Поиск по автору:

Я раньше, давно, работал логистом и расстраивался, что о работе нечего рассказать. Но годы идут и приходит понимание, что логистическая работа была просто огонь: там был драйв и истерика. Каждый день какая-то интересная история, потому что всё время всё шло не так.

Утро, день погрузки у важного клиента. Машина не пришла, клиент в телефоне переходит на ультразвук. А бригадир транспортной компании Максим как раз стоит у нас посреди офиса — он принес счета и хочет денюжку.

Максим смотрится чужеродно среди столов и бумаг, потому что похож на уголовника: ёжик на голове, глубокие морщины на лице, маленькие хитрые ярко-голубые глазки и хриплый пропитый голос. Дворовый сорокалетний пацан.

Когда я сказал, что его водителя нет на погрузке, Максим сначала сделал движение губами, будто перекинул окурок из одного угла рта в другой, а потом — как будто разжевал этот окурок и проглотил.

И позвонил водителю сам, отойдя в уголок офиса и отвернувшись. О чем говорили, было не слышно, пока Максим вдруг не заорал в трубку:
— Что-о-о-о?! Бабу ты свою катал?!!

Закончив внушение словами «Быстрее, бть!», Максим растерянно повернулся. Одновременно с ним весь офис развернулся к компьютерам и сделал вид, будто работает.

Оказалось, вечером накануне погрузки водитель встретил свою любовь. Любите, девушки, простых романтиков — он усадил её в кабину фуры с полуприцепом и катал всю ночь по центру города Петербурга. Проносился длинным силуэтом по Дворцовой набережной, торжественно замирал на Стрелке Васильевского острова.
Ну а потом, понятное дело, проспал.

Вообще движение грузовиков по центру запрещено и мы бы остались без машины, но дуракам везёт и его никто даже не остановил.

Я обычно хожу стричься в парикмахерскую "Удача" возле дома. Название очень нравится.

А тут повысил себе уровень нормы, сходил в барбершоп и впервые подстрижен, как взрослый человек.

Хотел сказать, что первый раз меня стриг мастер-мужчина, но вспомнил, что второй.

В первый раз стриг Рома.

Лет семь назад зашёл в крохотную парикмахерскую где-то во дворах. Поздоровался с парикмахерской девушкой и предложил себя подстричь.

- Садитесь, - сказала девушка, дождалась, пока я усядусь, а потом обернулась вглубь зальчика и позвала Рому.
- Рома-а!.. - сказала девушка Роме.

У меня за спиной из подсобки вышел Рома. Так на арену выходят гладиаторы, чтобы там плющить головы врагов вместе со шлемами и связывать хвосты диким тиграм.

Рома внешним своим видом олицетворял сразу несколько профессий и парикмахера среди них не было.

Волосами, бородой и очочками он был похож на позднего Леннона, только широкая морда смазывала сходство. Пересекаемое сверху-вниз подтяжками пузо чем-то роднило его с породой закаленных штормами корабельных боцманов.

Если короче, то бравый товарищ Рома здорово напоминал мясника.

Неспеша, вразвалку Рома подошел к креслу, мясницким жестом закатал рукава, обнажив сине-зеленые татуировки на предплечьях, и басом спросил, как будем стричь.

Я ещё секунду смотрел на длинный татуированный нож на внутренней стороне роминой ручищи, потом совладал с собой и в геометрических терминах - столько-то сантиметров там и там, а вот тут под таким углом - объяснил, как же будем стричь.

После чего Рома взял ножницы и машинку и подстриг меня совершенно не так, как надо было, а наоборот через жопу и непонятно как.

В процессе стрижки я не кричал "Уши, ёп, уши, осторожно!" только из страха, что у Ромы от внезапности может дрогнуть рука и тогда всё.

- Ну, вот так! - пророкотал он в конце, залюбовавшись, и жестом пригласил оплатить сеанс.

Так я и сделал, радуясь, что по-прежнему физически способен что-либо оплатить. И выбежал в этот прекрасный мир людей с двумя ушами.

Мужчина с бородкой заказывал в Сабвее самый сложный бутерброд в мире. Он подошёл к процессу творчески. Вдохновенно. Он был как дирижёр. Настоящий Гергиев заказа бутербродов.

«Хлеб белый. Нет, с кунжутом.
Тааак. Так.
С тунцом. Побольше. Можно ещё тунца?
И сыр. И колбасу.
Нужно подогреть.
И ещё теперь сверху сыр.
Овощи все, и оливки.»

Водил пальцами по стеклу прилавка, как будто управлял руками девушки-продавца и своими собственными движениями соединял ингредиенты.

«И острого перца побольше.
Нет-нет, оливок тоже побольше.
Таааак. Так.
Я предлагаю выложить огурцы!
Да, вот так.»

Он не просто просил её сделать бутерброд. Он вовлекал девушку в акт сотворения.

«Соусы.
А вот это сложно.
Давайте разделим пополам!
Вот на эту половину — сладкий лук.
Тааак.
А на другую — тысяча островов!»

В конце, конечно, они оба были горды своим бутербродом. И даже оплата прошла как-то торжественно.

Вышел на парковку и посмотрел на свой автомобиль. Сразу было понятно — рядом со мной бушевала стихия. Корчевала деревья, поднимала в воздух хлипкие постройки, в общем, парковалась. Замерла в восьми сантиметрах. Я даже отошёл, чтобы фотофиксировать удачу.

Откуда-то сбоку бежала тётенька, мелко семеня и одновременно мелко тараторя: «Это я, это я, простите, простите!» Мне немедленно стало стыдно собственных мыслей.

— Ради бога, простите! — тётенька наконец добежала. — Вы сможете выехать?
— Смогу, не переживайте.
— О-ох! Я не знаю, как вообще это получилось. Я — вот, а она — вот! — и показала руками как, стоя за штурвалом испанского галеона, вела его сквозь шторм.
— Понимаю!
— Я уже мужу позвонила, он сейчас ещё приедет, по голове мне надаёт, — тут у тётеньки полились слёзы. — А вы точно сможете выехать?
— Я, кхм, да... — не переношу женских слёз. — А, кхм, вы давно за рулём?
— Полго-о-ода!..
— О. Полгода. Да. Ну, за полгода... отличный... результат.

Выезжаю вчера на работу — и машина едет плохо, туго, надсадно. Ну не едет почти! А сегодня выезжаю — и хорошо едет, ходко так, упруго, прям из под себя рвёт! Завтра еще как-то по-другому будет.

А она едет всегда одинаково.

Есть такой фильм — «Неоспоримый 4». Я просто перескажу сюжет.

В русской тюрьме «Чорные Чолмы» — подпольный бойцовский клуб. Такой есть в каждой русской тюрьме. Там на оборудованном ринге дерутся до кровавых соплей, но чаще — до смерти.

Вокруг ринга решетки в несколько этажей, за ними стаей гиен воют и беснуются заключенные. На балконе над рингом вальяжно сидят начальники тюрем и кивком командуют победителям добивать проигравших.

На арену выводят огромного свирепого мужика, он скован цепями, поверх цепей замотан кожаными ремнями и на лице еще маска как у доктора Лектера. Мужика зовут Кошмар Ужасный.

Он быстро и жестоко убивает мелкого противника. Кричит, бьёт себя в грудь, победно поднимает руки. Пролог на этом заканчивается.

Показывают главного героя. Юрий Бойка. У него тёмное прошлое в русских тюрьмах. Он сбежал и теперь живёт в Киеве. Его агент Кирилл, толстый нервный мужичок в кепке, находит противников, Юрий их месит на подпольных боях. После каждой победы кричит, бьёт себя в грудь, победно поднимает руки.

На заработанные деньги регулярно привозит коробки с библиями в киевскую церковь. Настоятель благодарит, но предупреждает, что добром это не кончится.

Но Юрий считает, что умение бить человека во время сальто одновременно обеими ногами в грудь как раз бог ему и дал, поэтому все нормально.

А тут еще агент Кирилл находит первый легальный бой. И если Юрий выиграет, то поедет на соревнования в Будапешт. И можно будет покупать библии без дополнительных душевных терзаний.

В первом легальном бою соперник Юрия умирает. Потому что нечего было три раза вставать после нокдауна, чо он как этот. Юрий серчает, вспоминает батюшку и требует, чтобы Кирилл достал ему билет на автобус в Россию. Соперник был из города Дровни под Воронежем и у него там осталась жена Альма.

Юрий на маршрутке едет из Киева в Дровни. На границе таможенник подозрительно смотрит на него поверх паспорта и Юрий спрашивает: «Какие-то проблемы?» Проблем нет, маршрутка приезжает в Дровни и Юрий успевает как раз к отпеванию в местной церкви.

Альма в трауре, к ней подходит городской авторитет и спрашивает, мол, ну что. Альма с мужем одолжили у авторитета денег, чтобы открыть детскую спортивную школу. Теперь школа есть, а мужа и денег нет. Поэтому Альма должна отработать свой долг официанткой и заодно стать женщиной авторитета.

Утром Альма работает учительницей в своей школе, а после за ней заезжают на большом чёрном джипе и везут работать официанткой. Естественно, официанткой в бойцовском клубе. Города Дровни.

Юрий говорит с Альмой и рассказывает, что мужа ухайдакал он, но вообще он не специально, это был несчастный случай. Муж умер не на ринге, а в больнице. Предлагает Альме деньги, но она злится и не хочет.

Юрий решает спасти детскую школу, свою душу и Альму . И выплатить за нее долг. Понятное дело — боями.

И параллельно весь фильм Юрию звонит Кирилл и говорит: «Ну когда ты приедешь?! У нас бой! Не опоздай на автобус!»

Юрий договаривается на три боя и обязательно чтоб чемпиона победил. Юрий бьётся, Альма официанткой ходит вокруг и постепенно проникается Юрием. Разрешает ему тренироваться в зале своей школы. Возникает гендерное напряжение. Во втором бою от удара в поясницу Юрия пробивает страшный радикулит, он ходит и хрустит. Альма варит ему бабушкино средство от боли в спине, но Юрий не может себя намазать и Альма берёт и намазывает его сама.

В третьем бою Юрию приходится тяжело. Соперник сильный — он местный чемпион и целит в радикулит. Юрий падает на ринг, отчаянно хрустя. В кровавой пелене размыто видит за рингом Альму, собирается с силами и побеждает.

Праздновать некогда, потому что ему надо на автобус в 21:45. Если не сядет на автобус — опоздает на бой в Будапешт (тут я мощно отождествил себя с главным героем — я тоже во время важных жизненных событий думаю о том, что метро скоро закроется или завтра рано вставать).

Но городской авторитет говорит, что ну молодец, Юрий, а теперь четвертый бой. Юрий изумленно апеллирует к устной договоренности про три боя. Авторитет отвечает, что три боя плюс чемпион, а не включительно. Надо было слушать ушами. Этот третий — не чемпион, а так.

А вот чемпиона только что подвезли продажные полицейские чиновники их «Чорных Чолмов». Ведущий боёв, растягивая слова, кричит, что на ринг выходит Кош-ш-шма-а-ар Уж-ж-жасны-ы-ый!..

Юрию приходится совсем тяжело. Он использует коронный приём — падает на ринг и в кровавой пелене размыто видит за ним Альму. Альма своим страданием придает Юрию сил, он поднимается и побеждает.

Авторитет не согласен, он уводит Альму, одновременно кивком головы приказывая прихвостням убить Юрия. Перестрелка. Раненый в руку и в правый верхний кубик пресса Юрий душит авторитета вот прямо вот руками, падает, обессиленный, на колени Альмы и просит простить его за мужа.

По глазам Альмы видно, что она прощает, но вслух не говорит. Как будто Юрию было непонятно по намазыванию спины, что его уже давно простили. Тут подбегает русская полиция и Юрия волокут в тюрьму, видимо, чтобы там врач его резал вдоль и поперёк, а он держался.

Так Юрий опаздывает на десятичасовой автобус в Будапешт и не получает вербального прощения, без которого мужчинам всегда плохо.

Эпилог. Вертухаи ведут Юрия на свиданку. За решеткой на табуреточке сидит Альма, вся в белом, и улыбается. Показывает рисунки детей из школы — на них схематичный Юрий бьёт ногой по груше. Особенно трогательно смотрятся вырисованные кубики пресса и татуированные звезды на плечах.

Альма говорит «Спасибо, Юра» и прощает его. Юрий улыбается уголками губ, как Мона Лиза, и тоже говорит «Спасибо».

После смены кадра Юрий выходит на подпольный ринг русской тюрьмы. Заключенные беснуются и скандируют «Бойка! Бойка!» Юрий кричит, бьёт себя в грудь, победно поднимает руки.

Вспоминал конный поход по Горному Алтаю. Сначала ты сидишь на лошади трижды за всю жизнь, а потом по семь часов в день полторы недели подряд. Причем вот те первые три раза — на мягком спортивном седле, а полторы недели — на жестком походном.

Это жопа, ребята. Там такая красота. Просто ужасно.

Примерно за полгода до этого девушка из турфирмы в Горноалтайске рассказывала, как нам будет хорошо. Нас ожидают конные прогулки по горным тропам, уют палаточного лагеря, ароматно булькающий над костром котелок и умиротворенное засыпание под звездным небом под пение птиц.

За четыре дня до вылета турфирмовая девушка перезвонила и сказала, что группа не набралась и всё переносится на две недели. Пока она говорила, я посмотрел, сколько будет стоить поменять авиабилеты, и тут же страшно на неё наорал.

И первый раз в жизни это сработало.

Мы летели, потом ехали, потом грузили походные вещи и снова ехали. За сутки пути я пришел в себя один раз — когда на стоянке под Горноалтайском запихивал в себя блинчики с земляникой. Прекрасные блинчики, я вижу их иногда во сне.

Беспечно скакала по камням и буеракам речка Катунь. Беспечно скакали по камням и буеракам вдоль речки Катуни мы на старой-престарой «буханке».

К вечеру, с вытрясенной до донышка душой, доехали до урочища. Урочище — это как хутор, только урочище. В урочище стоят аилы. Аил — это как чум, только аил. На душистом лугу возле урочища я впервые с 14-летнего возраста постиг возведение палатки. Стараясь при этом не показывать спутнице своего отчаяния.

За ужином познакомились с инструктором и группой. Стало понятно, кому вышли боком мои телефонные вопли — тетеньке Татьяне пятидесяти лет, которая собиралась в небольшой пеший поход и никогда даже не сидела на лошади. Ей сказали, что пешая группа отменяется и единственный шанс побывать в окрестностях Телецкого озера — взгромоздиться на коня.

Отважная. Когда на следующее утро пять человек сажали её в первый раз верхом, Татьяна тряслась так, что вибрация распространялась вокруг волнами. Вибрировали конюхи. Вибрировала лошадь. Вибрировал жирный алтайский чернозём и то, чем его незамедлительно удобрило непривычное к таким перегрузкам животное.

Забегая немного вперед — в середине похода, на перевале, лошадь понесла и Татьяна кубарем полетела с нее на землю.

На пять километров вокруг всё было покрыто только острыми камнями, матюгами конюхов и перспективами нести переломанную Татьяну на руках. Но ровно в том месте, куда она рухнула, рос то ли ягель, то ли можжевельник и путешественница осталась цела.

Но это потом, а пока мы собирались в путь.