Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
У нас на складе, в комнатке, где хранятся разные интересные препараты, одно время заладила срабатывать сигнализация. Как бы сама собой.
А каждое срабатывание сигнализации в таких комнатках имеет неизбежным следствием прибытие вооруженной охраны, звонки дежурным сотрудникам в три часа ночи первого января, с целью немедленного прибытия для составления актов, проведения пересчётов, заполнения всяких важных документов, рассылки уведомлений, комментариев к уведомлениям и отчетов о разрешении ситуации вот такенному списку заинтересованных лиц; то есть последствия печальные и тяжелые, потенциально даже уголовные, дурно отражающиеся на пищеварении, душевном состоянии и прочих важных показателях.
Поэтому систематическим ложным срабатываниям была объявлена война силами бригады наладчиков систем контроля доступа. Оные наладчики трижды (трижды!) меняли датчик. Сначала на новый. Потом на не новый, а на проверенный, снятый с другой точки. Потом датчик вместе с кабелем (проверенным перед этим звонилкой).
Но все равно по ночам тишину склада рвал тревожный вой сирены, сполохи стробоскопа крушили тьму, устрашающие СМСки падали на телефоны - и отчаянно неслись гудя моторами сквозь дождь и сполохи домашних скандалов автомобили с сонными сотрудниками, имеющими несчастье быть в эту ночь в списке ответственных.
И был день четвертый, и прислали в отчаянии верховного погонщика наладчиков систем контроля доступа. Верховный погонщик наладчиков был бородат и мудр. Он вообще не стал менять датчик. Он установил под ним прожектор, видеокамеру, включил на запись - и пошел домой пить пиво и спать.
И после этого была только еще одна страшная ночь, а после нее раскрылась разыгрывавшаяся в запертой на сто запоров комнатке пронзительная драма.
Дело в том, что в комнатке незаконно жил паучок, бледный как тень и до крайности тщедушный. В меленьком несовершенстве потолочной плитки, неподалеку от датчика, был у него стол и кров. Но паучку было одиноко и холодно в его маленькой норке, поэтому ночью, когда все уходили, он крепко занюхивался исходящими из коробок и бутылей миазмами и шел всеми своими восемью ногами прямо в датчик — греться и тусить при свете красной лампочки, чем вызывал нештатное срабатывание. А когда стены начинали трястись от рева ревунов и воя сирен, несчастное животное в ужасе сбегало обратно в норку.
Проблему решили в высшей степени аккуратно и гуманно — потолочную плитку, приютившую паучка, перенесли вместе с жильцом в менее режимное помещение.
У сотрудника на работе кошка - Корниш-рекс (постирали, высушили, расчесать забыли) и уже полвека дома кактус с Кубы (дядька служил инженером по разверныванию ракетных установок во времена острой напряженности), кактус собственно и был подарком с Кубы. Здоровый, сука, аш под потолок, в кадке на центнер земли. Повадилась кошка ссать в этот кактус, от чего у него корни стали немного подгнивать. А еще в той же комнате на полу лежал большой такой ковер, на котором эта кошка и спала под лучами солнышка. Вот в один теплый день, кактусу все это надоело и он пизданулся прямо на спящую кошку - животину пришлось срочно везти зашивать + переломалась немного. Со слов сотрудника, кактус сантиметров на 30 снизу изнутри весь сгнил, но теперь живет отростками сразу в нескольких горшках. Кошка имеет свойство шипеть проходя рябом с горшками. Мораль: не спи под деревом, на которое ссышь.
Муж вчера рассказал. Звонит ему мать, с которой мы мягко говоря в никаких отношениях. До этого она настойчиво заявила что накупила подарков и придет в гости. Мне не очень хочется конечно с двухмесячным малым ее в гостях принимать, ну да ладно, она не ко мне, а к детям едет. Вобщем звонит и говорит: я наверно не поеду, приедь сам, подарки забери. Муж спрашивает в чем дело. Ну, говорит, я тут подумала, Оксана (я) наверно не особо хочет меня видеть. Я же ей не нравлюсь, да? Муж отвечает: мама, она относится к тебе так же, как ты относишься к ней. Свекровь после долгой паузы: так это что получается, мы с ней ненавидим друг друга?!
В Таджикистане студентов добровольно-принудительно отправляли собирать хлопок (ну, как в России - на картошку). Может и по сей день есть такая практика. Уборочные работы происходили с сентября по ноябрь. Ночёвки в холодных бараках в спальниках, месиво грязюки, драки, пьянки, тайное курение анаши и песни под гитару у костров холодными звёздными ночами. Романтика, от которой каждый косил, как мог, ибо приезжали все больные, разбитые, немытые и фрустрированные. Студенческие отряды поступали в распоряжение колхозных бригадиров, условия и отношение, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Кроме того, не смотря на "интеллигентность публики", как никак университеты (пффф, это мало что меняло) процветали самая настоящая дедовщина и землячество: перваши работали за всех, могучие кучки студентов из медвежьих углов республики щемили городских и отжимали вещи, короче, такой себе советско-постсоветский нуар с азиатским колоритом. Как поступивший с высшим балом в тамошнее "таджикское МГИМО" - муносибатхои байнакхалки (что в переводе с фарси означает "международные отношения") от первокурсной хлопковой кампании я благополучно откосил, занимаясь покраской местной библиотеки и сортировкой книг, где, к слову, впервые познал Канта и Ильина. А вот на втором курсе мы с друзьями решили всё же пройти через сии тернии, привлекаемые сомнительной вышеописанной романтикой, упоительными историями старших, возможностью невозбранно долбить дикопроизрастающий ганджубас и пубертатным желанием приударить за сокурсницами вдали от их суровых отцов и братьев. За небольшую взятку нас поставили в первый поток, с середины сентября по середину октября, в тёплое, почти летнее время. И мы отбыли. Казусов, причём потешных, было с избытком, была и драка, как же без неё, но была и прямо история. Второкурсники были чем-то вроде армейских "черпаков", буллинга в их сторону было поменьше, а международников и вообще как-то не трогали и даже привилегированно водили в колхозную баню два раза в неделю, а не один (здесь место для шутки про оброненное мыло) Жёстко буллили первокурсников и в особенности - двоих друзей, в одном из которых я узнал соседа из микрорайона - сына местного муллы. За что? Прошёл слух, что эти двое - геи. И ходят в свободное время куда-то уединяться. Кто-то за ними однажды даже проследил и мол, действительно, сидели где-то в овраге и что-то там "влюблённо ворковали". Травля дошла до побоев. Второго парнягу приехали и забрали родители, а сына муллы определили к нам в здание, подальше от дикарей. Но ничего не закончилось: выйдет он в поле - ему и свистят, и кричат, и в столовой миску выдали, сказали "с ней всегда и ходи, сам мой", а то прочие не хотят, чтобы после тебя им твоя посуда случайно досталась. А он, такой, что примечательно, ноль эмоций. Абсолютный такой стоицизм. И что самое интересное: этот слух о его, якобы, гомосексуализме, мы как-то на веру приняли. Ну, мол, да, парень вот такой. Просто те, дикари, его травят, а мы не будем. Ну, как не будем... Нет-нет, да кто-нибудь и ввернёт какую-то необязательную репризу (тут место для шутки про оброненное мыло) Но зато мы за него не раз публично заступились. Так что был с нашей стороны не только маскулинный токсик (таких слов мы тогда не знали), но и поддержка. А уже в конце работ кто-то за ужином догадался спросить: а правда ли это всё вообще и с тем вторым в частности? А он только плечами пожал. Человек-загадка. Зато большой умница, и по-арабски читает, и по-английски говорит, и по-русски, как на родном. Каждое утро: зарядка и зубы идёт чистить к колонке, даже когда холодно, а колонка-то во дворе. Мы иногда ленились, а он - ни разу. А ещё - в шахматы играл. А я как раз с собой привёз доску, но так ни с кем достойно и не зарубился. И начали мы с ним чемпионаты по вечерам. Так и задружились. На темы разные говорим, шуткуем, беседуем. Но темы гендерной не касаемся, старательно обхожу её, ибо парень хороший, а что там и как - его дело, натерпелся и так всякой дичи. Ну и поехали домой в одном автобусе, мы же соседи, а теперь и друзья. И там, слово за слово, не помню уже, применительно к чему, я всё же ляпнул что-то вроде: ...у вас, у этих, ну, кем ты там являешься, всё видимо иначе, я в этом не секу, но вот мои отношения с дамами строятся примерно так... И тут он как начнёт смеяться: да не гей ("хезалак" по-таджикски) я никакой. Я обычный пацан, у меня даже невеста есть. Ты, говорит, что всё это время в эти слухи верил что ли? Ну так я говорю тебе, что нет. А если вдруг ты сам из таких и я тебя разочаровал, то прости (подъёбывает меня ещё, гад такой) А что вы тогда там делали с тем парнем, говорю. Коран, говорит, учили. Он выразил желание веру принять всерьёз, я помогал. (тут важное примечание, для мусульманина очень важно, если благодаря ему кто-то в вере преисполнился, это большое благо и верующие не упускают шанса побыть миссионерами, я не раз такое встречал) Ты, конечно, извини, говорю, но ты ведь это публично ни разу никак не опроверг, даже когда тебе прямой вопрос задавали. А унижения эти, что случались, как ты из миски этой отдельной ел, все эти стычки...ты же это всё просто игнорировал, тебе ведь было достаточно просто один раз всем всё объяснить и не было бы этого всего. И повод у тебя по вашим меркам был очень уважительный и благородный, его бы все поняли. И сказал мне сын таджикского муллы семнадцати лет (подчёркиваю каждое это слово) (это почти прямая цитата): Понимаешь, я не считаю, что они в принципе правы. То есть: если бы я перед ними оправдался, я как бы считал, что мусульманина, или таджика, или мужика унижать нельзя, а вот хезалака, или там, женщину, или кого-то ещё - можно. А я считаю, что никого унижать нельзя. И если бы я со своей позиции ушёл и им бы что-то объяснял, было бы, что я себя предал. Как будто: если бы я был таким, как вы думаете, то ладно, но я не такой и поэтому не бейте. Они не заслужили, к тому же, чтобы я перед ними оправдывался ни в чём. Они сначала судили, потом делали, а потом уже спросили. Их ответ не интересовал. Они просто любят унижать. Своих. Русских. Чужих. Слабых. Других. Любых. Я говорю и объясняю равным. Сам первым скажу, что надо, если вижу достоинство. Там его не было. Увидел я тогда Человека, друзья, большого в самом человеческом смысле этого слова. Это было самое прогрессивное и мудрое одновременно, что я слышал за два года в универе. Всё, что он сказал, я как будто "знал душой" всегда и когда он это произнёс, я словно увидел...не знаю, как выразить...какое-то родственное существо в высшем из смыслов, не соотечественник, не родственник крови, не единоверец (хотя это уже ближе), а...брат духа, как бы пафосно это не звучало. Я увидел Человека Несломленного, человека с идеей, что пронёс её через испытания и как будто бы сам не заметил, насколько он крут. Подобные истории, что мне посчастливилось увидеть, это мои стены и знамёна, я защищён и вдохновлён ими, я выстроен из них и поднимаюсь по хранимой мной памяти о них, как по лестнице. Это лучшее, что мог дать мне мой новый друг и он сделал это. Это не стоило ему ничего. Но он одолжил мне то, что я всю жизнь буду отдавать другим: пример мудрости, достоинства и отваги. Мы живём в злое время, но в тёмные времена люди света сияют ярче. Я вижу много таких людей сегодня. И мои стены крепнут. Мои знамёна реют на ветру свободы. Как и многих моих друзей того времени, героя этой истории нет в живых. Однако, он жив в том лучшем из миров, в котором хранил свои сокровища: достойные слова и дела. Его зовут Рашид. Подумайте, пожалуйста, о нём хорошо. Он услышит.
Позвали меня как-то быть крестной сына подруги, мальчику было лет 10-11. Являемся все в церковь. Батюшка проводит предварительную беседу с теми кто пришел на обряд. Священник спрашивает сына подруги: "Скажи, Васенька, а каких богов ты знаешь?" Вася, наморщив лоб и подумав одну секунду, выдаёт: "Зевс, Посейдон, Венера..." Видеть в этот момент лицо священника - бесценно! :)))
Мать хотела, чтобы Полина иссохла и состарилась над учебниками. Но у Полины к 18 годам выросло всё для поцелуя. Срочно хотелось применить. Мать возражала. Она сама прикрыла однажды глаза в поцелуе, а когда открыла - 20 лет куда-то делись. Полину сослали в Англию. Во фразе «языковой барьер» мать видела слово «барьер», в основном. А надо было - «языковой». И эта ошибка аналитического отдела стоила победы. Беседуя в одном баре о девичьей чести, Полине не хватило слов. Она вскочила на стол и в вихре танца подчеркнула нужное. И сразу получила ряд серьёзных предложений. Полина выбрала молодого инженера Эндрю. Он работал на военном заводе. Его уволили раньше, чем он закончил фразу «моя русская невеста». Он допускал, у Полины может быть мать. И она может приехать. Возможно даже, останется на ночь. Никуда не денешься, за красивыми ногами всегда следует какая-то неприятность. Во-вторых, канал Дискавери уверял: русским душно в Лондоне. Через день мать сбежит назад, к родным берёзкам и ручьям. Вот такой вот доверчивый человек Эндрю. Он ожидал увидеть усталую женщину с добрыми глазами. Реальная мать оказалась крупней и глаза скорей безумные. Её не интересовала история страны. Она не хотела возвращаться в тайгу. Она превращала в тайгу всё, во что приехала. Начала с мелочей. Приготовила ряд блюд из несовместимых продуктов и заставила съесть. Высадила помидоры во дворе. Переставила мебель нелепейшим образом. Отодрала модные серые обои, прилепила оранжевые дули на зелёном фоне. Сказала, интерьер должен внушать оптимизм. Эндрю хотел спросить иронически, чем отличается мамин оптимизм от паранойи, но не решился. Ещё мать пыталась сажать берёзы силами зятя. Канал Дискавери не говорил, насколько душно бывает Лондону вокруг одной единственной мамы. Эндрю спросил у Полины: – Как твоя матушка выдерживает тоску по отчизне? И стоит ли так себя мучить? - Дорогой, не сердись на неё – ответила Полина. И закинула ногу на ногу. И дорогой перестал сердиться. За эти колени не жаль было ни Родины, ни принципов. Стояла жара. Премьер-министр просил экономить воду. Англичане перестали поливать траву. Мать клялась, что тоже не поливает. Но мокрый шланг и счётчик воды уверяли: врёт! Отрицание фактов в её культуре считалось не враньём, а гражданской позицией. Полине всё чаще приходилось закидывать левую ногу на правую и наоборот. Эндрю с трудом выносил изумрудный позор перед своим домом. - Завтра патрульный вертолёт будет расстреливать всех, кто поливает газоны – сказал зять за ужином. – Так решило правительство. - Как это мудро! – ответила мать. Ей не жаль было автоматической поливалки. Что угодно за радость укрощать зятя. Английский муж считается у нас скорее пакетом акций, чем мужчиной. И как ни глупо мыть посуду государственной облигацией, мать не могла сдержаться. Ибо зачем ещё оно, если его нельзя перевоспитывать? Наслаждение могло бы длиться вечно. Но вдруг закончилась виза. Мать приготовила праздничный ужин. Вдруг наколдовала хреновуху. Хрен английский, сказала, водка тоже. Несмотря на общую атмосферу горя, Эндрю много шутил. После первой рюмки вспомнил как ему не нравились обои, вначале. После второй спел песню «ложкой снег мешая, ночь идёт большая» После третьей угрожал застрелиться, если мать не останется в стране нелегально. Утром он вёз маму в аэропорт, не тормозя на светофорах. Он готов был сесть в тюрьму, лишь бы счастье улетело. Потом, конечно, писал трогательные письма, называл маму мамой. Холодца просил прислать, лицемер. Практика показала, 2501 километр – прекрасное расстояние для родственной любви.
Это событие произошло 13 января 1982 года, когда самолёт Air Florida Flight 90 потерпел крушение сразу после взлёта из Национального аэропорта Вашингтона. Самолёт упал в ледяную воду реки Потомак в результате ошибок пилотирования и плохих погодных условий.
После крушения самолёта в реке Потомак началась спасательная операция. Шестеро выживших оказались в ледяной воде, ждущие спасения. Среди них был Арланд Д. Уильямс младший. Когда к месту происшествия прибыл спасательный вертолёт, Уильямс был одним из тех, кто висел на краю смерти. Вертолёт спустил спасательный жилет и линь, но вместо того, чтобы использовать их для собственного спасения, Уильямс передавал их другим выжившим, позволяя им быть спасенными первыми.
К сожалению, когда вернулся вертолёт, чтобы спасти Уильямса, он уже утонул. Его самопожертвование спасло жизни других пассажиров, и его действия были широко признаны как акт истинного героизма. В его честь был назван мост через реку Потомак, а также введена специальная награда для гражданских лиц, проявивших героизм и самопожертвование.
История Арланда Д. Уильямса младшего остаётся ярким примером того, как один человек может проявить несравненное мужество и самопожертвование, ставя благополучие других выше собственной жизни.
Кто-то в лифте написал «Лена – проститутка». И всё: ни фото, ни расценок. Творческое амплуа не указано. Неясно также, хорошо или плохо, что Лена такая. И если захочется пойти её пристыдить, то куда обращаться? Вот о чём думали мужчины в лифте.
Женщин больше волновал нравственный облик подъезда. Они понимали, маркетинговое несовершенство объявления недолго будет препятствием. Оглянуться не успеешь, мужья станут возвращаться после рыбалки с чеками на рыбу и запахом Lanvin Eclat d`Arpege Arty. Женщины не выносят рыбу с таким приятным запахом.
Больше всех надпись расстроила жильца этого подъезда скрипача Мариса. Его жену как раз звали Леной. В футляре скрипки хранились фото её ног. Там были видны и другие части Лены, но друзья-музыканты ни разу не вскрикнули «ого, какое лицо». Они поздравляли Мариса именно с ногами. Из любви к жене Марис переехал в русский район. Его трижды грабили в троллейбусе № 15, но он всё равно интересовался и православием, и русскими поговорками.
Латышский муж у нас считается хорошим приобретением. Он часто вырастает до приятных 190 см, работящ, не орёт и подолгу выдерживает тёщу. Готовит скучно, но в мытье посуды бесподобен. Главный его минус – удивительная мимическая неразвитость. Не разберёшь порой, обижен он, радуется или сознание потерял.
Одна знакомая рассказала, её латышский муж двадцать минут смотрел куда-то под стол, не шевелясь. Женщина его звала – он головы не повернул. Некоторое время она задавала вопросы: «Ты обиделся? Живот болит? Мама звонила? У тебя эпилепсия? Творог скис? Вспомнил Витьку? Так ничего же не было, просто поцеловались!..» Жена сочинила сто видов катастроф, заново пережила свадьбу и развод. Он всё глядел под стол. Потом спросил очень спокойно, не кажется ли ей, что левый край скатерти немного ниже правого?
Будь Марис южанином, взял бы нож, построил бы соседей перед крыльцом. У кого на пальцах пятна от маркера – того зарезал бы. Но он прибалтийский музыкант. О насилии читал лишь в английских детективах. Единственный известный ему способ мести – оттопыривание губы – в русских кварталах бесполезен.
Марис решил составить психотип преступника. Было ясно, негодяй изувечил лифт от восхищения и досады – ведь Лена выпита другим. Это значило, преступник обладает вкусом к прекрасному, склонен завидовать и умеет писать. Все жители дома старше шести лет подходили под эти требования.
Когда психология не сработала, Марис решил вычислить гада по почерку. Он придумал обойти жильцов, собирая подписи за строительство детского городка. Подпись должна была содержать слова «Лена» и «Проститутка». Детский городок идеально подходил для этих целей.
С точки зрения новостей, русские районы населены кошками, хулиганами и старушками татаро-монгольского генезиса. По вечерам все они бьют морды не важно кому. На всякий случай Марис взял газовый баллон, бинты и поставил на быстрый набор службу спасения. Из 36-ти квартир его подъезда в 33-х жили русские.
Марис пошёл по подъезду сверху вниз. На девятом этаже нашлись бабушки с разной философией. Одна назвала музыканта бандитом, велела зайти, проверить – у неё брать нечего. Вторая дверь не открыла, пригрозила позвать Петю, который всем покажет.
На восьмом этаже Мариса накормили супом. На седьмом лысый бугай пригрозил надавать в бубен, потом угостил печеньем. Опасно, нелогично, весело.
На шестом подарили ведро грибов, обещали взять с собой за боровиками. Грибник смотрел в календарь, велел приходить в сентябре, в шесть утра. И всё, вытолкал за дверь.
На пятом этаже женщина в пеньюаре сказала «да вы зайдите» – и так потянула за рукав, что у Мариса ноги оторвались от пола. Выкатила торт, коньяк, полезла на шкаф за альбомом, показать фото себя в молодости. Заодно показала всю себя в настоящем. Марис пообещал вернуться и сбежал.
На четвёртом снова был суп – отказаться не вышло. Бабушка с третьего этажа оказалась глухой, пришлось орать. На шум выбежала внучка по имени Лена. Приятно и удивительно. Хорошо, что русские не сочиняют каждой новой девочке отдельных имён. Мадемуазель оказалась точно, как написано в лифте. Летящая юбка, смелый и одновременно приветливый взгляд, шаг уверенный.
Расписалась в тетради – Митрофановы.
Марис пошёл, купил маркер. Вернулся в лифт и под словом «Лена» приписал аккуратно «Митрофанова». Он вышел из дома. Тут Чехов указал бы, что на улице цвела весна и пели птицы. На самом деле – ни хрена. 18-е апреля было и холодно, как в тундре.
Я страшно горд собой: мне 12, а я играю в карты со взрослыми и почти собрал «буру́». Но больше мне нравится слушать их разговоры. Это настоящие мужские темы: драки, машины, женщины, заработок денег, рассказы о поездках в другие города. С ровесниками о таком не поговоришь. К тому же русские стремительно уезжают из Таджикистана. Первыми были немцы, потом прибалты, потом корейцы – эти вообще разъезжались по всему миру. Русские тоже уезжали, но их всегда было много. А сейчас я хожу к своим школьным друзьям аж в другой район и мы – три белобрысых мушкетера во всей округе, гоняем на «роликовых досках» с горы в 20-м квартале - от здания университета, похожего на гигантский космический корабль, потерпевший крушение в горах, до старого моста через Сыр-Дарью, выкатываясь прямо к крепости Александра Македонского. Это пограничный бастион Александрии Эсхата, то есть «крайней» (именно так наш город нарёк великий и тщеславный эллин). Крайняя, а не последняя, прошу заметить. Искандер не собирался останавливаться. Стена крепости над рекой ощетинилась дулами пулемётов. Ещё осенью там оборонялись повстанцы Махмуда Худойбердыева – гражданская война пришла и в наш мирный Согд, а теперь там заново отстроенная и укреплённая часть президентской гвардии. Роликовые доски – это не современные скейты. Это длинные узкие прямые советские доски, с надписью «Sport». Все катают с горы на «тачанках» - деревянная конструкция на металлических подшипниках, страшно дребезжащая на асфальте, а мы – на досках. Мажоры. Скорость гораздо выше, ветер в лицо, шум в ушах. Особый шик ехать стоя. Катаем без защиты, локти и колени в мясо. Сейчас летние каникулы и моих друзей в городе нет. Они в соседнем Бишкеке. Я пошел на гору один и мой роскошный «скейт» тут же отжали местные - переехал через реку, а там уже старая махалля и владения «конкурирующего племени». Рассказал об этом во дворе и вот мы уже идем большой шумной компанией возвращать мою доску. С нами старшие и малые, все воодушевлены. Разудалая драка с «благородными мотивами» - один из доступных видов альтернативного коллективного досуга ибо в городе царит страшная скука. Скейт мы не вернули, зато позадирали каких-то местных и устроили перебрасывание камнями до первой крови. Так я был принят в дворовую стаю на правах полноправного члена и теперь гордо восседаю на топчане с ногами по-турецки. Старшие трут за жизнь, им по 18-19 лет, разница по меркам возраста - в целую жизнь. Мы едим виноград. В руках у меня Бура́. - Вон идёт Джаля́б, - говорит вдруг Сухроб, - Тахмина́-Петух. Я не раз видел эту красивую девушку. Она жила в козырном доме рядом с больницей, у них не отключали электричество по ночам зимой. Поздно ночью, возвращаясь домой через темный район можно было заметить, как она готовит еду за освещённым окном на втором этаже. У нее было редкое для таджикских девушек модное карэ и крашеные волосы. Платья её были скорее светские, без вычурных блесток, хотя и этнического кроя. Видимо, она шила их сама или они были сделаны на заказ. Слово «джаляб» на согдийском наречии означает «шлюха». Сухроб – заводила компании. Сын главврача местной больницы, мажор и говорун. Он в курсе всех слухов в районе, а то и в городе. Он только рад рассказать мне историю и за одно попрактиковаться в русском. Русский считается престижным языком элиты, к тому же он нужен для поездок на работу в Россию. Сухроб говорит на нем не очень, но очень любит это, употребляя не к месту высокопарные обороты в духе «обрати пожалуйста внимание» и «я полагаю», почерпнутые, видимо, от отца. - Она за деньги в жопу даёт. Я полагаю, это все знают. Потому и «Петух». А так девственница. Но что толку, если все знают. - А почему не курица? - Ты не понял, это как в тюрьме. - Она, что – сидела? - Нет, просто кто даёт в жопу – петух. Есть же ОПРЕДЕЛЕННОЕ ВЫРАЖЕНИЕ. Сухроб со вкусом смакует эти слова. Я понимаю. Но это кажется мне неостроумным, неграмотным и вообще – неприятным. - Мы с Тахми́ной – соседи, говорит Шерзод. Он уже студент-первокурсник и по-русски говорит хорошо, даже ставит ударение на второй слог в женских именах, русифицируя их произношение. - Представляешь, она спрашивает у моей сестры: я слышала, что у меня такое прозвище. Это из-за того, что у меня голос грубый? Все смеются. Я тоже. Нравится быть причастным к общему секрету «который знают все». - А что значит – все знают? Может, это слухи. - Не слухи, друг моего отца к ней приезжал. - А отец сам? - Муаттара-хон тогда сама сделает из отца петуха. - А сколько стоит у неё? Все замолкают. Тахмина проходит совсем рядом с нами по дорожке возле дома. - Слава, а иди ты – узнай, сколько у неё стоит? - Давай, познакомься с ней! - Она тебе скажет! - Иди! - Что, струсил?! - Давай, иди, Домо́д! Домод на фарси «жених». Все ждут представления. На арене два экзотических существа: девушка со смелой по таджикским меркам прической и «народной репутацией», и русский мальчик, который жаждет общественного одобрения. - Давай! – мои новые друзья переходят на шёпот и толкают меня в спину. Давай, она сейчас пройдёт. - Зачем? Что говорить? Что вы хотите, чтобы я сказал? - Скажи, что она петух. - Нет. - Скажи: Почём? - Пошли вы! - Ты зассал! Меня выталкивают на тропу. Я неловко мнусь и развернувшись, оказываюсь перед Тахминой. Она выше меня голову и выглядит очень взрослой со своими накрашенными, опять-таки, не по таджикским меркам, глазами. Это не девушка, а молодая женщина. Она старше не только меня, но и моих улюлюкающих товарищей. Я набираю воздуха в грудь и неожиданно для себя, чужим голосом, бодро, по-пионерски выпаливаю: Здравствуйте! Скажите! Сколько! Стоит! (на этом моменте воздух в груди закончился, хотя я планировал сказать еще «провести с Вами ночь», ху́ев малолетний любитель изящной словесности). С топчана под виноградником раздался раскатистый хохот. - Молодец, домод! – кричали мне, - Тебе будет бесплатно. Тахмина густо покраснела и ускорила шаг. И только одному человеку на планете было стыдно за эту сцену больше, чем ей. Пожалуй, тогда я и вправду зассал. И сделал то, что от меня хотели приятели-обормоты. - Идите нахуй, - кричу я и убегаю домой с разбитыми локтями, без скейта и со странным давящим чувством где-то в груди. Собрал буру́. Переехав к бабушке, я совсем перестал бывать в той части района возле больницы. Однажды, уже учась в университете, я встретил Тахмину на дороге к рынку. Узнав её издалека, я вернулся и переждал пока она пройдет. Я помнил эту историю все пять лет. В тот вечер я возвращался с тренировки позднее обычного, ночью, через «светлый путь» - дворами домов, которые были подключены к больнице или воровали электричество от ТЭЦ. Из открытой двери подъезда в улицу бил прямоугольный луч света, а в тамбуре мужчина избивал женщину. Странно, но всё происходило очень тихо. Она не звала на помощь и не кричала от боли, а он – не рычал гневно или как это обычно бывает, не было ругани и воплей. Где-то на дороге стояла машина и тихо играла музыка, но все было настолько безмолвно, что эту музыку было слышно. Он просто держал её рукой за волосы и методично бил в живот. Это была Тахмина. Я подобрал кирпич и камень. Камень полетел в маленькое застеклённое окно над дверью подъезда и это был первый громкий звук этой ночи. Кинуть кирпич в надвигающуюся на меня фигуру я не решился, и он разлетелся о стену рядом в головой неизвестного, задев его осколками. Не решился я зря. С руганью и воплями теперь было всё в порядке. Из стоявшей на дороге машины на крик бежал ещё кто-то. Дальше я был отпизжен стремительно и беспощадно. Боли не было и страха тоже. Они уехали, а я сидел на земле и думал лишь о том, что проебал свой пафосный «Спалдинг», баскетбольный мяч, который выдали от клуба на тренировке с возвратом. Мою сумку принесла Тахмина. Потом я понял, что не могу идти. Потом я увидел своё отражение в стекле подъезда. Потом я снял кровавую рубашку, а под ней была кровавая футболка. Потом я, как занозы, вынул из штанов осколки разбитого мной самим стекла, по которым меня повозили. Потом Тахмина мыла меня в ванне и больше всего на свете (и единственный раз в жизни) я боялся, что у меня внезапно встанет хер. В её ванне был дорогой и чистый кафель с фресками, где какие-то персидские круглолицые усатые воители сражались саблями-прутиками за любовь монобровых луноликих дев и мой опухший ебач, едва помещавшийся в зеркало, не отличался от лиц этих дев. Пожалуй, это была лучшая ванна в городе. А хер у меня всё-таки встал. Потом мы ели плов. Потом я спал на огромном пушистом ковре, в котором можно было утонуть. Потом я всегда ходил этой дорогой. Нет, не потому, о чем вы подумали. Этого ничего не было. Просто я думал, что эти уёбки могут вернуться. Я носил свои синяки, как медали, и когда они окончательно зажили, я даже взгрустнул. Теперь мы здоровались с Тахминой, где бы ни встречались и всегда перекидывались парой фраз. С уважением и неизменно «на Вы», именно так в публичном пространстве принято общаться в Таджикистане даже со знакомой девушкой, что старше тебя. Кажется, она так и не узнала во мне того 12-летнего мальчика с тропинки (но это не точно), но я так и не сознался в том, что это был я. Она любила индийское кино и российскую попсу, Бэк Стрит Бойз и Крэйга Дэвида. Голос у неё был густой и с хрипотцой, таким можно было озвучивать томных матрон, Бегемотиху Глорию из "Мадагаскара", какой-то такой был у солистки группы "Чи-Ли", если ещё помните такую. Теперь я был на голову выше её, а она словно законсервировалась и выглядела ровно так же, как и пять лет назад – похожего кроя платья и вызывающий макияж. Она начала носить штаны – очередной вызов сплетничающим тёткам на лавочках. Однажды я купил в секонде (эти вещи бесплатно привозились по линии французского красного креста, но хитрые местные делюги воровали часть и продавали их в районных «бутиках» *Одежда из Европы*) майку Le Coq Sportif, мой первый хоперский оверсайз с синим петухом во всю грудь. - Зачем такое носите? – спросила Тахмина, которую я случайно встретил у магазина. - Парень видный, носите костюм. - Так модно, буча́. - Какая я Вам буча́? (смеемся) - У меня раньше было прозвище за глаза – Петух, я слышала. Не понимаю, почему. - У Вас голос очень низкий. Немного необычно для девушки, но очень красивый.
Мы так привыкли к бантикам на нижнем белье, что не задумываемся, зачем они вообще нужны. Однако раньше они были полезной частью декора, которая появилась во времена Ренессанса. Давным-давно никаких резинок в белье не было и панталоны завязывали спереди с помощью тесемок на бантик. Отголосок этой традиции и сохранился до сих пор. Но я ненавижу эти дурацкие бантики и сразу их отрезаю при покупке белья. Видно мои предки ходили без трусов или они у них все время спадали))))