорю, ребята, оставьте вы его в покое. Ну, подумаешь, депутата послал. Тот ведь сам напросился...
Тут один из ментов мне сапогом кээээк по корпусу врежет! Не ждал я такого, рукой едва прикрылся, каблук в локоть влетел. (Рука потом аж посинела и неделю не разгибалась). А он меня за ворот - хвать! Как рванёт! Ну, я вывернулся, рубаху только порвал.
Ну, тут десантура очухалась и сильно наказала дяденек милиционеров. Когда те шевелиться перестали, один из десантников и говорит: а что, мол, братцы, не пора ли нам пробежаться немного? Ну, вот хотя бы до ГУМа? Так-то мы и сделали. Потом повеселились, из-за угла наблюдая, как ментовское подкрепление по площади бегает, – видать, ищет кого-то. Расстались в хорошем настроении, удачи друг другу пожелали.
А вот коллеги меня приняли прохладно. Ты же, говорят, гад, час назад пошёл на Красную площадь погулять. А вернулся – навеселе, рваный и рука вон разбита.
В нашем районе ходить по улице довольно противно и небезопасно. Он и раньше-то никогда не отличался фешенебельностью, но уж после криминальной революции, очередного отъезда лучших и инспирированного всеобщего обыдления оставшихся - достиг просто какого-то апогея. Преобладают (и выраженно задают тон) маргиналы и дорогие гости города. Когда идёшь - если не каждый второй, то уж каждый третий встречный кроит злобную харю, скалится, харкает, а то и примеривается, нельзя ли задеть или толкнуть.
И вот недавно провёл я небольшой эксперимент. Порепетировав предварительно дома перед зеркалом, старательно состроил на улице как можно более мерзкую, хамскую, наглую и тупую рожу. И, с трудом её удерживая, двинул по тротуару, незаметно наблюдая за встречными прохожими и отгоняя мысль о возможной принудительной госпитализации в психиатрическую клинику. И вдруг оказалось, что наблюдать-то не за чем! На меня впервые никто не обращал внимания. Не злобился, не плевался, не гримасничал, не испепелял агрессивным взглядом. Хотя, казалось бы, на сей-то раз я сам дал яркий повод для неприязни. Однако, нет. Я слился с толпой и впервые стал для неё "своим".
Хватило меня метров на сто, потом мышцы лица устали, неандертальская челюсть втянулась обратно, гримаса разгладилась. Идущий навстречу мужичок презрительно, с ненавистью оглядел меня, харкнул себе под ноги и что-то прошипел. И жизнь пошла своим чередом.
"Вот нафига тебе нетбук? Они давно уже только у лохов. У всех нормальных люлдей – айпады. Один ты – до сих пор с нетбуком. Тебе нужен айпад. Купи себе айпад, не позорься. А нетбук твой я, так уж и быть, забрала бы себе. Хотя нет. Нафига он мне-то? Нет, надо купить мне айпад. Да. Мне купи айпад, а у тебя же есть нетбук. Вот и нормально. Нетбук – тебе нормально. Ты же к нему привык."
Приболел я недавно. И обратился, значит, к врачу. Доктор – здоровый такой бородатый мужик, добродушного вида. Спрашивает меня: – Ну что, плохо вам, значит? Подумав, признаю, что да, пожалуй, плохо, раз уж я к врачу пришёл... Он неожиданно расплывается в широкой улыбке и говорит: – Так это же хорошо! Я удивляюсь, что же тут, собственно, хорошего. А он мне отвечает наставительно, подняв палец, с пафосной интонацией известного персонажа из фильма "Офицеры": – Есть такие профессии… Врач… Юрист… Могильщик… Ну, в общем, когда вам плохо, нам от этого – хорошо!
Здесь, на славном сайте "анекдот.ру", явно считаются дурным тоном пошлые баечные штампы. Например, "занавес!", "тут все полегли", "маршрутка ржала ещё час" и т. п. Что, на мой взгляд, справедливо. Однако в этой истории без занавеса и всеобщего ржания ну никак не обойтись. Как говорится, из песни слова не выкинешь...
Есть на одном крупном водохранилище замечательный гидробиологический институт, основанный ещё легендарным полярником И. Д. Папаниным. Сотрудники института живут тут же, в небольшом посёлке. Их любимым детищем и местной достопримечательностью является самодеятельный театр. Так или иначе, к театру имеют отношение все. Научные сотрудники там – и режиссеры, и актеры, и рабочие сцены, и, конечно, зрители.
Однажды, теперь уж немало лет тому назад, ставили в этом театре какое-то попурри по А. Грину. Кажется, в основе сюжета была "Золотая цепь", ну и ещё отовсюду понемногу. По сценарию, главный герой в конце должен прочитать свой основной монолог, и сразу после этого какие-то плохиши сталкивают его в пропасть. В качестве последней использовался "колодец" в центре сцены. В "колодце" в этот вечер по долгу службы сидел рабочий сцены - тоже, естественно, молодой ученый. Однако накануне он крепко погулял, и в душной яме ему к концу спектакля совсем поплохело... И вот сильный, трагический финальный монолог главного героя вдруг прервали характерные звуки из глубины "колодца" - крещендо и фортиссимо... Один за другим заржали все - зрители, актеры, наконец и сам режиссёр...
Все, кроме главного героя. Он-то знал, что последует дальше. И верно - прямо в колодец его, согласно сценарию, безжалостно и сбросили. Видимо, приземлился он куда надо - из колодца раздался глухой, злобный и тоскливый мат талантливого трагика. Это окончательно добило и размазало присутствующих. Кто-то ещё оказался в силах дать пресловутый занавес...
Составляли мы с моими аспирантами какую-то официальную бумажку. Закончили, стали распечатывать. Я запускаю документ печататься, а аспирантку прошу вставить в принтер лист бумаги. Она вставляет, но криво, текст выглядит неважно. Шлю повторно. Барышня опять заправляет лист не очень удачно, и текст снова кривится. Так повторяется несколько раз. После чего аспирантка срывается и кричит: "Ну, что вы смотрите? Вы же мужчина! Ну-ка, вставьте мне так, чтобы хорошо стало!".
Все так и легли. Фраза эта ещё долго потом гуляла по кафедре.
Скажите, как вы считаете, стоит ли верить приметам? Вот это да, – ответите вы. Фффуу.. Аяяяй! А ещё профессор. А ещё доктор. Стыд и позор мракобесу.
Что вам сказать... Как известно, у Резерфорда над входом в лабораторию была прибита подкова. Когда его спрашивали, неужто он в приметы верит – Резерфорд это решительно и категорически отрицал. А затем лукаво добавлял, что подкова-то, говорят, приносит счастье всем – и тем, кто в неё не верит, тоже. Так уж пусть лучше висит.
Когда я преподавал в Древнейше-Профессиональном Первейше-Техническом, были у меня ученики–студенты и аспиранты. Во-первых, так было положено: как выразился на одном собрании красноречивый ректор, "каждый профессор обязан поиметь двух аспирантов". Во-вторых, я действительно тогда так безо всякого пафоса или расчёта понимал профессорский долг.
Работа эколога – полевая. Без экспедиций – стать специалистом невозможно. А экспедиция – это деньги: гранты или договоры. А гранты у меня были небольшие. Потому, что большие давали тем, кто с вузовским руководством в родстве, да тем, у кого язык подлиннее да пошершавее. Потому взял я за правило – экономя на зарплате, откладывать на экспедицию, а летом обязательно вывозить своих подопечных в поле. При этом каждый год, в каждый полевой наш маленькая группа работала на одного из дипломников или аспирантов. Все мы разом собирали материалы только для него. А иначе, одному, в принятые сейчас сроки материал на хорошую дипломную работу и на диссертацию просто невозможно собрать.
И вот настал очередной полевой сезон. На сей раз пришла нам очередь поработать на одну из моих дипломниц, наметившую себе объектом исследований Бокситогорский алюминиевый комбинат и его влияние на окружающую среду. Для экономии средств и расширения возможностей скооперировались мы с моими бывшими коллегами из ГосНИОРХ, которые ехали в те края по своим делам. Решили, что мы им поможем, они – нам, и всем хорошо будет.
Забирать нас приехали они ко мне домой двумя машинами. Ребята мои уже наготове ждали. Быстренько загрузили крытый УАЗ, расселись. Я сижу в головной, в кабине УАЗа, рядом с водителем. Вроде всё готово, можно стартовать. И тут прямо на наших глазах, безо всяких видимых причин, зеркало заднего вида выпадает и звонко разбивается об асфальт. Переглядываемся. Путь всё-таки неблизкий, да и людей везём, молодёжь, я за них отвечаю, опять же... Устыдились, тронулись, поехали.
Вся эта экспедиция с первого же дня пошла как заколдованная, через пень-колоду, просто сплошные проблемы да неприятности... Но это бы ещё ладно. На обратном пути, уже в километре от города, у этого самого УАЗа на ровном, как говорится, месте вдруг на ходу слетает правое переднее колесо. В кабине на этот раз оказывается мой аспирант. УАЗ на скорости валится на правый бок, переворачивается. Аспирант вылетает из окна, бьётся оземь. Вопреки всем законам нашей земной физики, махина УАЗа не придавливает его, как должна была бы сделать, а перелетает через него, задевая по касательной и местами слегка обдирая кожу на голой спине. Приземляется рядом с ним и, кувыркаясь, катится дальше, в кювет.
Аспирант отделывается битой спиной и шоком. Водитель – цел. Пробы – в основном, вдребезги, да фиг-то с ними. Если бы УАЗ упал туда, куда ему положено по законам гравитации, аспиранта бы просто не было, а я бы вам не рассказывал сейчас эту историю. Так как пребывал бы в совсем другом месте.
Так закончилась наша экспедиция. Пользы она не принесла никому, хотя какая-то часть проб и уцелела. Вскоре меня начали выживать из института, поскольку я напрочь отказался шестерить на дочь одного из руководителей этого вуза.
И тут девочка-дипломница, для которой мы проводили эту экспедицию, оказалась, как говорится, не промах. Увидев, куда теперь задул ветер, в аспирантуру она пошла к этой самой дочке. Активно на меня стучала. А когда со студентов стали массово требовать на меня нелепые доносы, чтобы иметь хоть какой-то повод меня выставить за ворота, – приняла в этом благородном деле живейшее участие, помогала, агитировала, запугивала, угождала. Кончила же тем, что, отвечая специфике этой дочки, сменила ориентацию и стала её активным партнёром, на основании чего довольно далеко продвинулась сейчас по служебной лестнице.
Выпавший из машины аспирант также здравствует. Когда меня выперли, угрожая физической расправой, он уже защитил под моим руководством диссертацию – и с улыбкой сообщил мне, что будет теперь читать отнятые у меня лекционные курсы, благо такое предложение сделала ему всё та же дочка.
Когда я увольнялся из моего последнего вуза, меня не хотели отпускать. Из предпоследнего - как оказалось, просто криминального - выгнали, грозя физической расправой. А из последнего - наоборот: а вот не отпустим, и всё тут. Приятно, конечно, что тебя ценят. Но уволиться-то как-то надо было! Меня уж в другом месте ждали... А я, чтобы никого не обижать, причиной увольнения назвал состояние здоровья. Да и то сказать: почти не соврал, уже не выдерживало оно такого ритма деятельности - запарной, нелепой, суетной, по большей части лишённой какой-либо отдачи и практического смысла.
И вот вызывают нас к проректору - декана, заведующего кафедрой и меня. И начинает вдруг проректор прессовать моё начальство - как, мол, посмели допустить, что профессор уходит, вот я вас вздрючу-то, почему не создали условий и т.д.
Здрассьти. Хорошенькое дело! Да они-то тут причём? Оба, кстати, нормальные умные мужики, хорошо с ними работалось. Причём тут они, а? Не понимаю. Это они, что ли, зарплаты преподам грошовые установили, опустили нас в обществе ниже плинтуса, всё образование загнобили, любых дебилов в вузы принимать заставили? Не они! А вздрючить теперь, стало быть, надо их, раз препод увольняется. Логично.
Ну, я их защищать сунулся - но легенду свою притом держу, говорю, они же не виноваты, что у меня здоровьице попортилось. За что же их наказывать? А завкаф стоит с такой понурой, как бы виноватой физиономией и даже тихонько поддакивает - эх, да, мол, недоглядели мы, не уберегли человека, условий не создали... Пожилой он, опытный, знает, что спорить тут бесполезно. А я, значит, всё заступаюсь, на здоровье шаткое своё напираю... И вдруг тихонько шепчет мне завкаф хитрым озорным тоном, который с убитым видом его ну никак не сочетается:
- Слышь, а слабо тебе щас тэк ррраз - глазки закатить, на ковёр упасть и задёргаться? Сразу же поверят. А если ещё и пену пустишь - ну ваще отлично, нас тут же отсюда выставят, и делу конец.
Затеял как-то наш декан, горняк-теплофизик, лихо, одним ударом разобраться с физиологией труда, гериатрией, а главное – с прогнозированием и регулированием срока жизни человека.
Для начала он нарисовал на бумажке систему координат. По оси отложил время. По оси ординат – некую условную активность человека, степень его жизнеспособности, что ли, в долях от максимальной для него же величины этого же показателя. Странный показатель этот, ничтоже сумняшеся, назвал он «психофизиологическим потенциалом» (ну, кого волнует, что показатель с таким названием издавна существует в физиологии и медицине, имеет конкретный смысл и означает совсем другое?).
Получилась придуманная кривая: от нуля (момент зачатия, наверно) она взмывала вверх, выполаживалась этак лет с 20 лет до 35 (максимальные значения) и далее начинала постепенно сползать вниз. Утыкаясь в ось абсцисс (тут точное время не задавалось). Если не строить такого графика и не выдумывать таких странных показателей, можно сказать это же простыми словами: человек сперва крепнет, потом постепенно «хужает» и в итоге склеивает ласты. Но не тут-то было, мы мыслим крупными открытиями и банального, общеизвестного наблюдения сделать просто не можем по определению. Названа была эта загогулина Кривой Жизни.
Дальше – больше. Захотелось научиться управлять этой кривой. Идея была такой: если в данный момент времени вычислить соотношение реального и оптимального значения этого показателя, т. наз. «психофизиологического потенциала», то можно приподнять или опустить кривую и увидеть, когда она ткнется в ноль. То есть, предсказать срок оставшейся жизни и момент склеивания ласт. Как мера «психофизиологического потенциала» была предложена... скорость плавания в бассейне. Берёцца шахтёр (не конкретизировалось, добровольно или нет, в экипировке или нет, с буром или без оного) и кидается в бассейн. Засекается, с какой скоростью он поплывет. Эта скорость соотносится с олимпийским рекордом по плаванию для мужчин его возраста. Получается поправочный коэффициент, который задирает (что маловероятно, т. к. чемпиона не обогнать) или, наоборот, прижимает к оси абсцисс кривую «потенциала». И снимаецца с кривой, скока ему жить осталось.
Прошу учесть, что это не злой прикол, а тема защищенной кандидатской диссертации его аспиранта. Когда я оттуда уходил, из всего этого планировалось сделать докторскую для некоего братка и была опубликована серия каких-то статей…
P.S. Когда я спросил с серьёзным лицом, что делать, если шахтер не умеет плавать и сразу потонет, получил ответ типа «погрешности метода» или «не грузите меня тактикой, я стратегией занимаюсь».
P.P.S. Как-то начальник пришел просветленный и сказал мне: вот вы надо мной смеетесь, советуете заниматься лучше своей теплофизикой - а я побывал со своей идеей у врачей. Они все ведут себя как-то одинаково: сперва гогочут, потом, выслушав меня более внимательно, становятся очень серьезными, ласково улыбаются, со всем соглашаются и с почетом провожают до дверей, подтверждая, что ничего такого они никогда ранее не слышали и что это очень необычно. Я ему посоветовал тогда поосторожнее по врачам с такими идеями ходить, он обиделся…
Довелось мне поработать в одном довольно известном вузе. Когда устроился туда, состоялся со мной примерно такой интересный разговор. - Скажите, а что мы можем отжать? - Не понял? - Ну, какое научное направление Вы принесли сюда с собой, Вы же доктор? - Какое-такое направление... Я гидробиолог, вот и занимаюсь потихоньку прикладной гидробиологией. - И у кого это можно отжать? - Опять не понял. - Отнять это у кого-то можно? Чтобы делать это тут, самим. - Разве что у меня. Но я не уверен, что Вы сами справитесь. Тут нужны соответствующее образование, знания, опыт. - То есть отжать это никак нельзя? Жаль. Наш любит, когда что-нибудь можно отжать... Ну ладно. Действительно, научного направления у Вас нет. Придётся так и доложить.
"Тупой дебильности сестра, ЦЫвильность в мрачном подземелье" (горноинституццкий фольклор)
Когда я в 1997 г. пришёл работать в горный институт, это был вполне демократичный вуз с симпатичными университетскими традициями. Но потом руководство решило, что "всё должно быть цЫвильно" (с). И тут наш институт неожиданно провозгласил себя лучшим вузом планеты, вопреки нагло игнорирующим его мировым рейтингам.
Одно из разнообразнейших, удивительных проявлений ЦЫвильности и вселенской самолучшести заключалось в том, что через гостеприимно открытый ранее центральный вход запретили ходить простым смертным. Теперь это стало привилегией руководства и наиболее дорогих и многообещающих из гостей. Всех остальных направили через чёрный ход. Ко вратам приставили туповатых охранников, оплачиваемых куда лучше, чем "среднестатистический" препод.
И вот приехал как-то к нам в Петербург московский коллега, профессор, с которым мы были ранее знакомы только по публикациям и скудной переписке. И захотел он зайти ко мне и пообщаться воочию. И наивно сунулся в институт через главный вход, по старой-то памяти. А ехал он из экспедиции, одет был в полевое, с рюкзаком, небритый. Одним словом, являл собой живое воплощение НецЫвильности... В общем, перехватили и заломали его бдительные добры молодцы, чуть помяли и выкинули.
Он таки упёрто сунулся через чёрный ход "для негров", но и там его не впустили, лишь брезгливо дали позвонить мне. Я спустился, пытался уговорить напыщенных охранников, тщетно напирал на его мировое имя и неудобство перед гостем. Но мне популярно объяснили, что имя и известность здесь у всех примерно одинаковые, и нехрен тут, панимашь. В итоге так и пришлось нам беседовать и листать документы и статьи, сидя на ступеньках входа, подложив под зады какие-то папки, а проходящие студенты о нас спотыкались... После этой встречи наше перспективное сотрудничество почему-то и заглохло. Зато всё цЫвильно.
Запомнился один студент с трудом угадываемого пола, наглый, немытый, прыщавый, вонюченький. На экзамене мычит что-то дикое, но совершенно не стесняется своего невежества, наоборот, вовсю нахальничает. Я ему выношу вердикт: ничего, мол, не знаете, в следующий раз приходите. И только если сумеете подготовиться - иначе бессмысленно. И вдруг этот бандерлог мне внятно так заявляет: "я не знаю? Ну, эээ, Вы мне того, самооценку-то не занижайте!"
В 90-м Горбачёв стал президентом СССР. Тогда политика была в моде, а люди ещё не успели окончательно осатанеть. И охотно делились друг с другом новостями и впечатлениями о политических событиях. И вот как-то вёз меня таксист, по дороге разговорились, он и спрашивает: ну, а ты бы, мол, взялся президентом работать?
Я посмеялся и говорю: нет, нафиг мне нужна такая головная боль. Да мне бы и знаний для такой работы не хватило. Я же экономику очень плохо знаю, юриспруденцию, социологию, политологию, да ту же психологию, к примеру. И ещё много чего там знать и уметь нужно.
Таксист покривился и решительно отвечает: а я - смог бы! Взялся бы! Хули там. Подумал немного и добавил: расстрелял бы всех к ебене матери, и дело с концом.
Работал я когда-то в одном вузе, который теперь нередко подаётся как древнейший-первейший-крутейший в городе, стране и мире. И был у меня знакомый аспирант. Диссертацию он писал по теме, о которой там никто, в сущности, и понятия не имел: экологический риск, ГИС-технологии... В общем, руководитель у него был сторонний, из Университета.
Как-то раз, уж ближе к окончанию аспирантуры, вызывает этого знакомого зав. кафедрой и говорит: концепция поменялась! Низзя теперь, мол, чтобы руководитель сторонний был. Роняет это престиж нашего крутейшего супер-института. И ректорат рекомендует, чтобы руководителей у тебя было два. Вторым - наш. А именно - сам этот зав. кафедрой.
Парень посоветовался с научруком, почесали они в затылках, плюнули и согласились. Зав. каф. в этом деле не рубит, и на помощь его рассчитывать, конечно, не приходится. Но куда деваться-то... Работа уж почти готова.
А перед предзащитой опять этого аспиранта зав. каф. вызывает. И снова молвит ему человеческим голосом: концепция поменялась! Низзя теперь, мол, чтобы руководитель сторонний первым был. Роняет это престиж нашего крутейшего супер-института. И ректорат рекомендует, чтобы первым стоял руководитель наш, крутейше-вузовский. А именно - сам этот зав. кафедрой.
Парень опять посоветовался с научруком, сызнова почесали они в затылках, плюнули - и согласились. А куда деваться-то... Работа уж готова.
Надо ли говорить, что на защиту аспирант выходил уже только с одним руководителем. И был это отнюдь не университетский трудяга. Такая концепция, ничего не попишешь. Нехорошо, если два руководителя. Ректорат этого не рекомендует.
Однажды пожилому профессору с нашей кафедры подарили на день рождения большой газовый пистолет, искусно сделанный под кольт 45-го калибра. Все мы были после кафедрального застолья слегка навеселе, кафедра - преимущественно мужская, ну и пошёл этот кольт по рукам. Пришла и моя очередь с ним поиграть. Дали его мне на полчаса. Осмотрел я его, покрутил, пощелкал - ну и всё вроде, иссякла фантазия... не уборщиц же пугать им. А возвращать до срока - тоже как-то жалко. В общем, сунул я его за пояс, под пиджак - да и пошел по своим делам.
А в коридоре останавливает меня заведующий соседней кафедрой. Заводит к себе в кабинет. Уселись мы, обсудили что-то насущное. Затем разговор растёкся по более общим темам. И тут он меня спрашивает: а скажи, в чём секрет твоей популярности среди студентов, а? Ну скажи!
И вдруг я вижу, что лицо его несколько изменяет выражение, а глаза медленно круглеют и фокусируются где-то в районе моего пояса. Простодушно решив, что это у меня ширинка расстегнулась, я опустил глаза - и сразу понял причину его замешательства. Полы незастёгнутого форменного пиджака постепенно разошлись, и из-за брючного ремня, соответственно, высунулась здоровенная кольтовская рукоять. И тут завкаф хмуро сказал:
- Эээ... ну, ладно, можешь не отвечать. И так понятно.
Были когда-то мы с моим тогдашним соседом юными аспирантами-раздолбаями. Я – биолог, а он – программист. Решили было модель водной экосистемы соорудить, раз уж так совпало. Ну и ходили к нему в институт, где стояли (кто постарше, помнят) здоровенные советские ЭВМ. И вот идем мы по коридору его института, по какому-то чужому факультету. А выглядел сосед весьма солидно, одевался строго – костюм, галстук, рубашка накрахмаленная, даже если (особенно если) с тяжкого похмелья. Выглядеть всегда старался невозмутимо.
Так вот, вдруг подбегает к нему какая-то взволнованная студентка. Вцепляется в его рукав и начинает что-то лопотать. Я разбираю не всё, понимаю лишь, что речь идет о несданном зачете, какой-то связанной с этим катастрофе, необходимости ликвидировать задолженность вот прям здесь и сейчас, причем добиться этого она любой ценой готова... Сосед дает ей увлечь себя в аудиторию, подмигивает мне – подожди, мол. Через некоторое время та же невозмутимо, поправляя галстук, выходит. Следом появляется студентка с нарушенной прической, что-то на ходу застегивая, и срывающимся голосом спрашивает: а... а... ЗАЧЁТ???
Хладнокровно повернувшись к ней, сосед менторским тоном произносит: "Голубушка, помилуйте... Во-первых, так зарабатывать зачёты – глубоко аморально. Во-вторых, я всего лишь аспирант. В третьих – с другого факультета. Нельзя так поступать, милочка, идите учить!" Отворачивается и направляется дальше по коридору...
_____ P.S. История, конечно, некрасивая, но ведь это не развод наивной девочки, не принуждение, а столкновение двух аферистов ("вор у вора дубинку украл"). Барышня сама такую инициативу проявила. Что позволяет мне увидеть в произошедшем и некоторую чёрно-юмористическую сторону.
Впечатлила рекламная аннотация к фильму "Уланская баллада" на одном из торрент-трекеров. Писано явно для школоло и ЕГЭ-студентов. Да и аффтыр небось из них же. Весьма близко к тексту:
- Теперь уже никто и не знает, кто такие уланы. А это были такие гусары. Тоже пошлые, но в квадратных шапках.
Выступил я тут по телевидению. Коллега мне и говорит: - Естественно ты смотрелся, вполне так гармонично. Я самодовольно приосанился. - И выглядел - дурак-дураком, и нёс, соответственно, какую-то чепуху.
В школе я учился ещё в советские времена. И вот, помнится, как-то раз вызывает меня историчка к доске и говорит:
- А ну-ка, докажи-ка ты нам, что именно коммунистическая партия наилучшим образом отражает надежды и чаяния народные?
Я крепко задумался, да и отвечаю: эээ… что-то, мол, даже и теряюсь как-то… Нет, извините, ничего и в голову не приходит.
Тут учительница прямо-таки поразилась моей непроходимой тупости.
- Ну как же так? Это же очевидно. Эххх… Ну да ладно, вот я вам сейчас сама докажу. Вот смотрите. Знаете ли вы, сколько было в России перед революцией самых разных политических партий, а? Да уйма просто!
Выдерживает значительную паузу, эффектно разводит руками и ехидно спрашивает:
Расскажу пару своеобразных историй, связанных с дефицитом презервативов во времена перестройки.
Одна из них случилась, как сейчас помню, в 1986 году, когда всё то, что ранее было хоть и в скудном, но стабильном ассортименте, начало пропадать. Были мы на конференции в Подмосковье, в Звенигороде. И в нашей гостинице оказался исключительно богатый по тем временам аптечный ларёк. Накупили мы с товарищем по номеру, калининградским ихтиологом, громадный запас этих самых дефицитных изделий – чтобы и себе хватило на год вперёд, и всем друзьям в подарок. А также набрали и прочих редкостных тогда медикаментов. Например, вазелина. Закинули всё это, наряду с прочими покупками, в номер. И озадачились, как бы провести вечер. Сосед пробормотал нечто невразумительное и загадочное, вроде «Ща всё будет», и куда-то исчез. А я затеял поудобнее упаковать свою сумку. Вывалил всё из нее на кровать и начал, не торопясь, обратно закладывать, чтобы покомпактнее получилось.
Дело уже шло к завершению, и на кровати оставались разложенными только те самые резиновые изделия в невероятных количествах, да ещё вазелин. В этот момент дверь распахнулась, и мой сосед, сияя, как самовар, подтолкнул в номер двух девиц со словами: «а это мой питерский корефан, знакомьтесь!». Как потом оказалось, он встретил в гостинице двух своих землячек и тут же решил пригласить к нам в гости на этот вечер. Когда землячки оценили открывшуюся перед ними дислокацию, они с визгом выскочили в коридор и исчезли навсегда.
Вторая история произошла годами двумя позже, когда товарный дефицит достиг уже серьёзных высот. Приехал я как-то на конференцию в один славный посёлок, где расположен один известнейший биологический институт. Тогда жил у меня там друг, который и предупредил заранее, что в их аптеках столь дефицитные изделия каким-то образом сохранились, причем имеются обычно в практически неограниченном количестве. Когда об этом узнали мои друзья, приятели, знакомые и все их многочисленные знакомые, друзья и приятели, меня снабдили в итоге здоровущим «списком на 8 листов» и дали наказ без изделий не возвращаться. Приехав, я решил сразу отбыть номер, чтобы потом не держать это в памяти, и первым делом направился в аптеку. Где и скупил практически все местные запасы этих самых предметов. Забил ими чемодан и забыл было о них.
А посёлок этот – хоть и научный, но всё-таки посёлок. И все там всё друг про друга знают, слухи и сплетни разбегаются, как круги на воде, и со скоростью удивительной. Когда я вечером того же дня прибыл домой к своему другу с целью отужинать и традиционно накушаться водочки в компании с ним и его супругой – практически первым из того, что мне ребята рассказали, была следующая новость дня. Местный народ взбудоражен и даже испуган сегодняшним зловещим событием! В поселок прибыл некий таинственный незнакомец, который первым делом заявился в аптеку и скупил там все презервативы подчистую. Каковы его дальнейшие планы и цель приезда, остаётся только догадываться…
Дело было в далёкие годы моего студенчества. После второго курса вывезли нас на летнюю практику. Жили мы в общаге. В коридоре около входа висело довольно большое зеркало. Рядом с ним вывешивались разные полезные объявления, а также, по традициям того времени, шаржи и карикатуры на провинившихся накануне (в стиле "позор пьянице и дебоширу Горбункову").
Но однажды вечером наш студент это зеркало вдруг разбил. Очевидцы утверждали, что отнюдь не случайно уронил, а наоборот – совершенно злонамеренно сорвал со стены и с силой грохнул оземь. Дело было так. Студент этот, вырвавшись на свободу из-под родительской опеки, немедленно сорвался в сильнейший загул. К вечеру он частенько напивался до полного умопомрачения, всячески буянил и чудил. Соответственно, не раз становился героем обидных околозеркальных карикатур.
Той злополучной ночью он, по обыкновению раскачиваясь и горланя песни, возвращался домой в прескверном настроении. Спотыкаясь о ступени крыльца, заплетаясь ногами и кренясь, как подбитый самолёт, с грохотом ввалился в коридор. С трудом выровнялся, опершись о стену. И тут прямо перед своим носом увидел карикатуры. В том числе, разумеется, и в очередной раз уже посвящённые его персоне. Это зрелище его окончательно взбесило, и он стал перемещаться вдоль стены, опираясь на неё руками, поочередно срывая карикатуры и в ярости швыряя их на пол. Дойдя до зеркала и уставившись на него, взревел: "ну, это уж слишком, до чего гнусную рожу мне нарисовали!". Сорвал и этот нехороший шарж и бросил себе под ноги. Брызнули осколки…
Историю эту рассказала мне как-то жена моего покойного друга, д. б. н. , действительный и почетный член различных академий мира, очень талантливый паразитолог и энтомолог.
Сначала напомню, что некоторые оводы проходят одну из стадий развития в желудочно-кишечном тракте лошадей. Затем покидают его естественным путем…
Так вот, экспедиция на Украине, лето, жара, пыльная дорога. Моя знакомая со своим помощником, кандидатом наук, сидят на дороге и терпеливо расковыривают пинцетами конский помёт, ищут личинок оводов. Работа кропотливая и не очень-то приятная, но ничего не попишешь, стараются. Пот с них – градом…
А по дороге идут щирый дiд (всё как положено – висячие усы, соломенная шляпа и т. д.) та и малесенький хлопчик. Остановились. Долго смотрят на взрослых дядю и тетю, занятых таким странным делом. Потом дед неожиданно дает внуку затрещину, поднимает палец и говорит: "ось, бач, Мыкола, учись хорошеньку, а то будешь усю жизнь, як те москалики, в г… ковыряться!".
Ректор вуза, где я раньше работал, мягко говоря, несколько косноязычен, но притом весьма словоохотлив. Так что народ за ним просто записывать перлы не успевает. Недавно вот, выступая перед немецкой делегацией, заявил: "помню, помню, с удовольствием ходил я по стенам вашего замечательного города...".
Рассказавший мне эту историю добавляет: "с тех пор называем его "человек-паук".
Шёл я как-то на работу. Прохожу мимо подворотни, а оттуда голодная бездомная собака выходит. Пришлось отдать ей большую часть завтрака.
Вечером возвращаюсь тем же путём, уже в компании своего аспиранта. Вижу - опять собачка эта у той же подворотни стоит, прохожих заискивающе оглядывает. Говорю аспиранту: вот, мол, собаку эту утром я уже тут повстречал.
Между тем подходим всё ближе. И тут несчастная эта собака меня подслеповато оглядывает, с кем-то путает и, поджав хвост, с визгом бросается в подворотню. Аспирант мрачно отвечает:
Когда я учился в универе в стародавние советские времена, был у нас на курсе парень один, раздолбай редкостный. Однажды он особо злостно загулял и пропустил аж целый семестр. Не был ни к чему допущен, а к чему его всё-таки допускали, о том он не имел никакого понятия и сдать не смог бы ни при каких обстоятельствах. А тогда с этим было строго. Замаячило неизбежное отчисление.
И тогда в универ пришел его дедушка. Найдя одного из нужных преподов, он смиренно сказал ему, что Саша – хороший мальчик и ему надо поставить зачет. Препод вежливо объяснил, почему это невозможно, что Саше до зачёта – как до звёзд и т. д. Дед его вежливо же выслушал, ласково улыбнулся – и снова: да, да, да, всё так, но хорошему мальчику Саше нужен зачёт. Препод – повторно объясняет, что сие невоможно никак, дед выслушивает – и снова своё. И так – изо дня в день, часами, пока препод не сломался и не поставил этому Саше зачёт, просто оберегая свой рассудок. И тогда дед методично принялся за следующего… Послать подальше старика в те времена никому в голову не пришло бы, в общем, управы на него не было. Я видел, как на нашей кафедре один препод от него минут 40 прятался в туалете, а дедок, ласково улыбаясь, терпеливо ждал у выхода. И когда препод вышел, дед тут же снова взял его за пуговицу и принялся за старое… Так он изнасиловал всех, включая военную кафедру, и внук остался учиться.
В какой-то мере навеяло фразой "я бываю крайне агрессивным, когда задевают меня или мои интересы".
Сейчас, как говорится, только ленивый о Крыме не пишет. Я хоть и ленив, но тоже, пожалуй, пару строк напишу. Вот, правда, политики особой не обещаю, аполитичен я, что поделать.
Сначала – не о Крыме, а о Сухуми. Был я там в восьмидесятых, в сентябре, поехал отдохнуть после военных сборов. Зашёл в обезьяний питомник. Получил огромное удовольствие от наблюдений за обезьянами. В основном, были они гораздо приветливее, добрее и смышлёнее дорогих соотечественников, да и в общении приятнее. Но вот дошёл я до вольера с павианами, двинул вдоль него по песчаной дорожке. И чем-то не приглянулся краснопопому павианскому пахану, сидевшему у своего гарема. Был он грузен, злобен и угрюм. Очень уж нелестно предполагать, что увидел он во мне конкурента, но других версий мне что-то не измыслить. Одним словом, вскочил он, подбежал к решётке и начал мне всячески угрожать. Скалился, яростно верещал, размахивал руками, подпрыгивал и приплясывал. И пока я шёл вдоль его вольера, так и бежал рядом со мной вприпрыжку, что-то выкрикивая и злобно беснуясь. Ну, кинул я ему пару орехов, посмеялся и дальше пошёл.
Теперь – о Крыме. Отдыхал я в девяностых на Тарханкуте. Из моря почти не вылезал, то с маской нырял, то устраивал долгие заплывы вдоль берега. И вот как-то раз плыву я себе вдоль обрывистого, скалистого берега, думаю о чём-то своём. А кое-где там под обрывом небольшие пологие пляжи встречаются. И вот проплываю я такой пляжик, длиной он – метров сто от силы. А с краю пляжа этого расположился какой-то отдыхающий со своей семьёй. Был он грузен, злобен и угрюм. И, видимо, заподозрил, что направляюсь я к другому концу этого пустого пляжа. Подскочил он, подбежал к берегу и начал мне всячески угрожать. Скалился, яростно верещал, размахивал руками, подпрыгивал и приплясывал. И пока я плыл вдоль берега, так и бежал рядом со мной вприпрыжку, что-то выкрикивая и злобно беснуясь. И пока я не скрылся за скалами, так и преследовали меня визг, мат – и дежа вю.
Не знаю уж, какой он национальности был, украинец, русский или ещё кто. Но с сухумским собратом своим он был схож чрезвычайно. Правда, тарханкутский клон был намного гнуснее, так что орехов я бы ему, пожалуй, не дал, даже если бы они с собой и были.
На сборах у нас популярна была песня на мотив "Там, где пехота не пройдет", с куплетом:
"Когда вернемся в Ленинград Мы будем долго, долго мыться, А после много, много, много дней подряд, подряд, подряд По всем закусочным лечиться"
В общем, когда вернулись в Ленинград, некоторое время так примерно и действовали.
А была у меня тогда очень симпатичная и столь же легкомысленная подруга, которая, как потом выяснилось, ловко делила свою благосклонность между ещё многими претендентами. И вот как-то звоню я ей домой, а трубку снимает какой-то мужик. И говорит в неё вместо традиционного "алло" или там "да": "дежурный по санузлу!". Я обалдел и тут же "на автомате" громко выпалил: "вторая смена, шестой пост, проверка половой связи!!!"
Оба заржали, как последние идиоты, и повесили трубки с неадекватно хорошим настроением.
Некоторое время тому назад пришлось мне работать в одном гламурно-показушном вузе. И вот как-то раз согнали нас, преподавателей, на очередное собрание. Малограмотный и косноязычный ректор ("папег") их просто обожал и на каждом из них совершенно невразумительно выступал никак не менее двух часов подряд.
На сей раз речь зашла о введении системы разной оплаты преподам, занимающим одинаковые должности. Ну, сами знаете, кто в таких случаях получает преимущества. Но папег решил расставить акценты, объяснить нам, что преимущества якобы получат, наоборот, никакие не ж/лизы, а вовсе даже самые умные и работящие.
Как известно, правдивы у нас только оговорки да опечатки... Папег важно провозгласил, постукивая себя пальцем по лбу:
- Тут всё будет зависеть только от серого существа!
Однажды попал я в больницу, на травматологическое отделение. Палата у нас подобралась весёлая, дружная, но совершенно, как говорится, безбашенная. Со скукой мы боролись, как могли, и были развлечения наши, надо сказать, крайне примитивными, убогими и дикими. Например, одна из дежурных шуток – незаметно прокрасться в сестринскую и по громкой связи вызвать кого-то из соседей на процедуру в клизменную. Или же просто нехорошо обозвать. Вот счастья-то у всех было… В общем, палату нашу, дурную, беспокойную и неистощимую на нелепые выходки, главврач несколько недолюбливал.
И вот привезли к нам новенького – молодого парня, попавшего под трамвай. Пацан оказался везунчиком – его протащило под этакой махиной с добрый десяток метров, а он отделался синяками, царапинами да порванной одеждой. Так что вскоре его, соответственно, и выписали. Однако первое время, пока ещё подозревали скрытые внутренние травмы – вовсю обследовали (времена были ещё советские) и на всякий случай часто держали под капельницей. Да, и ещё нам далее понадобится тот факт, что паренёк этот отличался довольно впечатляющими размерами своего "мужского достоинства".
Теперь – сам ключевой эпизод. Лёжа под очередной капельницей, парень не на шутку захотел по малой нужде. Ну, и стал просить у нас для этого какую-нибудь ёмкость. У одного из болящих нашлась пустая трёхлитровая банка. Парню помогли аккуратно подняться – так, чтобы не вытащить из вены иглу. Тут он, значит, вытащил хозяйство, заправил его в банку и с облегчением начал отливать.
В этот момент резко распахивается дверь – прибывают с обходом главврач и вся его свита. И замирают они на пороге от невиданного зрелища. Лицом к двери стоит со пущенными трусами парень. На физиономии его – самое что ни на есть безразличное, даже туповатое выражение. Правая рука поднята, в её сгиб воткнута игла, через которую в организм вливается содержимое капельницы. Левая же рука, наоборот, опущена и держит здоровенную банку, в которую засунут его неслабых размеров детородный орган – то есть тут жидкость из организма, наоборот, выливается, и вся эта восхитительная система выглядит проточной. И довершают эту чудо-картину несколько великовозрастных недоумков, стоящих вокруг полукольцом, показывающих на всё это безобразие пальцами, пихающихся локтями и глупо ржущих.
Главврач нахмурился, крякнул, помолчал, а потом мрачно заявил сопровождающим: – И ничего удивительного. В этой палате вообще одни мудаки лежат!
Студентов горного в форму нарядили сравнительно недавно. А за преподавателей принялись гораздо раньше. Вызывали нас по очереди в ателье, снимали мерку и через какой-то промежуток времени выдавали готовую "спецодежду". И было у нас с этим связано много грустных и смешных историй. Со мной, например, произошла такая. Стою я как-то у входа, на 22-й линии, жду приятеля – он вот-вот должен подъехать. Тут паркуется рядом BMW, вылезает из неё мужик характерной наружности и – ко мне:
Открытое письмо администрации хостинга uCoz от админа сайта, принудительно переехавшего к ним с Народа.ру
Уважаемая администрация uCoz!
После перевода моего сайта на Ваш хостинг, сделанного Вами без моего ведома и согласия, но, безусловно, исключительно ради моего удобства, на сайте появился Ваш огромный рекламный баннер. Хотелось бы обратить Ваше внимание, что он нуждается в некоторой доработке, поскольку иногда, при использовании большого монитора, при определённой настройке экрана всё-таки кое-где изредка можно увидеть самую кромку моего заслонённого им сайта. Боюсь, что эта досадная недоделка может несколько испортить посетителям моего сайта острое наслаждение от изучения Вашей замечательной рекламы, а также расточительно лишает Вашу уважаемую компанию нескольких квадратных миллиметров потенциально полезной рекламной площади.
Благодарный пользователь, без спроса переведённый Вами к Вам с зохаванного Вами Народа.ру.
Помню я свою первую лекцию по токсикологии. Я на неё так спешил, что сорвался с подножки маршрутного такси и при этом ступенькой здорово ободрал ногу. Уж до вуза доехал, а кровь все не унимается. Пришлось брать с собой на лекцию бутылочку спирта и марлю. Выглядело это так. Пробубнив минут пять и чувствуя, что кровотечение продолжается, я извинялся, заходил за доску, задирал штанину, смачивал спиртом кусок марли и тампонировал рану. При этом студенты слышали только характерное бульканье, а по аудитории распространялся сильный запах спирта. После чего я невозмутимо выходил к слушателям и продолжал лекцию, чтобы вскоре, однако, опять нырнуть за доску...
Наконец, один мальчик встал и вежливо сказал мне, что они, конечно, всё понимают... но нельзя ли мне всё-таки перенести столь обильные возлияния на послелекционное время?
Горный институт - заведение строгих правил. Тут вам не хухры-мухры, понимаешь. Народ, в основном, удручающе серьёзен. Улыбаться без особого на то веского повода не принято. Следует выглядеть хмуровато, многозначительно и, при общении с равными или подчиненными, даже источать некоторую потенциальную агрессивность (при разговоре с вышестоящими картина разительно меняется...). Здороваться принято молча, стискивая друг другу руки с угрюмым, несколько отрешённым выражением лица. О таком легкомысленном явлении, как смех, я и не говорю...
Стоим мы как-то раз с моими аспирантами у входа в наш корпус. Беседуем, шутим и даже смеемся. А с крыльца спускается группа пожилых преподавателей. Посмотрели на нас, как на нечто странное, и тут один из них говорит: "во дают, утро ещё, а они - уже пьяные...".
Пару лет тому назад, в последний год моего преподавания, разговорился я как-то со студентами. И вдруг один из них меня спрашивает: а застал ли я Отечественную войну? Я думал - дразнят они бедного препода, мне же пока и пятидесяти нет. Ан нет, смотрит парень серьёзно, без улыбки, ждёт ответа. Я ему и отвечаю: мол, первую-то Отечественную уже плохо помню, был тогда крайне молод, а вторую - ту, конечно, очинно даже хорошо запомнил, во всех, какгрицца, мелочах и подробностях. И опять - ни тени улыбки, выслушали, слегка покивали головами. Значит, ничего такого особенного и удивительного для них не прозвучало, всё ясно и банально, ответ принят.
Размышляя над произошедшим, пошёл я в библиотеку. А у входа там - бабуля-вахтёр. И вдруг говорит она мне: "А кудайта ты, милок, собрался? Заворачивай давай! Туда аспирантам низзя!"
Вот так я за какие-то пять минут без малейших усилий превратился из седого ветерана всех отечественных войн в юного аспиранта. Всё относительно.
Был у нас на военной кафедре такой старый пень, подполковник Д. Он уже давно числился в отставке, но по-прежнему таскался на военную кафедру дрючить студентов. Сказать, что это был тупой и вредный старикашка – не сказать ничего. Мы, к сожалению, давно уже забыли многих хороших и умных преподавателей, но Д. – не забудем никогда. В конце XX века он вещал нам на лекциях, своеобразно окая, гыкая, завывая и эмоционально акцентируя на ровном месте: «во время войны все ваши компьютеры и калькуляторы расплавятся, а арифмометр останется!» И впрямь доставал из заветного шкафа допотопные металлические арифмометры, раздавал нам и заставлял считать именно на них. Давал расчетку на 8 часов (специально с этой целью подменялся с коллегами и добивался такого расписания, чтобы все пары у него шли именно подряд). В конце последнего, 8-го часа куда-то выходил. Возвращался ровно через минуту после окончания последней пары и торжествующе орал: «а я не уверен, что вы уложились в данный мною 8-часовой срок, может, вы на целую минуту опоздали - ведь меня же тут не было! Значит, придётся всё переделывать, через неделю всё начнём сначала!». И действительно, начинали сначала…
Так вот, на сборах он всем бригадам давал два варианта задания по определению дирекционных углов и прочей всячины, используя два же стандартных ориентира: первый - громоотвод на трубе соседнего заводишки, второй – крестик на одном из бетонных столбов забора, нарисованный коричневой масляной краской. Из года в год он использовал только эти любимые ориентиры, прикипел к ним не на шутку.
Уезжая домой после весело проведённых 3-х месяцев, мы заделали ему такую штуку. Наши альпинисты залезли на трубу и спилили громоотвод. А другая группа методично нарисовала припасенной заранее коричневой же масляной краской по одинаковому крестику на каждом столбе всего забора, точно как в сказке про Али-Бабу и 40 разбойников.
Кто-то из знакомых преподавателей эту историю рассказал... В обшарпанном, грязном вузовском туалете однажды волею судьбы оказался их ректор. Сидит он, значит, на унитазе орлом, а дверь кабинки держит протянутой рукой - даже шпингалета на ней не оказалось. А тут студент снаружи кааак подбежит! Кааак дверь рванёт! Она и распахнулась. Ректор чуть не слетел с насеста, балансирует, тянет руку-то, пальчиками шевелит - хочет снова дверь ухватить и затвориться.
А студент от такого зрелища остолбенел малость, автоматически эту протянутую руку пожал, затем развернулся и ушёл.
Была у меня в кураторской группе студентка одна, первокурсница. Хорошая такая девчонка, умненькая, красивая очень, незлая – в общем, всё при ней. Но – с некоторыми странностями. Так сказать, богемного склада. В общем, не всегда и не во всём предсказуемая…
Как-то раз подходит она ко мне по личному делу. Хочет поговорить, попросить совета или помощи в решении одной проблемы. А у меня был короткий перерыв между лекциями, хотелось успеть кофе попить. Ну, я и предложил вести разговор по дороге в институтское кафе: так успеем и дело её обсудить, и перекусить.
Встали мы в очередь, беседуем тихонько. Подходит наш черед. Спрашиваю: что, мол, вам брать – кофе или чай?
И тут она поворачивается ко мне. И окидывает вдруг удивительным взглядом, который я помню вот как сейчас. В нём причудливо смешались отрешённость, какая-то странная истома, недоумение и даже заметное раздражение. И отвечает она мне на это медленно так, слегка врастяжку: "Слу-у-ушай, не грузи меня проблемами, а? Выбери сам. Ты – мужик, тебе и решения принимать".
У меня тут интересный разговор по мобильному телефону состоялся. Мне - звонок. Плачуший пацанский голос: - Па-паааа.... Ыыыы... Меня в милицию забраа-лиии... Нужно срочно денег дать, чтобы отпустии-лиии... - Сынок, пошёл на... - Сам пошёл на...!!! - Аяяй, сынок, отцу - и такие слова.