Лет 40 назад советские генетки селекционеры из новосибирского Академгородка послали телеграмму в Киргизию с просьбой прислать семена сахарной свёклы с красными листьями сорта «рот блят». Сотрудники получили телеграмму с такими словами: «срочно пришлите три килограмма семян сорта рот блят так всё дано рот блят так.»

В студенчестве я снимал квартиру в Кемерово. Родители мои в деревне держали всевозможную живность и время от времени подкидывали мне какой-никакой провизии, чтобы чадо с голодухи не померло. Как-то в конце осени после очередной поездки на историческую родину матушка, провожая меня в город, говорит: "Скоро будем свиней колоть, я, как заколем, пришлю тебе телеграмму, чтобы ты за свежининкой приезжал". Ну, ладно... Недельки через две сижу дома, чай пью с однокашниками. Звонок. Открываю дверь - и стоит почтальонша (дебелая такая тётя Мотя) и перепуганно-таинственным голосом сообщает мне: "Вам телеграмма... распишитесь". Я расписался. Она стоит, не уходит. "Что-то еще?" - спрашиваю. "Да нет", - отвечает. Ну нет, так нет. Закрываю дверь, читаю: "ЗАРЕЗАЛИ СЕДЬМОГО. ПРИЕЗЖАЙ. МАМА." Друзья, когда прочитали, выпали в осадок.

В 1902 году в Пскове, в семье лесника родился Глеб Травин. Рос, учился, отец научил его выживать в лесу, после уже сам Глеб вел кружок охотников-следопытов. B 1923 году в Псков зарулил голландский велосипедист Адольф де Грут, объехавший всю Европу. Его рассказы так впечатлили Травина, что он сам решил замахнуться на кругосветное путешествие. Его за границу, разумеется, не выпустили, и в 1927, увольняясь из Красной Армии, он указал местом рождения Петропавловск-Камчатский и получил туда бесплатный билет. В Петропавловске Травин открыл артель как электромонтер и начал заниматься подготовкой к путешествию и тренировками — выбил себе американский велосипед, купил ружье, отрастил длинные волосы (шапки у него не будет ближайшие три года).
В 1929 он стартовал на пароходе из Петропавловска во Владивосток, с собой у него было немного вещей, стратегический запас еды (шоколад и галеты), компас, ружьишко, кожаная куртка, удочка и маршрутная книжка, чтобы отмечать в ней все пункты остановки у местных властей. И поехал.
Ел два раза в день, в 6 утра и в 6 вечера, питался подножным кормом, спал на куртке на земле. Как ни удивительно, он проехал всю Сибирь и Среднюю Азию, перевалил через Кавказ, переплыл на пароходе Каспий, добрался до Крыма и оттуда прибыл в Москву. В Москве во всесоюзных обществах ГТО его, как он вспоминал, встретили с презрением, зато в союзе велосипедистов поощрили запасными покрышками. Травин в Москве не задержался и поздней осенью приехал в Петербург, заехал в Псков и двинулся через Кольский полуостров к Мурманску.
Оттуда он добрался до Архангельска, удивляя местных велосипедом на замерзших ледовых просторах и начал пробираться вдоль берега Северного Ледовитого океана к Новой Земле и Диксону. Без шапки, на велосипеде.
Дальше начинается жесть, поверить в реальность этих событий почти невозможно.... Где-то на велосипеде, где-то пешком (в руках с велосипедом), где-то на лыжах, но Травин шел по замерзшему Северному Ледовитому океану – по-прежнему без шапки, палатки и припасов. Он ночевал в снегу, примерзал меховым комбинезоном ко льду, выдирал ошметки одежды и сапог и практически босиком ехал на велосипеде к ненецким чумам, пугая всех своим видом. Когда, наконец, Травин ввалился в ненецкий чум, ноги были сильно обморожены. Опасаясь гангрены, он решил, что потемневшие и распухшие большие пальцы лучше ампутировать, и тут же отрезал их ножом. Глядя на это, ненцы решили, что перед ними не человек, а дух. Так по окрестностям распространилась весть — едет по тундре сам черт на железном олене. Сам питается древесным углем, а оленю и вовсе не нужна пища. Он ночевал внутри убитых оленей — и все это время упорно двигался в сторону Чукотки. Он поражал начальников радиостанций на Крайнем севере, когда входил с мороза в здание, ведя велосипед; правда галеты и шоколад, свой стратегический запас, он наконец в Арктике подъел.
В июле 1931 года Травин добрался до мыса Дежнева — крайней точки северо-восточной части России. Там он соорудил скромный памятный знак в честь окончания полярного перехода и сразу же принялся отправлять телеграммы — вновь просил разрешения выехать за границу, чтобы не медля продолжить путешествие — проехать по западному побережью обеих Америк, достичь Огненной Земли, переправиться в Африку, пересечь Сахару и Аравию, оттуда — в Индию и Китай, чтобы через Тибет и Монголию вернуться в Россию. Ответная телеграмма в выезде отказывала и предлагала с ближайшим судном вернуться в исходную точку своего путешествия. В августе на китобойном пароходе Травин вернулся на Камчатку.
А дальше Травину вручили вымпел с памятной надписью: «Камчатский облсовет физкультуры активному ударнику физкультурного движения Камчатки». И значок ГТО. Писатель Викторин Попов, посвятив Травину главу в своей книге про Север, назвал ее «Никчемный герой» — пока страна выполняла пятилетку в три года, тот прохлаждался неизвестно где.
Человек, который в одиночку проехал больше 85 тысяч километров на велосипеде, половину из них - по берегу Северного Ледовитого океана, умер всеми забытый в 1979 году. Сейчас о нем вспоминают только завсегдатаи велофорумов. Вспоминают и снова принимаются критиковать рамы, вилки, ободья — эти ломаются, эти гнутся. А допотопный «Принстон» прошел 85 тысяч километров, преодолел пустыни, горы, Арктику — и ничего.

В советские годы концертным делом занимались многие организации: и Росконцерт, и Москонцерт, и Дом Советской Армии, и Общество слепых. В то время были в моде большие оркестры.
Однажды в гастрольном отделе Московской эстрады случился переполох: заболел Эдди Рознер, и его оркестр не мог выехать на гастроли. Что делать? Кто-то посоветовал: "Так у нас сейчас как раз бездействует оркестр под управлением Александра Горбатых, давайте его и пошлём!.
Так и порешили. Послали в филармонию телеграмму: "В связи с болезнью Рознера высылаем оркестр Горбатых".
Из филармонии пришла телеграмма с категорическим протестом: "Возражаем. В прошлый раз вы нам выслали оркестр слепых, а теперь, значит, горбатых? Зритель на такое издевательство не пойдёт".

Ещё из воспоминаний Корнея Чуковского:

Это было в тридцатых годах.
В Академии наук издавали юбилейную книгу о Горьком. Один из членов ученой редакции позвонил мне по телефону и спросил, не знаю ли я английского писателя Орчарда.
— Орчарда?
— Да. Черри Орчарда.
Я засмеялся прямо в телефон и объяснил, что Черри Орчард не английский писатель, а «Вишнёвый сад» Антона Чехова, ибо «черри» — по-английски вишня, а «орчард» — по-английски сад.
Мне заявили, что я ошибаюсь, и прислали ворох московских газет за 25 сентября 1932 года, где приведена телеграмма Бернарда Шоу к Горькому.
В этой телеграмме, насколько я мог догадаться, Бернард Шоу хвалит горьковские пьесы за то, что в них нет таких безвольных и вялых героев, какие выведены в чеховском «Вишневом саде», а сотрудник ТАСС, переводя впопыхах, сделал из заглавия чеховской пьесы мифического гражданина Британской империи, буржуазного писателя мистера Черри Орчарда, которому и выразил своё порицание за то, что его персонажи не похожи на горьковских.
В переводческой практике подобные превращения — дело обычное.

Викентий Вересаев "На Японской войне"
"В витринах магазинов ярко пестрели лубочные картины удивительно хамского содержания. На одной огромный казак с свирепо ухмыляющеюся рожею сек нагайкою маленького, испуганно вопящего японца; на другой картинке живописалось, «как русский матрос разбил японцу нос», — по плачущему лицу японца текла кровь, зубы дождем сыпались в синие волны. Маленькие «макаки» извивались под сапожищами лохматого чудовища с кровожадною рожею, и это чудовище олицетворяло Россию.

Тем временем патриотические газеты и журналы писали о глубоконародном и глубоко-христианском характере войны, о начинающейся великой борьбе Георгия Победоносца с драконом...

А успехи японцев шли за успехами. Один за другим выбывали из строя наши броненосцы, в Корее японцы продвигались все дальше. Уехали на Дальний Восток Макаров и Куропаткин, увозя с собою горы поднесенных икон. Куропаткин сказал свое знаменитое: «терпение, терпение и терпение»...

В конце марта погиб с «Петропавловском» слепо-храбрый Макаров, ловко пойманный на удочку адмиралом Того. Японцы перешли через реку Ялу. Как гром, прокатилось известие об их высадке в Бицзыво. Порт-Артур был отрезан. Оказывалось, на нас шли не смешные толпы презренных «макаков», — на нас наступали стройные ряды грозных воинов, безумно храбрых, охваченных великим душевным подъемом. Их выдержка и организованность внушали изумление.

В промежутках между извещениями о крупных успехах японцев телеграммы сообщали о лихих разведках сотника X. или поручика У., молодецки переколовших японскую заставу в десять человек. Но впечатление не уравновешивалось. Доверие падало.

В конце апреля по нашей губернии была объявлена мобилизация. О ней глухо говорили, ее ждали уже недели три, но все хранилось в глубочайшем секрете. И вдруг, как ураган, она ударила по губернии. В деревнях людей брали прямо с поля, от сохи. В городе полиция глухою ночью звонилась в квартиры, вручала призываемым билеты и приказывала немедленно явиться в участок. У одного знакомого инженера взяли одновременно всю его прислугу: лакея, кучера и повара. Сам он в это время был в отлучке, — полиция взломала его стол, достала паспорты призванных и всех их увела. Было что-то равнодушно-свирепое в этой непонятной торопливости. Людей выхватывали из дела на полном его ходу, не давали времени ни устроить его, ни ликвидировать. Людей брали, а за ними оставались бессмысленно разоренные хозяйства и разрушенные благополучия.

По всему городу стояли плач и стоны. Здесь и там вспыхивали короткие, быстрые драмы. У одного призванного заводского рабочего была жена с пороком сердца и пятеро ребят; когда пришла повестка о призыве, с женою от волнения и горя сделался паралич сердца, и она тут же умерла; муж поглядел на труп, на ребят, пошел в сарай и повесился. Другой призванный, вдовец с тремя детьми, плакал и кричал в присутствии: — А с ребятами что мне делать? Научите, покажите!.. Ведь они тут без меня с голоду передохнут! Он был как сумасшедший, вопил и тряс в воздухе кулаком. Потом вдруг замолк, ушел домой, зарубил топором своих детей и воротился. — Ну, теперь берите! Свои дела я справил. Его арестовали.

Телеграммы с театра войны снова и снова приносили известия о крупных успехах японцев и о лихих разведках хорунжего Иванова или корнета Петрова. Газеты писали, что победы японцев на море неудивительны, — японцы природные моряки; но теперь, когда война перешла на сушу, дело пойдет совсем иначе. Сообщалось, что у японцев нет больше ни денег, ни людей, что под ружье призваны шестнадцатилетние мальчики и старики. Куропаткин спокойно и грозно заявил, что мир будет заключен только в Токио."

Одно время знаменитый пианист Артур Рубинштейн и его однофамилец, известный банкир Мишель Рубинштейн, жили на одной и той же улице в Париже.
Нередко случалось так, что почтовая корреспонденция, адресованная одному из них, по ошибке доставлялась другому.
В один из дней банкир пришел к Артуру Рубинштейну с целой стопкой телеграмм от почитательниц таланта пианиста и сказал:
— Эти депеши для Вас, и, будьте любезны, скажите моей жене, что Луиза из Вены, Иза из Рима, Грета из Берлина и прочие барышни, они — не МОИ подруги!!!
Пианист, в свою очередь, открыл ящик стола, и, вытащив оттуда целый ворох телеграмм, предназначенных для банкира, произнес:
— С удовольствием, если и Вы объясните моей жене, что пять миллионов лир, хранящихся в итальянском банке, и два миллиона фунтов, что лежат  в  английском  банке, это вовсе не МОИ, а Ваши деньги.

Навеяло историей про молдавские лифчики.
На самом деле, в советское время, в эпоху всеобщего дефицита, мужики, стоявшие в очереди за лифчиками (тем более - импортными), никакого удивления не вызывали, наоборот, мне кажется, вызывали уважение у женщин: "Вон какой добытчик - жене импортный лифчик покупает!"
Я и сам, будучи тогда холостым, неоднократно стоял в очередях, например, за дамскими импортными колготками или дефицитной помадой, чтобы порадовать очередную подругу, и был я в тех очередях далеко не единственным мужчиной, я вас уверяю.
Так вот, про Молдавию и про лифчики.
На ноябрь далекого 1989 года у нашего НИИ согласно хоздоговора с одним из крупных кишиневских предприятий было запланировано выездное обследование их рабочих, с командировкой группы наших врачей (7-8 человек) в Кишинев на неделю. В ту группу был включен и я.
Но 7 ноября, во время военного парада войск тамошнего гарнизона в честь очередной годовщины Октябрьской революции, в Кишиневе начались волнения, парад был прерван, через какое-то время протестующие захватили здание МВД Молдавии и заодно побили стекла в домах на центральном проспекте Кишинева (кажется, тогда это еще был проспект Ленина, позднее он был переименован в бульвар Штефана Великого).
По центральному ТВ об этом тогда практически ничего не говорилось, какие-то обрывки информации удалось уловить лишь на "Радио Свобода".
Руководство нашего НИИ на всякий случай созвонилось с директором кишиневского предприятия. Самого его на месте не было, но зам директора сказал, что договор наш остается в силе, ничего такого страшного в Кишиневе не происходит, угрозы сотрудникам российского НИИ никакой нет.
Директор наш пожал плечами и сказал нам: "Ну, езжайте тогда!"
Мы полетели. Числа 12-го ноября прилетели в Кишинев.
Сразу "порадовали" выстроенные вдоль аэродрома БТРы...
Нашу бригаду из 6 или 7 дам разного возраста (от 25 до 75 лет) плюс я, молодой специалист, нагруженный всяким оборудованием общим весом килограммов 30 - никто не встречал. Звоним из телефона-автомата в дирекцию завода. Смогли дозвониться только до зам. зав. отдела ТБ. Она кричит в трубку: "Ой, в интуристовском отеле на проспекте Ленина, куда мы вас собирались селить, все стекла побиты! Там демонстрации проходят с криками: "Долой всех русских!" Но сейчас мы что-то придумаем!"
Короче, через полтора часа нашего ожидания в аэропорту, за нами приезжает заводской "Газон" с открытым кузовом, в кузов сажают меня и наиболее молодых нащих дам, наиболее пожилую зав. отделом (75 лет) сажают в кабину и везут в рабочее общежитие (!) неподалеку от территории завода. Общежитие (где-то недалеко от аэропорта, т.е. ОЧЕНЬ далеко от центра гражданских волнений) было заселено ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО русскими рабочими, так что национальный вопрос там остро не стоял.
Всех наших дам селят в 15-местную комнату общаги (половина железных кроватей с панцирной сеткой пустует), мне, как единственному командированному мужского пола, достается аналогичная по площади (метров 50 квадратных) комната НА ОДНОГО. Туалет был на этаже, причем - на соседнем.
Наутро на работу выходит директор, охреневает от нашего неожиданного прилета всем составом: "Я же давал вам телеграмму - не прилетайте ни в коем случае!"
Телеграмма, видимо, не дошла до нас вовремя.
Нас срочно переводят из рабочей общаги в директорский профилакторий, расположенный ВНУТРИ заводской территории, т.е. за проходной. Запомнились номера на двоих, обставленные довольно прихотливой резной мебелью, но совершенно жуткое питание в столовой - какая-то постоянная перловка с котлетами "с ароматизатором мяса, идентичным натуральному", как написали бы сейчас. И это в начале ноября в Молдавии!
Поскольку мы уже считались защищенными стенами предприятия от возможных гражданских волнений в г. Кишиневе, нам предложили уже приступить к осмотру работников предприятия. Мы этим и занимались пару дней, не выходя в город даже на полминуты.
На третий день, когда слухи об "избиениях русских на улицах Кишинева" стихли, меня и еще одну молодую даму-врача, выслали на "разведку" за пределы территории предприятия, наказав строго-настрого по-русски в городе громко не говорить.
Мы сходили "в город", зашли в пару продовольственных магазинов с красивым "латинским" названием "Алиментария", накупили съестного, чтобы как-то разнообразить крайне скудный паек нашей столовой, где мы питались. Говорили мы с продавцами, разумеется, по-русски (ну не на латыни же с ними было разговаривать?), при этом нас никто не бил и даже не ругал.
На следующую вылазку решился уже ВЕСЬ дамский состав нашей бригады. После "алиментарного" магазина внимание группы наших дам привлек магазин с бельем. Я отбрыкивался от этого визита, но, видимо, в моем присутствии мои коллеги чувствовали себя спокойнее, так что меня заставили тоже пойти в тот магазин. Там, судя по всему, был неплохой выбор белья, так как все наши дамы купили себе по 2-3 предмета.
Лично для меня тот магазин интереса на тот момент не представлял, у меня тогда была подруга со вторым номером бюста, а в кишиневском магазине размеры бюстгальтеров принципиально начинались с третьего. Но мне пришлось дожидаться больше часа, пока все мои коллеги не отоварятся в том магазине... Это был один из самых скучных часов в моей жизни, надо признаться.
Я надеялся привезти из Молдавии какого-то вина, но как на грех, после тех беспорядков было решено на несколько недель закрыть все винно-водочные магазины и отделы в Молдавии...
Так что вернулся я из той командировки к своей подруге без дамского белья и без вина, но, увы - со сломанной рукой (после теплой Молдавии попал в холодную ноябрьскую Россию с ее гололедом), так что пришлось осваивать новые позиции в сексе, с учетом наложенного на предплечье гипса ...
Но это уже совсем другая история.

Слово офицера.

Единственным моим соседом в бизнес- классе на рейсе Стамбул- Пхукет был добродушный здоровяк- брюнет восточного типа, Американец, Майкл. Который мгновенно превратился в Мишу, увидев у меня в руках журнал на Русском языке. Рейс долгий, почти десять часов, очень пригодилась моя литровая бутылка Чивас- Ригал из дьюти фри, а он просто безумно рад был пообщаться по- Русски. Попытаюсь связно изложить всё, что он рассказывал.

Иванов Михаил Александрович – так Мишку звали, и так же было записано в паспорте. В том, Советском паспорте, где в графе «национальность» ясно было указано – Русский. Но так, как маму его звали Эсфирь Израилевна, а сынок внешностью на сто процентов пошёл в маму, то Мишке часто приходилось повторять, что да, его зовут именно так, и не иначе. Сомневающимся, в качестве аргумента предъявлялся увесистый кулак.

К семнадцати годам это был здоровый парень, большой мастер похулиганить, подраться и погладить по задницам представительниц прекрасного пола. Учителя в школе перекрестились и облегчённо вздохнули, когда Мишка закончил десятый класс.

А дальше он по своей Еврейской сущности маленько перестраховался – и подал заявление в военное училище – там экзамены в июле, и если вдруг поступить не получится, то есть ещё целый август, чтобы успеть протолкаться в какой- нибудь институт. На выбор будущей профессии больше всего повлиял тот факт, что от дома до училища ему было десять минут пешком.

Поступил. И был крайне неприятно удивлён и разочарован тем фактом, что надо соблюдать порядок и субординацию, ходить строем, носить форму, и вообще выполнять массу правил и ограничений- система воспитания Советского офицера довольно жёстко действовала в начале восьмидесятых.

С Мишкиным характером у всех его родственников вообще вызывал горячее изумление тот факт, что он решил стать военным. Трудно было представить наименее приспособленного для этой карьеры человека.

Года за полтора- два он приспособился нагло нарушать режим, научился твёрдо стоять на вечерних поверках вдребезги пьяным, ходить в самоволки почти ежедневно – достаточно просто оставить дежурному свой домашний телефон, и если кто- то из начальства начинал разыскивать опять пропавшего курсанта Иванова, уже через десять минут он появлялся в казарме как ни в чём не бывало.

От крупных залётов с вытекающими печальными последствиями – отчисление и на два года в армию рядовым, его спасала двоюродная тётушка – подполковник, кандидат наук – она принимала экзамены у офицеров в адьюнктуре училища.

Всего Мишку за его художества собирались отчислять три раза. Пронесло. Несколько раз он сидел на гарнизонной гауптвахте (её ласково называли- гауптическая вахта), однажды сподобился попасть на городскую – причём ввязался там в скандал с троими рядовыми- отморозками из Южных республик. Курсантов они не любят – и в последовавшей разборке Мишка был сильно избит, однако не сломлен. Один из отморозков лишился глаза, второй отправился в госпиталь с разможжённой мошонкой – от тюрьмы Мишку спасло только то, что военному прокурору эта компания полубандитов была хорошо известна, и превышение мер необходимой обороны ему не пришили. Но репутацию он себе заработал такую, что его фотография лежала под стеклом письменного стола у начальника курса.

При всём этом учился Мишка легко, и экзамены сдавал блестяще – за пять лет не получил ни единой тройки. Факультет был энергетический, и курсанты его отделения, вместе с офицерскими погонами получали дипломы инженеров- энергетиков с глубоким уклоном в автоматизацию и информационное обеспечение- работа с ЭВМ занимала половину учебного времени на практических занятиях.

Между получением диплома и погон был период в два дня, которые Мишка провёл дома, напившись до почти невменяемого состояния – и обнаглел настолько, что сняв трубку- его домашний номер телефона был уже известен всем офицерам – в открытую послал на х..й дежурного, требующего у него немедленно прибыть в расположение. Дежурный вызвал патруль, и строптивого без пяти минут офицера доставили в казарму под конвоем.

Очевидно, в училище решили не выносить сор из избы, присвоили вольнолюбивому обормоту звание «лейтенант- инженер», и отправили по месту предписания, для дальнейшего прохождения службы.

………………………………………………………………………………………………………

- Товарищ капитан, разрешите обратиться?

Мрачный мужик в наброшенном на плечи кителе, подняв мутноватые глаза, отвечает-

- Ну?

- Лейтенант Иванов прибыл для..

- Садись, не ори. Выпьешь?

- Я, это…

- Да вижу, что ты. Это ты значит и есть тот инженер из самого Ленинграда? Зае..ись. И за какие же грехи тебя сюда сослали?

Примерно так свежеиспечённый лейтенант был встречен на месте службы. Назвать этот небольшой гарнизон в бескрайних Забайкальских степях простым захолустьем – было сильно польстить ему. Если где- то и в самом деле была жопа мира, то это был на ней самый жирный прыщ. На территории части прозябал небольшой учебный аэродром, а обеспечением аэродрома занималось подразделение, в которое Мишку и направили. В числе прочего хозяйства присутствовала там ещё и грязная, полуживая угольная котельная, а в дипломе у него всё- же стояло слово- энергетик. Пи…дец.

Так оригинально в училище с ним рассчитались за годы безобразий. Армейский юмор, называется. К сожалению, это было ещё не всё.

- Ты выпей, выпей. Тут без этого хрен выживешь. Тебя как звать- то? Меня Николай, можно без чинов, сейчас не на плацу. Инструктаж на завтра, а пока вот что. Рядовые у нас тут- сплошь спецконтингент…

Не все знают, что по Уголовному кодексу СССР в тюрьму можно было посадить только граждан, достигших возраста восемнадцать лет. За особо опасные преступления – убийство, изнасилование и разбой – сажали с четырнадцати. Но если бывшему малолетнему преступнику, уже отбывшему свой срок, ещё не исполнилось двадцати семи лет, он подлежал по закону призыву в армию – для таких именно «воинов» и создавались подобные части. Главный принцип – их размещение. Чтобы подальше от всего.

- В глаза не смотреть, в дискуссии не вступать, общение только по делу- в форме приказа. Невыполнение приказа – карцер. Это они понимают. Да, как хочешь, но личное оружие будет в сейфе – если тебе дадут по башке и отберут пистолет, тут простым ЧП не отделаешься.

- Охране на аэродроме дан приказ, в случае столкновений- применять оружие не задумываясь. Наши все это знают, знают, что сбежать в случае чего не получится, поэтому, в принципе управляемы. Но ты всё равно не расслабляйся- повнимательнее будь. Бдительность, мать её…

И потекли суровые армейские будни. В действительности капитан слегка преувеличил – полных отморозков с руками, по локоть в крови, в роте было всего трое, но они же и наиболее соображающие – понимали, что их ждёт в случае проблем. Не высовывались, старались соблюдать видимость режима, на конфликты не шли, но и работать их заставить было невозможно – только отвернёшься – уже за них пашет кто- то другой. Зато вся рота их боялась и слушалась – что в общем было похоже на порядок.

А после того, как Миша со своим опытом уличных драк, отправил в медсанчасть двоих блатных рядовых, пытавшихся качать права, его зауважали. Спирта на аэродроме было более, чем изрядно, и армейский быт с полным отсутствием развлечений более- менее скрашивался.

Потом Мишка сделал глупость. Из своего первого отпуска, после года службы он в часть не вернулся, а дал телеграмму, что ходит лечиться, что у него больничный с программой уколов на сорок суток – всё это было правдой, кроме болезни – знакомая медсестра помогла. Однако получилось так, что телеграмма в часть не дошла, и Мишу арестовали, как дезертира.

Неделя на гауптвахте, разбор полётов, оправдать его оправдали, но старшим лейтенантом он так и не стал – кто не знает, третья звёздочка присваивается автоматически после года службы. Не в этом случае.

Беда пришла, когда двое из троицы «паханов» где- то ухитрились раздобыть спирта. Третий отдыхал в санчасти, закосив под какое- то недомогание, и в случившемся участия не принимал.

- Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! В офицерское общежитие бешено стучится один из воинов.

- Там Ту..аев и Зак…ов трахают кого- то!

Мишка вместе с капитаном Колей – они уже давно были на ты, и прапорщиком Шемякиным взяли мерзавцев на месте- с поличным. Нажравшись, бандиты изнасиловали дочку поварихи из хозблока. Девчонке двенадцать лет, говорить не может, в шоке, дрожит вся, и сильное кровотечение. Фельдшер посмотрел –

- В больницу, срочно!

Ближайшая больница с нормальными хирургами была в Улан-Удэ, это примерно полтораста километров. Пи…дец. Сообщили туда по рации, чтоб встречали, надеясь довезти барышню живой.

…………………………………………………………………………………………

Не довезли.
…………………………………………………………………………………………

Коля вернулся из больницы с лицом серого цвета и остановившимся взглядом.

- Лейтенант, на ключи, возьмёшь в сейфе табельное, и за нами. Пошли, Шемякин.

- Куда, товарищ капитан?

- Правосудие, бл..дь, вершить.

………………………………………………………………………………………

Открыли дверь первого карцера.

- Ну что, говорит капитан Коля, ты помнишь, что я тебе говорил, когда ты приехал сюда? Говорил, что удавлю тебя собственными руками, если возьмёшься за старое. А что добавил, помнишь? Я сказал- «Слово офицера».

Ту…аев посмотрел волчьим взглядом и ничего не ответил.

А вот второй- Зак…ов- тот себя недостойно вёл. Визжал что- то по своему, штаны намочил. Миша в акции не участвовал, только присутствовал. Подстраховывал, так сказать.
…………………………………………………………………………………………

Сняли с обоих наручники, заперли двери карцеров и пошли нервы спиртом поправлять. И звонить дежурному коменданту – чтоб сообщил в военную прокуратуру о ЧП в части.

Позвонил майор из прокуратуры, выдал распоряжения, все трое уселись писать рапорты-

- Товарищ майор, у нас ещё событие. Один из задержанных ночью повесился – не то от страху, не то от угрызений…

- Не трогать ничего. Выезжаю.

Приехал, мрачно посмотрел на обоих остывших задержанных-

- Вот что. Если в части ещё случится подобное ЧП, вначале вызываете меня, а потом уже пусть «угрызения совести» начинаются. В такой последовательности. И не иначе. И НЕ ИНАЧЕ, БЛ…ДЬ! ЯСНО?

- Так точно, товарищ майор.

Рапорты забрал, протокол о суициде подписал – а что, прокуратуре так даже было удобнее. Конец восьмидесятых, в стране перестроечный бардак, высшую меру отменили, а эти двое отморозков – бандиты отпетые. Оба срока свои имели за разбои и убийства. Такие не исправляются. Получили бы каждый по пятнашке строгача по рецидиву, и только? Капитан, конечно полномочия превысил, но по совести поступил правильно. Прапорщику по барабану, ему приказали, а Миша – вроде только рядом постоял.

Но эта бешеная гонка по степи теперь им всем ещё долго потом в ночных кошмарах сниться будет.

Прошло время, лейтенант Миша (Михаил Александрович) совершил, казалось бы невозможное – освоился в гарнизоне настолько, что стал почти привыкать к такому образу жизни. Слегка выбило его из колеи письмо от матери – Эсфири Израилевны. Она писала о проблемах дома, о том, что продукты по талонам, очень осторожно писала, что дальше будет только хуже по её мнению, что её двоюродная сестра уехала, и очень прилично устроилась в Хайфе, и не хочет ли Миша подумать об этом?

Тут задумаешься. А кто ему рапорт об увольнении подпишет? Полтора года отслужил, всё ещё лейтенант, перспектив ноль- и реально, торчать в этой дыре никакого удовольствия. Помог бестолковый случай.

Женщин в гарнизоне было катастрофически мало, и Миша, со своей искренней любовью нежно поглаживать ладонями мягкие округлости, от этого очень страдал. Делились представительницы прекрасного пола на две категории –

А выберешь почище рожу
Да поведёшь с собой гулять
Так всякий раз одно и то же-
Или монашка, или бл..дь

Супруга капитана Коли относилась ко второй категории, и однажды Мишка не устоял. Судьбе было угодно, чтобы сам капитан, вроде бы находящийся на дежурстве, вошёл в комнату общежития, застав самое начало процесса. Мишка толком и раздеться- то не успел. Отопление было печное, Коля схватил топор и со всей дури ломанул охальника по затылку. А потом выбросил в окно второго этажа, даже не разглядев, кого именно.

Мишка пришёл в себя минут через пять – повезло, лезвие прошло вскользь. Привёл в порядок одежду, и пошёл, пошатываясь обратно – унты забирать. Босиком неуютно. Дальше такая картина. В комнате жуткий скандал- крики до небес.

- Ты, бл..дь что наделал, мудак! Ты что, спьяну совсем ох..ел? Это же пи..дец полный! Три месяца! Три месяца всего осталось, и в Москву, в академию! А теперь? Трибунал и срок? На х..й я вообще за тебя вышла, козёл!

- Эта. Коль, бля буду, не знаю, как получилось – это Мишка.

- Так ты жив!? – это жена говорит. Почти радостно.

- Тут и поблядовитей тебя будут – это капитан, мрачно.

- А ты лучше молчи! Скажи спасибо своему Богу, что Мишка цел! Спирт давай, и бинт.

Башку промыли, забинтовали, влили в раненого ещё полстакана, он забрал унты, и пошёл к себе.

А утром состоялся такой разговор.

- Коль, товарищ капитан, я вот что подумал- подпиши мне рапорт на увольнение. Уеду на х..й, не могу я здесь.

- Зае..ись придумал. Я могу такой рапорт подписать, если только фельдшер наш тебе диагноз поставит – не ниже шизофрении с острыми приступами на почве алкоголизма. Он- то поставит, но ты понимаешь, какие у тебя перспективы открываются с такой записью в военном билете?

- Пох..й. Подписывай, мои проблемы.

И уже через две недели Мишка был дома, избавившись от военной службы.

…………………………………………………………………………………………

А через год – в Нетании, это двадцать километров от Тель- Авива, на берегу Средиземного моря.

За четыре года жизни в Израиле он полностью игнорировал Идиш и Иврит, зато довёл Английский до весьма приличного уровня. Начинал с мытья посуды в кафе, а уезжал в Америку уже довольно классным специалистом по информационным системам со специализацией в управлении энергокомплексами – в конце концов это была его основная специальность, а уровень Советского образования в этой области вполне достигал мировых стандартов.

Диплом подтверждал в Массачусетсе, в университете. А сейчас Майкл- руководитель отдела, занимающегося программным обеспечением системы автоматизации управления энергосистемы Северо- Запада США.

В аэропорту Мишу встречала миловидная женщина с двумя симпатичными девчонками.

- Мои, говорит. С женой ещё в Израиле познакомился, она Москвичка бывшая, а дочки уже в Штатах родились.

- Так ты не пропадай, созвонимся?

- А то. Слово офицера.

Я вежливо кивнул его супруге, девчонки повисли у папы на шее, и мне стал ясно виден шрам у него на затылке – отчего-то ярко обрамлённый венчиком седых волос.

История эта произошла в 1968 году; это, кстати, принципиально важно,
почему - потом поймете...
Мой отец - военный в отставке, как все офицеры учился когда-то
в училище. Как и везде, в их кругу был свой приколист; душа компании,
любитель чешского пива и прекрасного пола, за это имел погоняло
«поручик Бржевский» - ну, Ржевский на чешский манер, насколько
я понимаю. Судя по рассказам, жилось им во время учебы весело,
а сколько я еще не знаю!... ;-) Но всему приходит конец, курс
выпустился, разъехался по гарнизонам; связь все же поддерживали.
Поручик попал по распределению в приличное место, нашел девушку
своей мечты, собрался жениться... Но разослать друзьям тривиальное
приглашение на свадьбу, естественно, душа поэта не позволила, поэтому
текст телеграммы был выбран следующий:
«Переворот намечается на **.**.68. Встречаемся в Праге.
Поручик Бржевский»
Переворот имелся ввиду в личной жизни, «Прага» - любимый ресторан...
Друзья получили, похихикали, начали хлопотать насчет отпусков.
Все, кто служил, понимают, что тайны переписки в армии как таковой
не существует, а в отношении телеграмм - тем более. А теперь можете
себе представить, сколько было переживаний у местных КГБшников
в частях, когда точно в день Х в Прагу (город) вошли советские танки...
Жених, кстати, как это ни странно, "отмылся" одним из первых.. :-)

Историей #4 за 29.01 навеяло... Рассказывала мне об этом одна знакомая
дама.
В годы молодости она увлекалась альпинизмом и вместе с целой толпой
однокурсников как-то отправилась в горы. Не то на Кавказ, не то
на Тянь-Шань - не помню, да и не сильна я в географии... Короче говоря,
по окончании похода она вернулась в Москву, а несколько парней почему-то
решили задержаться в каком-то высокогорном ауле с богатой и древней
историей. Ниже этого аула резко испортилась погода, всякий транспорт
ходить перестал, и парни поняли, что вовремя они домой не попадут
и значит, в институте будут неприятности (с посещаемостью у них
в те времена было очень строго). Ребята пошли в местный сельсовет
и передали по телефону телеграмму в Москву, на адрес моей знакомой:
"Попали в буран. Сообщи в деканат".
Когда они вернулись, она показала им пришедшую телеграмму, которую
хранила, как величайшую ценность. На бланке стояло: "Поймали барана,
сообщи, где канат".

Не знаю, правда ли это, но рассказано моим отцом, работавшим
в одном танковом НИИ в 70- и 80-е годы.

Для решения каких-то производственных проблем потребовалось
направить пару специалистов в Харьков.
Их фамилии были не то, чтобы необычные, но забавные:
"Татарин" и "Пеший".
А их отправка к заказчику была подтверждена телеграммой:
К ВАМ НАПРАВЛЕНЫ ПЕШИЙ ТАТАРИН
Видимо, представив себе пешего татарина (даже не конного :-)),
добирающегося в Харьков из Ленинграда, заказчик направил
в НИИ телеграмму:
НАЦИОНАЛЬНОСТЬ БЕЗРАЗЛИЧНА, ОПЛАТИМ САМОЛЕТ

У нас ошибок не бывает.

(Место события изменено до неузнаваемости перестройкой.)

Советский "Ливермор нэйшнл лэборатори". По нашему Арзамас-16.
Начало застоя. Академик А.Д. Сахаров уже улетел в Москву на уже
не персональном самолете, но кузнецы и доярки еще не осудили его
облик на страницах советской прессы.

Его бывшие коллеги по прежнему работают денно и нощно над усилением
ракетно-ядерного щита советского общества. Советское общество им
благодарно и не отказывет ни в чем.

Во премя перекура физик Ф. почитывает каталог, присланный Главным
Управлением Снабжения Средьмаша: "Ребята, идея. Заказываем
очиститель воздуха ОВ-ДП55. То что надо. Курим. А он - чистенький.
Я тут прикинул - школьная задачка про бассейн - из труб А (папирос
и сигарет) выходит, а в трубу ОВ-ДП55 входит. Как раз такая моща
нам и надо." Убедили начальника отдела, заявочку подписали,
отправили.

Вскоре приходит из ГУС от снабженцев телеграмма:
"Подтвердите заказ очистителя воздуха ОВ-ДП55. Возможна ошибка."
Начальник отдела человек спокойный, он бы проверил что-к-чему,
но в отпуске он был. А зам. начальника, как и положено заму,
самолюбивый. Он вспылил ответной телеграммой:
"Выполняйте заказ. У нас ошибок не бывает.".
Мол, знай наших, мы тут такой щит заделали, что американам
и не снился, а они на ошибочки намекают.

Благодарная страна срочно выполнила заказ оборонщиков:
Через месяц на Нулевой Путь станции Арзамас-16 был подан
на 4 платформах ОВ-ДП55 - Очиститель Воздуха для Доменной Печи,
версия 5.5.

Реальная история, произошедшая с одним русским моряком торгового флота.
Вследствие большого пристрастия к алкоголю, особенно возрастающего у
наших собратьев вдали от дома, два моряка где-то далеко от нашей границы
нажрались до состoяния отказа. Выброшенные из бара за пьяную драку, они
оказались в каком-то парке на скамейке. Не долго думая, завалились спать.
Но вся проблема заключалась в том, что вокруг была зима, которая вряд ли
смогла бы нарушить сон русского богатыря. Один из товарищей свалился со
скамейки, но не проснулся. Проезжающий мимо полицейский патруль подобрал
обоих. Того, который спал на земле, вследствие повышенной синеватости и
отсутствия признаков жизни определили в морг, ну а другого - в кутузку.
Нашего пьяного собрата, отправленного в морг, раздели как полагается,
забрали документы и отправили в холодильник. На судно дали сообщение,
что так мол и так, погиб парень, не выдержав враждебной буржуйской среды.
Капитан, скрепя сердце, послал телеграмму жене, которая в свою очередь
была женщиной довольно легкого нрава. Наш собрат в морге просыпается по
привычке в шесть утра. Чуйствует, что-то холодно. Открывает глаза, кругом
жмурики. Он со всей дури вскакивает и давай барабанить в дверь. А морг
ночью охранял какой-то дед, который, видать, спросонья решил, что ему
послышалось. Ну, успел он только дверь открыть. Увидев нашего "покойничка",
всего в синяках, рожа разодрана, старикан отправился к проотцам. Ну, ближе
к полудню нашего моряка, изрядно уже отпраздновавшего свой второй день
рождения, доставили на корабль. Поскольку праздновали все, то капитан забыл
отправить телеграмму жене, что муж ее жив-здоров. Так он и вернулся в Питер.
А женка его уже хахаля своего дома прописала. Дело основное было утром,
когда муж с того света вернулся. Говорил, что жена с тех самых пор изменять
ему перестала и даже дочку родила.

Еще одна «геологическия» история времен крепкой и нерушимой
дружбы народов на всей территории Советского Союза. Где-то в самом
сердце Сибири работала, не покладая молотков, группа геологов. Группа
как группа, интернациональная в меру - русские, белорусы, 2 татарина,
казах... А начальник группы - эстонец. По паспорту - Эдгар Тиллемили.
Очень интеллигентный и тихий человек.
Работали они, работали и закончилась у них тара. Какая-то
специальная - для складирования и хранения взятых в данной местности
образцов. Начальник группы отправляет с очередным вездеходом на почту
телеграмму на основную базу - «ШЛИТЕ ТАРУ! ТИЛЛЕМИЛИ».
Через день прилетает вертолет. Привозит очередную партию продуктов
и ответную телеграмму от какого-то шутника: «ТАРЫ НЕТУ! ТРАЛИ-ВАЛИ».
Эстонец даже матом ругался интеллигентно и тихо. Но очень долго.

Есть у меня друган. Зовут его Влад Голов. Голов - фамилия такая.
Он как-то рассказал:
Прихожу на вокзал телеграмму отправить родственникам в далекую
ТьмуТаракань. Продиктовал текст дэвушке, она говорит:
- Фамилия ваша?
- Голов.
- Как?.- А в зале шумно, народ гудит, все время что-то по громкой
связи объявляют...
- Голов!
- Как? Не пойму!
Наклоняюсь к окошечку и говорю:
- Голова без "а"!... Голова, но без "а"!
Девушка кивнула, поняла типа.
Прошло какое-то время, приезжаю домой в ТьмуТаракань и мне родители
показывают телеграмму с подписью: "Целую, ваш сын. Головабезатов"...

История, которую я собираюсь вам рассказать произошла лет 20 назад. В те
годы в армии не было фуражек-аэродромов, полуопереточной формы одежды,
орденов размером с консервную банку, а к существовавшей военной
атрибутике относились ОЧЕНЬ серьезно.
Так вот, в одном свежесформированном авиационном полку,
расквартированном в Советской Прибалтике, не было Боевого Знамени и
самолюбивый командир части сильно по этому поводу переживал: как это
так, у всех есть, а у нас - нет! Наконец, пришла телеграмма, что летит
зам. командующего и везет в часть новенькое Знамя.
Натурально, гарнизон встал на уши, к торжественному событию тщательно
готовились, не желая ударить лицом в грязь.
Наконец, торжественный день наступил. Все части гарнизона были выстроены
на аэродроме, здесь же разместились гости, празднично одетые жены и
дети. Самолет командующего подрулил к ковровой дорожке, подали трап.
Командир, звеня орденами, двинулся навстречу высокому гостю. За
генералом из самолета вылез какой-то подполковник с плоской коробкой под
мышкой и наладился следом.
Командир (К) и генерал (Г) сошлись у стойки с микрофоном. Все затаили
дыхание, когда на весь аэродром разнеслось:
(К): - Товарищ генерал-лейтенант авиации! Личный состав №-ского
авиационного полка для вручения Боевого Знамени построен!
(Г): - Здравствуйте, товарищи!
Все: - Здравия желаем, товарищ генерал!
(Г) (тихо, но отчетливо): - Давай древко!
(К) (растерянно): Какое древко?
(Г) (раздраженно): Для знамени!
(К) (растерянно): А в телеграмме про древко не было...
(Г) (злобно): По-твоему, я тебе знамя на х$й надевать должен?!

Отдыхая в Севастополе, я услышал историю о служивших там моряках.
В один из выходных дней компания морячков отправилась в увольнение.
Как водится, взяли выпивки и закуски. Посидели. Но закуски не хватило
и один изрядно подвыпивший боец был направлен в магазин за хлебом. Дело
происходило недалеко от вокзала. И в это время моряков перебрасывали из
Севастополя в Мурманск. Так уж вышло, что этот морячок по ошибке был
погружен в поезд. Проснувшись утром с бодуна, на одной из станции он
рассказал одной молодой паре историю и попросил послать телеграмму в
часть, чтобы его не посчитали дезертиром.
Молодежь не растерялась и в часть пришла телеграмма следующего
содержания: "Белгород. Хлеба нет. Еду дальше".

Как-то во времена развитого социализма случилось моему тестю поехать в
командировку в Астрахань (из Горького, что ныне Нижний Новгород).
Сколько продлится все дело - известно не было, потому обратным билетом
тесть заранее не обзавелся. Как оказалось, поступил он так опрометчиво -
конец августа, народ массово возвращается с югов, все поезда забиты.
Тесть дает телеграмму начальству - мол, на поезд билетов нет, разрешите
самолетом.
Главбух, конечно же, был жмот - как и положено по должности - и
оплачивать билет на самолет отказывался. Потому начальство через
некоторое время отвечает - "разрешаю возвращение любым транспортом кроме
самолета".
Тесть, не будь дурак, покупает билет - на ТЕПЛОХОД! Прогулочно-арбузный
рейс, что в те времена были очень популярны, не знаю как сейчас - ползет
себе неделю вниз по Волге, останавливается на каждом углу - дабы
отдыхающие могли вдоволь покупаться да рыбки половить; потом так же
неспешно обратно.
В общем, через неделю тесть, отдохнувший и загоревший, возвращается в
Горький и предстает пред гневные очи директора. Тот мечет громы и
молнии:
"Что это такое! уволю! исключу из партии! ты еще неделю назад должен был
быть здесь! кто тебе разрешил?"
Тесть преспокойненько выкладывает на стол ту самую телеграмму - "Да вы
же сами и разрешили, Иван Иванович!" Немая сцена. Морду лица директора,
в этот момент - можете себе представить!

Рассказала одна знакомая.
Ее мать поехала к своей заболевшей родственнице километров за 250, а
через некоторое время туда же должен был поехать на машине ее муж с
дочкой. А дело было в ноябре - идет снег, ночью холодно, днем слегка
тепло - в результате дорога очень скользкая. И вот эта женщина решила
помочь мужу и посылает ему телеграмму - "Езжай медленно" (в смысле
тише едешь - дальше будешь). Какие мысли были в голове у телеграфистки,
когда она передавала эту телеграмму, никому неизвестно, но ее несчастный
муж получил "Езжай немедленно". В конце концов ему повезло - проехав по
скользкой дороге 250 км всего за 3,5 часа, он никого не сбил и в
очередной раз убедился в правильности поговорки "Послушай женщину и
сделай наоборот".