Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Крантец
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Парадоксальное государство: даёт гражданство Депардье, помогая тем самым ему уйти от налогов, но почему-то рассчитывает, что собственные граждане будут платить налоги честно.
История про Чайковского. Как известно, великий композитор был человеком трепетным, легко ранимым. Любил поплакать, сторонился неприятных людей и конфликтных ситуаций, не умел отказывать. Кое-кто этой слабостью характера беззастенчиво пользовался. Некий Корсов, оперный певец, долго приставал к Чайковскому, чтобы тот написал для него специальную вводную арию. Петр Ильич всячески увиливал, но сказать решительное «нет» не хватало духу. Однажды Корсов заявился с нежданным визитом, чтобы «дожать» гения. Слуга, следуя полученному указанию, сказал, что барина нет дома. Ничего, отвечал настырный баритон, я подожду – и прошел прямиком в кабинет. Услышав шаги, хозяин пришел в ужас: сейчас он окажется в невозможном положении - его уличат во лжи! И залез под диван. Корсов уселся на этот самый диван и торчал там до тех пор, пока у него не закончилось терпение. А терпения у этого человека было много. Понятно, что в таких условиях вылезать из-под дивана было совсем уж невозможно, и бедный Чайковский целых 3 (три) часа дышал пылью, боясь пошевелиться. Самое занятное, что арию для Корсова он все-таки написал. Вот что сказал сам Петр Ильич об этом: «Когда же, наконец, Корсов убрался, я как сумасшедший подбежал к письменному столу и тут же, задыхаясь от злобы, написал просимое. Можете себе представить, что это была за ария». Ах, трудно жить на свете человеку с нежной душой!
Журналисты травили Хемингуэя со всех сторон, даже те, кто прикидывался его друзьями. Однажды он и его четвертая жена Мэри сидели в баре, и вошел корреспондент какого-то американского журнала, подошел к Эрнесту: "Как я рад тебя видеть!" - и побежал к стойке купить бутылку... Но Хем сказал: "Ты знаешь, я не пью. Я на диете". - "На какой диете? Когда я вошел, ты держал стакан с выпивкой!" - "Нет, я на особой диете. Я не пью с дерьмом".
- Папа, выручай, я в полиции! - Что ты натворил? - Да ничего такого, просто мы с ребятами катались на катке. - Так за это в полицию не забирают! - Вот и мы пытались это объяснить водителю катка...
Игра хоккейной сборной напомнила об уроках вождения: прежде чем в город выезжать олимпийский, надо было на учебной площадке побольше откатать что ли...
Жена ругает тебя за то, что ты слишком часто напиваешься, ругаешься матом и бываешь в скверном настроении? Сделай вид, что ты болеешь за наши сборные по хоккею и футболу. Это работает!
Однажды великий французский сатирик Франсуа Рабле очутился в денежном затруднении: ему нечем было заплатить за проезд из Лиона в Париж. Но не в натуре Рабле было унывать и "ждать у моря погоды". Он насыпал в три бумажных пакета сахарного песку, надписал на них: "Яд для короля", "Яд для королевы", "Яд для дофина" - и положил их на видном месте. Служанка гостиницы, убирая комнату, прочла надписи и побежала к хозяину. Тот вызвал стражу. Рабле схватили и под конвоем отправили в Париж. Представ перед прокурором, он поторопился признаться в своей проделке и, прежде чем блюститель закона успел опомниться, проглотил "яды".
Австрийский биолог и ботаник Грегор Иоганн Мендель, ожидая гостей, снял с полок десяток дорогих книг и спрятал их. - Ты боишься, что гости их украдут?- спросила его жена. - Нет. Боюсь, что узнают.
Граф Рымникский, князь Италийский, генералиссимус Александр Суворов обнаружил как-то, что в его имении очень много холостых парней- невест не хватало. - Купить невест!- велел Суворов. Невест и женихов построили по росту. - В церковь шагом марш! Священник венчал всё это безобразие. После венца не все запомнили лицо супруга! Из положения вышли легко: опять построили по росту...
Рабинович приглашает гостей: - Приходите сегодня ко мне. Только у меня звонок не работает, вы ногами в дверь стучите! - А почему ногами? - А шо, вы таки с пустыми руками собираетесь придти?
Рассказывает Александр Абдулов: «После одной гнусной статьи, я пришел к главному редактору, говорю : "Скажите, кто это написал? Чей это псевдоним?". Так и не раскрыли мне его. И вдруг: я сижу у себя в кабинете, и входит девушка, довольно страшненькая, слезы в глазах. Говорит: "Это я, та, которая написала. Мне сказали, что вы мне голову оторвете!". Поставила сумочку на диван и плачет. Вдруг: что меня дернуло? Говорю: "Можно на минуточку?". Вывел ее из кабинета, вернулся - а в сумочке - работающий диктофон. Я вынул кассету, завел обратно и говорю: "Так что вы хотели узнать? Да, я отрежу вам голову...". И начал рассказывать, как буду расчленять ее детей, родственников, что сделаю с ее бабушкой... У нее светились от счастья глаза! Только обидно, говорю, что вы не записали это. И тут с ней началась истерика».
Внучка писателя Валентина Катаева рассказывала, как её подружке в школе задали написать сочинение о том, что именно Катаев вложил в образ Вани из повести "Сын полка". Подружка пришла к Катаевым в гости и спросила об этом самого писателя, взяв его слова за основу своей работы. В итоге за сочинение она получила тройку с минусом с комментарием, что Катаев думал совсем о другом.
Фёдор Иванович Тютчев очень томился в Петербурге и только дожидался момента, когда сможет возвратиться за границу. Он часто говорил: - Я испытываю не тоску по родине, а тоску по отъезду. Вскоре после дуэли Пушкина и Жоржа Дантеса Тютчев поинтересовался у приятеля, к чему приговорён Дантес. - Он будет выслан за границу в сопровождении фельдЪегеря. - Вы в этом вполне уверены? - Совершенно уверен. - Пойду Жуковского убью,- сказал Тютчев.
Как-то, выступая в политехническом институте на диспуте о пролетарском интернационализме, Владимир Маяковский сказал: - Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин- грузином... - А среди дураков?- вдруг выкрикнул кто-то из зала. - А среди дураков я впервые,- мгновенно ответил Маяковский.
Битых два Часа попали в больницу. Первый Час, Виктор, уже даёт показания, а половина второго пока парализована. Сегодня Часы встали в 6:20. Врач Счастливый О.В. отказался наблюдать Часов.
Для окончательной победы политкорректности над разумом предлагаю американцам перед следующими выборами своего президента провести кастинг среди китайских лесбиянок.
На дни культуры в столице одной из бывших автономных областей Советского Союза приехала большая делегация кинематографистов, в числе которых был и Олег Янковский. Артистов принимали на высшем уровне, местное начальство старалось, лезло из кожи вон, чтобы угодить высоким гостям. Впечатление после таких «культурных десантов», как их называли в то время, как правило, оставалось самое лучшее, потому что денег на это не жалели. На церемонии знакомства с местной культурной элитой произошел забавный случай. Поскольку имена местных культурных деятелей запомнить сразу было абсолютно невозможно, то, представляя московским гостям очередную местную знаменитость, хозяева говорили примерно так: — А это Хазабельдыев Таймуриз, он поет в областной филармонии. Проще говоря, это наш местный Шаляпин... Певец выходил, улыбался, кланялся и уступал место следующему коллеге. — А это Ахоч-оглы Айваз,. он пишет роман. Проще говоря, наш местный Шолохов... Таким вот образом происходило это знакомство. Потом были выступления перед зрителями, а перед отъездом — пикник на природе. Автобусы отправились к месту пикника. По дороге надо было проезжать мимо гигантского скотного двора, а потом по мосточку — через маленькую речку, которая протекала рядом. И, как на грех, именно в этот день на скотном дворе что-то произошло, и в тот момент, когда автобус с гостями переезжал через речку, по ней плыло большое количество навоза. В автобусе установилась тишина, все стали принюхиваться, и в этот момент Олег Янковский, выглянув в окошко, негромко, но внятно прокомментировал: — Проще говоря, каков Шолохов, таков и Тихий Дон!
Кинорежиссер и однокурсник Шукшина Александр Митта вспоминает такую историю. Когда Шукшин пришел поступать во ВГИК, он полагал, что люди собираются, договариваются и артелью делают кино. Но оказалось, что есть главный человек, которого все слушаются, — режиссер. Тогда Шукшин решил поступать на режиссерский факультет. На экзамене М. И. Ромм попросил его: — Расскажите мне о Пьере Безухове. — Я «Войну и мир» не читал, — простодушно сказал Шукшин. — Толстая книжка, времени не было. — Вы, что же, толстых книг никогда не читали? — удивился Ромм. — Одну прочел, — сказал Шукшин. — «Мартин Иден». Хорошая книжка. Ромм возмутился: — Как же вы работали директором школы? Вы же некультурный человек! А еще режиссером хотите стать! И тут Шукшин взорвался: — А что такое директор школы? Дрова достань, напили, наколи, сложи, чтобы детишки не замерзли зимой. Учебники достань, керосин добудь, учителей найди. А машина одна в деревне — на четырех копытах и с хвостом... А то и на собственном горбу... Куда уж тут книжки толстые читать...
Рассказывают, что некий театральный администратор Яков Моисеевич Гитман, как это ни удивительно, очень любил давать деньги в долг. Еще более удивительно то, что давал он в долг денег ровно в два раза больше, чем у него просили. К примеру, попросят сотню - он немедленно выдает две, попросят двести - он вытаскивает четыреста и т.д. Михаил Яншин попробовал однажды провести эксперимент. Он подошел к Гитману и попросил сумму совершенно абсурдную по тем временам: - Яков Моисеевич, не могли бы вы ссудить мне двадцать тысяч рублей? - Разумеется, - невозмутимо ответил Гитман. - Приходите вечерком... И вечером вместо двадцати тысяч, к удивлению всех участников эксперимента, были принесены сорок тысяч. Яншин, вежливо поблагодарив, от такой огромной суммы отказался. Но попросил Якова Моисеевича объяснить, наконец, всем присутствовавшим, почему он всегда дает взаймы ровно в два раза больше, чем у него просят. - Видите ли, - сказал Яков Моисеевич, - если даешь столько, сколько просят, то иногда человек забывает возвратить долг. Когда же даешь в два раза больше, человек невольно запоминает столь необычный и непонятный поступок, немножко пугается этой необычности, а потому старается поскорее рассчитаться с долгом. Через несколько дней Яншину представилась возможность отблагодарить Якова Моисеевича добром за добро - администратору понадобилась десятка, для того чтобы купить какую-то мелочь в буфете Дома кино, и случайно оказавшийся поблизости Яншин со словами: "Учителю от ученика!" - вручил тому два червонца.
Однажды, когда Георгий Штиль был в Москве, его вместе с Алексеем Эйбоженко пригласили на пользовавшийся огромным успехом спектакль Театра на Таганке "Добрый человек из Сезуана". "Я пришел в театр, правда, немного опоздал. Смотрю: стоят в фойе два каких-то парня. Один с гитарой, другой - с аккордеоном. "Ну, что опаздываете?" - говорят. "Извините, ребята, вот так получилось, я ленинградец". У одного, который с гитарой, вырвалось: "А, понятно, ленинградец". И когда я проходил мимо, он меня так тихонечко пнул под зад. Я схватил его за горло, кричу: "Давил и давить буду москвичей". У нас же всегда конфликты со столицей. Он от такой моей наглости даже опешил: "Да мы же пошутили". Я прошел в зал, сел на приставное место, спектакль был потрясающим. И эти двое появились на сцене. Тот, который с гитарой, был Володя Высоцкий, а с аккордеоном - Валера Золотухин.
Отношение Осипа Наумовича Абдулова к кинематографу было двойственным: кино он очень любил, понравившиеся фильмы смотрел по многу раз, но никогда не бывал удовлетворен собственной работой. Он говорил: "В театре мне приходилось играть разные роли, в том числе и хороших, обаятельных людей. В кино же меня приглашали главным образом на роли вредителей, злодеев, пиратов. Я всегда старался их очеловечить, избегать сплошной черной краски". Часто приходилось Осипу Наумовичу самому придумать для себя характерные детали, иногда даже реплики. В картине "Светлый путь" и роли-то, по существу, не было. Всего два появления директора текстильной фабрики. В первом директору показывают рисунки тканей. Это был период увлечения производственной тематикой. Никаких там тебе цветочков или букетиков: ситцы покрывались тракторами, зубчатыми колесами. Директору - Абдулову - нужно высказать свое мнение. Почему-то в сценарии нет никакой реплики. Вся съемочная группа предлагает фразу за фразой. Не годится. Вдруг Осип Наумович, хитро блеснув глазами, говорит: - Я придумал. Снимайте! ...Снова вносят кипы ситцев. Директор глубокомысленно разглядывает ткань, расписанную фабриками и заводами со множеством труб. - Дыму мало! - изрекает директор. Все покатываются со смеху. Хохочут режиссер, оператор, помреж, актеры. Еле засняли.
"Уронили мишку на пол, Оторвали мишке лапу..." Жаль, что стих тот диктовала муза Не про первого преза Союза. Заслужил он, поверьте, у вечности Потерять все четыре конечности, Плюсанув ещё инвалидность В дополненье к моральной увечности.
Произошло это вскоре после выхода на экраны фильма «Веселые ребята». Сталину принесли список лиц, представленных к наградам. Список был общий, и открывали его фамилии военных — летчиков, моряков, пограничников, затем в алфавитном порядке шли творческие работники. И первой стояла фамилия Григория Александрова. Сталин общей фигурной скобкой выделил всех военных в верхней части листа и написал: «Орден Красного Знамени», то есть награда боевая. Ну а все, кто шли следом, соответственно награждались сугубо мирным орденом Трудового Красного Знамени. Но дело в том, что кончик фигурной скобки каким-то образом захватил и фамилию кинорежиссера Александрова. В секретариате это, конечно, заметили, но тревожить вождя по пустякам не решились. Во время вручения награды ошеломленный Александров шепотом спрашивает Михаила Ивановича Калинина: — За что мне такая награда? — За храбрость, — не моргнув глазом, ответил «всесоюзный староста».
Известный "банный эпизод" культового фильма "Ирония судьбы или С легким паром" снимался ночью в холодном коридоре "Мосфильма", как раз накануне дня рождения одного из его участников -- Александра Ширвиндта. И вспоминает он об этом с огромнейшим удовольствием. "Для согреву в "холодном подземелье" и пущей "жизненности" сцены все мы (Андрей Мягков, Георгий Бурков и Александр Белявский) пронесли с собой на съемку по пол-литра и подменили ими реквизиторские бутылки с водой. Надо заметить, что пиво по замыслу режиссера было не бутафорское, а настоящее и даже неразбавленное. Сняв первый дубль и ощутив неслыханный творческий подъем, мы потребовали второго дубля, совершенно забыв, что при питье разных напитков ни в коем случае нельзя занижать градус. Надо ли говорить, что мы не просто захмелели... После третьего дубля Эльдар Рязанов учуял неладное -- не учуять было практически невозможно. Раздражение и ярость режиссера не смог бы описать никто. На следующий день все, "почти свеженькие", явились на повторную съемку, и до ее начала были подвергнуты тщательному "таможенному досмотру". Для верности Эльдар Александрович еще раз откупорил все реквизиторские водочные бутылки и с пристрастием нюхал содержимое, дабы самолично убедиться, что там вода и никто его не водит за нос. А во время съемки мы старались вовсю: шумели, орали, шатались -- делали все возможное, чтобы искупить вину и ублажить режиссера. "Стоп! Снято!" -- прозвучал наконец под утро усталый, но, как всем показалось, довольный голос Рязанова, что дало нам силы подойти к нему и робко намекнуть, что по нашему просвещенному мнению, материал, снятый вчера и сегодня, не смонтируется, ибо вчера был пир естественности, а сегодня потуги актерского мастерства. Тот ответил, что ему, наконец-то, предоставится случай проверить, с какими артистами он имеет дело, ибо иначе проще было бы взять на эти роли людей под забором. Мы виновато удалились. А в картину таки вошли кадры, снятые в первую ночь!"