Меня зовут Яшка. Яшка Облигация.

Вообще-то имена собственные не переводятся, но если переводились бы, то
Джеймс Бонд и выглядел бы, как его одесский прототип. Имя ведь тоже
диктует обладателю свою волю.

А назывались бы известные личности примерно так:

Джордж Буш Жора Куст Николь Кидман Ника Козлова Стивен Сигал Степан
Чайка Тина Тернер Тина Токарь (або Тiна Гончар) Майкл Джексон Михаил
Яковлев Rod Steward Родион Буфетчик Анджелина Джоли Анжела Веселая Том
Круз Фома Крейсеров Джуд Лоу Иуда Низкий Рассел Кроу Руслан Воронин Анна
Смит Анна Николаевна Кузнецова Элайджа Вуд Илья Лесной Мик Джаггер Миша
Разносчик Джереми Айронс Еремей Иванович Железнов Фил Коллинз Филипп
Лимонадов Кейра Найтли Кира Рыцарева

Иду мимо заправки, лошадь пасется. Ну, это у нас явление обычное, все
уже привыкли. Не знаю, что лошадей привлекает на АЗС, может, там трава
особо сочная, может, они трапезу бензинчиком запивают, может, местные
толкиенисты на конях за пивом ездят. Подхожу ближе, это жеребенок,
максимум полгода от роду. Даже умилилась: "Ну совсем молоденький". Мое
мнение по поводу его возраста подтвердила работница заправки, которая
подошла к конику. Фразу, которую она выдала, можно смело поместить в
"Бестиарий" Кира Булычева.
- Какой жеребенок, даже не оперился еще.
Хм... Оказывается, Пегас вовсе не является мифическим существом.

На днях в новостях показали репортаж о том, как соскочившая крышка
канализационного люка повредила сразу три машины. Интервью с одним из
водителей пострадавшей иномарки (не дословно, но близко): "И тут из-под
идущей впереди машины выскакивает канализационный КОЛОДЕЦ и бьёт мою
машину по правому борту". Сцена из фильма ужасов!
Кир'С

"Наш ОПК способен творить чудеса, но нам нужны не любые чудеса, а только
те, которые реально повышают обороноспособность страны и приемлемые по
цене", — заявил Путин на совещании по вопросам ОПК в Коломне.
После этого заявления Директор НУИНУ Кира Анатолиевна Шемаханская со
злостью поломала новую волшебную палочку, изготовленную в духе времени
согласно нанотехнологиям. marvladon

Михаил Веллер

МОНГОЛЬСКОЕ КИНО
Было время - все кинозалы Советского Союза были оснащены цитатой из
Ленина - золотом по алому: «Из всех искусств для нас важнейшим является
кино». Народу было неведомо авторское окончание сентенции: «…ибо оно
одно вполне доходчиво до малограмотного пролетариата и вовсе
неграмотного крестьянства». Вторая половина поучения, как оскорбительная
для победившего класса-гегемона, была отрезана бережными хранителями
ленинизма. А вот для той самой доходчивости. Так кастрируют быков или
коней для большей пользы в хозяйственной работе. Не торопитесь
завидовать посмертной славе гениев.
И польщенный произведенной над ним операцией народ, уважительно ходя в
кино, радовался значительности своей кинозрительской роли. А начальники,
лидеры, партийные секретари и прочие вожди в масштабах от вселенной до
дуршлага, тужась, изготовляли ему духовную пишу. «Ленин в Октябре»,
«Член правительства», «Партийный билет», «Если завтра война», «Человек с
ружьем», «Секретарь райкома», «Подвиг разведчика», «Подпольный обком
действует», «Бессмертный гарнизон», «Три танкиста», «Четыре танкиста и
собака», «Истребители», «Торпедоносцы»… Партия - тогда еще не «Единая
Россия», а просто - Партия, она же Коммунистическая Партия Советского
Союза, - заботилась о важнейшем искусстве всерьез.
Маститый кинорежиссер имел статус олигарха. Денег отваливали из
казенного кошта немерено. Когда Запад увидел Бородинскую битву
Бондарчука в «Войне и мире», у Голливуда похолодело в животе: когда-то у
Наполеона было меньше солдат. Путь к экрану будущие звезды прогрызали
зубами, преодолевая тошноту в нужных постелях и на партийных собраниях.
Художественные советы и приемочные комиссии бдели тщательнее
контрразведок. Вырезали, выстригали, выбрасывали, запрещали и клали на
полки. Режиссер была второй по смертности профессией после шахтеров.
Стенокардия называлась режиссерский геморрой.
Но фильмов было до фига-а. Отошла сталинская заморозка, вкачали бабло в
благо советского народа строителя коммунизма, и стали выпускать сотни
фильмов в год. Иностранщина была редкостью; исключением! Хавали родное,
и навоз был усеян жемчужинами! Курочка по зернышку клюет, а весь двор в
дерьме.
И вот это родное стало приедаться. Партийное целомудрие как-то
отягощало. Дети в кино рождались от поцелуев. Тело в купальнике
приравнивалось к сексуальной сцене, а сексуальная сцена - к
антисоветской Диверсии. Кинопограничнйки с овчарками ничего подобного
близко к экрану не подпускали.
Н- ну, разве что иногда в иностранном кино, чтоб показать растленность
их падших нравов… ну, и намекнуть, что мы не чужды широкой терпимости
даже в этом… Когда Бриджит Бардо спиной к залу вставала из ванны, ряды
очей незрячих пучились от невозможности этой картины! Когда обнаженные
плечи Трентиньяна и Анук Эме двигались в такт над одеялом -влюбленные
пары в темном зале стеснялись смотреть друг на друга; это было
беспрецедентно, степень откровенности сладко шокировала…
Своих фильмов было завались, но по части клубнички больше все предлагали
вывоз удобрений на поля и выплавку чугуна. И многочисленные
внугрисоюзные и международно-социалистические (полумеждународно…)
кинофестивали убаюкивали, усыпляли и заставляли грезить в темном зале
совсем о другом. Моральная цензура довела воздержанием и намеком
потентный народ до того, что ритмичный вход поршня в цилиндр вызывал
циничный гогот подростковой аудитории. Да-да, это вам не реклама
прокладок, когда вся семья мирно ужинает перед телевизором.
…И вот Ташкент, и жара, и плов, и тюбетейки, и речи, и такой
азиатско-социалистический международный кинофестиваль. Оу йес! Фильмы в
те времена были хорошие, плохие и китайские. Эти просто боролись за
надои в кооперативе и говорили голосами будущих аргентинских мыльных
опер. Мыло про борьбу с воробьями и гоминдановцами.
А также вьетнамские, северокорейские, монгольские, египетские и
сирийские. А наши-то гении! - шедевры таджикские, узбекские,
туркменские, киргизские и казахские. Надо заметить, что расизм в СССР
был скрыт не слишком старательно и носил чаще форму добродушной иронии.
Типа: «Этих рок-звезд мы объелись, но вот когда вышла ваша обезьяна в
полосатом мешке и стала играть на лопате - вот это было да! »
А в жюри сидят московские товарищи вполне правящей национальности и
культурной ориентации. Нет-нет, смуглые там в президиумах представляют
большинство, но это большинство все больше расположено по периферии плюс
один-два в центре, как цветки в клумбе. А руководящее ядро - наши
московские товарищи с ленинградским и минско-киевским подкреплением.
И смотрят по пять фильмов на дню. Ужас! Как тут не пить? И пьют, и
вступают спьяну в дикие связи, пропадают в городе, теряют копии,
растрачивают командировочные и икают в президиуме; и все это вместе и
называется кинофестиваль.
От скуки свело судорогой те маленькие мышцы, которые поддерживают веки
над глазами. Глаза бессознательные. Лицо обвисло вниз, как у спаниеля
или Героя Советского Союза летчика Анохина под восьмикратной
перегрузкой.
Показ фильмов сопровождается, естественно, синхронным переводом на
русский. По загадочному закону природы: чем хуже и скучнее фильм - тем
гаже и дебильнее делается голос переводчика. Интеллигентные люди с
высшим университетским образованием вдруг начинают лживо гундеть,
бухтеть и жужжать, как трансформатор, который сверлят бормашиной.
Каверзная причина в том, что переводчик тоже человек, и если ему что-то
сильно не нравится, его эстетическое чувство оскорблено, он презирает
свою долю и оплакивает судьбу, и эти вибрации подсознания изменяют голос
до непереносимой мерзости. И вот такими голосами они читают перевод
фильма. И все понимают, что смотреть и слушать этот ужас - грязная
тяжелая работа, и большие деньги членам этой посиделки платят не зря. То
есть объем и тяжесть работы мерится степенью накопленного отвращения к
ней. Это вообще по-нашему.
Короче, в аппаратной очередной монгольский кир-дык. Ала-башлы. Жюри
профессионально засыпает с момента наступления темноты. В зале пусто,
как на палубе авианосца.
А переводчика - нет!
Ну, обычный момент, остановили ленту, побежала искать. Что-то долго.
Тоже бывает. Оргзадержка.
Но в президиуме жюри сидят сегодня особенно серьезные товарищи. Из
Министерства культуры. И так далее.
Прибегают девочки с тугими фигурками, как любят руководящие товарищи, и
шепчут панически. Нет нигде монгольского переводчика. Не то кумысом
залился, не то монголку себе нашел в недобрый час, не то барана встретил
и принялся рефлекторно его пасти. А только монгольское нашествие на
Ташкент терпит фиаско. При Чингиз-хане давно бы сломали такому
переводчику хребет.
Н- ну… Кидают клич -кто может заменить? В сущности, все монголы братья,
причем русским, их в школе учат, пусть режиссер и переводит, где он?
И - ах! Монгольская группа еще не приехала. А режиссер вообще летит из
Берлина. Перестановки в программе. Это вообще внеконкурсный показ.
Заменять фильм? А для другого где переводчик, а где группа, а где кто? …
Рабочая суета: мечутся наскипи-даренно и сулят смерть друг другу.
Мысленно взорвали Монголию. Свет зажигается и гаснет.
Висит клич. Все переводяги братья. Про грудь и амбразуру. И одна тугая
девочка с карьерным хотимчиком в честных глазах говорит застенчиво: а
давайте Володю Познера попросим… я могу попробовать его найти…
Это сегодня старый лысый Познер начальник Телеакадемии и навяз в экране.
А тогда молодой волосатый Володя был статный красавец на все случаи
жизни. И профессиональная легенда парила над ним, как орел над
Наполеоном. Мама у него еврейка, папа француз (или наоборот), дедушка
американец, бабушка русская, гражданства французское/американское,
советское, швейцарское и еще одно, и говорит он свободно на французском,
английском, немецком, испанском, арабском, еврейском, а на всех
остальных читает без словаря и объясняется на бытовом уровне. Человек
фантастической биографии: жил в Третьем Рейхе, в Алжире, в деголлевской
Франции, в Америке, и везде работал на радио и телевидении на местном
языке. Папа у него был советский разведчик, а мама левая
интернационалистка (или наоборот).
Девочки стучат каблучками и стреляют глазками вдоль коридоров и
кулуаров, щебеча и придыхая про «Эколь нормаль» и «Стэнфордский
университет», возвращение европейских коммунистов на родину пролетариата
и редакцию международной пропаганды московского радио. Конец всему!
Биография Познера действует на поклонниц, как валерьянка на кошек.
И они выскребают снисходительного Познера из сусека, пропитанного
веселым запахом местных напитков и женских духов. Монгольский? отчасти!
как откуда? я не говорил? - полгода работал в Монголии от Си-би-эс, язык
несложный, американцы за него надбавку платили, а китайский еще в
Харбине, с родителями жили, близкие языки. И рослое тело волокут на
девичьих плечиках вдохновенно и пристраивают за пульт. Пусть блестящий
московский журналист и феномен подработает переводом. Тем более эта
фигня на одну прокрутку.
Отмашка, луч аппарата, и в темноте Познер включает свой обаятельный
мужественный радиобаритон.
А на экране - бескрайняя монгольская степь, переходящая уже вовсе в
бесконечную пустыню Гоби. Стадо овец - как горсть мышей на футбольном
поле. Юрта, дымок. Пастух верхом на лошадке, которую в Англии называют
пони, только эта лохматая. Лицо пастуха - молодое, вдохновенное,
юно-героическое. И с протяжной дикой тоской и заунывной страстью он
поет: горловые рулады:
- Любовь настигла меня в жаркий день. Она сладка, как чистый ручей. Нет
выхода печали моего сердца. Вдалеке таюсь от людей. ARtkad «Это ж надо,
- тихо делится в темноте один из руководящих товарищей. - Прямо японские
танки… или хуйку…» В общем, ценитель восточного искусства.
Пастух поднимает к себе в седло ягненка, рассматривает его, дует в
шерсть, целует в милый ягнячий носик и отпускает со словами:
- Ах, не тебя бы я хотел так целовать! … - переводит Познер своим
приятным баритоном, но с той особенной механической ровностью интонаций,
которая свойственна в кино синхронистам, все внимание которых занято
переводом смысла, а на эмоции и интонации сил и времени уже нет.
Из-за сопки выезжает крошечная далекая фигурка и медленно превращается
во встречного всадника. Этот постарше, лицо резче, вид серьезный. Явный
степной руководитель.
Поравнявшись, они обнимаются, не сходя с седел, и младший говорит
радостно:
- Как я истосковался, пока тебя ждал!
А старший, улыбаясь в морщины, отвечает:
- Я считал минуты до нашей встречи!
На следующем кадре младший загоняет овец в загон и кричит во все горло:
- Вернулся мой дорогой друг! Вернулся мой дорогой друг!
Эта горячая дружба немного забавляет не успевших уснуть зрителей.
Все-таки эти монголы очень наивны в своем социалистическом оптимизме.
Младшие братья, чего взять.
Два наших пастуха сидят и пьют чай у костерка. Старший прихлебывает и
говорит:
- Горяч, как твой поцелуй. Младший отхлебывает и говорит:
- И жжет внутри, как твои ласки.
??? У зала исчезает как-то желание спать. Люди медленно осваиваются с
услышанным. Фразы в контексте… нетрадиционны. Налицо асинхронизация
видового и звукового ряда. Это… собственно… как понимать?
И вот наши двое монголов лежат рядом под одеялом. Над ними -
мечтательные звезды, отражаются и мерцают в задумчивых глазах.
Познер чуть откашливается и переводит:
- Я так счастлив, что судьба подарила мне еще одну ночь с тобой.
И ответ:
- Я знаю, что это нехорошо. Даже преступно. Но ничего не могу с собой
поделать…
- Иди ко мне, дорогой, иди же скорее…
Все. Зал затаил дыхание. Иногда чей-то судорожный вздох и всхлип.
Неужели???!!!
- Так, - говорит Познер. - Если переводить дальше, я прошу указания. Там
текст эротического характера.
- Переводи! - сдавленно командуют в темноте из президиума.
- Глубже, - с механическим бездушием робота переводит Познер. - Твой
нефритовый стержень силен.
Утро, солнце, овцы, степь, двое в седлах:
- Тебе было хорошо со мной?
- Мне еще никогда не было так хорошо.
Обвал. Ужас. Сенсация. Не может быть!!! Вот это засадили
братья-монголы!!! Извержение вулкана, взрыв фестиваля: полнометражный
художественный фильм о гомосексуальной любви двух пастухов, коммуниста и
комсомольца, в далеком монгольском скотоводческом колхозе.
Всем как по шприцу адреналина засадили. Затаили дыхание, и глаза по
чайнику, ушки к макушке сползли и растопырились.
Поймите, это были те годы отсутствия секса в СССР, когда в последнем
слове на суде огребающий свой срок знаменитый режиссер Параджанов
саркастически произнес: «Все может простить Коммунистическая Партия, но
половой член в заднем проходе - никогда! » И получил десять лет лагерей.
Н-ну, мы не говорим уже, что в Средние века гомосексуалистов сажали на
кол.
Уважение к меньшинствам тогда было не в моде. Тогда и большинство-то в
грош не ставили. Но вообще это все - статья за мужеложество. Что делать?
…
В президиуме - свист и шип, словно змеи совещаются. И вердикт шепотом:
Черт их знает, этих диких пастухов… кто там с козами живет, кто с кем…
Товарищи, это первый монгольский полнометражный художественный фильм на
нашем фестивале. Надо поддержать. У них тоже отборочная комиссия,
партком, международный отдел, братская партия. Значит, так надо, если
отправили такой фильм.
А на экране:
- Эта любовь дает мне счастье и гордость! - заявляет юный пастух старшим
членам своей семьи.
- Я боюсь, чтобы это не испортило тебе жизнь, - тревожится мать.
- Старший товарищ не научит его плохому - сурово возражает отец.
Черт. Мы и не знали, что в социалистической Монголии вот так относятся к
гомосексуализму. Товарищи, да ведь они в него шагнули прямо из
феодализма. А возможно, в развитии сюжета они будут преодолевать свое
прошлое?
А- а-а! Вот и кульминация -общее собрание прорабатывает наших
любовников. Народ волнуется в большой юрте, стол застелен сукном,
председатель звонит в колокольчик:
- Пусть наши, так сказать, друзья объяснят коллективу свое поведение.
Много лет мы боролись за социализм! (Аплодисменты.) Случались и раньше
подобные факты, мы их не афишировали…
А над головой у председателя, слева и справа, укреплены к походному
войлоку полога портреты товарища Сухэ-Батора и маршала Чойболсана, и
выражение лиц у них странно принаряженное…
Женщина с орденом на груди сжимает в кулаке меховой малахай и
выкрикивает:
- Эти моральные отщепенцы бросают вызов всем честным труженикам! - И
срывает гневную овацию всей этой, так сказать, красной юрты.
А старший пастух выходит и говорит:
- Я полюбил его всей душой… и всем телом. Вы можете меня судить и
расстрелять, но я ничего не смог поделать с собой. Но верьте: я старался
учить его всему хорошему!
И - представьте себе! - он переламывает настроение этой
колхозно-овцеводческой общины, и она ему сочувственно кивает и
аплодирует.
А младшего встречает смехом и свистом! И он оправдывается:
- Я ничего не мог поделать! Сначала я не понимал, чего он от меня хочет.
А потом он подчинил меня своей воле…
Драма, короче, страшная. Он предал своего старшего любовника и попытался
начать чистую жизнь. А тот все приезжал к нему и снова склонял к
сожительству.
М- да. А потом старший погиб во время грозы и бури, спасая колхозный
скот. И хоронили его торжественно всем колхозом. А младший страшно
каялся и лил слезы на его могиле. А в конце ехал по степи и пел
счастливую песню об их любви, ушедшей навсегда…
Народ был просто громом поражен, в смысле кинозрители. Гомосеков все
брезгливо ненавидели, а вот эта драма просто заставила расчувствоваться.
- Тоже люди, понимаешь…
- Тоже любят…
- Слушайте, но кто мог ожидать, что монголы залудят такую мощную работу!
- А ведь это, ребята, и на Золотого Льва натянуть может… и на Оскара!
То есть обсуждение приняло необычно живой характер. А фильм поставили на
специальный приз по ходу идущего конкурса. Н у, на первое место все же
нельзя: гомосексуальная тема как-никак, однополая любовь, идеологически
все же не очень. Но - национальная своеобычность. А вот оригинальность
темы, смелость режиссерская, нетривиальная коллизия… и камера-то не
такая плохая, и игра актеров, товарищи! - как это все без лишних эмоций,
все изнутри показывают, по Станиславскому… Короче - фильм что надо.
Высокое фестивальное начальство, которому прохлаждаться некогда,
потребовало фильм себе на просмотр. Они первые четыре смотрят: для
порядка, - кому призы давать и премии. Смотреть все им некогда.
А монгольская группа уже подъехала. И в малом спецзале, в уголку за
пультиком, лампочка на черном щупальце пюпитр освещает, монгольский
переводчик излагает события:
- Здравствуй, Цурэн! Как скот, здоров?
- Спасибо за лекарство, Далбон! Те четыре овцематки, что болели, теперь
совершенно здоровы.
Начальство терпеливо ждет, когда начнется гомосексуальная любовь. Оно
проинформировано в деталях и тоже хочет приобщиться к оригинальному
монгольскому кино.
А разговоры все о поголовье, о методах содержания скота. О повышении
рождаемости овцематок и выживаемости ягнят. Привес обсуждают - плановый
и сверхплановый! И голосуют за резолюцию всем собранием.
Стоп! - говорит секретарь по идеологии Республиканского ЦК, он же
куратор фестиваля. - Вы эту производственную драму нам совать бросьте.
Мы понимаем ваши сомнения, но, чувствую, вы просто заробели!
Свет вспыхивает, фильм останавливается, монгольский переводчик краснеет.
Мнется неловко.
- Ничего не стесняйтесь! - говорят ему. - Мы все понимаем. Это
искусство. Национальные традиции уважаем. Реалистическая форма,
социалистическое содержание. Так что - переводите точно!
С переводяги пот льет: на таком уровне прессуют! - и переводит:
- Может быть, тебе лучше поехать в город? - (говорит сыну-скотоводу
ласковая мать.) - Ты сможешь выучиться на учителя или инженера, люди
будут тебя уважать.
А отец ей возражает сурово:
- Сотни лет наш народ выхаживал скот в этой суровой степи. Это наше
богатство. Даже на монете скотовод скачет за солнцем! И долг нашего сына
- быть там, где трудно. Там, где нужнее родине.
Руководящие товарищи раздражаются. У переводчика сконфуженное лицо, но
упирается на своем как баран. А любовники под одеялом рассуждают о
выхаживании недоношенных ягнят! В зале посмеиваются.
- Так, - принимает решение секретарь по идеологии. - Нечего тут глаза
нам замазывать. Давай сюда старого переводчика!
Бегут за Познером. Познера нигде нет. Долго ищут, приставая ко всем. В
конце концов вышибают закрытую дверь и вытаскивают его из комнаты тугих
девочек.
Познер необыкновенно благодушен, белозубо обаятелен и поддат. Не совсем
понимает, куда и зачем тащат. В конце концов пихают его за пульт. С
наказом:
- Переводи, как тогда!
На экране овечье стадо, и болезненно подпрыгивающий в седле пастух
поверяет пространству, лаская парнокопытных счастливым взором:
- Сначала мне было больно. Я стыдился своего желания. А потом стал
хотеть этого ощущения. - Механической гайморитной скороговоркой строчит
гундосо Познер классический киносинхрон.
Руководящие товарищи замирают. Непроизвольно сглатывают сухим горлом.
- Стоп! Сначала поставьте!
И Познер гонит эту скотоложескую гомосексуальную эротику. Нет повести
печальнее на свете, чем повесть о Ромео и де Саде.
После чего удивительным и нетипичным фильмом заинтересовались в ЦК
Узбекистана. Щекочет тема и обжигает. Эдакая клубничка с монгольским
кумысом! Над фильмом засиял ореол стильного.
В ЦК пригласили монгольского переводчика и выгнали вон и его. И снова
позвали Познера.
А он уже прет с креном на автомате без заднего хода: а, завтра
забудется.
Короче, они пришли к выводу, что из неловкости и конспирации монголы как
бы маскируют в СССР свой фильм под скотоводческий, хотя на самом деле он
о трагедии феодальной любви, наказуемой социалистическим законом. Работа
за гранью риска, безоглядно откровенная и поразительно народная по
душевности характеров.
И фильму дали «Специальный Приз». С формулировкой: «За нетрадиционное
освещение современной проблематики тружеников монгольской степи».
Прессе, конечно, все было прекрасно известно про настоящий перевод и про
попытки авторов фильма скрывать истинный смысл работы и стесняться его.
Поэтому корреспондентка журнала «Искусство кино» постаралась построить
вопросы своего интервью как можно тактичнее:
- Скажите, пожалуйста, - наклоняла она декольте под нос монгольскому
режиссеру, скромному молодому человеку, похожему на Джеки Чана в
замшевой куртке и черных очках, - как вы пришли к основной теме вашего
смелого фильма?
- Эта тема волновала меня всегда, - отвечал он. - У нас вообще весь
народ этим занят. Это часть нашей культуры и истории.
- А как вы относитесь к женщинам?
- Женщина - это друг мужчины, помощник, товарищ в партийной работе.
- А какие мужчины вам нравятся? …
- Храбрые, сильные, работящие. Настоящий друг не бросит тебя никогда!
- А вас когда-нибудь бросали друзья? - расхрабрилась журналистка в
легком головокружении от откровенности темы.
- Случалось, - режиссер вздохнул.
- Вы… сильно переживали?
- Конечно. Кто бы это не переживал?
- А… если мужчина любит женщину?
- В этом фильме меня это не интересовало. Я поставил перед собой задачу
раскрыть основную тему. И чувства между мужчиной и женщиной тут могли
только помешать, отвлечь от более важных переживаний. Помыслы героев
имеют иное направление, понимаете?
- Вы верите в любовь?
- Разумеется.
- Как вы думаете, главный герой утешится после своей трагедии?
- Он молодой, ищущий. К нему нашел подход секретарь комсомольской
организации. Там уже возникло настоящее взаимопонимание.
- Так что можно сказать - настоящее счастье всегда впереди?
- Конечно. Как всегда.
- А… это чувство не осложняет жизнь героя?
- Какое?
- Ну… главное?
- То есть любовь к основному делу? Конечно осложняет. Да еще как… Но в
этом и счастье! Это делает жизнь богаче, наполняет ее смыслом.
Журналистка озаглавила свое интервью «Любовь по-монгольски» и по
возвращении в Москву сдала в «Искусство кино» сенсационный материал,
первым результатом чего явилось вышибание ее с работы с треском, а
вторым - модернистские слухи об ее жизни в коммуне тибетских
гомосексуалистов.
Но. Но. Фильм полгода спустя был представлен на Московский
кинофестиваль!! И тусовка ломилась на него, куда там Антониони. И
получила свои удои овцематок и ремонт кошар.
- Сволочи, - сказали любители кино. - Уроды. Это же надо - переписать
весь звук!
Светское- то общество, имея доступы к информации, знало достоверно:
Москва приказала своим меньшим монгольским братьям превратить прекрасную
народную трагедию однополой любви в производственный роман; соцреализм
хренов.
- Вы знаете, в чем там дело, что они говорили на самом деле? -
передавали друг другу со вздохом любители… Мат входил в моду
эстетствующих салонов.
Познера вызвали в Идеологический отдел ЦК - уже Всесоюзного, и вставили
ему фитиля от земли до неба. Познер держался на пытке мужественно.
Показывал номер партийного билета и клялся под салютом всех вождей, что
переводил с листа, а точнее - просто читал, то, что ему клали на пульт.
Знал бы кто? - сдал гадов на месте: но в темноте лиц не видно! При этом
он был такой обаятельный и преданный, проверенный
интернационально-коммунистический и полезный радиопропаганде на всех
языках, а глаза честней сторожевого пса… поднявшаяся в замахе
Руководящая Рука погрозила пальцем и отослала выметающим жестом.
Плюнули и спустили на тормозах. Но вспоминали долго, и до конца не
верили, что гомосексуальной любви не было.

"Е-маил или Интернет 2"

Сегодня у нас опять Автор таких произведений как: "Забей", "Скури",
"Сожри" и роман в 8-ми Томах "Сдохни под лестницей". Ожидается новинка,
Книга "Травогерококотрафик".

Часть 3-ая, Я надеюсь и последния. (надейтесь и Вы)

Гоша за три месяца оторвался по полной и набрал больше 1000-лет тюрьмы.
Но он родился в этой Тюрьме и она была ему домом, единственое о чём
сожелел Гоша, так о бедных Зэках которых он использывал в тёмную. После
Гошиных бешеных оргий выжили не многие если честно то только 2-е, Киря и
Михась. Директор скончался в ужасных судоргах жопы на вторую неделю,
хотя Гоша заходил к нему всего 4-раза, но остaвался с ним до Утра и
носил ему в постель завтрак. Директор не обращал на заботу внимания т.
к. ослеп и оглох после первого знакомства с Гошей. Остальные Зэки
погибли Геройской смертъю, им было западло лежать с Гошей в одной
Кровати, но Гоша вышел и из этого положения убивая Зэка и только потом
награждал Любовью. Ну конечно в Тюрьме были и Вертухаи более 40-человек,
тогда их называли по другому, просто и лаского "Вжопуключь".
Слово Вертухай придумал Киря однажды увидев что делает Гоша с ними. А
что делал Гоша с ними? для не догадливых: Гоша вертел их на Сокровище и
каждый раз когда их лица сближались здоровался с ними на немецком (Xай).
Все Вертухаи умирали долго и ужасно от несварения кишки, ну сами
подумайте.. кто будет им варить кишки, Гоша что-ли, оджарить это да в
этом деле он Мастер, но повар из него никакой!

Наконец Киля, Михась и Гоша взялись за всетюремную паутину, дело шло
быстро и весело. Гоша взлетал на крышу и уже одтуда срал паутиной с
палец толшиной, всего за 5-недель он обосрал Тюрьму с низу до верху.
На 6-ую неделю Гоша начал страно косится на Михася, eго взгляд рыскал по
лицу Михася но останавливался всегда на жопе. Михась пожалывался Кире на
Гошу, в это время Киря был очень занят и валялся на кровати вдыхая пары
гниющего мяса, под кровать закинули останки Директора на память: Гоша не
мог с ним растатся даже после смерти (кто не любил тот не поймёт).

Гошу пришлось изолирывать в изоляторе, эта тварь пришла ночью к Михасю с
цветами и бутылкой шампанского. Киря очень жалел Гошу, привязывая трупы
вертухаев к паутине и посылая их Гоше он не догадывался что через много
лет вся Планета будет заниматся тем-же. Вы наверно уже догадались это
была первая маилява, но не последния. Гоша посылал Михасю цветы и
предложения о свадьбе на клочке бумаги, подписывая всегда одно и тоже "Я
хочу тебя (последние слово начиналось на Е- и кончалось на -ать)".
Через 2 месяца у Гоши кончились чернила, экстременты и кровь, теперь
Цветы доходили почти без записки и букв. Михась каждый день орал "Опять
это Е-баная маилява" (позже слово баная выкинули т. к. баня здесь не
причём).

Подведём итоги: в этом уроке Русской Истории мы все увидели как и зачем
создавалась Паутина и Е-маил. В конце урока я могу зделать только одно:
разбудидь всех Учеников и идти в Камеру.

П. С. Продолжение моих Уроков можно услышать в одном случае: Пришлите
пакет с Трусами, Носками, Табаком и Грибочков побольше закинтье, на
Тюрьму по адресу: Украина; Киевскоя область; объект Чернобыль; Реактор
номер два; Подвал под Саркофагом; изолятор номер 24; восьмая кровать с
верху; четвёртый Труп с лева.

Спасибо за внимание и давайте просыпайтесь уже: пора по Камерам,
Вертухаи зовут.

Напомнил недавний анекдот: «В Москву начали возвращаться африканские
студенты, сбежавшие в Африку от московской жары».
Но ещё до этой жары был реальный случай на эту тему, о котором
рассказывала лет десять назад Кира Пантелеймоновна, профессор соседней
кафедры.
- Ещё когда я работала в питерском политехе, на своем факультете была
ответственной за производственную практику студентов. Были устоявшиеся
связи между институтом и предприятиями, и студентов, как правило,
отправляли по известным маршрутам. Но однажды случился сбой:
обнаружилось, что нужно распределить целую группу африканцев. Куда их
пристроить? Жалко их стало, ведь у нас, на севере, им холодно. Устрою я
их куда потеплее. Хоть отогреются от питерских холодов…
- Отправила. Вернулись через пару дней.
- Мы в Африке к такой жаре не привычны. Пошлите нас в другое место…

А отправила я их на металлургический комбинат. Не сдюжили, дети солнца,
рукотворного тепла в литейном цехе...

не мое, но очень понравилось на "Одноклассниках": В те времена
командовал нашей дивизией генерал- майор Кир-ов, а нач. ПО был полковник
К-н (подпольная кличка КСИ). В один из дней заехали они в дивизион.
Командир дивизиона майор Т-к на"радостях", сразу ведёт их в свинарник. А
там только опоросилась свинья. Начальники с умилением подержали розовых
поросят на руках и в шутку просят майора заметить для них, понравившихся
им поросят. Тот, не поняв юмора, ставит задачу свинарю (узбеку) отметить.
Бойцу было вообще не до юмора и он, не долго думая, пишет на спине
хрюшек масляной краской НАЧПО и КОМДИВ.... Это надо было видеть, все
наблюдали картину, когда подросшие поросята, весело похрюкивая, выбегали
за ворота части под предводительством двух "главнокомандующих".

Молодой человек пришел к девушке домой, поговорить с мамой: МЧ: Тетя
Сара я и Кира хотим пожить отдельно дабы проверить наши отношения.
Сара: Таки можно. Только напиши расписку что потом женишся... и дату
укажи! :D

Звезды Голливуда с самой маленькой грудью: Кира Найтли, Мила Йовович,
Натали Портман, … Руперт Эверетт, Том Форд, Том Круз.

ПАМЯТНИК ИДИОТУ

Эта история произошла в 2000 году. Весной. Как раз в это время в городе
наблюдался самый настоящий бум тротуарной плитки. Так вот, мы, компания
молодых «энтузиастов», жаждущих иметь собственный бизнес, организовали
свою фирму по производству и укладке этой самой плитки. Было, в
общем-то, всё необходимое: подходящий цех, обкатанная технология,
возможности взять кредиты, словом, живи и радуйся. Но, имелось одно
«НО». Основная рабочая сила. Ну, кто идет в подсобники (а дипломов по
специальности «принеси-подай-иди-на-фиг-не-мешай» в природе не
существует)? Правильно. Бывшие зэки, алкаши, наркоманы и постоянные
придурки. Так вот, среди наших придурков имелся милый мальчик, назовем
его Васей. Видимо, у него и впрямь было что-то не то с головой – в армию
его не взяли.
Он-то всё это и учудил.

Дело было так.
У меня – главного менеджера - утро выдалось весьма запаренным: новые
клиенты, звонки, отбивание от назойливых рекламных агентов (на фига козе
баян? У нас и так спрос превышает предложение), звонки от наших
бригадиров на объектах – кому чего привезти, словом - всё как обычно. И
тут приходит наш Любимый Клиент. Чудо, а не клиент! Оплачивал по 100-200
квадратов разом, а потом скромненько, на своей «Газельке» квадратов по
10-15 раза три в неделю забирал. Да ещё и звонил, когда, дескать,
удобно. И грузил сам. И вот он решил заказать ещё, да не ту, что обычно,
а вот эту, которая новой формы. Которую привезли всего-то позавчера. Это
требовало уточнений, и я принялась звонить в цех, так как понятия не
имела сколько формочек для заливки привезли.
Что за черт, никто не отвечает… Вымерли они там, что ли? А тут ещё Игорь
(наш начальник по строительству) орет в другую трубку - когда придет
третья машина, почему плитку не везут; в общем, вручив любимому клиенту
кружку кофе и бублики, я понеслась в цех разбираться.
Непорядок был замечен сразу же. КАМАЗ недогружен, над ним сиротливо
болтается девятисоткилограмовый поддон с плиткой, Женьки («командующего»
складом и погрузкой) не наблюдается. Влетаю в цех и сразу натыкаюсь и на
него, Леху (начальник по производству) и Кирилла (бригадир этой смены).
Последний взбудоражено размахивая руками и вытаращив глаза, орет,
заикаясь:
- ТАМ!! СТОИТ!!! Я… из раздевалки… а там… стоит!!!!
- Ага, - ехидничает Леха, - там у тебя стоит, а здесь не стоит, - и
показывает на рабочих, бесцельно, как стадо овец, оставшихся без барана,
блуждающих по участку заливки.
- У вас у всех и тут и там ВСЁ, ВСЁ СТОИТ! – набрасываюсь на них я, -
Вся фирма стоит! Пока на ушах, а скоро будет – раком!!!
- ТАМ!! СТОИТ!!! ТАМ!! – не унимался Кирюха, тыча пальцем куда-то в
потолок. Все дружно взглянули в указанном направлении. На длинном, во
весь цех, балконе, ведущем в разные подсобные помещения второго этажа,
действительно что-то стояло. Идентификации не поддающееся, и инвентарем
явно не являющееся.
- Уррррод, - сплюнул Леха и рванул к лестнице.
- Ага, точно, - радостно подтвердил Кирюха.
Я в туфлях на шпильке приотстала от ребят, но тоже в темпе оказалась
рядом.
ТО, что там стояло… э… как бы это… чтоб понятно было…
Раскорячившись во весь узенький проход, там стояла очень странная
скульптура, светло-серого цвета. Инопланетный монстр, иначе не назовешь.
Голова у монстра имелась, на ней сверху шипы, а ниже – какие-то полосы.
Шеи не было, зато была грудь и толстый буграстый живот, выпяченный
вперед. Наверное, это был беременный инопланетянин. Руки оканчивались
мощными ластами, были вывернуты назад и поперек всего прохода. Колени
тоже были загнуты наоборот, как у кузнечика, а в какую сторону смотрели
увесистые копыта, навскидку не определялось.
Вот ведь и есть уроды, подумалось мне (не про монумент), занимаются
черт-те чем, а работать кто будет?
- Ну и зачем вы эту байду сюда поставили??? – громко возмутилась я, -
Что за дебильные шутки, делать больше нечего?
Леха грустно вздохнул, и жестом показал Женьке, мол, развернем вдоль
прохода. Не без труда, но это было сделано и…
- Ва-а-а! – шарахнулась я и треснулась о перила. У статуи были ГЛАЗА!!
На затылке, как мне подумалось с перепугу. Глаза вращались и моргали. А
еще был рот. Оттуда вякало!
- Это… что?
- Это? – ласково ответил Женя, - Это не что. Это ЧМО!!!!!
- А… зачем… чмо… тут стоит?
- СТОИТ!!! – со злостью заорал Леха, - Стоит, гад, не шелохнется! Из-за
одного урода… М-м-м-м-м… Из-за одного урода ВСЁ стоит!! ВСЁ!!!!! Из-за
одного урода нам Дима (генеральный директор) таких чертей вставит, когда
приедет! НАМ!! ВСЕМ!! Из-за одного урода…

Пока ко мне возвращалась связность мыслей, ребята обрисовали картину.
- Этот… енот помойный… маму его да чтоб не папа и не туда… - коротко
объяснил Леха, - первую бетонку на себя вылил, паскуда… Пополз сюда за
каким-то… членом… И - вот, усох. Таракан бледный!!! Вражина! Кирюха вон,
по сейчас заикается….
А теперь в переводе.
Сегодня на бетономешалке, так называемого первого слоя работал Вася. В
растворе для первого слоя большое количество пластификатора. От этой
штуки застывший бетон приобретает высокую прочность, влагостойкость,
термостойкость и т. д., а главное – ОЧЕНЬ быстро застывает. Десять
минут – и готово. Через пару часов кувалдой не разобьешь. Так придурок
Вася, «не на то нажал», и вместо того, чтобы просто увеличить обороты,
вся эта бадья (килограммов 600) вылилась прямо на него. Хоть не на
голову, но его тут же сшибло с ног, а сверху лилось, лилось… Формовщики
схватились за лопаты, откопали Васю, поставили его в сторонку, чтоб под
ногами не путался, и в темпе – убирать всё это счастье с пола. Ведь
застынет сейчас, а потом спотыкайся! Прибежал Леха, велел Васе, этому
сироте во втором поколении, НЕМЕДЛЕННО, СЕЙ СЕКУНД снимать одежду. Вася
понял. Но неправильно понял. Вместо того, чтобы выполнить приказ
буквально, он поплелся в раздевалку (на второй ярус по лестнице и метров
сто по балкону в другой конец цеха). С каждым шагом медленнее,
ме-ед-ле-ен-нее… Не дойдя четырех метров застыл. Пластификатор штука
хоро-о-ошая. В суматохе про Васю забыли. Орать он не мог, и так едва
дышал. Ведь знал этот недоделок, КАК быстро это твердеет.
И тут из раздевалки во весь опор вылетел Кирюха, он там обедал и весь
цирк прозевал. С маху налетев на чудище с глазами, да ещё и шипящее, Кир
с воплем отпрыгнул и влетел задницей вперед в женскую раздевалку, к
счастью, пустую. Монстр никуда не уходил. Тогда Кирюха перемахнул через
перила, мигом слетел по пожарной лестнице. А дальнейшее я видела.

Смех смехом, а надо что-то делать. Сейчас мойщицы на перерыв пойдут, а
валерьянку из аптечки они уже давно сожрали. Визгу будет… Они у нас тоже
туповатые.
- А может по нему ломиком постукать? – предложил добрый человек Женя, -
может, рассыплется?
- Только вместе с содержимым, - заверил Леша, - да и с ломиком тут не
развернуться. И по чему стукать-то эту раскоряку?
- По голове, - мстительно предложил Кирилл, - Рога козлу поотшибать,
чтоб людей не пугал. У, морда!
Вася, поняв своей головенкой, изначально приделанной, чтоб было в чего
кушать, что его страдания сейчас будут завершаться путем эвтаназии,
замычал громче.
- Пацаны, тут с ним – никак! – сказала я. - Надо вниз спускать!
- А как? – спросил Женька, везя статую ближе к лестнице, - Кубарем?
Может, его в тот угол задвинуть, постоит, пока бабы пройдут, а там…
- …а там и ломик не поможет, – закончил за него Леха. Это Алексей
изобрел добавлять в раствор пластификатора втрое больше нормы, – чтоб
застывал быстрее и качественнее.
Вася закатил глаза.
- О! – осенило меня.
- О! – повторил Леха, проследив, на что я показала.
- Гениально! – все понял Женек и они убежали, попросив нас с Киром
«посторожить конструкцию». Чтоб ещё кого не напугал, наверное.
- Тельфер! Мне и в голову не пришло! – сказал Кирюха.

Васю обмотали тросами, зацепили крюком и, словно в авоське он
благополучно поплыл через цех. На свободную площадочку, укрытую от
любопытных глаз штабелями пустых поддонов.
Мы побежали вниз, и… о, боже! Только не это!
В дверях цеха стоял Любимый Клиент и внимательно наблюдал за нашими
манипуляциями. Ему прискучило меня ждать, и он отправился на поиски.
У Лехи сделалось такое лицо… Круче Васиного, да оно и понятно. Назревала
катастрофа.
Клиента я уволокла в офис, не пустив в тот угол, приняла заказ,
уболтала, попрощалась… Возвращаясь к месту спасательной операции, рыдала
со смеху.
- Ну?????? – хором выдохнули ребята, - Что?????
- Порядок. Он спросил: «О, вы уже и памятники делаете? И такой
оригинальной формы? Эксклюзивный заказ?».
- А ты????
- Да!!! Пытаемся. Пробный экземпляр. Полуфабрикаты не показываем, сами
понимаете. Отрабатываем технологию.
Последняя фраза произвела эффект взрыва. Это был хохот людей, замотанных
до того предела, когда уже всё до неработающего фонаря на Северном
полюсе.
- Слышь… - стонал Леха, держась за поддоны, - народ, а может продадим
ему это чучело?? Поставит у себя… на участке…. Ко… кормить бу… будет… А
он - ворон пугать!
Отсмеялись.
- О! – теперь осенило Женьку и он умчался в инструменталку.
- Мы его по частям разрежем! – выпалил он, гордо демонстрируя огромные
ножницы по металлу, вида ржавого и устрашающего, - Тоже не так-то
просто, но выбирать не приходится.
Вася замычал и потерял сознание (оставшись стоять враскорячку), так и не
поняв в силу природной тупости, что именно намерен делать Женька.
Просовывать их плашмя под «панцирь» и резать тряпочно-бетонную корку по
кусочку. Как медики гипс снимают.
Только-только взялся за дело, в цех с рёвом голодного льва ворвался
Игорь. Увидел недогруженный КАМАЗ, которого так и не дождался. Сейчас
еще увидит бездельничающих рабочих…. А потом ещё не то увидит… Бетонного
Монстра и Женьку, режущего его этим зловещего вида инструментом.
- ДА ЧТО ЗА Б… - завел он было, увидел картину, заорал и шарахнулся так,
что запнулся, шмякнулся пятой точкой на поддоны, и впал в ступор.
- Инопланетянина поймали, Игорек, - невинно улыбнулась я.
- Ага, - подтвердил Леха, хотим посмотреть, что там внутри. Вскрытие
делаем.
Игорь ошалело хлопал глазами, сидя на поддонах.

Ничего. Всё устаканилось. КАМАЗ догрузили. Я отправилась в офис, где
меня уже поджидала еще одна постоянная покупательница, «конвейер»
запустили. Васю «дорезали», он, в чем мама родила, сохраняя позу
каракатицы (присев и растопырив руки), удивительно проворно дошкандыбал
до раздевалки. И в той же позе, с «рогами» на голове, с такой счастливой
улыбкой, что бывает только у врожденных идиотов, радостно взбрыкивая и
блея, поскакал домой.
Больше в фирме его не видели.

Не позортесь отроки, рисующие на стенах и заборах, первое граффити было 3 тысячи лет назад, и было так:

Я Кир царь Ахеминид

К истории о Насте Вагине.

В Армении распространена фамилия Киракосян (от имени Киракос, которое правда сейчас не особо популярно). В Советской Армении был министр иностранных дел Джон Киракосян, весьма почтенный человек и дипломат. И вот как-то в 70-х годах пришлось ему ехать с официальным визитом в Иран. Однако фамилия министра была никак неприемлима для персов. Дело в том, что на разговорном фарси Кир означает хуй, а Кос означает пизда, вот и получался серьезный человек с фамилией ХуеПиздов. Официально министра во время визита и в персидской прессе называли по фамилии карапетян , ну так, относительно близко к настоящей.

Курятник дембельского 'аккорда'

Так как дело касается секретной ракетной части, а история относительно недавняя, то в дальнейшем повествовании будет просто 'герой данного рассказа'.
Наш главный герой к армии готовился, по утрам бегал кроссы в ближайшей посадке, отжимался и подтягивался, как районный военком всем мальчишкам тогда и рекомендовал. На южных границах страны сильно пахло войной, уже и постреливали во всю, но отправили не в обычную часть, а в секретную. Точнее, направили, конечно, сначала в 'учёбку', где на 'богатых-то' харчах уже после первых трёх месяцев от нашего героя остался один нос, по крайней мере судя по сохранившейся ещё чёрно-белой фотографии.
Когда из учёбки, наконец, отправили в часть, то отец-командир вместе с военврачом, осмотрев строй новобранцев, выругавшись нецензурно в адрес учёбки, каждого второго солдата первым делом отправили в госпиталь на откорм и общую поправку здоровья.
Впервые после дома, в госпитале солдат отъелся, даже умудрился попробовать курочку, да с яичком и даже кусок сала (хоть любой спец. и скажет, что при сильном истощении свинину ни в коем случае нельзя, но практика показала обратное). В общем - ожил. Вот с этого момента история и начинается.
Отец-командир оказался мужиком 'тёртым' и быт в секретном части наладил не только на сухом пайке: и свой курятник и, пардон за несекретный запах, хлев со свиньями. Кстати, самому командиру на стол ничего и не доставалось: был при части не только госпиталь, но и детский садик для детей офицеров.
Соответственно, почётность и важность этих двух народно-хозяйственных объектов была очень высокой (это я всё про тот же курятник пекусь). Её осознавали все. И на пятёрку отстреляв очередные учебные и учебно-боевые стрельбы, солдаты в наряды на курятник ходили с полным осознанием важности своей миссии.
К слову, как в армии сейчас — не знаю, а в то время был интересный порядок. Дембель уйти в запас мог в первый день прихода приказа Министра Обороны о Демобилизации, а мог... спустя месяца полтора-два. Чем в частях и пользовались. Хочешь в запас? С тебя 'аккорд' (то есть ударный труд на благо родной военной части).
Командир построил дедов и сказал: «У нас важнейший объект намечается. Курятник старый. Нужно построить новый. Зачёт — 'аккорд'. Кто хочет поработать?» Понимая важность курятника, все сделали шаг вперёд и из них командир отобрал бригаду самых достойных. В когорту лучших попал, в том числе, и наш герой.
Месяца полтора, наверное, шёл бой за каждый ряд кирпича. Прожаренные солнцем и просолёные от пота 'деды' возводили новое строение. Кстати именно там наш герой и научился строить, за 20 лет до этого всё было не до того.
Потом был Дембель. И звучала торжественная речь отца-командира: «Солдаты! Вы здесь прикоснулись к государственной тайне! Лучше забыть эти два года и не сознаваться, что они у Вас были, чем разболтать врагу тайну и навредить своим боевым товарищам. Те, кто ракетное топливо не нюхал, всё равно вас не поймут!»
Когда ехал в поезде с другими уже дембелями, не секретными, то разговорились и о том, у кого и какой был 'аккорд'. Он с чувством собственного достоинства и брякнул: «Я кур-рятник в части построил! Кир-рпичый!» (усиленное «р» как-то само вырвалось).
Хохот стоял такой, что из соседнего вагона прибежали ко всему готовые проводники, уверенные, что дембеля разносят вагон в щепу.
Тогда же в дембельском поезде наш герой и понял, что, как всегда, прав был отец-командир. Разбалтывать о своей службе ничего не надо. Проще дембельский альбом убрать подальше от тех, кто всё-равно не поймёт.
С тех пор, когда нашего героя спрашивают: «Когда служил, то 'аккорд'-то был? Что построил?» Он сухо отвечает: «Да часть секретная. Говорить не положено». Вот такой вот секретный курятник получается.

"Британская актриса Кира Найтли вышла замуж".
БЛЯ-А-А-А!
Не дождалась.

На дележке денег после сборного концерта.
- Так, Кобзону – десять штук, Алле – девять, Кире – восемь, Коле - семь, Стасикам Михайлову и Пьехе – по шесть!
- А Грише Лепсу?!
- А он и так «Счастливый, как никто!»

История судьбы Человека,я читал ее лет 10 назад в "БДГ для служебного пользования". Но эта более полная, да длинная, но это урок тем кто считает, что пожилой человек просто инвалид.


ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Олейник Станислав Александрович
Легионеры-8

© Copyright Олейник Станислав Александрович
Размещен: 07/05/2013, изменен: 07/05/2013. 74k.


Глава 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ...
1967 год. Во Франции остатки "советских легионеров" снова сплотились вокруг своего негласного лидера Франжье. На этот раз он ратовал за возвращение на родину. Его авантюристический характер не находил покоя, и он развернул бурную деятельность для разрешения этого вопроса. Франжье заставляет каждого из 32 человек, согласившихся вернуться на родину, написать свои автобиографические данные, в которых была указана причина их нахождения во Франции, и заявления в Советское посольство. С этой целью, он устанавливает контакты с сотрудниками посольства и ведет с ними переговоры. Естественно все эти его действия не остаются вне поля зрения французской контрразведки. Но, зная, что ничего противоправного ни он, ни его сослуживцы не совершают, он безбоязненно продолжает посещать посольство.
Франжье несколько раз приглашали на беседу во французскую полицию, где сотрудники контрразведки пытались отговорить его от разрешения задуманного, и оказать "положительное" влияние на своих сослуживцев. А, видя, что он стоит на своем, контрразведчики, под предлогом упрощения возвращения его и сослуживцев на родину, делают ему вербовочные предложения. Но он отказывается. Его несколько раз приглашали в Марсель, в штаб-квартиру Легиона, где вели с ним аналогичные беседы. Но Франжье был тверд, - возврат на родину.
Так прошло почти 7 месяцев. И вот все они получают уведомления о приглашении в Советское посольство. В небольшом зале, где собрались 32 человека пожелавших вернуться на родину бывших советских солдат, перед ними выступил сотрудник посольства в ранге первого секретаря.
Он не стал говорить о той большой работе, которую пришлось выполнить, как сотрудникам посольства, так и компетентным органам на родине, но в итоге, все вопросы решены. Также положительно решены вопросы и с Французскими властями. Сотрудник посольства выступил кратко, без всяких патетических слов. Он поздравил всех с положительным решением вопроса, вручил всем, поскольку их никто из Советской армии не увольнял, военные билеты, и попросил следовать к автобусу. И ни слова о том, что все те военнослужащие, которые остались тогда, в 1961 году в бельгийском лагере интернированных, уже давно вернулись на Родину.
Уже летя над территорией своей Родины, все с трепетным волнением вглядывались в иллюминаторы. Но, кроме летящих на встречу облаков, ничего не было видно.
На аэродроме к самолету подкатил автобус, с задернутыми на окнах шторками. Все молча зашли и расселись по местам. По напряжению, с которым входили в автобус бывшие легионеры, чувствовалось, что все они очень волнуются. Волновался и Ян Спудулис. Увидев, что их сопровождают вооруженные автоматами офицеры, все с пониманием отнеслись к этому.
Ехали часа три. Автобус остановился в лесу. Все вышли на большой асфальтированной площадке, оказавшийся строевым плацем . По команде одного из сопровождавших офицеров, построились в две шеренги. Сквозь ветви деревьев и кустарника, поглядывал высокий бетонный забор, с бегущими по верху побегами колючей проволоки.
Почти сразу же перед строем остановилась черная "волга", из нее вышел офицер в звании полковника, махнул рукой в сторону автомобиля, который тут же отъехал в сторону, повернулся к строю. Предупреждающе поднял руку в сторону офицера попытавшегося ему доложить, и обратился к бывшим легионерам, теперь уже снова ставших советскими солдатами.
-Поздравляю вас, товарищи солдаты и сержанты с возвращением на Родину! Вы, в этом военном лагере будете три месяца. Затем, будет соответствующий приказ, по которому будете уволены из рядов Вооруженных Сил и отправлены на постоянное место жительства. Куда? Решите сами. И на этот вопрос каждый должен дать свой ответ. Поэтому не буду останавливаться на нем.
-Майор, - полковник повернулся к стоящему рядом майору, - ведите людей в казарму, пусть обоснуются на новом месте, и, в баню. После бани, обмундировать всех в военную форму, и в столовую.
Майор, который представился их командиром взвода, назначил своим заместителем старшего сержанта Спудулиса, а уже по его предложению назначил командиров отделения. И только потом взвод в казарму.
Щитовой барак, в котором все оказались, был обустроен, как все армейские казармы. Кубрик для личного состава, ленинская комната со столами и стульями, канцелярия, умывальник, туалет, каптерка, и ружейная комната, которая, как выяснилось позднее, была пуста.
После распределения по койкам, все отправились в баню. Шли молча, мылись молча, иногда лишь перебрасываясь незначительными репликами. Подавлены ли были бывшие легионеры резкой сменой своего статуса, трудно сказать. Скорее все были просто шокированы. Они оказались в прямом смысле того слова, "за колючей проволокой". Но никто не роптал. Каждый знал, на что он шел, давая согласие на возвращение на Родину.... И каждый знал, с какими трудностями они вернулись, и с какими трудностями им придется столкнуться.
...Начались длительные и изнурительные беседы с сотрудниками КГБ, которые ежедневно приезжали к ним в лагерь. А где-то через месяц, их, казалось, оставили в покое. Но не так все просто оказалось. У каждого на левой руке между большим и указательным пальцем было вытатуировано "FL"- Французский легион. Пришлось это каждому выжечь. Остался лишь белый кружок.
Три месяца пролетели быстро. Был зачитан приказ об увольнении из рядов Советской армии, подан автобус и все, собрав свои пожитки, загрузились в него. Чувствовалось общее волнение. Билет на железнодорожный транспорт были для них приобретены заранее. Каждый ехал не туда, куда бы хотел, а туда, куда им определило КГБ.
Например, в Советской Армии Ян Спудулис служил восемь лет. Три года в иностранном легионе, два года по контракту на Мадагаскаре, и три года во Франции. За три года службы в легионе, из которых полтора года приходилось на войну в Алжире, - он получил звание сержанта, 25 тысяч долларов, - по тем временам очень большие деньги для Франции, - и три награды за храбрость и мужество.
Формально вернуться домой бывшим советским солдатам и бывшим легионерам было невозможно. С официальной точки зрения, отправленных в Конго советских солдат попросту не существовало в природе. А тут еще служба в иностранном легионе - вещь для советского человека вообще запредельная. Это уже измена Родине. Выручило всех тогда соперничество двух спецслужб: операцию по отправке в Конго в 1961 году проводило ГРУ, не согласовав ничего с КГБ. И только данный факт, и спас бывших советских солдат о привлечении каждого к уголовной ответственности за измену Родине. Так это было или нет, трудно сказать, но поверим Яну Сперскису. Но именно это и спасло их от последующих репрессий. Так им якобы сказал на последнем построении на плацу лесного лагеря, тот же полковник, который их встречал.
Каждому было преложено внести в Красный Крест и Фонд мира от 5 до 10 тысяч долларов из своего заработка, и дать подписку сроком на 25 лет, - молчать. .

Вернувшись на Родину, Спудулис вновь поселился в городе Могилеве, - там, откуда его почти 20 лет назад призвали в армию. Всего в СССР вместе с ним вернулось 32 "легионера". Двенадцать из них оказалось в Белоруссии, из них восемь, в том числе и Сперксис, - в Могилеве.
В Могилеве он поступает на заочный факультет строительного института и устраивается на работу в Облремстройтрест на должность инженера по рационализации. Как и все воины-интернационалисты, он претерпел нравственное и психологическое перерождение, что привело его позднее к срыву. Случилось это в 1978 году. При проверке состояния дел в подведомственном тресту РСУ, Спудулис обнаружил злостные нарушения со стороны руководства предприятия. Конфликт замять не удалось, и дело дошло до разбирательства на открытом партийном собрании треста. И когда, Сперскис в своем выступлении стал приводить в качестве примеров конкретные, выявленные им факты нарушений, главный инженер треста, чтобы закрыть обвинителю рот, прилюдно оскорбил Сперскиса. Темпераментный литовец на глазах изумленной публики, молча подошел к обидчику, и несколькими, едва видимыми ударами из арсенала Джиу-джитсу, "вырубил" обидчика. И, буквально через мгновение, сам рухнул без сознания. Прибывшая "скорая" констатировала у него инфаркт...
Когда Ян пришел в себя, первым человеком, которого он увидел, была его жена, Алена. Она смотрела на него встревожено, беспокойно, и он понял, что эта тревога и это беспокойство относятся к нему.
-Сейчас, Аленушка, извини, пробормотал он, пытаясь сесть, но не мог. Руки были как плети и не слушались его.
Он не видел, как Алена, присела на стоявший рядом с кроватью стул, и не почувствовал, как осторожно взяла его руку в свою и ласково стала гладить. И тут только обратил внимание, что Алена в белом халате, а из-за ее плеча на него улыбаясь, смотрит в таком же белом халате немолодой мужчина, на голове которого надета белая шапочка. И тут все понял, - он в больнице. Он попытался что-то сказать, но губы его не слушались. И он снова куда-то провалился...
Очнулся часа через два. В палате никого не было. За дверью слышались тихие женские голоса. В одном из которых он узнал свою Алену.
-Алена, - с улыбкой выдохнул он, и зажмурился, вспоминая первую встречу с ней...
В тот день он с ребятами возвращался из вагона-ресторана в свой вагон поезда, в котором они следовали из Москвы в Могилев, к своему новому месту жительства. И вдруг проходя через плацкартный вагон, поймал взгляд огромных голубых глаз. Они принадлежали молодой девушке сидевшей за столиком сразу у прохода. Напротив, место было свободное.
-Идите, ребята, я приду попозже, - кивнул он вслед проходящим мимо друзьям и, не отдавая отчета в том, что делает, сел на свободное место напротив девушки с голубыми глазами.
Умевший быстро сходиться с незнакомыми людьми, а в особенности с противоположным полом, Ян быстро знакомится с девушкой. Оказалось, что девушку зовут Алена, и она возвращается из Минска, где была в гостях у сестры, домой в Речицу. Болтали о том, о сем часа полтора. Девушка оказалась смелой, речистой и, показав на подворотничок расстегнутого ворота гимнастерки Яна, посетовала, что он не свежий.
-А ты подшей свежий! - Ян с улыбкой посмотрел на собеседницу.
-А я не умею, - также с улыбкой ответила Алена.
-А я научу!
Девушка, на мгновение замолчала, о чем-то думая, и, лукаво взглянув на Яниса, смело сказала, - а давай! Только у меня нет белых ниток, и белого материала.
-Сейчас все будет! - Обрадовался Ян, и, вскочив из-за столика, побежал к выходу из вагона.
Через пять минут он уже был перед Аленой, на нем была спортивная куртка, а в руках гимнастерка, кусок белой материи с воткнутой в нее иголкой с вдернутой в нее длинной белой ниткой...
В Гомеле их ждал автобус. Ян подошел к стоявшей под козырьком автостанции Алене, сказал, что приедет к ней в Речицу свататься, и, поцеловав в щеку, попрощался.
А уже через месяц они праздновали свадьбу...
По приезду в Гомель, их встретил сотрудник местного КГБ, и автобусом доставил в общежитие, где они разместились в четырех комнатах. По три человека в комнате.
Сотрудник предупредил, чтобы прибывшие никуда не отлучались, приводили себя в порядок. Денег, что им выдали на руки, и положили на книжки сбербанка, взамен изъятых у них долларов, хватит, конечно, надолго, но порекомендовал устроиться на работу. Он оставил на столе список предприятий, которые их возьмут на работу, и, предупредив, что завтра с утра все идут в паспортный стол милиции получать паспорта, попрощался.
Ян предупредил сослуживцев, чтобы не злоупотребляли спиртными напитками, не вступали в свару с местными парнями...
Вспоминая те, почти двадцатилетней давности годы, он, лежа на больничной кровати, многое передумал. Сравнивал почему-то людей то с рекой, то с деревом. Реки не могут течь, не меняя русла, так и человек не может быть недвижимым, разве что, когда болен, как он сейчас. Вот взять хотя бы дерево. Стоит на месте, шагу не может сделать. Но ведь оно живое! Внутри его, круглый год циркулируют животворящие соки, нарастают годовые кольца. Но никто, ни река, ни дерево не делает подлости окружающим, а люди делают. И жестоко, и больно, даже зная, что не правы. Так вот получилось и в его стройтресте. Сказал правду в глаза. Получил в ответ поток грязи. Не привыкший прощать незаслуженной обиды, он не выдержал и в этот раз. Слава Богу, что главный быстро оклемался. А сейчас, как поведала ему его жена Алена, с ним разбирается прокуратура.
Строительный институт Ян закончил за четыре года. Взял упорством, которого ему не занимать. Получил диплом. Но повышения по службе не получил, так и остался на должности инженера по рационализации. И виной тому его "острый" язык. Но все эти неприятности перекрыла главная радость в его семье, - рождение сына Михаила. А два года спустя, еще одного сына, - Арнольда. Алена на лето отвезла их на село к деду и бабушке в Речицу.
Ян старался не вспоминать свое пребывание в Легионе. Но ничего не получалось. Постоянно снятся сны. Будто он снова в Африке, то на Мадагаскаре... Последнее время стало побаливать сердце, скакать давление. И вот итог, - инфаркт.
Он старался мысленно уходить в свое детство, юность. Вспоминал, как всегда был любознательным, искал в районной библиотеке книги про путешествия. Вспоминал свою литовскую деревушку, отца, мать. Как приехал туда восемь лет назад. Его встретил едкий запах конской мочи, и прочих испарений присущих деревеньке состоящей из отдельных хуторков, где все сто процентов жителей держат коров и коз, а в каждом дворе деревянный туалет. Соседи, с трудом узнав его, показали лишь могилы родителей на кладбище. А в доме проживала уже другая семья. Он помянул родителей с новыми хозяевами своего дома. Успокоил, что никаких претензий к ним не имеет, попросил лишь ухаживать за могилками, прошелся по деревеньке и уехал. А что делать? Он все равно бы не смог спокойно жить там. С его-то характером?
Но к родному хутору память его возвращала вновь и вновь... Вот и в этот вечер он мысленно снова был там, в своем родном хуторе.

Тогда был 1941 год. Август месяц. Ему было всего пять лет. Он, как сейчас, помнит желтые поля озимых, с переспелым зерном. Почувствовал вдруг запах скошенного луга, сада, вишен, с которых осыпались скороспелые ягоды. Услышал стук телеги, которая, скрипя, тащила воз с клевером. И если бы не следы быстро прогремевшей рядом войны - воронки от бомб, да подбитый на околице танк, облепленный чумазыми ребятишками, в числе их был и он, Ян, никто бы не поверил, что где - то там, на востоке, продолжается война....
Потом 1944 год. Тогда ему уже было 9 лет... Тридцать лет назад... Дома тогда стояли угрюмые, безмолвные, с траурно занавешенными окнами. А некоторые отгородились от мира ставнями. Он вспомнил, как тут, на улице, стоял взорванный немецкий грузовик. Раненых тогда увезли, а изуродованные, изорванные на куски трупы, тут же грузили на повозку. Он закрыл глаза, и как бы вновь, почувствовал тот запах гари, который витал тогда над грузовиком... Он вспомнил и тропинку, которая также, как и сейчас, тридцать лет назад бежала за канавой, и вспомнил, как, утопая в облаках пыли, поднятой армейскими повозками и грузовиками с ранеными, устало брели по ней отступающие немцы.
Вспомнил базарную площадь, и зажмурился от страшных для тех лет, воспоминаний. Там на сколоченной перекладине тогда висели пятеро партизан. У каждого на груди была закреплена табличка с надписью, - "партизан". Пятеро за одного убитого немца. Тогда и про партизан-то никто не слышал, у тут вдруг пять человек. Жители хутора проходили мимо и лишь изредка бросали на повешенных свои взгляды.
Ян вспомнил и разговор отца с хозяином соседского хутора Антанасом Петраускасом. Антанас тогда говорил отцу, что хотели повесить шестерых, но тот, оказавшийся широким в плечах не уместился. Перекладина оказалась короткой. И его просто расстреляли.
Проходя мимо хутора Пранскунаса, вспомнил, как с младшим сыном его Витаускасом, стали свидетелями, ссоры его отца с местным начальником полиции Адоматисом...
Они тогда играли на сеновале Пранскунасов, и вдруг услышали громкий мужской разговор. Он прильнул к щели на сеновале и увидел своего отца стоявшего напротив начальника местной полиции Адомайтиса. Глаза у обоих скованы, словно цепью. Оба не отрываясь, смотрели друг на друга. В руках отца вонзенные зубьями в землю, вилы.
-Если ты, шепелявый кобель не отстанешь от моей жены, убью...- донесся до Яна хриплый голос отца.
Откуда было знать тогда Яну, маленькому мальчику, что он стал свидетелем обыкновенной житейской разборки, виной которой стала его мать...

Ян, когда вырос побольше, только тогда понял, кто такие партизаны, и что они были тогда совсем рядом с их хутором, граничащим с Вентским лесом. Он снова вспомнил про партизан, когда проходил мимо площади, на которой много лет назад, при немецкой оккупации Литвы, на перекладине висели пятеро повешенных партизан. Он вспомнил, как к ним на хутор пришли двое, одетые по-крестьянски, но вооруженные винтовками люди. Одного он видел впервые, но другого узнал сразу. Это был старший сын хозяина соседского хутора, Петраускаса. Тот, который ему был незнаком, был бывший советский пленный, сбежавший с хутора, куда был определен немцами, как батрак...
Сколько еще воспоминаний пришло в голову Яну Михайловичу при посещении им родного хутора, знал только он.
Когда он вернулся в Могилев, за столом делился с женой и сыновьями впечатлениями о своей поездке. Вспомнил, как проверяли его на литовской таможне. Увидев по документам, что он литовец, пограничники быстро поставили ему штамп на паспорт, а таможенники, практически его не проверяли. Но когда он возвращался назад, тут уже свои, белорусские пограничники и таможенники усердствовали, выполняя свои служебные обязанности, так, что Яну пришлось раздеваться до трусов. Но он был не в обиде на белорусских чиновников. "Значит так надо", - всегда говорил он себе и тем, кто его проверял, и беспрекословно выполнял все их требования...
Потом ушли немцы, а с ними полицейские, староста, и снова началась мирная жизнь... Школа, а там и армия.

С друзьями по легиону, хотя не часто, но встречался. Кое-кто из ребят был связан с бандитами, а кто живет, как и он, праведной жизнью. Большинство обзавелись семьями, народили детей.
Воспоминания, воспоминания.... Ему вдруг вспомнилось, как в райцентре, где он ходил в школу, с ватагой ребят, своих сверстников гуляли по вечерам. Идут по тротуару широко, цепью, пришаркивают клешами. Глаза щурят презрительно. У каждого на губах прилип окурок. Как лазили через забор на танцплощадку. Но сами не танцевали, а смотрели на танцующие пары и грызли семечки...
И вот пришел день его выписки из больницы. Алена приехала за ним с его другом "легионером", которого все почему-то называли "Медведь", на его автомобиле "Волга". Почему именно "Медведь"? Ни сам хозяин "Волги", ни Янис, Алене об этом ничего не рассказывали, а только лишь посмеивались. С этим "Медведем" Ян встречался наиболее часто. Вот и сейчас за ним приехал именно он. "Волгу" он купил на деньги, что получил во Франции. Алена уговаривала купить автомобиль, хотя-бы "Москвич", и Яна, но тот категорически говорил, нет. Деньги пригодятся им и их детям в будущем.
На "больничном" Ян побыл еще дней десять, а потом вышел на работу. И тут произошло то, о чем он не смог забыть уже никогда.
Участники этой разыгравшейся истории, рассказывали о последовавших за ней последствиях, крайне неохотно. Об этом написал в своей статье в газете "Могилевская правда" бывший тогда там корреспондентом публицист Виктор Демидов.
В целом картина тогда выглядела примерно так, - Пока ветеран-интернационалист лежал в больнице, в "Могилевской правде" с подачи местных партийных боссов был напечатан фельетон, в котором Сперскис был облит грязью, а сцена на партсобрании искажена до неузнаваемости. Состоялся суд, который вынес Яну Сперскису приговор-год принудительных работ с удержанием 20% от заработанной платы. Сперксис потребовал справедливости, но ни в местной газете, ни в местных органах власти его не приняли.
Все, тщательно продумав и взвесив, Сперксис назначил встречу со своим другом "Медведем" и попросил того достать ему на временное пользование израильский автомат "Узи" с гильзоприемником, и магазином холостых патронов, предложив за эту услугу хорошие деньги. Но "Медведь" от денег отказался, а автомат с гильзоприемником и холостыми патронами достал.
И вот, весенним утром 1979 года он вошел в редакцию "Могилевской правды" с израильским автоматом "Узи". Распахнул дверь в кабинет редактора, он дал длинную очередь и ворвался внутрь. Под прицелом автомата редактор написал: "Фельетон не соответствует действительности, он искажает факты, произошедшие в Могоблремстройтресте. Редакция приносит Сперскису свои извинения".
Ветеран вышел из кабинета, развернулся, дал еще одну очередь и уехал на поджидавшей его машине.
Примчавшаяся в редакцию милиция, не смотря на клятвенные заверения редактора и секретарши, так и не могла подтвердить факта стрельбы. Пулевых отверстий нигде не было. Не было найдено и стреляных гильз. Хотя очевидцы говорили, что стрелявший ничего с полу не собирал. Откуда милиционерам конца 70-х было знать, что предназначенный для спецопераций автомат "Узи" оснащается специальным гильзоприемником. Обыск квартиры Яна тоже ничего не дал.
Оружие Сперскис оставил друзьям в машине и попросил высадить его около прокуратуры. Бумагу, которую ему написал под дулом автомата редактор, он отнес прокурору...
Следствие по этому инциденту закончились ничем. Но пережитое дало себя знать. Яна ударил инсульт. Провалялся он в больнице двадцать дней. После выписки, с палочкой, стал осторожно ходить около дома. Овладевающее его уныние, он решительно отбрасывал в сторону. Его живой, неуемный характер, решительно не поддавался ему, этому унынию. Он словно новорожденный смотрел вокруг себя. На проходящих мимо редких прохожих, на стайку воробьев порхающих прямо на дорожке, на голубей взмывающих в голубизну неба. Тут же прохаживались две уже немолодые женщины, которые явно присматривались к Яну. Ян привык ходить каждый день, в одно и тоже время по этой дорожке вдоль его дома. Вот и в этот день он вновь медленно шел по дорожке. Он уже здоровался с этими незнакомыми ему женщинами, которые при этом улыбались ему, как старому знакомому. И вот в один из дней, они подошли к нему и вежливо попросили принять от них брошюры про Иисуса Христа. Название брошюр он не запомнил, но на корочке был в цветном изображении распятый Христос. Сели все трое на скамеечку. Ян пролистал одну из брошюр, и не увидел ни одного упоминания о православии, к которому он уже давно тяготел. Женщины ответили, что они принадлежат к христианской церкви евангелистов. Ян, теперь уже ради интереса спросил, про какие взгляды этой церкви на бытие людское они могут ему рассказать. Тут обе женщины, не перебивая друг друга, вежливо, то одна, то другая, стали говорить о бессмертии человеческих тел, которые, с благословения Господа, воскреснут. Ян подумал, вспоминая православную библию, где говорилось только о бессмертии души, но ни как ни тела, стал доказывать им обратное. Он даже задал им вопрос, - как же то, что в могиле превращается в тлен, может вновь превратиться в живое кровонесущее тело? А душа, да. Она бессмертна. Тут женщины смешались, и стали приводить в качестве примера воскрешение Христа. Но и тут не смогли убедить Яна...
Ночью с ним случилось вообще, что-то невероятное, заставившее его вспомнить разговор с женщинами, и навсегда запомнить то, что с ним произошло...
Где-то около 3 часов утра, когда был довольно крепкий сон, он вдруг почувствовал, как в затылке его головы раздался явственный щелчок, ну точь в точь, как щелчок электрического выключателя. И он неожиданно очутился в какой-то темноте. Он смотрел вокруг себя и нечего не видел, ощущая себя, как - бы частичкою этой темноты. Потом неожиданно увидел перед собою какое-то огромное тело, которое показалось ему знакомым. В этом теле он узнал себя самого. Это все длилось какое-то мгновение. Затем он сам, или его сущность, или душа, как называют эту сущность, вдруг оказалась около затылка лежащего тела. И снова явственный щелчок... Ян открыл глаза и увидел перед собой спальню, в которой лежал на кровати. Провел поверх одеяла рукой. Да, он был дома, и лежал на своей кровати. Посмотрел на часы. Время показывало 3 часа 01 минуту. Окна просвечивали просыпающимся утром. И то, что произошло с ним, не было сном. Он понял, что какие-то сверхъестественные силы показали ему, что он, споря с женщинами, был прав. Душа бессмертна...
Но и этим все не закончилось. Где-то спустя двое суток, в это же время, Ян просыпается оттого, что кто-то дергает его больную ногу. Открывает глаза и видит в ногах кровати, невысокого молодого человека, скорее мальчика. На голове длинные светлые волосы, одет в современную светлую куртку. Вокруг головы, как ореол, какое-то неясное освещение. Увидев, что на него смотрит Ян, мальчик мгновенно исчезает. Ян уже не мог заснуть. Утром, он, ничего не объясняя, попросил жену Алену, или сына Михаила проводить его до церкви. Проводила его жена.
В церкви он обратился к батюшке, отцу Серафиму, окрестить его. Вот тут-то он был вынужден и объяснить тому, что его заставило принять это решение, к которому он шел уже давно...
15 лет Ян Сперскис постоянно требовал пересмотра решения суда. Получил 76 отказов. А в местном управлении КГБ, куда он также обращался, только пожимали плечами и показывали рукой на потолок. И только в 1994 году Ян Спудулис был реабилитирован.
О реабилитации Яну сообщили в прокуратуре, куда он был приглашен. Хотя и лет ему было и не так много, но служба в легионе и пережитые, уже после возвращения на Родину, инфаркт с инсультом, давали себя знать. А еще вдобавок ко всему начал побаливать позвоночник, поврежденный в боях в Алжире.
Единственная радость его была любимая жена и дети.
Спать в последнее время он старался один. Трехкомнатная квартира это позволяла. В середине 70-х он вступил в кооператив, внеся туда, благо сбережения еще были, свой пай. Он специально ложился спать один, чтобы не нарушать сон Алены своими ночными думами и хождениями.
Ночами он ходил по комнате, смотрел в темные окна и думал, думал, думал.... Кем были они тогда, бывшие советские солдаты в легионе. Да ни кем. Легионер-иностранец, какими считались они "там", были существами "без роду и племени". Об этом ему как-то сказал в порыве гнева, взводный, лейтенант Бардан. Он тогда так и сказал:
- Умрет ли легионер, или будет убит, он вычеркивается из списков "как номер" и только. Никаких родных и наследников у него нет и не должно быть. Его вещи продаются в роте с аукциона. Это относится и к офицерам-иностранцам. Все они считаются неженатыми, хотя бы и имели законных жен. В случае гибели - семья не получает ничего. Вот так-то, капрал!
Бодрствуя ночами, Ян неоднократно возвращался к мысли, правильно ли он поступил, подбив своих сослуживцев бежать из лагеря интернированных. И не находил ответа. Но то, что заставил себя и 32 солдата с ним вернуться на Родину, ответ был четкий, - да правильно! Какая бы Родина ни была, - но она своя, единственная...

0x01 graphic
Ян Михайлович Спудулис. 2000 год.

Потом к нему стали наведываться журналисты ведущих белорусских газет, - Вероника Черкасова, Михаил Поликарпов, Виктор Демидов. Из всех троих, автор установил только двоих.
Вероника Черкасова убита в 2004 году в своей квартире. Убийца так и не был найден. Михаил Поликарпов ведущий специалист в области журналистики. Виктора Демидова установить, пока не удается. Но его очерк про нашего героя можно и сейчас найти в Интернете...
Вот как объяснил возвращение бывших советских солдат - легионеров, в конце 90-х прошлого столетия главный герой Виктору Демидову:
"Формально это было невозможно - ведь с официальной точки зрения, отправленных в Конго советских солдат попросту не существовало в природе. А тут служба в Иностранном легионе - вещь для советского человека вообще запредельная. Выручило соперничество двух спецслужб: операцию по отправке войск в Конго в 1960 году проводило ГРУ, не согласовав ничего с КГБ. И вот, в 1968 году Комитет в порядке мелкой мести своему конкуренту, ГРУ, позволил бывшим советским солдатам вернуться в Советский Союз". Виктор Демидов. Интернет 14 сентября 2002 г.
А вот как главный герой охарактеризовал тех людей, которые прошли Иностранный Легион журналистке Веронике Черкасовой:
"По мнению Яна Михайловича, - пишет она в своем очерке в 2002 году, - наемник обычная мужская профессия. Его семье о ней знали издавна. Наемниками еще у Ивана Грозного воевали предки Яна Михайловича. В его семье до 1940 года, когда в Прибалтику вошли части Красной Армии, хранилось 27 офицерских патентов. - Наемники были, есть, и будут до тех пор, пока будут войны, - уверен Ян Михайлович. - Адреналин в крови бродит, его надо куда-то спускать, - говорит он, и на миг глаза его вспыхивают тем самым блеском, за который его когда-то и прозвали бешеным...
...А вообще, слово "наемник", - пишет Вероника Черкасова, Ян Михайлович не любит, предпочитая ему выражение "солдат удачи".... И прекрасная богиня Удача действительно никогда не оставляла его, простирая над ним свои крылья, защищавшие его от шальных пуль и глупой смерти..." "Белорусская деловая газета" 8 декабря 2000 г.
Много лет спустя, Ян часто засиживался за книгами, журналами, брошюрами, о Зиновии Пешкове, как и он, бывшем легионере Французского иностранного легиона. Только эти издания и смог найти в Москве на книжном рынке, его старший сын Михаил. Вот тут-то, хотя и не так уж и много, он мог прочитать о ставшем ему близким, Легионе. Кое о чем он уже читал в книгах приобретенных им еще во Франции. Но все они были конфискованы у него в 1968 году на Советской таможне...
В одном из журналов он прочитал интервью, данное Книжному обозрению, знаменитым кинорежиссером Эльдаром Рязановым.
Вот что там было написано:
-Когда я сперва снимал, а потом писал очерки о Зиновии Пешкове, я просто ощущал себя вторым Александром Дюма. Приключения Эдмона Дантеса порой уступают приключениям Пешкова... Причем ясно, что это было на самом деле, а ведь ситуации просто невероятные.
Судьба его брата, Якова Свердлова, действительно загадочна. Так же загадочна и его смерть.
Зиновий же, Пешков, старший брат Якова, прожил долгую жизнь и похоронен в большом почете, как и подобает заслуженному боевому французскому генералу и командору. И никто не подозревал, что судьба этого человека определилась в начале прошлого века в тесной камере Нижегородского острога.
- А начиналось все так, - читал дальше очерки Рязанова, Ян. - Во второй половине 19 века в городской управе Нижнего Новгорода получил вид на жительство некто Михаил Израилевич Свердлов. Он открыл граверную мастерскую.
Дела его пошли веселее после того, как он начал исполнять заказы на фальшивые печати и штампы для нужд местных революционных организаций, коих к концу Х1Х столетия расплодилось в России великое множество.
Высокое качество работы сделало Свердлова широко известным в определенных кругах сначала Поволжья, а затем и столицы. Любопытно, что хотя в доме царил революционный дух, а все дети Свердлова активно участвовали в деятельности социал-демократических организаций, это не мешало отцу семейства до конца дней своих оставаться верующим иудеем. В 1881 году по югу России прокатилась волна погромов. А в 1882 году Александр 111 утвердил "Временные правила", ужесточающие законы о черте оседлости. Свердлова спасла от выселения из Нижнего только его принадлежность к мастеровому цеху: ремесленникам разрешалось жить вне этой черты..
У местного гравера с Большой Покровки, было тогда три сына и дочь Ида. Больше всего из детей Михаила Савельевича, прославился сын Яков, ставший первым председателем ВЦИК Советской России. В честь Якова Михайловича названа одна из крупнейших областей России. Его старший брат - Зиновий Михайлович, или Иешуа Золомон Мовшев - достиг, пожалуй, не меньших высот, но никогда не упоминался в официальной советской истории.
Братья большой нежности друг к другу не питали. Между ними часто вспыхивали довольно жестокие драки. После одной из таких драк - из-за соседской девочки, - младший, будущий революционер, пожаловался на старшего брата в полицию. Именно с этого и началась совершенно невероятная, полная удивительных приключений жизнь Зиновия... Как-то, возвращаясь домой в поздний час, он увидел у окна отца, который, заметив сына, молча показал ему на поджидавшего городового. Зиновий тут же бросился бежать...
Приблизительно через месяц, сын Михаил привез Яну Михайловичу воспоминания бывшего помощника Сталина, Бориса Бажанова. Из этих воспоминаний Ян узнает, что Зиновий Свердлов бежал из России через Иран и Индию...

Вот как Бажанов описывает семью Свердловых: "Я знакомлюсь с семейством Свердловых.... Атмосфера в доме была революционная. Но старший сын Зиновий в результате каких-то сложных душевных процессов пришел к глубокому внутреннему кризису, порвал и с революционными кругами, и с семьей, и с иудаизмом. Отец проклял его торжественным еврейским ритуальным проклятием".
...Вот так, совсем еще юношей Зиновий покидает родительский дом. В 18 лет он едет в Арзамас, где отбывал ссылку его сосед по Нижнему Новгороду, писатель, звавший Зиновия всегда по-соседски, - "Зина". Писателем этим был Алексей Максимович Пешков, (Горький).
Еще в 1901 году, будучи в заключении в Нижегородском остроге за составление прокламаций, Алесей Максимович Пешков (Горький), приметил симпатичного и юркого двенадцатилетнего мальчишку, который попал в тюрьму за распространение революционных листовок. Паренек навсегда покорил сердце сентиментального писателя. После, выйдя из нижегородского застенка, Алексей Максимович навсегда связал с этим парнишкой свою жизнь.
А пока Горький, закончив пьесу "На дне", устроил читку по ролям специально для приехавшего к нему В.И. Немировича-Данченко. Зиновию досталось "озвучивать" Ваську Пепла. Зиновию эта идея понравилась, - быть актером Художественного театра!..
Но еврей не имел права проживать в Москве. Как быть?
По законам Российской империи лица иудейского вероисповедования были ограничены в правах. Поэтому многие из них принимали православие. И наш герой, Зиновий Свердлов решается на перемену веры, для того, чтобы иметь возможность получить высшее образование. Крестным отцом Зиновия и стал писатель Алексей Максимович Пешков, под псевдонимом, "Горький".
Казалось бы, теперь все в судьбе Зиновия складывается хорошо. Казалось бы.... Но отец - его родной отец, не простил ему этого предательства. И как сын не объяснял, что никакого предательства тут нет, а услуга Алексея Максимовича привела к тому, что перед ним, молодым способным человеком, открывается возможность играть на сцене Художественного театра, - отец, не слыша его, только выкрикивал проклятья, которые, как считал Зиновий, преследовали его всю жизнь.
Было ли крещение причиной отчуждения Зиновия от семьи, или нет? Ответ на этот вопрос Ян нашел у автора книги "Сын России, генерал Франции" Михаила Пархомовского, вышедшей в 1989 году и ставшей библиографической редкостью. И эту книгу приобрел для отца, но теперь с большими трудностями, снова его сын Михаил.
Так вот, Михаил Пархомовский не склонен был так считать.
- Отец Зиновия, Михаил Израилевич Свердлов, был женат вторым браком на русской православной женщине. Но, к сожалению и их потомки, также не пожелали признавать Зиновия своим родственником и отказывались о нем говорить.
Выйдя на сцену МХАТа, крестник Горького почувствовал неизведанную доселе скованность. Как будто кто-то его удерживал. Зиновий снова и снова отрабатывал необходимые движения, пока не понял, - ничего не получится.
-Со слов Льва Вершинина, - вспоминает уроженка Италии Елизавета Зиновьевна Маркова - Пешкова, дочь Зиновия, - он, Залман (ее отец) Зиновий Пешков, учится в театральной студии в Москве, чтобы избежать службы в царской армии, затем эмигрирует в Канаду.
"-Но это же было совсем не так, - восклицает возмущенная дочь. - Он перебирается в Италию на Капри, там Горький делает его своим секретарем и переводчиком. А в 1910 году неожиданно женится на дочери казачьего офицера. У них рождается дочь Лиза. Через пять лет они расходятся. Зиновий уезжает во Францию, и, в начале Первой мировой войны, добровольцем идет в армию".
Первая мировая война стала первым героическим рубежом в жизни Зиновия, - вчитывался все глубже и глубже в судьбу своего кумира Ян Михайлович. - Продолжая свой душевный путь, он отходит от революционного окружения Горького. И однажды вечером 1914 года писатель обнаружил постель пустой, а на подушке записку: "Дорогой отец! Немецкие сапоги топчут святую землю Франции! Я не могу оставаться равнодушным и покидаю вас, чтобы вступить добровольцем во французскую армию". Так Зиновий вступил в Иностранный легион.
Свою службу в рядах иностранного легиона Зиновий Пешков начал в чине солдата второго класса. 9 мая 1915 года в сражении под Аррасом он был тяжело ранен. Санитары даже не хотели везти в госпиталь истекающего кровью солдата - бессмысленно. На перевозке настоял молодой французский лейтенант с малоизвестной фамилией де Голль. Зиновий чудом остался в живых, но правая рука была ампутирована. Пролив кровь за Францию, он получил французское гражданство и закончил войну майором. В сражении после ранения, и во время ампутации он вел себя необычайно мужественно. Пешков получает свою первую награду - орден Военного креста с пальмовой ветвью.
Из воспоминаний помощника Сталина Бориса Бажанова: " Когда через некоторое время пришло сообщение, что он потерял в боях руку, старик Свердлов страшно разволновался: "Какую руку?" - и когда оказалось, что правую, торжеству его не было предела: по формуле еврейского ритуального проклятия, когда отец проклинает сына, тот должен потерять именно правую руку.
Зиновий Пешков стал французским гражданином, продолжал служить в армии и дошел до чина полного генерала. От семьи он отрекся полностью. Когда я приехал во Францию, хотел сообщить ему новости о его двух братьях и сестре, живших в России, он ответил, что это не его семья и что он о них знать ничего не хочет". После того, как Зиновий Пешков стал генералом и был произведен в командоры ордена Почетного легиона, он, через некоторое время был направлен в составе французской дипломатической миссии в Москву. Первый президент Республики Советов Яков Свердлов прошел мимо бросившегося к нему с улыбкой брата, даже не пожал протянутую ему руку. Это была их последняя встреча.
Зиновий принимает весьма деятельное и успешное участие в переговорах Франции с США по поводу вступления последней в войну на стороне Франции. После этой миссии его в 1917 году награждают орденом Почетного легиона "за исключительные заслуги по отношению к странам-союзницам". В эти годы он ненадолго возвращается в Россию. Именно его деятельность периода революции и гражданской войны в России послужила причиной резко негативного отношения к Зиновию Пешкову как к "наемнику Антанты", противнику большевиков (что правда) и чуть ли не предателю.
Историк Рой Медведев в очерке "Свердловы. Слава и трагедия одной семьи" пишет о нем так: "Октябрьскую революцию Зиновий -- крестный сын Максима Горького -- встретил враждебно. В годы гражданской войны Зиновий не раз бывал в советской России в качестве эмиссара французского правительства и разведки". Достоверно известно, что Зиновий Пешков представлял французскую разведку при генерале Жанене, главе миссии союзных войск при адмирале Колчаке. Есть данные и о том, что Зиновий Пешков сопровождал в Европу следователя Н.А.Соколова с материалами следствия по убийству царской семьи в Екатеринбурге. Причем, если судить по сообщениям русской эмигрантской печати, часть вещественных доказательств из материалов следствия так и осталась у него "на хранении".
В 1917 году Зиновий Пешков, французский гражданин, проводит успешные переговоры с Вашингтоном по поводу вступления его в войну на стороне Франции. После этой миссии его награждают орденом Почетного легиона "за исключительные заслуги по отношению к странам-союзницам".
В архивных документах А.М. Горького сохранились некоторые сведения, говорящие о продолжении связей писателя со своим крестником, в частности, некоторые письма содержат информацию, позволяющую осветить марокканский период жизни Зиновия. Один из зарубежных корреспондентов, М.А. Михайлов, писал в августе 1922 г. Горькому: "Что касается Зиновия, то он находится сейчас в Марокко и организует культурно-просветительскую работу среди подчиненных...". Из письма А.В. Амфитеатрова узнаем: "Он уже в Марокко, комендантом крепостного округа на Среднем Атласе (Казбах-Тадла)".
В 1924 г., после двухлетней марокканской кампании, легионеры провели некоторое время на отдыхе в относительно спокойной восточной части Алжира. "Зиновий в Африке, в Намибии, командует ротой. Прислал оттуда интересные открытки. Неуемный парень" -- сообщают нам строки из частного письма Горького к Екатерине Павловне. Из другого сообщения узнаем: "3 июня 1925 г. Дорогой мой..! Ты снова воюешь? Когда я думаю об этой войне, я беспокоюсь о тебе..." -- писал Алексей Максимович в Марокко. Тогда же в 1925 г. А.М. Горький пишет одному из адресатов: "...Зиновий ранен в ногу, лежит в госпитале в Рабате". Позже сам Зиновий Пешков следующим образом будет описывать свою жизнь того периода: "Летом 1925 г. я находился в военном госпитале в Рабате, где ждал заживления раны на левой ноге, полученной в боях с рифами. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать и восстановить в памяти годы службы в Марокко, в Иностранном легионе. Я почувствовал себя обязанным людям, судьбу которых разделял в течение нескольких лет и ряды которых только что покинул. Мне следует воздать должное неизвестному величию этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: "Мы идем, и дороги следуют за нами". В интервалах между боями, там, где едва намечались тропинки, они прокладывают дороги, которые открывают аборигенам их собственную страну. Всегда воины, но и по очереди саперы, землекопы, каменщики, плотники. Они -- пионеры, работа и жертвы которых позволяют другим людям жить счастливо и мирно в этих отдаленных местах. Это под защитой постов, сооруженных ими, под защитой постов, неустанно бодрствующих, цивилизуется Марокко".
Впечатления, наблюдения, переживания и личный опыт службы в Марокко Зиновий Пешков выразит в своей книге об Иностранном легионе, работу над которой он в этот период времени предпринимает. Вскоре в свет выходит первое издание. Появилось оно на английском языке в США под названием "Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе" в 1926 году.
Наш герой накануне второй Мировой войны продолжает службу в Северной Африке. Командование Иностранного легиона 11 августа 1938г. принимает решение о продлении срока службы З. Пешкова в Марокко на 2 года -- с 11 января 1939г. Как известно, 3 сентября 1939г. Франция объявляет войну фашистской Германии. Пешков участвует в боях Иностранного легиона против гитлеровцев на территории Марокко.
В воспоминаниях советского резидента в Пекине времен второй мировой войны А.С. Панюшкина указывается, что важную информацию о поведении японцев в вопросе открытия второго фронта против СССР он получал от посла республиканской Франции в Чунцине Зиновия Пешкова. Делать на основании этого какие-либо выводы нельзя, так как в то время стратегические интересы обеих стран-союзниц совпадали: любым способом не допустить открытия второго фронта. Кто знает, может быть именно под влиянием взглядов своего приемного отца Зиновий сделал сознательный выбор в пользу Франции, свободу и интересы которой он защищал всю свою жизнь. Биограф генерала, Пархомовский, пишет в этой связи следующее: "Зиновий Пешков служил в Легионе достаточно долго -- в 1921-1926, в 1933 и в 1937-1940гг. Он был человеком твердых убеждений, и вряд ли оставался бы в Легионе столько лет, если бы это противоречило его совести". В то же время он страстно любил Россию, особенно ее культуру, на которой был воспитан.
Некоторые командиры Легиона, в их числе Пешков, отказываются признать позорное для Франции перемирие. Пешков оформляет уход в отставку. Последняя запись в его послужном списке гласит: "20.8.1940 г. в связи с достижением возрастного предела для своего звания отправляется на постоянное место жительства".
Сносить профашистские настроения Зиновий, естественно, молча не мог. Дело кончилось тем, что он был приговорен военным трибуналом к расстрелу. Но накануне исполнения приговора, разговорившись с часовым, предложил тому обмен: золотые часы с гравировкой "Сыну Зине Пешкову от отца Максима Горького" на гранату. И часовой согласился. Когда Зиновия вывели на расстрел, он прижал своей единственной рукой гранату к груди, а зубами выдернул чеку. Взяв в заложники командира, Зиновий приказал отвезти его в машине в аэропорт, а там, угрожая той же гранатой, повелел пилоту взять курс на Гибралтар, где находился Комитет Национального Спасения -- правительство Франции в изгнании. Там он потребовал, чтобы его немедленно провели к де Голлю. Ну а дальнейшее -- трогательную встречу давних друзей -- нетрудно себе представить.
В конце войны он стал французским послом в Китае, а затем и в Японии. Единственный иностранный бригадный генерал французской армии, соратник де Голля, литератор, друживший с крупнейшими французскими писателями, в частности, с Эльзой Триоле и Луи Арагоном, который назвал его жизнь "одной из самых странных биографий этого бессмысленного мира", Пешков был одним из наиболее разносторонне образованных людей своего времени во французской республике. В Советский Союз он так и не вернулся.
Читая о Зиновии Пешкове, Ян пришел к выводу, что вряд ли можно считать этого человека "солдатом удачи", наемником, которому все равно, кому служить -- лишь бы платили. В действиях Зиновия Пешкова прослеживаются вполне четкая убежденность и последовательность. И выбор им сделан уже окончательный, ему он не изменит до конца жизни -- все свои силы и таланты он отдает Франции, интересы этой страны становятся для него определяющими. Но не забудет он и Россию, о ней он будет вспоминать и в самые последние часы своей жизни. Принимая активное участие в Сопротивлении, он тесно и до конца останется связанным с Вики и Николаем Оболенскими, русскими героями борьбы французского народа с фашизмом. Прах Зиновия Пешкова покоится в ногах надгробия княгини Оболенской -- такова была его последняя воля.
Похороны прославленного героя нескольких войн, одного из основателей движения Сопротивления, кавалера пятидесяти правительственных наград, генерала Франции Зиновия Пешкова, на которых присутствовал и Ян Сперскис -- вылились в демонстрацию высочайших почестей к нему со стороны Франции. Пешков завещал похоронить себя по православному обряду и положить в гроб портрет Горького, первую свою солдатскую медаль, Большой крест Почетного легиона (а орденов и знаков отличия у него было великое множество). На надгробии попросил прибавить к своей подаренной Горьким фамилии только одно слово -- "легионер".
Но, не надолго пережил своего старинного друга Зиновия Пешкова и президент Франции генерал де Голль. Предшествовала этому навязанная им борьба Соединенным Штатам Америки в сфере изменения послевоенного финансового расклада мира. Генерал выбрал удачный для "мятежа" момент. Штаты увязли в войне с Вьетнамом, общественное мнение осуждало агрессию. Но американские политики решили вывести смутьяна из большой политики. В мае 1968 года в Париже неожиданно вспыхивают знаменитые студенческие волнения. Де Голль уходит в отставку. В 1970 году он скоропостижно умирает от разрыва аорты...
Целый месяц читал привезенные ему сыном из Москвы книги о Зиновии Пешкове Ян Михайлович. А когда прочитал, попросил жену Алену, когда он умрет, положить ему в гроб эту последнюю книгу. Исполнена ли эта последняя воля легионера, вряд ли кто когда узнает...
Уже, будучи тяжело больным, Ян Михайлович, в летнее время, опираясь на костыли перебирался на небольшой балкон своей трехкомнатной "хрущевки", садился на плетеное кресло, и, смотря в низ, на проходящих мимо людей, вспоминал. Вспоминал все, то, что приходилось пережить в своей жизни. И эти воспоминания, хотел он этого или нет, уходили в Алжир, в пустыню Сахару, где ему со своими земляками - легионерами пришлось побывать...
Вспомнился оазис Убари.... Интересный оазис. Рота тогда преследовала в пустыне федаинов, и неожиданно наткнулась на него. Небольшое озеро посреди желтых песков пустыни, а по берегу, небольшой полоской, от трех до пяти метров, яркие зеленые заросли, среди которых попадают и финиковые пальмы. Это было в глазах легионеров, просто фантастикой. - Как, среди раскаленных песков и вдруг озеро, а по берегам его растет зелень!? Легионеры не верили своим глазам. Но это так и было.
На берегах оазиса, ротный Рене Бардан, к тому времени он стал уже капитаном и из взводного превратился в ротного, приказал разбить лагерь. Легионеры поставили палатки, а то и просто натянули на колья парусиновые тенты. По периметру оазиса ходили спаренные патрули. Тогда Ян Михайлович и не думал о Боге. Но случай, который произошел с легионерами его взвода, заставил подумать об обратном. Господь Бог в тот вечер спас от явной смерти двух его патрульных.
Русский Валерий Козлов и немец Йохан Папке патрулировали восточный склон оазиса. Когда проходили мимо высокого бархана, неожиданно услышали, как оттуда явственно прозвучали два щелчка. Оба посмотрели в ту сторону, и увидели, как мелькнула какая-то тень. Автоматная очередь Папке, и беглец упал не месте. Подошли к лежащему на песке арабу. Рядом валялась двустволка. У араба была прострелена левая нога. Он поднял обе руки и на французском языке стал рассыпаться в приветствиях и дружбе. Но, увы. Козлов, поднял двустволку, переломил, и увидел в стволе два патрона со следами удара бойков. Было ясно, что араб стрелял по ним, но вышла двойная осечка. Козлов молча отбросил двустволку в сторону, поднял автомат и разрядил в араба половину магазина...
Вспомнился почему-то невзрачный населенный пункт Сиди - Бель - Аббес. В этом городке, где был перевалочный лагерь Легионеров, Ян Михайлович оказался после выписки из госпиталя в Оране, где находился по поводу ранения позвоночника. Было как-то неуютно от полной неизвестности. Но, будучи коммуникабельным, он быстро сошелся с двумя, такими же, как и он, выписанными из госпиталя легионерами. Ирландцем и испанцем. Оба, как и Ян ожидали медицинскую комиссию, которая должна была решить их дальнейшую судьбу. За 6 дней ожидания Ян, помимо новых друзей, разыскал многих знакомых и несколько пригляделся к окружавшей его обстановке. Большинство легионеров, находившихся в Сиди-Бель-Аббесе, являлись временным элементом, вернувшимся из походов в Марокко и Сирию, Алжир. Вновь поступившие, предназначенные на комиссию для освобождения и другие остаются там до распределения по местам. Постоянными же являются кадры учебной команды, кадры роты молодых солдат, писаря, музыканты и прочая нестроевая команда. Всего население казарм достигает несколько тысяч. Кроме Легиона, в городе стоят еще конные спаисы, других частей нет. Гарнизонную службу несут, конечно, легионеры. Большинство населения города -- арабы. В городе -- масса мелких ресторанов и кабачков. Жители живут, главным образом, за счет легионеров, и поэтому все более или менее применяются к их вкусам и потребностям. В Бель-Аббесе вновь завербованные получают свою премию в 500 франков, и все эти деньги остаются в руках местных жителей. За получившими премию новичками увязываются два-три старых легионера, которые ходят с ним повсюду, в качестве гидов. Они пьют и едят на его счет, так, что деньги пропиваются в течение нескольких дней. Конечно, такими гидами почти всегда бывают соотечественники новичка. В казармах имеются два кантина: один -- для сержантов, другой -- для простых смертных. Даже и в солдатском кантине продается вино. После получения жалования, в кантине творится нечто невероятное. Пьянство идет почти поголовное. Молодые легионеры, еще не отслужившие первых трех лет, не могут позволить себе такой роскоши, так как получают слишком ничтожную сумму, но старые служаки, подписавшие второй или третий контракт, два дня после получки не протрезвляются. Во время пьянства вспоминаются давно прошедшие времена, когда, по словам старожилов, был "настоящий" Легион, а не теперешнее собрание молокососов. В доброе старое время легионеров выпускали за ворота казарм только два раза в месяц. Перед их выходом в город горнисты играли особый сигнал, которым жители оповещались об этом. Все частные жители, не ведущие торговлю продуктами, потребляемыми легионерами, запирались в домах, так как те, выпущенные на свободу нередко предавались различным бесчинствам. Легионное начальство не отвечало за поведение своих питомцев, если только они не преступали известных границ, и только обязывалось предупреждать население о выходе их в город. Каждый неосторожный и излишне доверчивый в случае какого-нибудь несчастья должен был пенять на самого себя. Теперь ничего подобного не было. Легионеры выходили в город каждый день и вели себя благопристойно. Всех, нарушающих общественные тишину и порядок, забирал патруль, целый вечер расхаживавший по наиболее бойким местам, и препровождал в казармы. Тем не менее, жители по старой памяти избегали вступать в какие бы то ни было сношения, с легионерами. Исключение составляли, разве что торговцы. Обзавестись знакомством для легионера в городе было совершенно невозможно.
-Эта всеобщая отчужденность и презрение особенно были тяжелы нам, русским, не чувствовавшим за собой никакой вины, - вспоминал эти факты жизни легионеров, Ян Спудулис.
Каждый четверг на городской площади играл симфонический оркестр Легиона. Говорят, что он занимает второе место между всеми оркестрами Франции. В этом оркестре было очень много наших, русских. Вообще желающих попасть в музыкальную команду -- всегда очень много, так как им живется гораздо лучше, чем всем остальным. Благодаря этому у капельмейстера -- большой выбор, и набирает он только действительно ценных музыкантов. В строевых ротах ведется очень много занятий, и недаром Легион славится своей дисциплиной. В боях легионеры -- незаменимые солдаты, и ими пользуется французское правительство, куда только может, сует их; можно смело сказать, что как боевой материал иностранные полки -- самые лучшие во французской армии. И Алжир, и Марокко завоеваны, главным образом, руками иностранцев. И подумать только, как дешево достаются французам люди, которые гибли и гибнут за Францию. Легионеры не только завоевывают Франции новые колонии, но и исполняют всевозможные работы, которые бы иначе потребовали огромных затрат. Как только какую-нибудь часть можно снять с позиции, ее сейчас же вооружают лопатами, кирками и заставляют проводить дороги, срывать старые укрепления, строить новые и так далее. В бездействии и на отдыхе легионер не бывает никогда. Как только новозавербованный пробудет 4 месяца в Сиди-Бель-Аббесе и научится прилично делать ружейные приемы, его посылают или на войну в Алжир, или в какой-нибудь отдаленный гарнизон, где производят работу. Война в Алжире идет все время, то вспыхивая, то снова немного затихая. Совсем она никогда не прекращается. Война эта безжалостна и упорна с обеих сторон, но об этом не пишут. Да и не стоит это предавать огласке, так как призывные французы в этой войне не принимают участия. Ведут ее легионеры, арабы-алжирцы, негры и французские колониальные полки. Эти полки составлены из волонтеров. Большей частью молодому человеку, совершившему какое-нибудь незначительное преступление, вместо тюрьмы предлагают подписать контракт в колониальный полк. При более тяжком проступке контракт подписывается в легион. Вот что рассказал по этому поводу Франжье один француз-легионер. Он скрывался от полиции, которая разыскивала его за какое-то совершенное им преступление. Такое житье надоело ему, выехать из города он не рискнул и решил поэтому записаться в Легион, так как этот выход обеспечивал его от преследований полиции. В бюро записи ему задали обычные вопросы: имя, фамилия, профессия и национальность. Когда на последний вопрос он ответил: французская, вербовщик предложил ему подождать недели две, так как француз может быть принят только после урегулирования дел с полицией. Видя замешательство волонтера, он поспешил успокоить его, сказав, что можно начать опрос сначала, так как из всего сказанного ранее он ничего не помнит, а лист -- потерян. Все это было откровенно до цинизма, так как лист лежал на столе с занесенными уже ответами. Тогда новый легионер выдумал себе другое имя и фамилию и назвался бельгийцем. Ему сейчас же выдали листок о приеме, и он спокойно прошел на сборное место, откуда отправляли солдат в Африку. Из Легиона выдачи нет. Только французский подданный в случае какого-нибудь очень тяжелого преступления, например, убийства, выдается, по опознанию, властям. В виде компенсации за такое ограничение французы-легионеры получают жалованье больше на тридцать франков в месяц, чем все остальные. Большинство французов, служащих в Легионе, числятся по какой-нибудь другой национальности. По окончании службы такой "иностранец" имеет право, как прослуживший в Легионе больше пяти лет, принять французское подданство. Таким образом, он ничего не теряет, кроме пяти лет, проведенных в Легионе, а так как фамилия у него -- совершенно новая, то все старые грехи остаются без возмездия. Был и такой случай, когда француз, служивший, как иностранец, решил восстановить себя в подданстве. Он прослужил больше трех лет и рассчитывал получить больше тысячи франков, так как ему должны были вернуть разницу в содержании за все истекшее время. Пришлось ему при подаче рапорта дать все сведения о месте жительства и так далее. Начальство запросило полицию в его родной деревне, и оттуда немедленно пришло приказание арестовать подавшего этот рапорт. Оказалось, что полиция давно уже разыскивала его за целый ряд преступлений. Трудно объяснить себе такое легкомыслие. Очевидно, он рассчитывал, что за давностью лет о нем все забыли, и поэтому рискнул на такой шаг. Легионеры новой формации, прибыв в Легион, немедленно начинают мечтать или о побеге, или об освобождении по болезни. Слишком уж неприглядна легионерская обстановка, она так сильно расходится с тем, о чем так гладко напевают вербовщики. Удается совершить удачный побег или получить освобождение по состоянию здоровья лишь немногим единицам. Но мечтают об избавлении от легионерской службы, в том числе и о побеге, все. Почти каждый день в Бель-Аббесе происходят побеги. Большей частью это кончается неудачно. Успех затрудняется, главным образом, тем, что жители за выдачу получают денежное вознаграждение, и поэтому беглец окружен врагами со всех сторон. Однако иногда это предприятие кончается удачно. Такой случай произошел, когда Франжье ожидал второй комиссии. Так, между первой и второй врачебными комиссиями был интервал в четыре с половиной месяца. Вызвана была эта задержка тем, что затребовали мои бумаги из Бейрута, которые никак не могли прийти в Бель-Аббес. За это время мне пришлось исполнять обязанности старшего в комнате караула. Среди массы людей, разнообразных как по национальности, так и по прежнему общественному положению, был один чех, очень интеллигентный и симпатичный. Франжье с ним довольно близко сошелся, и он видел в нем не начальника-капрала, а товарища по несчастью. Он рассказал о своих планах, весьма подробно, так что Франжье все время был в курсе дела. В каждой партии вновь прибывающих он разыскивал кого-нибудь, кто как-нибудь сохранил у себя в порядке все частные документы. Наконец ему удалось найти молоденького немца, у которого на паспорте была даже виза на обратный въезд в Германию из оккупированной французами местности. Уговаривать немца долго не пришлось, и он уступил все свои документы за пятьдесят франков. Через своих родственников, прибывших из Европы для спасения члена своей семьи, он обзавелся штатским костюмом, купил себе заранее железнодорожный билет до порта Алжира и в один прекрасный день, перед уходом в отпуск, попрощался со мной навсегда. Побег этот удался, так как через неделю после его исчезновения я получил открытку из итальянского порта, куда он выбрался без всяких приключений. Этот чех был, конечно, в исключительно благоприятных условиях, так как у него были родственники и были деньги. Ни того, ни другого у рядового легионера нет, и бежит он, имея девяносто восемь шансов на неудачу. Наказание за побег -- от одного года тюрьмы до пяти лет каторжных работ. После первой попытки и отбывания наказания обычно устраивается второй побег, и, таким образом, французское правительство получает бесплатного работника. Вообще на службе стараются задержать любым способом. Простому солдату обещают при возобновлении контракта нашивки капрала, капралу -- сержанта. Эти обещания большей частью не реализуются, и после второго контракта легковерный так и остается в прежнем звании. Если же кто-нибудь согласится возобновить контракт, требуя авансом обещанного, то его производят. После заключения сделки, если он не оказался соответствующим своему новому положению, придираются к какому-нибудь пустяку, раздувают его в огромное дело, и честолюбец разжалывается в простые солдаты. Вообще при окончании срока службы каждому приходится держать ухо востро, ибо вместо воли можно легко попасть под суд. Всякое начальство становится неимоверно придирчивым. Правда, в последнее время такие случаи становятся все реже и реже, и многие теперь оканчивают службу совершенно спокойно. Самоубийство -- тоже один из способов кончить службу раньше срока. К этому тоже прибегают довольно часто. Кое-кто из наших соотечественников тоже прибег к этой мере. При Франжье было несколько случаев самоубийств. Один русский бритвой перерезал себе горло; немец, посланный на комиссию для освобождения по состоянию здоровья, был на ней признан годным и по возвращению в казармы выпрыгнул из окна с высоты 7-го этажа. Один француз-сержант прострелил себе грудь из винтовки. Кроме этого, было еще два случая отравления молодых немцев, но обоих удалось спасти. За четыре с половиной месяца -- 5 случаев, которые вспомнил ветеран, более чем достаточно. Старые легионеры не дезертируют, не стараются освободиться от службы и самоубийством не кончают. Они вполне довольны своей судьбой и совершенно не представляют себе возможности жить вне Легиона. Многие из них после 15 лет службы выходят в отставку, но через месяц или два вольной жизни они возвращаются в Легион. Друг друга они отлично знают, и поэтому такой возвращенец встречается всеми остальными очень шумно и радостно. Между собой старые легионеры всегда говорят по-французски, вернее сказать, на особом солдатском жаргоне. Это считается высшим шиком.
Воспоминания, воспоминания, воспоминания. Ян Михайлович и в кровати, и на балконе, закрыв глаза, постоянно вспоминал, этот чертов легион, который не давал ему покоя.
Вчера к ним зашел приятель сына Михаила, с которым они учатся в Москве, и передал Алене Ивановне для Яна Михайловича журнал, где описана история наемничества. Ян Михайлович давно хотел приобрести такой журнал или книгу, и, наконец, его мечту превратил в жизнь сын Михаил. Он, хотя с трудом, достал этот журнал через друзей. С развалом СССР, эти вещи практически перестали интересовать спецслужбы, и поэтому их все чаще и чаще можно было видеть на книжном рынке. И конечно, не на оптовом, или магазине, а с рук.
...Этим вечером у Яна Михайловича было хорошее настроение. Его ждал журнал с интригующим названием "От "анабасиса" до "диких гусей". Он попросил Алену Ивановну пододвинуть к нему тумбочку с настольной лампой. Алена Ивановна все сделала все, как он просил, принесла бутылку минералки, стакан, и, поставив все на тумбочку, вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь...
И он начал читать...
" На протяжении многих веков военное наемничество считалось в высшей степени достойным занятием". Прочитав это первое предложение, и вспомнив своих предков, которые на протяжении многих веков были наемниками, Ян Михайлович оторвал глаза от страницы, посмотрел в потолок, поправил очки и удовлетворенно крякнул. Затем снова перевел взгляд на страницу и продолжил чтение.
"...Первой аналогией наемников можно считать "Анабасис" античного полководца Ксенофонта (первая половина 1V века до н.э.) - историю десятитысячного греческого войска, сражавшегося в рядах армии персидского царя Кира Младшего. А на закате античной Греции наемничество и вовсе стало чрезвычайно уважаемой и весьма распространенной профессией. Греки из одних и тех же городов - государств воевали и в войске Дария, и в войске Александра. Новый взлет наемничества пришелся на средневековье. Одними из первых эту профессию освоили викинги. Они с удовольствием нанимались в личную гвардию византийских императоров. Знаменитый норвежский король Харальд111 был горд, что в свое

Караул

Заступили в караул. Это два часа охраняешь обьект с автоматом, два часа в караулке жаришь картошку с луком, и два часа потом спишь. И так целые сутки. Потом заступает другая часть. В принципе – не плохо. Это, конечно, когда ты уже как минимум черпак. Когда духом в караул – это тоска. Деды забирают все тулупы, делают в комнате отдыха себе офигенные лежанки, и практически сутки спят, или выползут поесть жареной картошки, которую духи должны пожарить придя с поста. Но с поста их не торопятся забирать, поэтому дедушкам приходится иногда самим заниматься поджаркой. Духов как разведут по постам с момента заступления, так можешь там и простоять хрен знает сколько. Ещё и без тулупа. А зимой – это вешалка. В одной шинельке на ветру и в мороз долго не протянешь. Никаких свитеров естественно у духов не может быть по определению. А если мороз минус 20–30, то это хана. А дедушки уютно спят в тёплой караулке, подстелив один тулуп вниз, чтоб мягко было, и одним укрывшись. Естественно, они рискуют, потому что если проверка постов – там другой стоит, это явное проявление неуставных взаимоотношений, а не дай бог чего случится на посту – то и дисбат. Но такая вот армейская романтика. Деды должны задвигать службу. И вот я на посту. Уже отслужив около года. Нас развезли по постам. У нас с хохлами были три поста и сходились все около дороги. Охраняли какие-то горюче-смазочные материалы и склады боеприпасов. Стоим с пяти до семи утра. Холодно. Спать хочется невероятно. Прикидываем, что в такое время никто не попрётся нас проверять. Рядом с нашим постом свинарник. Он всегда являлся пристанищем для караульных. Тепло и сыро, и пахнет варевом немыслимым. Зам по тылу всегда гоняет свинарей, заставляя их быть чистыми и хоть как-то отдалённо напоминать солдат советской армии. Но это явно неравная борьба. Потому что бороться со свиным дерьмом дело нелёгкое, и не под силу одному прапорщику и одному подполу. Мы решаем уйти с постов и пойти поспать до конца смены. С постов для этого надо перелезть через колючую проволоку метра три высотой, или обходить очень далеко через нормальный выход. В этом-то и заключается основное неудобство при проверке. Можно услышать мотор приближающегося уазика, и успеть бегом метнуться на пост. Но так всё сделано, естественно специально, чтоб солдаты не ходили греться на свинарник, что перелезть через колючку непросто, а оббежать – не хватит времени. Здесь только расчёт, что проверяющих не будет. Собрались мы на свинарнике. Свинарей подняли. Сказали, чтоб они заступили на охрану своего свинарника, и следили – не едет ли проверка. Попили чайку и завалились на койки спать. Хохлы автоматы к стенке у входа прислонили, а я вместе с ним лёг. Стали засыпать. Мне снится, что проверяющий подьехал и к нам идёт. Открываю глаза - всё тихо. Ужас какой-то. Снова засыпаю. Опять это снится. Глаза открываю - всё тихо, хохлы похрапывают. Опять тревожно засыпаю. Тот же сон. Открываю глаза – действительно проверяющий. Подполковник Гунько. Начальник штаба. В народе – подполковник Ебаньнко. А он тихонько на цыпочках движется к хохлам. А точнее не хохлам, а к автоматам. Я смотрю как парализованный на него. А он не замечает, что я его уже наблюдаю. Тут он берет автомат первый попавшийся за ствол и со всего размаху начинает прикладом пиздить куда не попадя спящих хохлов. Я тут же пулей вскакиваю и давай ломиться на выход. Думаю, лицо не успел заметить и побегу на пост как ни в чём не бывало. На дороге уазик стоит. Мне водила говорит – хули ты ломишься, он вас хрен знает сколько уже ходил по постам искал! Прилипли. Подпол выбегает из свинарника и мне - быстро в машину, товарищ солдат!!! Хохлы поникшие идут. Я вам сейчас устрою!!! Все на гауптвахту поедете!! Быстро в штаб!!
Приехали в штаб. В девять утра собрались офицеры и общевойсковое построение. Вывели нас перед строем. В общих словах речь о нас заключалась в следующем - что вот такие мудаки как мы, которым Родина доверила охрану важных обьектов, не охраняют её, а покидают свои посты, и спят в тёплых местах, вместо того чтоб нести службу. Я опять понимал, что мы действительно мудаки, что не должным образом зарядили этих свинарей, и как только эта ботва рассосётся, я пойду на свинарник и выясню, почему они не достойно несли охрану своего свинарника, и этот подполковник Ебанько смог к нам подкрасться незамеченным! Нам объявили по пять суток ареста. Это даже отлично, потому что по уставу за покидание поста можно получить до двух лет. Но это же по уставу! По уставу не должно быть неуставных взаимоотношений. А они везде. Дедовщина правит балом. Но она же не с бухты барахты свалилась. Есть версии, откуда она взялась. Зэки принесли, послевоенное время, переход в 69 году с трёх на два года, ну и т.д. На самом деле это просто форма жизни, победившая другие, и делающая два года службы максимально наилегчайшим. Пашешь год. Следующий год – отдых. Принцип прост – не можешь заставить кого-нибудь, делай сам. Издевательства вносили в основном чурки, по своим недалёким понятиям о сервисах. Мы с Курмаем молодыми зареклись, что когда будем дедушками, то не будем издеваться над молодыми. Духи только делали работу за себя и за нас и всё. По большому счёту, делать всё быстро и качественно, а для этого надо показать сначала, мы воспитали нормальных молодых. Иногда они нас подставляли офицерам, но вот за это мы им давали по башне. А так – сделал поставленную задачу, и иди себе в чипок, не попадайся только на глаза офицерам. Вот и всё.
Нам объявили по пять суток, и надо взять свои щётки зубные, мыло, ещё что-то там в вещмешок, и ждать оформления. На губу ещё так просто не уедешь! Всё по описи. Чего-то не хватит - и не примут, блин. Меня повезли одного почему-то. Хохлов не могли всё оформить. Губа встретила хлебом и солью. Тут же дали какой-то офигенный тридцатипятилитровый бидон из под клея и сказали очистить чтоб блестел!! Нефига себе, говорю! Как?! А как хочешь! Сел, стал очищать. Оглянулся – кто ещё есть. Какие-то солдаты пилили необхватное дерево двуручной пилой без единого зуба. Понятно. Принцип действия ясен. Вечером загнали всех в камеры. Нас человек двадцать в одной. Дышать нечем. Перед отбоем – всем бегом к сараю за вертолётами. Это на чём спать. Три сколоченные доски. Бегом обратно в камеру. Всё - отбой. Накрываешься шинелью. Только шаги караульного по коридору. Захрапел чурбан какой-то лёжа на спине, со шнобелем, который у них с затылка начинается. Грузин, не храпи! – строго сказал ему какой-то дембель. Грузин не отреагировал. Этот тогда взял портянку и положил ему на face. Храп прекратился. Пол-шестого подъём. Развод на работы. Кому подметать, кого строители забрали, меня - на свинарник! Дались мне эти свиньи за последние дни!!! А здесь их дерьмо убирать! Запах такой, что выворачивает. Никаких тачек, естественно, не предусмотрено. Лотки из под хлеба. Несколько человек нагружают, остальные цепочкой бегут, держа лоток с дерьмом перед собой. Шагом нельзя, отдыхать нельзя. Иначе сразу – дп. Дополнительные сутки. Начислять может сколько захочет. Полностью во власти начкара. Свиньи лежат – жирные. Немыслимые. Они даже двигаться не могут. Прямо на них лежат почти такого же размера крысы. Крысы так же сидят в их корытах и чавкают едой. Посмотрят так на людей с укором – и снова рыло в кормушку. Вот эти животные лежат и сидят, и жрут пьют в денниках, а ты быстро нагружаешься и бегом с лотком на свежий воздух! Под вечер еле в камеру доползаешь. Отрубаешься и спать. Но организм втягивается быстро в ситуацию. На какой-то день ребята принесли с работ сгущенки, батонов, сигарет пачек пять. Космоса. Курить в камере ясное дело нельзя. Закурили все. Сразу. Дым – хоть топор вешай. Все оживлённо обсуждают кто где был. Вдруг в окошко камеры заглянул караульный и побежал за начкаром. Прячь сигареты! Заходит начкар. Еле различимый в дыму. На прпосвет из двери - такой сизый весь. Кто курил?! Никто не курил, товарищ старший лейтенант! Так - обыск. Хоть спичку найду – дополнительный арест! Позвал ещё караульных. Стали всех досконально обыскивать. Ничего не нашли. Сержант, будешь старший по камере! Ещё замечу дым - ты получишь дп. Ясно? Так точно, тарищь старший лейтенант! Только они ушли - все с облегчением закурили. На следующий день кто-то опять принёс батонов, масла, сгущенки, журналы, и карты. После отбоя никто спать не хотел. Все разлеглись, закурили после батонов, раскрыли журналы - лежат читают. Так даже и ничего. Мы стали в карты играть. И опять какой-то ублюдочный часовой заглядывает - и бегом за начкаром. Мы всё прятать. А карты я запихнул на выступ высоко над дверью. Меня ребята на руках подняли. Распахивается дверь. Все естественно как будто спят, дым только как туман над лугом. Начкар застыл в позе в дверном проёме. А так как он видно резко дверь распахнул, то изменил давление в помещении, создав сквозняк тем самым, который колыхнул всю колоду карт над дверью, и они как осенние листья стали опадать ему на фуражку, китель, и кружились и кружились. Тузики, короли и дамы. Меня такой смех охватил, что думаю всё – не сдержусь. Начкар такой – старший по камере – трое суток дп! И вышел. Все просто чуть не сдохли от смеха. Закурили понятно. Скоро меня забрал наш комбат обратно.

Кир

Было это на картине Марко Поло. Снимались в Ялте ,потом в Судаке. Где то под конец сьемок.

. Подходит ко мне Андрей -узбек . Кира , говорит. Не дашь ключи от номера на вечер ?- Ну нет проблем, старый..-Понимаешь, Наташка , костюмерша , завлекает. Я и не хочу её , но 20 баков у неё одолжил на прошлой недели. Не удобно как то отказывать! - Да ради бога, Андрюха ! Накрой поляну , не стесняйся ! Ты же узбек !! Дастархан , риса навари с изюмом , барашка заколи . Подойди к вопросу пошире...!- Да не...я и не хочу особо.....Вообще , боюсь , не сложиться.....Не смогу - Сможешь , сможешь !! Ты ёбни винца для смелости . Возьми вон липкого. Чернил здесь дешёвых полно за пару гривен. - Ладно....давай ключи . Отдал я Андрюхи ключи. А Наташа была девица - лет тридцать пять . Ну очень жирная.Чересчур жирная. В этом то и была загвоздка. А Андрюха как то по ошибке видно дал ей маячка , ну и вот . Пришло время любить . Мда . Встречаю вечером в баре узбека :- Всё окей ?- Да какой окей!!!!!! Так стыдно !! Так стыдно !!- Не печалься , братан. Ну бывает . В следущий раз , может...-Ага......Ты прикинь. Погасили мы свет . Прилегли на кровать . Но ещё в одежде. Я говорю - Наташа , я со светом не могу. Только в темноте. Стесняюсь. Хорошо. Погасили свет . Я руку засунул и давай грудь туда- сюда . И так , и этак. Ну минут двадцать. Она говорит - Андрей , давай включим свет. Я ей - не надо . И дальше. Она - Андрей , я хочу включить свет ! Я ей - не надо! И дальше наглаживаю . Потихоньку . С трудом . Чувствую приподниматься стал. Ну может шансик , думаю , появился. И тут она на тумбочке включает свет ! Дотянулась ведь!! И что я вижу !!!!!...................Я всё это время теребил жировую складку на животе !!!! Блять !!!! Мне чуть дурно не стало!!!! А-а-а-а-а-! И она мне говорит - Андрей я хочу перед тобой голой пройтись !!!- Не надо, Наташа !!!Но не смог уже остановить . Всё упало безвозвратно ! Я как поц последний собрал монатки и бежать. Вобщем ключи в номере . Я туда не пойду больше ! Надож так.....

Отдыхали летом на Байкале.
Идём с мелким (на тот момент ему было около трёх лет) к озеру.
Мелкий замечает на тропинке, по которой мы шли, крупных, чёрных муравьёв, собравшихся кружком и что-то поедающих.
Кир садится на корточки, внимательно их рассматривает. А те - голова к голове, усами шевелят...
- Пап, а что они делают? И тут же перебивая сам себя:
- А, знаю-знаю - тайм-аут! - и делает характерный жест, которым этот тайм-аут обозначают спортсмены :-)