Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Филимон Пупер
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
В связи с хайпом вокруг голой задницы на фоне храма рассказали, как это делалось в прежние времена.
В 1913-м году в моду вошло танго. И, конечно, сразу же начались споры – а не слишком ли это развратное действо? Не многовато ли порочности в танце? Не оскорбляет ли танго чувства верующих? Не пора ли запретить?
В общем, дискуссия достигла такого накала, что даже папа римский (видимо, Пий Х) вынужден был вмешаться. Он пригласил к себе каких-то модников из венского высшего общества и попросил их показать, что это за штука.
Барон с баронессой (хотя возможно, что и князь с княгиней) сплясали. Папа задумался, а потом вынес вердикт: очевидно, дело это энергозатратное, требующее массы усилий, а что делается с усилием и утомляет плоть, то пороку служить не может.
И аналогичная история из более ранних времен. Когда из американских колоний всякие там испанцы-португальцы начали привозить новые продукты питания, поднялся вопрос - можно ли это в пост, или как-то слишком жирно (слишком вкусно, волнует и отвлекает). И тоже дело дошло до папы римского, который взялся определять, можно ли пить горячий шоколад.
Ему сварили, он попробовал. Класть в шоколад сахар тогда еще не додумались, так что допил с трудом. Пришёл к выводу, что гадость редкая, добровольно вряд ли кто-то захочет, а значит в пост можно.
Кто нибудь знает, почему в русском стали писать Б-г вместо Бог? -------------------------------------------------------------- От евреев научились. Иудаизм трактует заповедь "Не поминай имя Божье всуе" как запрет писать слово "Бог" целиком где-либо кроме священных книг. Особо ретивые русскоязычные иудаисты перенесли это правило в русский. А от них переняли и остальные. Если кто-то пишет "Б-г", то скорее всего он верующий еврей. Если "Бог" - христианин. А если "бог" - атеист.
По распределению я попал в ВЦ одного завода. Остальные коллеги были примерно одного возраста - 35-40 и не первый год работали вместе. Спаянный и споенный коллектив. Друг к другу обращались Машка, Валька, Серый, Рыжий, бывало, что и "старая дура". А я, конечно, козырял именами-отчествами.
К нам в комнату частенько заглядывал солидного вида дядька лет 50 с лишком, непределенно-южной внешности - как я понял, кто-то из большого начальства, в числе прочих обязанностей курировавший ВЦ. Мои сослуживцы называли его просто Макароныч - видимо, производное от фамилии Макаревич, Макаренков или какой-то подобной.
Через несколько недель после начала работы мне потребовалось отлучиться. Начальницы на месте не было, я подошел к старшему программисту: - Сергей Юрич, мне бы отгул на завтра. - Я не возражаю, только отпросись у Макароныча. Знаешь, где его кабинет?
На втором этаже, напротив директорского. - Хорошо. Только как его зовут? - Как-как! Макароныч, конечно! Сергей картавил, у него выходило "Макаоныч". - Сергей Юрьевич, ну я же не могу прямо так подойти и сказать: "Макароныч, дайте мне отгул". Сергей посмотрел на меня как на ненормального: - Вот прямо так подойдешь и скажешь: "Дайте мне отгул, пожалуйста". - Но как мне к нему обратиться? Не Макароныч же! - Почему не Макароныч? Именно Макароныч!
Когда диалог пошел на третий круг, я понял, что это мне что-то напоминает. Фамилия Горидзе, зовут Авас. И я в роли тупого доцента. На четвертый круг я заходить не стал, а спросил фамилию Макароныча (фамилия оказалась красивая - Сегал) и полез в заводской телефонный справочник.
Оказалось, действительно Авас. Сегал Марк Аронович. Если произносить быстро - Марк-Ароныч. А если еще и "р" проглотить...
Из Москвы сообщили, что умер мой старый друг Евгений Нехаев. Телезрители со стажем должны его помнить, в начале 90-х он играл в «Что? Где? Когда?» в команде Алексея Вавилова. А еще в 90-х была передача «Брейн-ринг», которую вел Андрей Козлов. Там блистала команда «Китай-город» с непревзойденной Ириной Константиновной Тюриковой (тоже, увы, покойной). Вместе с Ириной в команде играли пятеро мужчин, в том числе Женя и я.
Я расскажу несколько коротких историй из времен нашей совместной игры в брейн-ринг и ЧГК. Они смешные, но Женя всегда любил посмеяться, думаю, не обиделся бы.
***
Женя был человеком фантастической эрудиции и при этом мудрым (редкое сочетание) и очень добрым. А вот внешне скорее походил на питекантропа, чем на интеллектуала. Очень большой и в высоту, и в ширину, длинные руки, выдающаяся вперед челюсть, скошенный лоб, короткая рыжая щетина, одинаковая на голове и на лице. В память об офицерском прошлом любил ходить в камуфляже. Прохожие пугались.
В 1999 году спонсором нашей команды стало казино «Космос». Нам сшили форму – синие рубашки и темно-синие бархатные жилеты, в таком же стиле, как у их крупье – и пригласили в казино на рекламную съемку. Заходим в зал и видим шимпанзе в точно такой же жилетке, как у нас. Он был каким-то талисманом казино. Женя берет шимпанзе на руки, и мы видим, что выглядят они совершенно одинаково, просто одно лицо, только Женя раз в 5 больше. Женя говорит: – О, нашел потерянного брата!
Фотограф снял их вместе. Если кто-то сомневается, что человек произошел от обезьяны, ему достаточно посмотреть на это фото, все сомнения развеются. Жаль, у меня оно не сохранилось.
***
В брейн-ринге, в отличие от «Что? Где? Когда?», обсуждение вопроса происходит достаточно редко. Обычно, пока ведущий читает вопрос, кто-то из игроков уже поднимает большой палец, сигнализируя, что знает ответ, и капитану остается только нажать на кнопку раньше соперника. Звучит вопрос: «У какого-то там трактора на гусеницах есть вертикальные выступы. Для чего они нужны?».
У Жени всегда было очень конкретное инженерное мышление, ему надо представить картинку. Он поднимает большие пальцы, представляя себе, что это – выступы, и пытаясь понять, как они могут работать. Капитан Коринский видит поднятый палец, даже два, и рефлекторно нажимает кнопку: – Отвечает Евгений Нехаев! Козлов: – Евгений, так для чего нужны эти выступы? Женя с недоумением смотрит на Козлова, на микрофон, на свой поднятый палец и говорит: – А пёс его знает!
***
Едем поездом на какой-то фестиваль, кажется, в Великие Луки. В вагоне несколько команд знатоков, в том числе довольно известных. Как-то получилось, что не взяли с собой спиртного. Решаем купить у проводников, отправляем «торговать лицом» кого-то из самых засвеченных на телеэкране. Тот возвращается без бутылки: сказали, что у них ничего нет и они вообще спиртным не торгуют.
Что ж, посидели всухомятку, но как-то скучно. Женя встает и идет к тем же проводникам: – Может, все-таки найдется бутылочка? – Конечно, найдется! Столько-то рублей. – А чего моим товарищам не продали? – Да мы подумали: знатоки, солидные люди, неудобно. А сейчас посмотрели на вас – нет, нормальные ребята!
***
Хорошее было время, несмотря на все бытовые и политические неурядицы. Друзья были рядом, а сейчас их всё меньше. Уходят, как пел Галич, одни в никуда, а другие в князья. Кто-то скончался, а кто-то скурвился. Второе с Женей никогда бы не случилось, а вот первое – увы.
Эта история случилась с моим школьным приятелем Алексеем. Она произошла, когда порядка не было на жд вокзалах и аэропортах. Алексей спокойно ждал пересадку в зале ожидания. Ожидать было недолго - 18 часов. Он развлекал себя как мог - собирался на второй раз перечитывать шедевр литературной мысли из серии «Я вор в законе», как вдруг увидел, как цыгане разводят такого же мужичка-путешественника.
Алексей подошёл поближе к этой компании и ему стало слышно обрывки фраз: «на тебе смертельная порча», «нужно срочно снимать», «все умрут», «нужны деньги или золото». Было видно, что бедный мужик под гипнозом, самая говорливая цыганка водила ему по лицу пером и что-то бубнила. Остальные 5-6 создавали фон. Мужик полез за кошельком. Алексей представил себя без денег в другом городе и ринулся защищать невменяемого.
- Товарищи цыгане, гражданин со мной, нам пора идти, - он взял несчастного мужичка под гипнозом за локоть и повёл в сторону. Тут же он ощутил, что его оттаскивают за шкирку. Он обернулся, сзади него стоял большой цыганский детина с золотыми зубами. Сквозь зубы ему прошипел:
- Иди куда шёл. Пааарежу!
Был зарезанным в другом городе Алексею не хотелось, и он отошёл. Тем временем мужчина отдавал цыганам золотое обручальное кольцо и часы. В Алексее закипело чувство справедливости. Он нащупал в кармане куртки мел, который остался у него после рисования на асфальте с племянницей. Решительно подошёл к толпе. Сел в ногах у мужика. Как в гоголевском «Вии» очертил круг, внутри которого оказался сам и мужик. Поднял руки вверх и как сумасшедший начал орать:
Дело в том, что Алексей очень любил «Властелина Колец» Толкиена. Это заклинание Гендальфа он зачем-то выучил наизусть. Оно означало «Эльфийские ворота, откройтесь для нас сейчас; дверь народа гномов, внемли моему слову!». Алексей кланялся и выкрикивал заклинание снова и снова. Его слову внимали не только гномы, но и цыгане. Нервничая, они начали креститься и уходить по одному. Алексей увидел того самого цыганского детину с золотыми зубами. Он зло смотрел на Алексея и что-то сурово бормотал. Алексей вспомнил свою любимую сцену - «сражение Гендальфа с Балрогом», демоническим существом, и, глядя в лицо врагу, проорал на весь вокзал:
- Я - служитель тайного огня, хранитель пламени Анора, Темный огонь тебе не поможет, пламя Удуна! Возвращайся во тьму, ты не пройдёшь!
Лицо цыгана побелело. Он упал на колени. Потом стал доставать из карманов золотые украшения и складывать в круг из мела. Алексей не мог остановиться и в исступлении орал:
- Возвращайся во тьму, ты не пройдёшь! Бедный цыган запричитал:
- У меня больше ничего нет! Есть зубы, но мне нужно какое-то время. Алексей не останавливался:
- Я служитель тайного огня!
Цыган плакал:
- У меня семья. Мне страшно! Милиция, помогите! Убивают! - потом быстро поднялся и убежал. В конце концов у входа в жд вокзал остались двое. Алексей встал, отряхнул штаны, и сказал мужику:
- Вот забирай, тут твоё. Ну будь здоров, больше не впутывайся!
Мужик глядел на него ошалелыми глазами.
- Сколько я вам должен за обряд снятия порчи? *** Когда мои дети спрашивают меня: «Вот зачем читать? Скучно! Можно телик с ютубом посмотреть», я всегда вспоминаю Алексея и того цыгана с золотыми зубами, улыбаюсь и отвечаю словами Фелиции Жанлис: - Те, кто читают книги, всегда будут управлять теми, кто смотрит телевизор. (c) А. Бессонов
Есть на просторах Интернета клуб знатоков. Ребята развлекаются тем, что задают друг другу каверзные вопросы в стиле покойного Ворошилова. Бывают вопросы интересные, бывают занудные, а бывают такие, которым самое место на anekdot.ru. Вот, например:
В Новосибирске есть частное кафе с оригинальным названием, которое вообще-то означает приглашение разделить трапезу с хозяевами. Местные жители постоянно повреждают вывеску кафе, отламывая часть первой буквы. Хозяин вывеску время от времени восстанавливает, но на самом деле ничего против этих повреждений не имеет, поскольку считает их своеобразной рекламой заведения. Как называется кафе?
Для тех, кто хочет подумать, ответ дам через PgDn.
10
9
8
7
6
5
4
3
2
1
Ответ: кафе называется "Жуй с нами!"
В подлинности факта можно не сомневаться: знатоки народ дотошный и каждый вопрос сопровождают источником информации. К тому же один из новосибирских игроков за время обсуждения вопроса (в Интернет-клубе на это дается три дня) обошел все улицы родного города и таки обнаружил это кафе - с вывеской в поврежденном состоянии.
Кстати, о чистоте нравов. Вот вы прочитали эту историю, посмеялись - и все. А знатоки три месяца дискутировали - можно ли задавать такие вопросы в клубе, где есть женщины и дети. Последние письма в этой дискуссии шли под топиком "Наболевший жуй".
Один мой друг выкуривал в день по полторы-две пачки. Пару раз, наслушавшись пропаганды, порывался бросить, но особого стимула не было. Ему и так в принципе неплохо жилось.
А тут он пошел оформлять страховку. Надо сказать, что он единственный кормилец в семье, ребенку 10 месяцев, дом куплен в кредит, плюс экстремальное хобби, так что страхование жизни для него отнюдь не пустой расход. Агентша покопалась в бумагах и говорит: - Вот подходящая страховка для вас. Месячный платеж 103 доллара. Но, я надеюсь, у вас нет хронических болезней и проблем с алкоголем и наркотиками? Друг говорит: - Никак нет. Курю, правда. - О, ну тогда выйдет немного дороже. - Баксов 120? Годится. - Нет, боюсь, не совсем 120, - агентша полезла опять в таблицы и наконец выдает цифру: - 460! - Сикоко-сикоко? - переспрашивает друг. - Все, я ничего не говорил, вы ничего не слышали. Я уже не курю. - Нет, так не получится. Перед заключением договора делается медицинское обследование, анализ покажет наличие никотина в крови. Попробуйте не курить хотя бы месяц перед тестом, тогда, может быть, не покажет.
Ну, друг говорит себе: мужик я или не мужик, в конце концов? За три с половиной сотни в месяц - определенно мужик. Продержусь! Стиснул зубы и продержался. Поначалу совсем на стенку лез, потом стало полегче, а к концу месяца курить почти не хотелось. Сдал тест, получает звонок из страховой компании: так и так, дорогой товарищ, мы вас проверили, организм здоров как конь и ни в чем дурном не замечен, так что рады предложить вам самую выгодную страхову всего за 475 долларов в месяц. - Чего-чего? - поперхнулся друг. - Какие такие 475? А где 103? - Ах, это. Ну, это только для белых... то есть, мы хотели сказать, для тех, у кого кредитная история начинается с высадки на "Мэй флауэр". А вашей кредитной истории всего-то пять лет в обед. Так что обломитесь, дорогой товарищ.
Друг шваркнул трубку на рычаг и полез за сигаретами. А потом думает: это что же получается? Получается, что я даром дерьма наелся? То есть месяц мучился совершенно напрасно? Ну нет, уважаемые янки! Никто еще меня так не разводил и вы не разведете. Вот назло вам не закурю.
И не закурил. И до сих пор не курит. А страховку немного погодя сделал в другой компании. За 102 доллара и без всяких дурацких тестов.
Так, зарисовочка. Знаете такие светофоры для пешеходов - "Стойте" - "Идите"? В Нью-Йорке на них раньше было написано Walk - Don`t walk, даже анекдот был про эмигранта, который заблудился и звонит другу: "Я стою на перекрестке улиц Walk и Don`t walk". Пару лет назад, видимо, число неграмотных перешло за какой-то предел, и надписи заменили на пиктограммы. "Идите" - контур белого (почему-то не зеленого) человечка из лампочек, "Стойте" - из таких же лампочек красная ладошка.
Так вот, как с помощью четырех полосок черного скотча можно поднять настроение целой куче народа. На одном светофоре кто-то заклеил часть лампочек, и светофор вместо ладошки показывает пешеходам средний палец.
Для нью-йоркцев - перекресток авеню Т и Ностранд, можете пойти полюбоваться.
Я обладаю тем свойством, которое французы называют сообразительностью на лестнице, а русские – «задним умом крепок». То есть хороший ответ приходит ко мне в голову с опозданием, когда на полминуты, а когда на несколько лет. Тем ярче помнятся немногие случаи, когда ответ пришел вовремя. Вот один из них. Придется начать с длинного и не смешного предисловия, потерпите.
В начале 90-х моя семилетняя дочка попала под машину. Можно сказать, удачно: очень худенькая и легкая, от удара бампером она отлетела в сторону и обошлась без повреждений внутренних органов. Переломы обеих бедренных костей, сотрясение мозга и ссадины по мелочи.
Вторая удача состояла в том, что в Морозовской больнице ее снимки посмотрел великий профессор Немсадзе, главный детский хирург Москвы. Помню эти снимки: на левой ноге обломки кости не сходились на две трети толщины, а на правой вообще не соприкасались. Но Вахтанг Панкратович сказал, что оперировать ее не надо, может не выдержать наркоза. Полежит два месяца на вытяжке привязанной ногами к потолку, тут и тут (он нарисовал фломастером) образуются костные мозоли, и всё срастется, еще танцевать будет. Оказался прав. Танцевать дочка не любит, но 12-часовые смены на ногах (она медсестра в реанимации) и многокилометровые горные походы выдерживает без проблем.
Назавтра я раздобыл белый халат, накупил авоську продуктов, включая только что появившийся в продаже и стоивший ползарплаты йогурт, и с утра явился в отделение. - Что вы хотите? – спросил меня лечащий врач. - Быть с ней. - Вы что, это же женская палата. Пусть придет мама или бабушка. - Мамы у нас нет, одна бабушка живет за тысячу километров, а другая работает. И у нее стаж побольше моего, должность более ответственная, да и зарплата выше. То есть я могу взять отпуск за свой счет, а она нет.
Так я на два месяца оказался в девичьей палате. Сидел там каждый день с подъема до отбоя, меня не выгоняли, хотя мам других девочек пускали только в приемные часы. Наверное, потому, что дочка была самой тяжелораненой в отделении. Был, правда, еще десятилетний чеченский мальчик, который играл в футбол на окраине Грозного и наступил на мину. Одну ногу ему отняли до паха, а вторую, заключенную в сложный аппарат, пытались спасти. Но он лежал в отдельном боксе, а общие палаты населяли в основном подростки, неудачно покатавшиеся на лыжах, коньках и санках – была зима.
Почти всё время я проводил лицом к дочкиной кровати: кормил ее, мыл, смазывал от пролежней, менял памперсы (тоже только что появившиеся в продаже, стоившие ползарплаты и очень нас выручавшие), заставлял делать дыхательную гимнастику, а остальное время читал ей вслух. В центр палаты старался поворачиваться пореже, чтобы не смущать девочек. Разве что иногда протирал полы, да один раз вынес утку из-под лежачей девочки, когда ходячие не смогли договориться, чья сейчас очередь.
Девчонки очень быстро привыкли к моему присутствию и уделяли мне не больше внимания, чем швабре в углу. Я попал в положение натуралиста, изучающего изнутри жизнь обезьяньей стаи. Нравы в стае меня не особо радовали, а сказать прямо - шокировали. Мы такими не были. Хотя мои дети тоже выросли не такими. Дочка, наслушавшись их, потом рассказала мне такую сказку: - Одна девочка очень любила ругаться блинами. И когда она сказала «блин» в тысячный раз, на нее с неба посыпалсь блины. И засыпали ее с головой насмерть.
Если бы эта сказка была правдой, палату заваливало бы блинами, хреном и другими менее аппетитными предметами каждые полчаса.
По вечерам в гости приходили пацаны из мужских палат, так что я имел сомнительное удовольствие присутствовать и при обрядах ухаживания. Альфа-самцом в стае числился переросток Марат. Он был явно старше 15 лет и не подходил для детской больницы, но почему-то его взяли, то ли по блату, то ли решили завершить лечение там, где начали. Не все в отделении щеголяли гипсом или аппаратами Илизарова, многих лечили от внутренних костных болезней. Марата, похоже, лечили от гигантизма: по размеру он тоже был переростком, головой под потолок и с непропорционально длинными конечностями.
Ухаживание у них было такое, что я бы предпочел находиться среди настоящих обезьян. Я не присматривался, но судя по девичьим «Отвали!» и юношеским «А чо?», происходило оно в основном на тактильном уровне, до выражения чувств словами мои обезьянки еще не доросли. Верхом остроумия считалось залезть к девочке в тумбочку, вытащить оттуда лифчик и перебрасывать его друг другу с комметариями: «Гы, глянь, лифон! Машка лифон носит!». При этом Машка не очень настойчиво пыталась его отобрать, притворно смущенная, но явно довольная таким вниманием.
В этих обезьяньих играх, кроме моей дочки, не принимала участия только тринадцатилетняя Оля. Отгородившись от всех одеялом, она обычно читала или что-то записывала в общую тетрадь. На заигрывания Марата и компании не реагировала никак. Им это, естественно, не нравилось, конфликт зрел и однажды прорвался: Марат полез к Оле к тумбочку. Заметив это, она кинулась к тумбочке первой, выхватила из нее – нет, не лифчик, а свою тетрадку – и выскочила с ней из палаты. Вернулась уже без тетрадки, явно успокоенная.
Назавтра в палату явилась толпа гнусно ухмыляющихся парней во главе с Маратом. В руках у Марата была слегка помятая Олина тетрадь.
- Гляньте, что я в мусорке надыбал! – объявил он. – Олькин дневник. Вот сейчас почитаем, что она про нас написала. А может, и не про нас, может, она влюблена в кого-то без памяти. А, Олечка? - Отдай! – отчаянно закричала Оля и стала прыгать вокруг Марата, пытаясь отобрать тетрадь. Но куда там! Она не могла достать не только до поднятой к самому потолку руки, но даже до его мерзкой рожи. Остальные пацаны, да и девчонки, хихикали над ее отчаяньем.
Пришла мне пора выходить из роли наблюдателя-невидимки. Но, положа руку на сердце, что я мог сделать? Смешно попрыгать вокруг Марата? Он меня нисколько не боялся, был выше и сильнее, даже если не учитывать остальных троглодитов. Сбегать пожаловаться медсестре? Позорно было бы спасовать перед молокососом, да и сестры он бы вряд ли испугался.
- В мусорке нашел, говоришь? – насмешливо переспросил я. – Молодец, не побрезговал. Там же столько всякой дряни было. Бумажки всякие, салфетки с соплями, даже прокладки, наверное. А ты в этом всём копался, копался руками, так?
Марат растерянно посмотрел на свою руку с тетрадкой. А я продолжил: - А в унитазе ты случайно ничего не нашел? Иди поройся. Руки длинные, много интересного достанешь. - Да-да! - обрадованно подхватила Оля, - иди в унитазе поищи.
Марат брезгливо кинул тетрадку на Олину кровать, бросил мне что-то неразборчивое вроде «А вы заткнитесь» и вышел из палаты. Оля забрала тетрадку и не выпускала ее из рук, пока назавтра не отдала пришедшей навестить маме. Обезьяньи посиделки прекратились, видимо, перенеслись в другую палату.
Эта история имела неожиданное продолжение. Несмотря на гигантскую разницу в возрасте... стоп, я знаю, что вы подумали. Нет. Несмотря на гигантскую разницу в возрасте – тринадцать лет и семь – Оля крепко подружилась с моей дочкой. Позже, когда дочка вошла в неизбежную полосу подростковых кризисов, наличие рядом взрослой подруги оказалось очень кстати. Они общаются до сих пор, хотя живут на разных континентах. От дочки я знаю, что у Оли в жизни всё хорошо.
Был такой известный сионист Ефим Членов. Сионист – в данном случае не ругательство, а определение: Ефим Владимирович организовывал переезд молодых евреев в Израиль, тогда еще Палестину, и настолько в этом деле преуспел, что его именем назвали улицу в Тель-Авиве. Поскольку в иврите нет падежей, то на табличке написано не "Улица Членова", а "Улица Членов". А поскольку в этом районе обитают в основном выходцы из Эфиопии, то русскоязычные тель-авивцы называют эту улицу не иначе как улицей Черных Членов.
Живет на этой улице девушка Лиля. Днем она работает, вечером учится, и как только выучится и найдет работу получше, непременно переедет в другой район, но вот пока так. Обитатели улицы не слишком ее беспокоят, за исключением соседа Йоси. У него есть привычка, возвращаясь с гулянки часа в 3-4 ночи, спьяну путать Лилину дверь со своей и ломиться к ней с громкостью молодой гориллы.
Пьяный Йоси не агрессивен. Если сказать ему раза 3-4: "Ты ошибся, это не твой этаж", он понимает и уходит. Но эти побудки повторяются почти каждую ночь, заснуть после них Лиля не может и весь день чувствует себя разбитой. Вызывать полицию из-за такой ерунды глупо. Разговаривать с Йоси бесполезно: он клянется, что больше не будет, но на следующую ночь все повторяется.
Лиля обратилась со своей проблемой к френдам в Фейсбуке. Ей дали два дельных совета: 1) попросить друга-спецназовца поговорить с Йоси по-мужски и 2) пометить дверь так, чтобы Йоси даже в самом сумеречном состоянии не спутал ее со своей. Друга-спецназовца у Лили не оказалось, зато нашлась подруга-художница. Русскоязычная тель-авивка, естественно. С соответствующим ассоциативным рядом.
Теперь Лиля спит спокойно. А в одном из домов на улице Членов появилась местная достопримечательность: ярко-розовая дверь, на которой изображен черный член высотой в пол-двери и надпись: "Йоси, твоя квартира этажом выше".
Вспомнилась давняя история. Еду я в троллейбусе по Садовому кольцу. Лето, жара, середина дня. Троллейбус почти полный. Вдруг какая-то бабка на переднем сиденье начинает проявлять признаки беспокойства: - Сынки, а в собес мне где выходить? Пассажиры переглядываются - никто не знает. Задают наводящий вопрос: - Бабушка, улица хоть какая? - Не помню, сынки. Забыла. - Что ж вы, бабушка, столько лет в Москве живете, а улицу не помните? - Да я не с Москвы, а с области. Приехала в городской собес, а мне говорят: тебе в областной надо. Садись на троллейбус Б. И улицу назвали. Слышала эту улицу, песня еще такая есть. Решила, что запомню, да вот запамятовала. Тут парень в косухе переспрашивает: - Песня, говоришь? Бабуль, знаю, где тебе выходить. На Большом Каретном.
Бабка: - Да нет, милок. Я и песни-то такой не знаю. Парень: - Тогда на Первой Мещанской, в конце. Бабка: - Тоже нет. Густой бас откуда-то сверху: - Тверская-Ямская? Бабка: - Вроде похоже. А что за песня-то? Бас запевает в весь голос: - Эх, вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской! Интонации у него прямо шаляпинские. Народ начинает аплодировать. Бабка: - Нет, милок, другая песня. Не такая громкая. Женщина на среднем сиденье запевает тихонько: - Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое призвание... Бабка: - Нет, дочка, Арбат я знаю. Кто ж его не знает? Качок с задней площадки выдает свою версию: - Таганка, те ночи полные огня... Бабка: - Опять не то.
В общем, концерт в троллейбусе продолжался, не соврать, минут двадцать. Никогда не думал, что про московские улицы сложено столько песен. И что вы думаете? Вспомнили в конце концов бабкину улицу. "Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой". На Малой Бронной бабка и вышла, как раз мы туда подъехали.
В начале 50-х он служил в армии, охранял нефтяной склад на полуострове Мангышлак. Командир части (звания не помню, пусть будет капитан) у них был неплохой в принципе мужик, фронтовик, боевой офицер. . Но не повезло человеку с женой. Солдаты уже знали: после семейного скандала ему на глаза лучше не попадаться, убьет насмерть за малейшую провинность или за просто так. А скандалы жена ему устраивала через день.
А еще в части был пес по имени Пират. Обыкновенная дворняга, сидел на цепи за кухней, там же и довольствие получал. Но из-за полного отсутствия каких-либо развлечений и жуткого, говоря современным языком, эмоционального голода все любили этого Пирата просто ненормально. Командир тоже в нем души не чаял, каждый день лично проведывал и подкладывал что-нибудь вкусненькое в его миску.
И вот однажды Пират, вконец одурев от безделия, жары и запаха нефти, стал бросаться на воробьев, садившихся на невысокий заборчик рядом с его будкой. Бросался-бросался и при очередном броске не рассчитал, перелетел через заборчик и повис на натянувшейся цепи. До земли не достал, и цепь задушила его насмерть.
Мой отец в этот злополучный день как раз дежурил по части. Обнаружив удушенника, он помимо понятного сожаления испытал настоящий ужас при мысли, что ему придется докладывать командиру о смерти любимца. Зная нрав командира и его сегодняшнее более чем мрачное настроение, ожидал для себя за дурную весть по меньшей мере гауптвахты. Но делать нечего, пошел докладывать.
- Товарищ капитан, за время моего дежурства происшествий не было, кроме одного. - Ну? - командир поднял тяжелый взглад от стола. Отец собрался с духом и выпалил: - Пират повесился! Командир посмотрел на него, переваривая сказанное. Пожевал губами. Вздохнул. И прознес одну только фразу: - Не от хорошей жизни, наверное. И вновь, уткнувшись в стол, вернулся к своим мрачным мыслям.
Я считаю себя (может быть, незаслуженно) интеллигентным человеком и практически не матерюсь. Но эта история - именно о том, как я мат употребил, и мат в ней будет.
Попал я в больницу на операцию. Неважно, с чем, важно, что под общим наркозом. Открываю глаза и вижу, что с небес льется мягкий рассеянный свет и в лучах этого света уходят ввысь две огромные прекрасные фигуры во всем белом. Понимаю, что помер, попал в рай и вижу ангелов. Но мысль эта почему-то совсем не пугает, а, наоборот, приносит блаженство.
Через какое-то время открываю глаза снова. Картина та же, но осознание ее совсем другое. Я лежу на каталке в лифте, свет льется из плафона под потолком, а надо мной стоят две медсестры в белых халатах. Почему-то такое приземление ситуации оскорбляет, и от обиды я снова отрубаюсь.
В следующий раз очнулся уже в палате и уже окончательно. Лежу, привыкаю к новой комплектации внутренностей. Входит доктор в сопровождении двух хорошеньких медсестричек. Доктор показывает на меня: "Этот?", сестрички кивают, и все трое начинают хохотать. К ним присоединяются больные. Я, может, и сам бы с ними посмеялся, но, во-первых, больно от швов, а во-вторых, непонятно. Прошу прояснить ситуацию. Одна сестричка сквозь смех спрашивает: - Ты что, действительно ничего не помнишь? - Нет, а что? - Про тебя вся больница рассказывает. Ты в лифте посмотрел на нас и с такой улыбкой говоришь: "Ангелы...". Ну, мы с Машкой переглядываемся: смешно, а вроде как и приятно. А ты отрубился, потом опять на нас посмотрел и вдруг с такой смертельной обидой, как будто мы тебя обманули чем-то: "Идите вы нахуй, никакие вы не ангелы!"
Понятие «в тесноте, да не в обиде» мне хорошо знакомо. Годы детства я провел в квартире, где жило шесть человек: дедушка с бабушкой, родители и двое детей. Годы первого брака – в аналогичном составе, только теперь я был средним поколением. Были и общежития, и казармы. Но апофеоз тесноты и необиды случился позднее, когда я любил одну прекрасную женщину по имени Катя.
Катя привечала всех сирых и убогих. В ее доме (не дворец, обычный таунхаус), помимо трех родных детей от четырех до шестнадцати лет (муж слинял вскоре после рождения младшей), более или менее постоянно обитали: – Кимберли, подружка старшего сына, околачивалась в доме целый день, только на ночь не решалась оставаться; – одноклассник среднего скрывался от отцовских запоев. Я раньше думал, что пьяный батя с топором – чисто российское явление. Да нет, встречаются отдельные экземпляры и в Америке, и даже с ружьем вместо топора, и ничего хваленая опека им не делает. Вот Чарли ночевал у нас едва ли не чаще, чем дома; – Катина мама приходила нянчить младшенькую и тоже ночевала у нас чаще, чем в своей пенсионерской квартире; – в подвале жил юный гений, сын школькой подруги, у которой нашлись деньги на обучение мальчика в американском вузе, но не осталось на жилье; – мой сын приехал на летние каникулы; – приезжали Катины иногородние сестры, племянницы и подруги с мужьями и детьми или без оных; – свою долю веселья вносили подобранные в шелтере собака и кошка, которые жили действительно как кошка с собакой; – уборщица, беженка из Средней Азии, после уборки не уходила, а вызывалась что-нибудь приготовить и забалтывала всех, кто имел неосторожность зайти на кухню.
Периодически возникали еще какие-то неопознанные мной люди и животные. Недоставало только цыганского табора и говорящего попугая.
Если вы спросите, где Катя брала деньги на прокорм этого колхоза, я отвечу: из тумбочки, конечно. Не так уж дорого обходятся небольшой старый дом, скромная, но надежная машина, самая простая еда и одежда. Ее зарплаты и алиментов вполне хватало. Ну и моя зарплата не была лишней.
Все люди, дети и звери были совершенно замечательные, все всех любили, но в такой толпе мелкие коллизии происходили ежечасно. Кто-то не хочет спать. Кто-то, наоборот, дрыхнет, когда остальные уже готовы и ждут. Кто-то не поделился мороженым. Кто-то два часа сидит в уборной. Кто-то рассыпал почти собранный пазл. Кто-то слишком долго и не в свой черед играет на приставке. Кто-то отказывается выключать эту ужасную музыку. Кому-то наступили на хвост. Кто-то вертится под ногами. Кто-то просто не в настроении и готов всех убить. Катиного доброго сердца хватало на всех, она всех мирила и утешала с неизменной улыбкой, но не успевала она погасить один конфликт, как уже назревал следующий.
Близился Катин день рождения. Я спросил, что ей подарить. – Немного тишины и покоя, – попросила она.
Немного тишины и покоя я ей уже дарил, когда увез ее отдыхать только вдвоем. Но вырваться удалось всего на четыре дня, это было катастрофически мало и вскоре забылось. Требовалось перманентное решение.
Нужная вещь нашлась на гаражной распродаже. Всего за два доллара. Это был медный колокольчик с надписью «Ring for a hug». В переводе – «Позвони, чтобы тебя обняли».
Колокольчик поселился на кухонном столе и начал работать. Теперь каждый, кто чувствовал себя несправедливо обиженным, не кидался на обидчика с кулаками и не бежал со слезами к Кате, а шел звонить в колокольчик. Первый, кто слышал звон, должен был прийти и обнять пострадавшего. В девяти случаях из десяти этото хватало, чтобы слезы высохли и обида прошла. Даже кошка с собакой поняли предназначение колокольчика, в минуту жизни трудную сбрасывали его со стола и ждали того, кто придет на звон и их утешит.
Психологи говорят, что человеку для нормального самочувствия нужно восемь объятий в день. У нас поначалу получалось восемьдесят восемь. В основном обнимашки происходили по линии близких отношений или родства, но не только. Не вижу ничего плохого в том, что мне пришлось переобнимать всех мальчишек, и некоторых проезжих подруг, и Кимберли, и малышку, и даже бабушку и уборщицу. Это ведь только объятие, маленький кусочек сочувствия и тепла, и ничего кроме.
Тут бы поставить точку. Но правда жизни требует рассказать всё до конца. Идиллия длилась меньше года, потом мы с Катей поссорились и расстались, очень глупо и на 99% по моей вине. Подробностями делиться не буду, вы все равно не поверите, что взрослый психически здоровый мужчина может творить такую дичь. Ни о чем в жизни я не жалею сильнее, чем о том, что так бездарно ее потерял.
В прошлом году общие знакомые сообщили о ее внезапной смерти. То ли она сама до последнего не знала о болезни, то ли знала и скрывала, об этом на похоронах не говорили. Говорили о ее доброте и душевной щедрости и о том, как она всем помогла в жизни. Захотели выступить человек 20 из ста с лишним присутствовавших: ее уже взрослые дети, родственники, друзья, коллеги, выросший Чарли в военной форме, повзрослевшая Кимберли, которая рассталась с Катиным сыном еще в школе, но все равно пришла. В каждой второй речи поминали Катин странноприимный дом, колокольчик в кухне и традицию Ring for a hug, которая, оказывается, поддержала в трудные минуты очень многих людей. Мне очень хотелось тоже выйти к могиле и сказать: «Это я! Я подарил ей этот колокольчик!». Не вышел: стыдно было того, из-за чего мы расстались.
Через месяц я снова пришел на кладбище. У христиан принято класть на могилу цветы, у евреев – камешки. Катя – еврейка наполовину, ее могила была завалена вперемешку тем и другим. Среди камней и букетов я увидел знакомый медный колокольчик. Не знаю, почему Катины дети не захотели оставить его себе. Наверно, решили, что без мамы традиция потеряла смысл. Я поднял его и позвонил, непонятно, зачем. Не думал же я, что Катя встанет из могилы, чтобы меня обнять.
Женщина, сажавшая цветы на соседнем участке, подняла голову и спросила: – Зачем вы звоните? Не знала, что есть такой обычай. – Видите, тут написано «Ring for a hug»? – пояснил я. – Если человек звонит в этот колокольчик, значит, ему позарез нужно, чтобы кто-нибудь его обнял. – Я сейчас, – вдруг сказала она. – Только руки отряхну от земли.
Нет, ничего у меня не возникло с той женщиной. Мы просто постояли пару секунд в обнимку, обменялись несколькими фразами и разошлись. Мне есть от кого получить положеные восемь объятий в день, но это совсем другая история.
Когда я пришел в следующий раз, колокольчика на могиле не было. Надеюсь, он теперь служит какой-то другой семье.
Почитал истории о том, к чему приводили плохо протестированные программы, и вспомнил свою. На фоне взорвавшихся АЭС и разбившихся самолетов ерунда, но для меня, поверьте, это была катастрофа.
Середина 80-х, времена, когда вычислительные машины были большими, принтеры назывались АЦПУ, а программы писались на русском ассемблере и хранились на перфокартах. Мне, молодому специалисту, поручили первое в жизни задание: автоматизировать печать справок о размере зарплаты. Сложность состояла в том, что фамилия-имя-отчество в справке должны были печататься в дательном падеже: выдана Иванову Петру Демидовичу. Нормальный человек просто набил бы еще одну колоду перфокарт с именами в нужной форме. Но я же крутой программист, выпускник московского вуза. Я придумал алгоритм.
Я написал программу, склоняющую имя в зависимости от последней буквы. Скажем, последнее «А» всегда меняется на «Е»: Анна – Анне, Никита – Никите. «Я» меняется на «И»: Виктория – Виктории, «Й» – на «Ю»: Сергей – Сергею. Чуть сложнее вышло с мягким знаком, Игорь – Игорю и Любовь – Любови склоняются по-разному, но я научился определять пол по последней букве отчества. А к именам, кончающимся на согласную, просто добавляется «У»: Петр – Петру, Иван – Ивану.
Никакого QA тогда не было, сам провел тестирование, то есть распечатал несколько пробных справок. Программу внедрили, она за пару часов напечатала кипу справок на всё предприятие, бухгалтера не могли нарадоваться: я избавил их от нескольких дней сидения за пишущей машинкой.
И тут, пока я мысленно вертел в пиджаке дырку для ордена, меня вызывает начальник ВЦ. У него в кабинете сидит зам. директора, и оба тычут мне свои справки. На них написано: «выдана Малинину Павелу Михайловичу» и «выдана Гунько Леву Яковлевичу».
Программу, я, конечно, исправил за полчаса. Но премию не получил и самомнения сильно поубавилось.
Мой дед воевал отнюдь не в Ташкенте. В пехоте, в окопах, рядовым, с первого дня до последнего. Четыре года судьба его хранила, а уже после капитуляции конвоировал по Берлину пленных немцев, нес их винтовки под мышкой - прилетела откуда-то шальная пуля, ударила в магазин одной винтовки, взрыв, и остался дед без правой руки. Спасибо немцам, не разбежались, дотащили до лазарета.
Дед прожил долгую и славную жизнь, немного не дотянув до девяноста. Большая часть его жизни пришлась на периоды временной нехватки тех или иных товаров, так что его льготы инвалида войны очень нас выручали. Когда в семье возникала потребность в какой-то вещи и выяснялось, что именно этой вещи в продаже нет, дед надевал пиджак с медалями и шел в горторг, горисполком или даже в горком партии, в зависимости от сложности поставленной задачи. Как правило, возвращался с победой.
- Богато живешь, Осип Михалыч, - говаривали соседи, оглядывая нашу гэдээровскую мебель, югославские обои и длинные ряды дефицитных книг. - Не иначе у тебя рука где-то в верхах. - А как же, - отвечал дед. - Правая. В Берлине.
С помощью той же оставленной в Берлине руки дед добыл мне королевский подарок к окончанию школы - сверхмодный тогда плоский чемоданчик-дипломат. Дальше, собственно, будет история про дипломат, но я воспользовался случаем, чтобы хоть немного рассказать про деда. Не сомневаюсь, что он достоин и более подробного рассказа.
Дипломат был роскошный - не черный и гладкий, как у других ребят, а коричневый, крокодиловой кожи. Разумеется, при его изготовлении ни один крокодил не пострадал, если не считать непоправимого ущерба для крокодильей репутации, но и тисненая клеенка смотрелась шикарно. Поступив в Москву в институт, я таскал в дипломате учебники и конспекты. Первые пару месяцев берег его как зеницу ока, но потом разгильдяйство взяло верх над бдительностью.
После весело проведенной ночки (пили мы умеренно, но спать легли не столько поздно ночью, сколько рано утром) разбудить соседей не удалось, и я отправился в институт с больной головой и в одиночестве. Перед парой зашел в буфет съесть дежурную сосиску с горошком. По буферным часам у меня была еще куча времени, но, случайно взглянув на свои наручные, вдруг обнаружил, что уже минуты три как должен быть на лекции. Пулей вылетел из буфета - ах да, дипломат - влетел обратно, подхватил дипломат, стоявший почему-то у соседнего столика, и через три ступеньки понесся вверх по лестнице.
Топот за спиной меня не насторожил: мало ли, тоже кто-то на лекцию опаздывает. Но на очередном повороте меня сбило с курса и припечатало к стене массой, которая могла принадлежать только носорогу. Внешне преследователь тоже походил на носорога: широченные плечи, закованные в костюм с галстуком (для препода молод, стало быть комсомольский вожак), квадратная рожа и белые от бешенства крохотные глазки. Кулаки у него явно чесались, и если бы он утолил этот зуд, то я, пожалуй, ходил бы с фонарем по сю пору. Но на мое счастье руки у него были заняты: одной он меня держал, а другой тыкал мне в нос красную книжицу. Среди хриплого дыхания и междометий угадывались слова "дипломат" и "урою".
Наконец я сумел спросить: - В чем дело? В этом месте рассказа меня ждет некоторое затруднение. Я не люблю мат на письме, а речь носорога состояла из матерных слов на 9/10. Я буду заменять их многоточиями, а вы при чтении вставьте обратно по вкусу. В выхолощенном виде его ответ звучал примерно так: - Дипломат... это... чей? - Мой. - Твой.. ну-ну... докажешь? - Ну конспекты там с моей фамилией. И зачетка. - Ага... сука! Он раскрыл дипломат, и я с изумлением увидел там совершенно не мои бумаги и тем более не мои коньячную фляжку и партбилет. Присмотревшись, я понял, что дипломат тоже не мой: очень похож, но чуть-чуть другой рисунок крокодиловой кожи, чуть-чуть другая форма замка. - Ну перепутал, - объяснил я. - У меня точно такой же. Носорог смерил меня презрительным взглядом. Поверить в то, что я являюсь обладателем такой роскошной вещи, было трудно. - Пошли обратно в буфет, - предложил я, - он там стоит. - Смотри... врешь... урою. - Стоит-стоит, - заверил я. - Если только его не украли, пока мы тут бегаем. Люди! Никогда не шутите подобным образом! Сглазите. Моего дипломата в буфете не было. Я растерянно смотрел на носорога, когда за нашей спиной кто-то промчался к выходу. - Вон он! - заорал я не своим голосом. - Держи! Носорог, не отпуская меня, выглянул из буфета. По длинному коридору улепетывал паренек с дипломатом в руке. Носорог понесся в погоню, я припустил следом.
Как известно, носорог близорук, но при его массе это не его проблемы. Но в данном случае меня спасло именно острое зрение. Я первым разглядел, что дипломат у убегающего паренька не коричневый, а черный, и первым сообразил, что он ничего не крал, а просто, как и я, стал жертвой отстающих буфетных часов и теперь куда-то опаздывал. Сделав это умозаключение, я свернул в первое же ответвление коридора, благо наш институт ими изобиловал, и понесся в другую сторону, подальше от эпицентра событий. Носорог моих маневров не заметил и продолжал преследование.
Знаете, что такое смешанные чувства? Вот именно их я и испытывал. С одной стороны, радость, что мне не начистили морду и не записали в воры со всеми последствиями. С другой стороны, я лишился зачетки, конспектов, нескольких библиотечных книг и главное - самого дипломата, предмета моей гордости и всеобщей зависти. Дед, наверное, сумел бы достать и еще один, но у меня просто не хватило бы совести просить его об этом.
В расстройстве я вернулся в общежите и поделился горем с только что вставшими соседями: - Народ, у меня дипломат украли. - Я же говорил, что нечего вставать в такую рань, - ответил один из ребят. - Вон он, твой дипломат. Ты его дома забыл.
Через некоторое время я встретился в институтском коридоре с носорогом. Мы оглядели одинаковые дипломаты в руках друг у друга, хмыкнули и молча разошлись.
Есть такая модная сейчас тема – паб-квизы. Народ собирается где-нибудь в баре и под пивко и легкую закуску разгадывает интеллектуальные загадки наподобие что-где-когда, но попроще и веселее. Квизов этих великое множество, даже у нас в Чикаго при небольшом количестве русскоязычных было три или четыре разных. Каждый организатор немного меняет правила и придумывает собственное название, чтобы избежать проблем с копирайтом. Один из чикагских квизов, благополучно загнувшийся во время пандемии, назывался IQ Battle. Надеюсь, никому не надо пояснять эпидемиологию... то бишь этимологию названия.
Однажды на этом IQ Battle у моего товарища по команде не оказалось наличных. Он бывший бакинец, человек абсолютно светский, но с типично мусульманскими именем и фамилией наподобие Айдар Муслимов. Я заплатил за его билет и ужин, а он перевел мне деньги через платежную систему банка.
Через пару недель у Айдара звонит телефон: – Мистер Муслимов? С вами говорит отдел безопасности банка Чейз. Скажите пожалуйста, вы переводили господину такому-то 40 долларов на войну в Ираке? – Деньги переводил, но про войну в Ираке ни сном ни духом. Почему вы так решили? – Вы написали в назначении платежа «IQ Battle». Вы думали, мы не догадаемся, какую битву вы имели в виду? А мы догадались. Мы знаем, что IQ – это код Ирака!
Скорее бы карантин закончился и возродились квизы. И мы по игре соскучились, и война в Ираке совсем заглохла без наших денег.
У нас в Чикаго есть корейские бани, весьма популярные среди русскоязычного населения. Чистенько, много парилок с разными прибамбасами, а главное – доступные цены. Причем оплата не почасовая, а один раз заплатил и сиди хоть сутки, они круглосуточно работают.
Вот два перца, Женя и Валера, случайно там встретились и зависли до глубокой ночи. Теоретически в бане пить нельзя, но кто станет проверять, что за целебный чаек у тебя в термосе? Чаек у обоих был V.S.O.P. и термосы почти литровые, так что беседа текла гладко.
Первым делом попытались похвастаться новыми айфонами, но не вышло: айфоны оказались совершенно одинаковые, одинаковой последней модели. Потом Женя похвастался, что недавно переехал в новый дом. Ну, не дом, а так, таунхаус, пол-Чикаго такими застроено. Двухэтажный недодомик вплотную между двумя такими же, внизу гараж и гостиная, совмещенная с кухней, наверху спальни. Валера резонно заметил, что у него такой же таунхаус уже лет восемь как.
О женах тоже поговорили. Женя похвастался, что его Таня стала ходить на фитнес и теперь влезает в одежду четвертого размера. Валера мог бы ответить, что его Наташа без всякого фитнеса из четвертого размера никогда не вылезала, но предпочел промолчать. Ему и так не сильно нравились взгляды, которые Женя иногда бросал на Наташу. Нет, он, конечно, полностью доверял жене, но с таким другом, как Женя, лучше перестраховаться.
В термосах еще оставалось, когда решили одеваться и разъезжаться по домам. Это оказалось непросто, пол в раздевалке подозрительно вздыбился, на брюках выросло по четыре штанины. Приятели все же справились, распихали по карманам айфоны, при этом нечаянно ими обменялись, что и послужило толчком для дальнейших событий. Валера на автопилоте доехал до дома, загнал машину в гараж, понял, что на второй этаж ему по лестнице не взобраться, и уснул на диване в гостиной.
С Женей получилось сложнее. У него автопилот на новое место жительства еще не настроился. Кругом тьма и мрак, все улицы на одно лицо, но в двух экземплярах, черт его знает куда ехать. В таких ситуациях на помощь человеку приходит техника. Женя достает айфон (Валерин, напомним), открывает программу-навигатор и тычет пальцем в кнопочку Home. Навигатор говорит ему человеческим голосом: поверните направо, поверните налево, Женя послушно рулит.
Кое-как доехали. Открыватель гаражной двери работать отказался, попасть ключом в замочную скважину не удалось даже с пятой попытки. Но Женя знал, что Таня всегда забывает запереть вторую дверь, ведущую из кухни к мусорным бакам. Дверь и правда оказалась открыта, через нее Женя и проник в дом. В отличие от Валеры, он ставил супружеский долг выше опасности сломать шею, отважно ринулся на штурм лестницы в спальню, после нескольких неудачных кульбитов ее одолел и заполз на свою половину двуспальной кровати.
На этом месте мы его деликатно оставим, подождем до утра и вернемся в гостиную. Там жестокий сушняк поднял Валеру с дивана и погнал к холодильнику, где на нижней полке ждет полбутылки «Хайникена».
На беду, Женю сушняк погнал в том же направлении и в то же самое время. Почти не открывая глаз, ибо открывать глаза нестерпимо больно, он ощупью пробирается к холодильнику и шарит на нижней полке, где по его версии должно находиться три бутылки «Короны». Валера следит за ним, онемев от офигения. Да и кто бы не офигел при виде наглеца, который как у себя дома выходит в трусах из твоей с женой спальни и лезет в холодильник за твоим пивом?
Женя, не найдя «Короны», приканчивает невесть откуда взявшийся «Хайникен» и уже чувствует себя в состоянии приоткрыть левый глаз. Но тут в этот глаз прилетает Валерин кулак. Начинается потасовка, которая сопровождается обрушением легкой мебели и падением с высоты различных малоценных и быстроизнашивающихся предметов и заканчивается на полу перед телевизором в положении Женя верхом на Валере.
- Валер, ты чего? – сочувственно интересуется Женя. – Классно же посидели. Нет, приперся чуть свет ко мне домой и давай драться. - Это я приперся к тебе домой??? – в изумлении переспрашивает Валера. – Ты этот дом уже своим считаешь? Ну, шустёр! - Валерочка, это мой дом. Я его купил два месяца назад. - Разуй глаза. Вокруг посмотри, что ты видишь?
Женя с некоторым усилием разувает правый глаз (левый уже заплыл и разуваться отказывается) и начинает перечислять: - Диван из Айкии. Шкаф оттуда же. Телевизор. Хороший телевизор. Сони, 52 дюйма. На сейле покупал. - Идиот. Это мой шкаф из Айкии. Это я телевизор на сейле покупал. Сони, 52 дюйма. Ты на картины посмотри.
Картины, действительно, Жене незнакомы, равно как и некоторые другие предметы обстановки. Теперь настает Женин черед офигевать. - Елы-палы, - говорит он ошарашенно. – Это я что, правда к тебе приехал? Ну ни хрена себе я даю. Как это меня угораздило? И с кем я тогда спал? - Я тебе сейчас покажу, с кем ты спал, - снова закипает Валера. – Я тебе так покажу, ты вообще забудешь, чем люди спят. - Только спал, только спал, – пугается Женя. – Лег и сразу заснул. Больше ничего не делал, клянусь. - Ты мне тут баки не заливай. Тоже мне, заливная рыба. - Ничего не было, пальцем не тронул, - божится Женя. - Я же пьяный был.
Валера раздумывает, верить ему или нет, но тут сверху спускается разбуженная шумом Наташа в халатике. - Валер, чем ты там гремишь? – спрашивает она еще с лестницы. – Детей разбудишь. Ой, Женя, привет. Мальчики, что за разгром, что у вас случилось? - О, ты-то нам и нужна, - реагирует Валера, - Ну-ка скажи, я к тебе приставал сегодня ночью? - С ума сошел, такие вопросы при посторонних? - Он тут уже, кажется, не посторонний, - мрачно цедит Валера. – Тут уже, кажется, я посторонний. Быстро отвечай, было у нас что-то ночью или нет?
И в ожидании ответа нацеливает кулак в правый, еще не тронутый Женин глаз. Женя, который на самом деле ни в какой степени приближения не помнит, что было ночью, покорно ждет своей участи.
- Конечно, нет – говорит Наташа.
Валера опускает кулак.
- Ты же вчера так напился, что даже до спальни не дошел, - продолжает Наташа. – Так и дрых тут на диване. - Откуда ты знаешь? - Да что тут знать, вон плед разложен и твои очки на тумбочке. Да и все равно не получилось бы, я же не одна спала.
Валера поднимает кулак снова.
- Ленча с вечера рассопливилась и не засыпала, пришлось мне остаться у нее в детской, - заканчивает Наташа. - Женя, а ты что, так в трусах и приехал?
Вот так детские сопли спасли и мир в семье, и мужскую дружбу. А может, и не сопли, а Наташина находчивость, кто ж теперь расскажет. В любом случае, Валера еще раз убедился, что с такой женой ему не страшна никакая ирония судьбы.
У приятеля в бане. Напарившись, выскакиваем в предбанник и наперегонки бежим к длинному самодельному столу с самодельными же деревянными лавками. А на столе уже термосы с чаем, пиво холодное и все, что полагается. Хозяин кричит вслед самому резвому: - Смотри только на угол не садись! - Почему? - Жениться не сможешь. - Да плевать, я в эти приметы не верю. - Ты уж поверь, пожалуйста, - настаивает хозяин. - У меня там в углу лавочка треснула. Прищемишь яйца - точно не женишься.
На заре моей американской жизни я работал в стартап-компании, которая была не компания, а натуральный корабль уродов. У одного парня родимое пятно в половину лица, другой очень маленького роста, практически карлик, у третьего какие-то проблемы с носоглоткой и рот постоянно открыт. Ну и так далее. При этом все веселые компанейские ребята и классные специалисты. Никто их специально не подбирал, как-то само получилось. Были, конечно, и менее яркие личности, но в явном меньшинстве. У меня тоже внешность, мягко говоря, своеобразная, плюс дикий акцент, так что в коллектив я вписался идеально.
Женщин в компании не было, до тех пор, пока продукт, который мы делали, не задышал и не потребовал тестировщика. Тогда шеф перебрал десяток претендентов, и на борт нашего корабля (в Америке это стандартное сравнение, нового коллегу так и приветствуют - welcome on board) ступила Сандра.
Когда шеф ее нам представил, рты у всех стали как у Кларка (это который с носоглоткой). Сказать, что она была красива, - смертельно ее оскорбить. Она была идеальна. Как правило, женщины с такой внешностью не занимаются тестированием программных продуктов, значительно чаще они играют главные роли в голливудских фильмах. Да, заметно было, что ей не двадцать лет и ее совершенство - результат не только генов (хотя и с генами все было в полном порядке), но и дорогой косметики, шейпинга и диеты. Ну и что, мы тоже не мальчики и умеем ценить зрелую красоту.
Ее достоинства не ограничивались внешним видом. Она хорошо работала, не отказывалась от сверхурочных, а главное - ее совершенно миновала зараза феминизма. За бортом нашего корабля бушевали бури борьбы с сексизмом - Сандра плевать на них хотела. С королевским достоинством она принимала витиеватые комплименты, сальные шуточки и шлепки пониже спины и сама не лезла в карман за ответом. А мы изощрялись в остроумии: - Ну как фильм? - Фигня. Категория B, как Сандрины сиськи. Сандра, или у тебя C? - Ты что, она же компьютерщица. У нее C++. А поскольку в Америке очень много чего обозначается литерами B и C, такого рода шуточки витали постоянно.
В нашем отношении к Сандре было что-то религиозное, преклонение несовершенства перед совершенством. Корабль уродов - не корабль монахов, у большинства имелись более или менее постоянные подруги. Но Сандра - это была ария совсем из другой оперы. Я даже скажу из какой. Тогда ее еще не написали, а лет через пять сравнение напрашивалось бы само собой: одна Эсмеральда и десяток разномастных Квазимодо. "Я душу дьяволу продам за ночь с тобой", или, что ближе сердцу аборигена, she dances naked in my soul.
Шеф очень удачно продал программу, втрое дороже, чем рассчитывал и на полгода раньше, чем она была готова. Два месяца мы не вылезали из офиса, доводя ее до ума, а потом как-то сразу все кончилось. Шеф ликвидировал фирму, выплатил нам неслабые бонусы и, в качестве прощального подарка, зафрахтовал на два дня маленький круизный теплоходик, до краев нагруженный виски. Зря думают, что американцы не умеют пить. Когда не надо платить за каждый дринк и не надо утром на работу, пьют так, что не всякий русский удержит уровень.
К середине ночи, когда обслуга оставила бар на наше разграбление и отправилась спать, началась игра в американскую разновидность фантов. С увеличением градуса задания становились все откровеннее, и когда наконец выпало водить Сандре, десять глоток дружно потребовали стриптиз, причем по-взрослому, до конца. Сандра отказывалась, и будь мы чуть потрезвее, поняли бы, что это не простое ломание. Но мы стояли на своем. She dances naked in my soul становилось реальностью.
Дальнейшее не объясняется ни количеством выпитого, ни эйфорией от сдачи проекта. Оно вообще ничем не объясняется, но что было, то было. Сандра вдруг встряхнула гривой и с каким-то бесшабашным отчаянием крикнула: - Ну что, хотели стриптиз - получите! Но потом не жалуйтесь.
Включили музыку. Сандра вскочила на стол. Сделала несколько вполне профессиональных па. Скинула юбку - маленькие трусики открыли не тронутые целлюлитом ягодицы. Мы бешено аплодировали, свистели и кричали. Расстегнула и сняла кофточку - лифчик целиком скрывал бюст, но живот и плечи получили свою долю аплодисментов. Сандра попыталась слезть со стола, но ее не пустили. Дальше, дальше! - кричали мы. И она совсем уже отчаянным движением расстегнула лифчик.
Мы даже не сразу поняли, что увидели. Роскошный бюст упал к ее ногам вместе с бюстгальтером. Сандра стояла, повернув к нам абсолютно плоскую грудь с двумя уродливыми шрамами. Рак груди, бич американских женщин.
Наступила тишина. То есть музыка, наверно, играла, вряд ли кто-то догадался ее выключить. Но все равно - наступила мертвая тишина. И в тишине мы услышали грохот. Это Рон колотил кулаком по столу. Его лицо побагровело так, что родимое пятно слилось по цвету с остальной кожей.
- Фак! - сказал Рон. - Фак, фак, фак и фак. На всю гребаную Америку с ее гребаным феминизмом нашлась одна баба, которая не стесняется, что у нее есть сиськи - и именно у нее сисек нет. Куда катится мир?
А малыш Мануэль сказал: - А я все ломал голову: как может такая золотая душа жить в таком стандартном теле? Теперь-то все стало на место.
Я плохо помню окончание круиза. Всплывают в памяти только отдельные сцены. Например, как Сандра стояла на коленях перед Мануэлем, их губы находились на одном уровне, и он читал ей стихи. Или как Рон с Кларком устроили сеанс тайского бокса, у Рона лопнули брюки, а Сандра хлопала в ладоши, визжала и болела сразу за обоих. Или как она лежала лицом на моих коленях, мои брюки были мокры от слез, а я гладил ее по голове и бормотал по-русски: сестренка, сестренка...
Потом мы причалили, а еще потом я попытался превратить полученный бонус в миллион долларов и влип в такое дерьмо, что потеря всех старых знакомств и связей была еще наименьшей из неприятностей. Дальше длинно и неинтересно, но пару лет назад я обнаружил себя на другом конце Америки, в IT-компании с кучей офисов на обоих побережьях. И в адресной книге калифорнийского филиала вдруг увидел фамилию Мануэля.
Я отправил ему депешу в том смысле, что если ты тот самый Мануэль из "Хрентечто Лимитед", то, возможно, тебе интересно будет узнать, что один русский чудом избежал виселицы, сидит сейчас в портлендском филиале и интересуется, как у всех дела. И тут же получил ответ: "Привет, сукин сын! Страшно рад тебя слышать. А знаешь, Рон с Сандрой тебя разыскивали." "Рон с Сандрой? То есть ты хочшь сказать, что..." "Ну да, они поженились почти сразу после круиза, ты что, не слышал? Хотели усыновить русского ребенка, потому тебя и искали, ты же у нас специалист по русской мафии." "Как специалист могу только сказать, что от русской мафии лучше держаться подальше." "Они так и решили, взяли девочку из Вьетнама. Сандра уже не работает, у нее еще что-то вырезали, но держится молодцом, говорит, что до колледжа дочку дотянет. Девочка красавица, на родителей, конечно, совсем не похожа, но это даже к лучшему. Если бы ей достались рожа Рона и Сандрины сиськи, ей бы нелегко в жизни пришлось, ты не находишь?"
Тут весь интернет дружно умиляется на Киану Ривза, который по-доброму поговорил с мальчиком в аэропорту. Ах-ах, звезда снизошла до простого человека. По этому поводу вспомнилось.
Ленка, моя жена, отправилась в роддом за нашей младшей дочерью, а я остался дома со старшей. Дочка впервые за свою двухлетнюю жизнь так надолго рассталась с мамой, весь день рыдала взахлеб, а к вечеру начала задыхаться. Мы вызвали скорую, которая бесконечно долго не приезжала. В общепринятых единицах эта бесконечность равнялась, наверное, получасу или даже меньше, но когда у тебя на руках вот-вот задохнется двухлетний ребенок, время течет по-другому.
Я вышел с дочкой во двор, сел на лавочку на детской площадке перед подъездом. Мне казалось, что отсюда я раньше увижу скорую, да и дочке станет легче на свежем воздухе. Она действительно перестала плакать, но дышала по-прежнему тяжело, с жуткими хрипами. И тут меня окликнул очень знакомый голос. Я поднял голову и увидел Татьяну Друбич.
Сейчас, может быть, не все помнят эту актрису, она почти не снимается. Но тогда был пик ее популярности, только что вышли «Асса» и «Десять негритят». А для меня она была еще… как объяснить? Ну, знаете, как те, кто в 13-14 лет посмотрел «Гостью из будущего», фанатеют по Наташе Гусевой? А на мои 13-14 пришлись «Сто дней после детства» с четырнадцатилетней Друбич. Без сомнения самая красивая девочка советского кино, именно ее я представлял себе в подростковых грезах. И вот она стоит передо мной во плоти и спрашивает, как дела у Лены, родила уже или еще нет.
Я знал от жены, что Друбич водит дочку в детсад поблизости и иногда гуляет с ней после садика на нашей площадке. Но меня она видела впервые – то есть не только выделила Ленку среди других мамочек и запомнила, что ей скоро рожать, но и узнала дочку, которая сидела уткнувшись мне в грудь, завернутая в одеяло. Уже уровень Киану Ривза плюс 10, но это только начало.
Друбич кивнула на дочку и спросила, что с ней. Я поморщился – какое ей, популярной актрисе, дело до наших плебейских проблем? – и неохотно ответил: – Плохо дышит, ждем скорую. – Давайте я ее посмотрю, – вдруг сказала Друбич. – Я доктор.
И в доказательство достала из сумочки стетоскоп. Я ничего не понял. Какой доктор, почему вдруг доктор? Но покорно дал ей осмотреть девочку.
– Это астма, – постановила Друбич. – Но не бойтесь, приступ не сильный, от такого не умирают. Посадите ее вот так (она показала), сожмите грудную клетку вот здесь и спокойно ждите скорую. Всё будет хорошо.
От ее уверенных слов я успокоился, дочка переняла мое спокойствие и стала дышать ровнее. Вскоре приехала скорая. Оказалась и правда астма. Она потом сопровождала дочку долгие 13 лет, до нашего переезда в США, и там бесследно прошла. То ли вызывавший ее аллерген остался в нашей московской квартире, то ли в целом нью-йоркская экология настолько лучше московской.
Потом я прочел, что Татьяна Друбич действительно не только актриса, но и врач. Окончила мединститут, параллельно со съемками вела прием в районной поликлинике. То-то, наверно, пациенты удивлялись. Вот такие у нас бывают артисты, куда там Киану Ривзу.
Нетрудно подсчитать, что на мою жизнь пришлось шестьдесят с чем-то новогодних ночей. Эту вспоминаю особенно часто.
Закончился, если не путаю, 1991 год. Мне повезло пережить трудные времена в варианте лайт, без стрельбы, погромов, голода, нищеты, отключений воды и света. Но тот год не был безмятежным. Обмен 50-рублевок, ГКЧП, пустые полки в магазинах, продуктовые карточки. Чуть теплые батареи, ржавая вода из давно не ремонтированного водопровода, газовая колонка со сложным характером. Зарплата еще оставалась советской, а цены уже вовсю кусались, и с января их обещали отпустить совсем – и куда ж они убегут, отпущенные?
Нашим дочкам было примерно 5 и 3. Накануне обе подхватили не то грипп, не то ОРЗ с высоченной температурой и сорвали нам все новогодние планы. Тесть и теща ушли праздновать, а мы с Ленкой остались. У нас были куриные окорочка от щедрот президента Буша, один какой-то салат, мандарины и шарлотка с яблоками – единственный пирог, который Ленка умела печь и постоянно пекла, благо яблоки были бесплатные, из дачного сада. Перед полуночью мы вытащили сонных дочек из кроваток и прямо в пижамах посадили за стол. Дали по мандарину и куску шарлотки, чокнулись с ними лимонадом и положили обратно спать.
Сами даже не стали открывать шампанское, куда нам бутылку на двоих. Выпили по чуть-чуть домашней наливки. Выключили бессмысленный телевизор с вечной Пугачевой, погасили свет. Оставили только гирлянду на елке. Сидели в обнимку на диване под старым одеялом, смотрели на мерцающие огоньки, слушали сопение дочек. Ленка грела ладони у меня под мышками, у нее вечно мерзли руки. Я гладил ее по голове и один раз поцеловал куда-то в висок. Почему-то вспомнилось детство, сидение под столом в домике из одеяла.
– Хорошо, что мы никуда не пошли, – сказала Ленка. – То есть плохо, что они заболели. Зато я поняла, что такое счастье. Это вот оно и есть. Там вокруг что угодно, а мы тут в домике. Я, ты и девчонки. Больше ничего не надо.
Она помолчала, потом добавила: – Нет, еще одного все же не хватает. – Чего? – Не чего, а кого. Еще одного ребенка. Мальчика.
Эту новогоднюю ночь я проведу, как обычно, за семейным столом. Увы, там не будет Ленки. Но будут мои дочери и сын. Зять, его родители и другая родня. Три поколения: мое, следующее и совсем новое, только пришедшее в этот мир. Я, как обычно, подниму стакан с домашней наливкой (никто по эту сторону океана не делает ее лучше моей сватьи) и произнесу длинный и путаный тост. Скажу, что минувший год был просто дрянь что за год, куда там 1991-му. Напомню, что даже в самые мрачные времена, когда кругом холод, тьма, предательство и смерть, нам остается любовь и домик из одеяла. Не буду желать, чтобы дед Мороз принес нам мир, тепло и свет: он бы и рад, старый дурак, но его не существует. Нам придется сделать это самим.
Я работаю в компании, занимающейся обслуживанием медицинского оборудования. Производители этого самого оборудования время от времени распространяют Alert Reports - описание неприятностей, случившихся в госпиталях при эксплуатации того или иного прибора, и рекомендации, как этих неприятностей избежать. Обычно неисправность попадает в Alert Report, если сообщения о ней пришли из 5 и больше госпиталей. Я по роду работы (программист) этих отчетов не читаю, но как-то один попался на глаза. Читаю. Номер модели: такой-то (сильно навороченный электронный кардиограф, совмещенный с компьютером). Описание неисправности: пропадают из памяти несколько последних кардиограмм. Рекомендация: объяснить пользователям, что в ответ на сообщение "Press any key" им следует - цитирую дословно - press any key except Power key.
Захар Соркин был заядлым библиофилом. Собственно, в нашей компании многие оставляли по полстипендии у жучков на Кузнецком. Но нас, плебеев, в книге интересовал только текст, и то не столько его художественные достоинства, сколько антисоветчина и фривольные сцены. Захар же был тонким ценителем высокого полиграфического искусства. Он с первого взгляда отличал петит от нонпарели и высокую печать от глубокой, знал наизусть все сорта бумаги и читал нам длинные лекции о сравнительных достоинствах коленкора и ледерина.
Если ты, дорогой читатель, жил более четверти века назад в Москве и был достаточно взрослым, то наверняка хотя бы раз отстоял многочасовую очередь на международную книжную выставку и потолкался среди ее стендов, вдыхая отдающий типографской краской запах свободы. Если же ты слишком молод для этого, то поройся в кладовке – и найдешь журнал "Америка" 79-го года или полиэтиленовый пакет звездно-полосатой расцветки, неопровержимо свидетельствующий, что на этой выставке побывал твой отец.
Наш Захар посетил выставку не раз и не два. Нет, он там прописался, приходил к открытию и бродил до закрытия, брал в руки каждую книгу, рассматривал ее, листал, нюхал и даже, кажется, пытался лизнуть. И вот в последний день на самом дальнем пустынном стенде он заметил Ее.
Предположим, дорогой читатель, что ты рыбак. Тогда готов спорить, что по ночам тебе грезится твоя Самая Главная Рыба. Вряд ли ты можешь заранее назвать ее точный вес или породу, но в тот момент, когда ее голова покажется над водой, - да нет, еще раньше, в момент поклевки, - сердце безошибочно подскажет тебе: это Она. А если ты не рыбак, то тебе так же снится Девушка Твоей Мечты.
Так вот, на дальнем стенде Захар увидел и мгновенно узнал Книгу Своей Мечты. Небольшая, идеальных пропорций, в благородном темно-красном переплете, напечатанная изысканнейшим шрифтом на кипенно-белой бумаге – конечно, это была Она. Вокруг никого не было, и Захар не удержался. Воровато оглянувшись, он опустил Мечту в карман пиджака.
На выходе его остановили два товарища в одинаковых серых костюмах, предъявили красную книжечку и провели в помещение около вахты. Один сел за протокол, другой профессионально снял с Захара пиджак и извлек из внутреннего кармана студенческий. - Воруем, Захар Григорьевич? – ласково спросил обладатель серого пиджака. - Что ж это вы так? Стипендии не хватает? - Книга очень понравилась, - честно признался Захар. – Извините, не удержался. - Книголюб, значит? Ну-ну. Посмотрим, посмотрим. Очень, знаете ли, любопытно, что за книги до такой степени интересуют советскую молодежь.
Захар и сам хотел бы знать, что он упер со стенда. Увлеченный типографскими качествами книги, он как-то не обратил внимания на автора и название. А между тем от названия многое зависело. Если это простая беллетристика – ну, напишут телегу в деканат, ну, выговор, ну, лишат стипендии, которой Захар и так не получал. А вот если что-то идеологически вредное...
Сейчас, избалованный двадцатью годами идеологического беспредела, я даже не могу сообразить, что такого опасного могло быть на этой выставке. Не Солженицын же и не "Плейбой", в самом деле! Но было что-то, непременно было, и далеко не безразлично было Захару, что за книгу извлечет сейчас серый пиджак на свет божий.
Серый вытащил книгу таким образом, что Захар не видел обложки и только по лицу серого, как в зеркале, мог догадываться о глубине своего падения. И надо сказать, что это зеркало показывало что-то совершенно неожиданное. Серый смотрел на книгу так, словно не верил своим глазам. Он пристально вгляделся в обложку, потом в титульный лист, потом раскрыл книгу в середине и, шевеля губами, беззвучно прочел несколько строк, потом вновь уставился на обложку и замер в прострации. Через некоторое время он встал, глядя внутрь себя, как лунатик, отобрал у напарника недописанный протокол, подошел к недоумевающему Захару, надел на него пиджак, смахнул с плеча невидимую пылинку, сунул в руку студенческий и, повернув Захара лицом к двери, отечески подтолкнул его пониже спины.
Выходя, Захар успел кинуть прощальный взгляд на лежащую на столе загадочную книгу.
Прежде чем закончить рассказ, я, дорогой читатель, попрошу тебя самостоятельно сделать последний вывод. Вспомни, что Захар украл книгу на стенде, возле которого не было ни одной души, и подумай, стенд какой страны мог вызвать на выставке такое отсутствие интереса?
Правильно, это был стенд Северной Кореи. Книгой Мечты Захара оказался сборник речей великого вождя Ким Ир Сена "Торжество идей чучхе".
Знакомый попал в мелкую аварию. Машина записана на жену. В страховой платить не хотят, морочат голову, переводят с Фомы на Ерему - вернее, с Тома на Джерри, дело происходит в Америке, но страховщики всюду одинаковы.
Товарищ звонит им по три раза на дню, требует к телефону менеджера, супервизора над менеджером, начальника над супервизором. Наконец дозвонился до какого-то Джерри чуть повыше мышиного уровня. Опять левые отмазки, то не так, это не эдак, и что вам вообще от нас надо, вы же даже не владелец машины. Товарищ, пожимая плечами: - Ну если вы так настаиваете, я сейчас позову к телефону жену.
И, видимо, попал он в правильную интонацию. Вложил в свою реплику весь многолетний опыт супружеской жизни. Потому что Джерри придушенно пискнул и сказал совсем другим тоном: - Что вы, что вы, не надо. Не утруждайтесь. Мы сейчас же выплатим всю сумму.
Сочинить анекдот, который превзойдет российскую действительность, уже невозможно. Константина Райкина уволили из Театральной школы Константина Райкина.
Моя знакомая очень переживала за сына. Толстый, нелепый, застенчивый, не от мира сего. В тридцать с лишним никаких отношений с женщинами. То есть никакого опыта вообще, или настолько незначительное, что мама не в курсе. Зарабатывает, правда, хорошо. Купил трехкомнатную квартиру, а что толку, если в кухне только коробки от пиццы, в спальне – матрац на полу, а единственная жилая комната – игровая? Там суперкомпьютер, супермышь, суперколонки, экранов как в ЦУПе и кресло как в космическом корабле. В этом кресле и сидит с вечера до середины ночи и все выходные. Играет во что-то, в игре он суперкрут. Прячется от реальной жизни.
И тут Владик влюбился. В девушку из игры. У них там какой-то клан или отряд, ходят вместе в рейды по восемь часов в день, ну и общаются по ходу. Одна тема для разговоров: Лана то, Лана сё, все стены в ее фотках. Ольга (мама) посмотрела на эту Лану через камеру и пришла в ужас. Шикарная девушка, просто фотомодель, и на двенадцать лет Владика моложе. И не дура совсем. Что ей от него надо? Явно какие-то подводные камни у нее. Или проститутка, или наркоманка, или разводит на деньги, или еще что похуже.
Следующая новость – Лана приезжает на рождественские каникулы. Владик совсем двинулся в предвкушении. Перекрасил стены в квартире. Купил мебель во все комнаты, до этого пять лет руки не доходили. Скачал рецепты из интернета, пытается готовить полезное. Даже в спортзал сходил. Ольга в панике: что там выяснится, какие черти из девушки полезут? Даже если просто влюбилась по молодости в экранный образ, то ведь увидит Владика живьем, мгновенно разочаруется и сбежит. Поймет, что он ей не ровня. А у мальчика травма на всю оставшуюся жизнь.
После Нового года я встретил Ольгу, спрашиваю: – Как там Владик с девушкой? – Ой, – говорит, – тьфу-тьфу, не сглазить бы. Я как только ее увидела, сразу от сердца отлегло. Мы же ее видели только через камеру, в наушниках и в кресле. А она, оказывается, хромая. И одного уха нет с рождения. Вот и всё. Ровня.
Два года прошло. Живут. Ходят теперь в рейды из одной комнаты, спина к спине. К свадьбе готовятся, должен весь клан приехать.
В учебном пособии для французских школьников, изучающих русский язык, фигурировали постоянно действующие персонажи: папа, мама и сыновья Лёша и Миша. Иногда к ним еще присоединялся друг Паша. Французские школьники каждый раз очень радовались, читая диалоги между мальчиками по имени Кот (le chat), Полукот (mi-chat) и Не Кот (pas chat).
Вряд ли, конечно, это случайное совпадение, скорее всего автор учебника порезвился.
Люди - это вообще такие биороботы. Пока все в порядке и жизнь идет по накатанной колее, они ведут себя адекватно и даже разумно. Но стоит обстоятельствам выкинуть какой-нибудь фортель - все, пиши пропало. Программа слетает с катушек, и начинается такой театр абсурда, что никакому Ионеско не снилось.
У нас была замечательная компания в институте. Подружились чуть ли не на первой лекции и больше не расставались. Шестеро парней и две девочки (их всего две в группе и было, технический вуз). Вместе готовились к экзаменам, вместе в кино, вместе на дискотеки. При этом никаких любовей-морковей, максимум дружеское подтрунивание. Летом мы повадились ходить на нудистский пляж в Серебряном Бору. Поначалу девчонки стеснялись, но мы их личным примером быстренько раскрутили сначала на топлесс, потом и на все остальное. Первые дни пялились на них, конечно - красивые у нас девочки, что и говорить. Потом привыкли. Купались себе, загорали, в карты играли, как одетые. Есть какая-то особая прелесть в нудистских пляжах. Какой-то специфический кайф от того, что вот она сидит рядом вся такая открытая, такая доступная, а ты на нее - никаких поползновений, потягиваешь не спеша пиво и прикуп сдаешь. Что-то от философии того быка, который сейчас медленно-медленно спустится и все стадо согласно анекдоту, а пока что стоит себе на вершине и любуется пейзажем. Танькин день рожденья в начала августа тоже решили отметить на пляже. Затарились пивом вдвое против обычного. Выпили, залезли в воду, но тут ниоткуда собрались тучки и как хлынуло! Нам наплевать - все равно голые - но видим, что народ разбегается, одежда наша мокнет, закуски тоже и конца этому безобразию не видно. Делать нечего, натянули кое-как мокрые джинсы на голое тело и поехали к Таньке домой, благо недалеко, на Войковской. Бродим по квартире злые и мокрые - такой кайф обломался. И тут кто-то подает гениальную идею: - А давайте нудистский пляж прямо здесь устроим! А фиг ли нам, тем более после ящика пива. Мы же друг друга во всех видах видели. Радостно поскидывали шмотки, развесили их на стульях сушиться и сели в кружок на ковре в гостиной. Допили пиво, сожрали что там в холодильнике было и стали в карты играть. Вовик новой игре научил, в ворону. Я в нее с тех пор не играл, правил не помню. Но помню, что никакой тактики и стратегии там не требовалось, а требовалось следить за выходящими картами и что-то кричать - вовремя и погромче. И что-то нас эта игра торкнула. Кидаем карты, орем, гвалт на всю квартиру. Вошли в азарт. Напрочь забыли, где мы и кто мы, а уж о том, что мы голые, - и подавно. И тут. Открывается дверь гостиной и входят Танькины родители. С тортом. И с бабушкой. Мы их, конечно, не слышали. И видят нас - ввосьмером, на полу, голеньких. Гоголь, "Ревизор", явление одиннадцатое. Немая сцена. Танюхины родители - такие совершенно нормальные советские интеллигенты, инженеры там или научные работники, не знаю. И дочка у них до текущего момента была совершенно нормальная. Восемнадцать лет девочке. Почти отличница. Ни с кем не встречалась, не курила даже. Про нашу компанию они, конечно, знали, но в общих чертах. Знали, например, что мы на какой-то пляж ходим. Но без подробностей. И вдруг - нате пожалуйста, подробности. Ничем не прикрытые. На ковре в собственной гостиной. В шести экземплярах. Разумеется, происходит упомянутый выше сбой программы и театр абсурда. Что характерно, и у них и у нас. Никакой ступор не может длиться вечно. Но не то чтобы одним отвести глаза, а другим убежать или прикрыться чем-нибудь - нет, в этом направлении программа ни у кого не сработала. В этом смысле полный Ионеско до конца представления. А вот дар речи к некоторым участникам вернулся. Танин папа, несколько раз впустую помахав челюстью, наконец спрашивает: - Что вы тут делаете? Как будто сам не видит. И Олежек отвечает именно с такой интонацией - мол, сам, что ли, не видишь: - В карты играем. - На раздевание? - спрашивает папа. Читал, наверно, о развлечениях современной молодежи. Или сам баловался в молодости. Олег, на полном автомате: - Ага. Папа, тоже на автомате: - И кто выиграл? Олег обводит нас тяжелым взглядом. В его глазах читается полное недоумение и искреннее желание определить: кто же все-таки победил в этой жестокой игре на раздевание? Но определить невозможно: все голые совершенно одинаково. Ни на ком ни клочка одежды, никакой даже завалящей ленточки. Олег смотрит на нас раз, другой, третий. И наконец говорит деревянным голосом: - Китайская ничья. Казалось бы, дурь полная. Какая китайская ничья в картах? Тем более на раздевание. Тем более мы на раздевание и не играли. Тем более что и вопрос-то не в игре, а в нашем моральном облике. Но именно после этой абсурдной фразы что-то у нас в мозгах щелкает и встает обратно на рельсы. - Ничья, ребята, - с облегчением говорит Вовик. - Одеваемся. И все встают с пола и начинают одеваться. А потом как ни в чем не бывало идут пить чай с тортом. Пока ели торт и пили за здоровье именинницы, я пару раз ловил взгляд Таниной мамы. Что-то там у нее в голове не сходилось. Но вопросов она не задавала.
Не знаю, объяснялась ли Танька потом с родителями и если да, то какими словами, но водиться с нами ей не запретили. А может, и не могли уже, выросла девочка. Мы еще пару раз съездили в Серебряный Бор, но скорее по привычке, без прежнего кайфа. А с сентября понеслось: Танька крутит любовь с Олегом, потом меняет его на Вовку, Олег подбивает клинья к Маринке, но я его опережаю - короче, мексиканский сериал в четырех сериях, по числу оставшихся курсов. Потом все остепенились, переженились кто между собой, кто на сторону, детки у всех замечательные, карьеры одна другой круче. Бывает, встречаемся, бывает, садимся расписать пулечку с мужиками. Но на самом интересном месте обязательно входит Танька и говорит: - Китайская ничья, мальчики. И мы идем пить чай с тортом.
Еще только середина ноября, а в США уже вовсю продают рождественские украшения, появилась и иллюминация на улицах. Мне тоже не терпится поскорее закончить этот проклятый год, так что не буду ждать декабря и расскажу о рождественском чуде уже сейчас.
Моему сыну было лет 14-15. Он жил с мамой в Нью-Йорке и приехал на зимние каникулы ко мне в Чикаго. Чтобы не было скучно, захватил одноклассника и лучшего друга Митчела. Родители Митча охотно его отпустили и даже прислали мне каких-то денег в компенсацию расходов.
На Рождество и два дня после я снял гостиницу в живописном городке километрах в трехстах от Чикаго. Думал, что будем ходить на лыжах, любоваться красотами, играть в снежки, но помешал мороз. По нашим меркам небольшой – градусов 25, но для американцев всё, что ниже нуля по Фаренгейту, проходит по разряду стихийного бедствия. Так что по улице мы перемещались короткими перебежками, а отдыхали по большей части в гостиничном бассейне и в номере. Научили Митча играть в дурака и отлично провели время. Но это всё предисловие, а история, которую я хочу рассказать, произошла, когда мы в эту гостиницу ехали.
С утра мы прокатились по Чикаго – теми же короткими перебежками от машины до достопримечательности. Последним пунктом посмотрели праздничную иллюминацию в зоопарке и тронулись в путь. Было не поздно, часов 5-6, но уже стемнело. Я, видимо, слишком давно живу в США, потому что не покормил детей перед дорогой и не взял никакой еды с собой. Рассчитывал поесть по пути в одном из ресторанов, которых вдоль трассы полным-полно.
Похоже, я всё же недостаточно долго живу в США. Я не учел, что это был Christmas Eve – предрождественский вечер, и работники всех придорожных ресторанов давно сидели дома у каминов и смотрели кино про Гринча. Было закрыто абсолютно всё, даже Макдональдсы и 7/11 на заправках. Мы ехали от одной тёмной плазы к другой, и наши надежды нормально поесть таяли с каждым километром.
Вы не представляете, что такое два голодных пятнадцатилетки. Это значительно хуже, чем пятнадцать голодных двухлеток. Нет, они не плакали и не жаловались, но по каждому движению, жесту и взгляду было очевидно, как глубоко они страдают. Мы пытались слушать музыку, но слова всех песен напоминали о еде, даже it воспринималось как eat. Пытались играть в слова, но все слова придумывались на одну тему и произносились с одинаковым вожделением: о, пицца! – о, апельсин! – о, начос!
Оставалась последняя плаза на въезде в тот городок, где находилась гостиница. В нормальное время на ней наперебой сверкали огнями Burger King, Taco Bell, Panda Express и еще десяток заведений на любой вкус и кошелек. Сейчас она была темна и пуста. Я уже смирился с мыслью, что придется ехать голодными до гостиницы и там кормить детей богомерзкими сникерсами из автомата (еще принимает ли тамошний автомат кредитки, а то на этих троглодитов никакой мелочи не хватит), как вдруг заметил свет в дальнем конце плазы.
Мы подъехали. Вывеска не горела, но окна ресторана светились, на парковке стояло множество машин. Внутри нас встретили заполненные людьми столики, громкая музыка и толпы народа, танцующего и просто снующего туда-сюда. Мне бросилось в глаза разнообразие рас и оттенков. Здесь были белые, черные, арабы, мексиканцы, китайцы, индусы – словом, все ингредиенты американского плавильного котла кроме разве что индейцев, и то какие-то перья мелькали в глубине зала.
Кассира или хостес на входе не наблюдалось. Я поймал за локоть какую-то девушку и спросил, работает ли ресторан. – Нет, сэр, – ответила она. – У нас мероприятие. Но я и сам уже заметил огромный плакат «С праздником, дорогие работники ресторанного бизнеса Городка-на-Отшибе! Счастливого Рождества, Хануки и Кванзы!». Мы попали на корпоратив местных официантов и поваров. – Может быть, вы продадите нам хотя бы что-нибудь, – взмолился я. – У меня дети голодные. Девушка посмотрела мне за спину. За каждым моим плечом возвышалось по деточке шести футов ростом. Они смотрели на нее голодными глазами, облизывались и требовательно цыкали зубом.
Сердце девушки не выдержало. Она выцепила из толпы пожилого китайца в золотых очках – видимо, главного в этой тусовке, пошепталась с ним и сказала: – Ну ладно. У нас тут был конкурс поваров, может быть, что-то осталось. Можете доесть что там найдете, денег не надо. И провела нас сквозь веселящийся зал в пустое помещение кухни. Принесла нам по стакану воды и оставила наедине с долгожданной пищей.
Про «что-то осталось» – это она так пошутила. Там было, наверное, сто... нет, это мне показалось, но не меньше тридцати лотков, поддонов и подносов с американскими, итальянскими, мексиканскими, греческими, китайскими, индийскими и бог весть какими еще кушаньями. Все национальные кухни Городка-на-Отшибе представили лучшее, чем могли похвастаться. Некоторые поддоны были опустошены на 3/4, другие наполовину, третьи едва тронуты, но даже самого пустого хватило бы, чтобы накормить нас троих от пуза.
Я положил на тарелку несколько кусочков первого попавшегося – это был orange chicken, китайская курица в апельсиновом соусе, попробовал... и понял, что все orange chicken, съеденные мною за предыдущую жизнь, были просто кусками подметки, пожаренными в машинном масле. Стал лихорадочно пробовать другие блюда... Что сказать? Я не дурак вкусно поесть, едал в неплохих ресторанах, бывало даже в мишленовских, но в гастрономический рай попал впервые. Любой мишленовский шеф ничто по сравнению с поваром, который хочет выпендриться перед другими поварами. Шедеврами было абсолютно всё. Я взял по ложечке каждого блюда, потом по 2-3 ложки наиболее понравившихся, потом, уже едва дыша, не удержался и запихнул в себя по дополнительной порции мусаки и какой-то разновидности плова. Мальчишки налегали в основном на привычные бургеры и пасту, но эти бургеры и паста имели мало общего с теми, что подают в американском общепите обычно. Я пробовал.
Через полчаса мы сидели на стульях наевшиеся как никогда в жизни, пыхтели и отдувались. Там был еще десерт, сто видов разнообразно украшенных рождественских печений и пирожных, но сил на них не осталось. Пришла давешняя девушка, молча насыпала нам этих печений в большой бумажный пакет и повела к выходу. Проходя через зал, я отобрал у ведущего микрофон и объявил: – Спасибо вам всем, это был лучший рождественский ужин в нашей жизни! Мне зааплодировали.
Не знаю, связано это с тем вечером или нет, но Митч влюбился в Чикаго и теперь учится тут в университете. На программиста, не на повара.
Думаете, культурная столица – это Питер? Как бы не так.
Паркуюсь лет 15 назад в Бруклине. Райончик своеобразный. Сейчас он свой колорит утратил, а тогда там размещались в основном автомастерские, самые бедные шарашкины конторы (в одной из них я и работал) и множество сексшопов и стриптиз-баров. Эти заведения запрещено открывать ближе скольки-то футов от школ и церквей, и на весь Бруклин нашлось пару кварталов, где было можно. Обедать мы ходили в стрипбар, там хотя бы были съедобные бургеры.
Так вот, пытаюсь я в этом милом районе изобразить параллельную парковку и слегка задеваю стоящий сзади пикап. Осматриваю повреждения, повреждений считай нет. В Бруклине парковка на ощупь – обычное дело, на обоих бамперах куча отметин, среди которых свежеполученные не враз найдешь. Тут подходит хозяин пикапа, амбал семь на восемь в рабочем комбинезоне, и спрашивает, кто меня учил так парковаться. Я объясняю, что ничего не случилось. Чувак багровеет от злости, вываливает на меня весь скудный запас английских идиом с добавлением испанских и лезет в пикап за монтировкой. Ладно, говорю, вот моя страховка, давай разбираться официально. – На хрена мне твоя страховка? – орет он. – А что, полицию вызывать из-за царапины? Ну давай полицию. – Да на хрена мне твоя полиция? – Что же ты тогда хочешь? – Для начала я хочу, чтобы ты извинился. – Хорошо, – говорю, – извини. Моя вина, мне правда жаль, что так получилось.
И всё! На этом конфликт закончился. Чувак широко улыбнулся, еще раз осмотрел царапины, сказал «фигня вопрос» и уехал.
Я с тех пор взял за правило, чуть что, сначала извиняться, а потом уже всё остальное. Живешь в культурной столице – соответствуй.
Мой друг Толя – идеальный муж, по крайней мере в представлении некоторых. Брутальный такой мужик. Программист, но в последние годы сам код не пишет, а все больше руководит. Подчиненные у него ходят по струночке, клиенты без звука подписывают все что скажет, начальство старается лишний раз на глаза не попадаться. Друзья тоже знают, что если Толя прав (а прав он почти всегда), с ним лучше не спорить, а то быстро перейдешь в разряд бывших друзей. И только жену Иришу, хрупкую преподавательницу музыки, слушается всегда и во всем.
К чести Иры надо сказать, что властью она не злоупотребляет, мужа не унижает и для себя ничего не требует. Большинство ее распоряжений касается заботы об их трех детях и о самом Толе. Но если Ира сказала, что третья рюмка – последняя, в субботу в спортзал, а в семь часов отвезти дочку на гимнастику, можно не сомневаться, что Толя все выполнит в точности и даже не подумает возразить. С одной стороны, приятно смотреть на такую семейную гармонию. С другой, это настолько не вяжется с обычным Толиным поведением, что я однажды спросил, нет ли тут какого секрета.
Толя оглянулся, покрутил в руках рюмку (как раз третью, последнюю) и сказал вполголоса: – Понимаешь, у меня уже два предупреждения. – Каких предупреждения? – А вот слушай. Сам не понимаю, как это у нее получается, но так все и было. Первое я получил в самом начале, старшей дочке еще года не было. Она плохо спала по ночам и нам спать не давала, и я, раз все равно не сплю, стал по ночам играть в «Цивилизацию». Ирка ничего не говорила, потому что все, что она просила сделать по дому, я делал, и вообще она не любит зря ругаться. Но все равно было видно, что ей эта игра не нравится – и то, что я не высыпаюсь, и особенно музыкальная заставка, она же музыкант, а динамики у компа были отвратные.
И вот однажды к нам пришли друзья, сидим общаемся, жены что-то свое перетирают, а у нас зашел разговор о компьютерных играх, и я решил что-то такое показать в «Цивилизации». Включил компьютер, вставил диск. Ирка слышит заставку и говорит как бы про себя: – Опять эта «Цивилизация», чтоб ей лопнуть!
И представляешь, ровно в этот момент страшный грохот, диск в дисководе лопается и разлетается на мелкие кусочки. Был такой заводской дефект у некоторых сидишек. Потом пришлось менять дисковод. Мы посмеялись, конечно, такому совпадению, но осадок остался. На компьютере по ночам я больше не играл, вскоре дочка начала нормально спать, и это стало не нужно.
А второй случай недавний. Мы копили деньги на новый дом, в старом впятером уже тесновато. А тут начался кризис, и стало понятно, что старый дом нам не продать, а значит, и новый купить не получится. И я, раз появились свободные деньги, решил осуществить свою давнюю мечту и купить «Вольво». Новую, с завода, со всеми прибамбасами. Пошел к дилеру, все выбрал, заплатил и стал ждать, пока моя машинка приплывет ко мне на корабле прямо из Стокгольма. Ни о чем другом думать не могу, каждый вечер Ирке про нее рассказываю. Ирка меня покорно слушала, но совсем без восторга. Она не возражала против покупки, даже сама помогала выбирать опции, но психологически, видимо, не могла смириться, что нового дома уже не будет, а вместо него будет только машина.
В один вечер я снова начинаю расписывать достоинства «Вольво», а Ирка вдруг перебивает со злостью: – Надоел уже! Чтоб она сгорела, твоя машина! Отворачивается и больше со мной не разговаривает. Я сижу, недоумеваю, что это с ней. И вот, слушай, не вру. Часа не прошло, как мне на сотовый звонит дилер и говорит: – Анатолий, мне очень жаль вам это сообщать, но ваша машина сгорела.
Я сначала не поверил, решил, что меня разыгрывают. Оказалось, правда. У них случился пожар на корабле, несколько машин выгорели, в том числе моя. Мне, конечно, привезли новую следующим рейсом, но я теперь стараюсь Ирку не злить. Мало ли что еще она пожелает в сердцах.
P.S. Я, конечно, был впечатлен Толиным рассказом. Но поскольку человек я занудный, в роковые совпадения, магию, телепатию и телекинез не верю, то подговорил жену брата поподробнее расспросить Иришу (они близкие подруги). Оказалось, все просто. Тот звонок от дилера был вторым, первый раз он позвонил еще днем на домашний и сообщил новость Ире. А диск? Диск и правда лопнул. Должно же быть в женщине хоть что-то магическое.
Дитя моё, никогда не произноси слова лишь за то, что они красивы и длинны... История из интернетов, дальше от лица рассказчицы.
Наша менеджерша ездила на переговоры, вернулась задумчивая. - Какой-то заказчик странный сегодня был. Вроде обиделся... Не понимаю. Поговорили мы, а он так странно разговор прервал и сказал, что подумает. - Люба, а что ты ему такого сказала? - Я? Да ничего не сказала, даже комплимент сделала! - Какой? - Ну, сказала: Иван Андреевич, вы редкий маргинал. - Да, я бы тоже призадумалась. Посмотри в интернете, что это слово значит.
Через некоторое время возвращается, видимо посмотрела: - Да я просто оговорилась. Позвонила ему, извинилась. Сказала: Иван Андреевич, я хотела сказать, что вы редкий мадригал. А он трубку повесил. - Это, как бы сказать, тоже не совсем то. Мадригал - вообще не человек, а стихотворная форма. Но больше не перезванивай, а то еще скажешь, что он редкий гамадрил. Обиженно: - Ну, я все-таки не настолько дура. Я знаю, что такое гамадрил! Это военный такой. Фильм еще есть - "Гамадрилы, вперед!"
P.S. Слово, которе Люба имела в виду, да не вспомнила - "оригинал".
Слышал об этом случае дважды, но далеко не из первых уст. Так что тапками прошу не бить, за что купил, за то и продаю.
Жила, в общем, одна семья. Родители, дети и дедушка. Жили сначала в неньке-Украине, а потом уехали на историческую родину в Хайфу. Дедушка всю жизнь был зубным техником, то есть они в неньке не бедствовали. Вся квартира в коврах, тогда это считалось круто. И когда настала пора ехать, дедушка наотрез отказался расставаться с самым большим и пушистым ковром. Скатал его в рулон и привез с собой в Хайфу. Хотя это сильно добавило красок в и без того нелегкое путешествие.
В Хайфе ковер ко двору не пришелся. Может, не влез в гостиную, может, по цвету не подошел, но так и пролежал много лет свернутым на антресолях. А в то время хамасоиды взяли моду надевать пояса шахидов и кататься в них в Израиле в рейсовых автобусах. Позже израильтяне кокнули шейха Ясина и еще парочку кутюрье, и мода сошла на нет. Но до того свободно можно было поехать, например, на рынок и нарваться в автобусе на показ мод. Вот дедушка однажды и нарвался.
Похоронив дедушку, его дети решили, что нафиг им не сдалась такая историческая родина, и нашли способ перебраться в Америку. А перед отъездом распродали или раздали все крупные вещи. В том числе злополучный ковер почти насильно всучили не очень близким знакомым не знаю из какого города, но пусть для определенности из Нагарии. У вас, мол, первый этаж, с пола дует, так что берите.
Через два дня звонят им эти нагарийцы и требуют приехать в гости попрощаться. Хайфчане отказываются: вы, мол, с ума сошли, три для до отлета, дел невпроворот, но те настаивают. Ладно, приехали. Их кормят ужином, ведут разговоры о разных пустяках. Зачем звали, непонятно. Наверно, есть какое-то деликатное поручение, но не знают, как подступиться.
Съели ужин, хозяйка пошла на кухню типа за десертом. И тут хозяин встает и торжественно объявляет: «А теперь сюрприз!». И такой жест рукой: мол, парад-алле, смертельный номер. Входит хозяйка. У нее в руках поднос, а на подносе – гора стодолларовых бумажек. Солидная такая горка, с верхом, чуть по краям не сваливаются.
Дедушка, оказывается, все деньги, заработанные непосильным трудом на ниве зубного протезирования, обратил в доллары, закатал в ковер и таким образом через все таможни привез в Израиль. А детям ничего не рассказал. Не успел. Он ведь не собирался взрываться в автобусе, а собирался жить долго и счастливо до ста двадцати лет.
В этой истории, если она, конечно, была, поражает не дедушкина находчивость, а поступок нагарийских знакомых. Ведь если бы они эти деньги зажилили, никто бы об этом не узнал. Вообще никто, никогда и ни при каких обстоятельствах. Химически чистый случай. Хочется надеяться, что дедушкины дети с ними поделились и они вынесли из этой истории несколько больше, чем старый ковер и чистую совесть. Но чего не знаю, того, к сожалению, не знаю.
Во времена оны два приятеля ехали куда-то с пересадкой в Москве. Закинули вещи в камеру хранения и отправились смотреть город. К вечеру один, Петя, уже насмотрелся, а другой, Вася, малек недосмотрел. Они там в ходе осмотра достопримечательностей познакомились с двумя девицами, и Петина спешила домой, а Васина еще не очень. Камеру хранения закрывал Вася, так что он Пете сообщил номер ячейки, код и подсказку, как этот код не забыть. Он всегда в качестве кода набирал историческую дату, которая въелась в мозги со школьных лет, захочешь – все равно не забудешь.
Петя проводил девушку, вернулся на вокзал и понял, что номер ячейки он помнит, а код – ни фига. И историческая дата ему ни во что не въелась, история не его конек. Использовать подсказку «звонок другу» было невозможно по причине неизобретения сотовых в то время, пришлось перейти к подсказке «помощь зала».
Обитатели зала ожидания сильно удивились, когда Петя стал подходить к ним с вопросом: «Вы не помните, в каком году была Куликовская битва?». Но нашелся среди пассажиров учитель истории, который даже обрадовался такой любознательности современной молодежи и сообщил, что год Куликовской битвы – 1380-й.
Петя бросился в камеру хранения, однако код 1380 не подошел. И 1381, и 1370, и 1390, и вообще Петя перебрал чуть ли не все года четырнадцатого века без малейшего результата. Минут за десять до отхода поезда на горизонте появился Вася. Петя кинулся к нему с криком: – Двоечник! В каком году, по-твоему, была Куликовская битва? – В 1380-м, а что? – А то, что этот код не подходит! Почему, интересно? – Потому что сам ты двоечник. Я сказал не «Куликовская битва», а «Ледовое побоище». Код 1242. – Так это что, не одно и то же?
А вы говорите, историю родной страны не надо знать. Еще как надо.
Раввин: - Евреи, запомните. Есть три самых страшных греха. Первый грех - это злорадство. Если у соседа сдохла корова - не надо радоваться, надо посочувствовать человеку. Второй грех - это уныние. Если у тебя только одна корова, она старая и больная и дает мало молока - не унывай, а радуйся, ведь у кого-то даже такой коровы нет.
Голос из толпы: - Ребе, но ведь радоваться, что у кого-то нет коровы - это же злорадство, страшный грех, вы же сами только что сказали.
Знакомая в 90-е работала секретаршей у очень делового человека. Шеф был полностью погружен в работу, весь день расписан, ни минуты свободной. Довольно привлекательный мужчина, хотя и начавший слегка полнеть от нездорового образа жизни.
Как-то принес диктофон: – Верочка, я тут вчера вечером наговорил тезисы к докладу. Будьте добры, прослушайте и введите в компьютер.
Через полчаса смущенная Верочка стучится в кабинет: – Юрий Григорьевич, можно я ваши тезисы вечером из дома распечатаю? А то в приемной посетители, они всё слышат, неудобно. – Да что там неудобного? Я же вроде не матерился. – Дело не в словах, а в голосе. У вас на этой записи такой голос… прерывистый, с хрипами, с придыханиями. Каждому ясно, чем вы занимались, пока диктовали эти тезисы. – Ох, Верочка… Не о том вы на работе думаете. Спортом я занимался. Спортом! У меня дома беговая дорожка, бежал по ней и диктовал.
Знаю, что некоторые герои этой истории читают anekdot.ru и смогут себя узнать. Поэтому необходимое предуведомление. Дорогие друзья! Я вас очень люблю и постарался изложить все события как можно более доброжелательно. А теперь к делу.
Как-то довелось мне слетать на выходные из Нью-Йорка в другой город США на некую, скажем так, конференцию. Чем конкретно мы там занимались, для данного рассказа совершенно не важно, а важно только, что мероприятие было организовано местной русской общиной и, несмотря на то, что главных распорядителей звали Фейгин и Розенблях, да и остальные участники недалеко от них ушли, проводилось со свойственными русской душе широтой и размахом. С гостиницами Фейгин с Розенбляхом решили не связываться, иногородних гостей члены оргкомитета разобрали по домам. Меня и еще одного нью-йоркца, Игоря, приютила очаровательная молодая женщина по имени Таня. Нет-нет, уберите скабрезные улыбочки, у Тани имеется горячо любимый муж Крис. Так получилось, что, переночевав в его доме, я ни разу с ним не пересекся, но с Таниных слов неплохо его себе представляю.
Крис этот - стопроцентный американец, выросший в самом сердце Индианы не то Луизианы и до знакомства с Таней видевший русских только на картинке. К Таниным друзьям он до сих пор относится с боязливым восторгом и постоянно ожидает от них какой-нибудь богатырской или купеческой выходки. И те его не подводят.
Тут надо сказать об одной особенности американского гостеприимства. Американцу может быть совершенно наплевать, что вы едите на обед и ужин, но если вы у него ночуете, он обязан обеспечить вас завтраком, и не каким попало, а в точности тем, к которому вы привыкли за последние двадцать лет. Тут есть своя логика: если человек приехал по делам, то обедает и ужинает он там, где эти дела делает, а вот тащиться куда-то утром на голодный желудок не есть хорошо. Перед нашим с Игорем приездом Таня с подачи Криса звонила нам раза три, чтобы уточнить, что мы будем есть на завтрак. Но мы отнеслись к делу безответственно и вместо того, чтобы четко доложить "среднепрожаренную глазунью с клубничным йогуртом", то уверяли, что съедим абсолютно все, то заявляли, что вообще не завтракаем. Крис так и остался в некотором недоумении, чем же нас кормить.
Субботняя часть конференции прошла великолепно. Уровень участников, качество проработки вопросов, зал, ведение, техническое обеспечение - все было на высшем уровне. Но все это меркнет в сравнении с последующим банкетом, состоявшимся в том же зале. Вот где вышеупомянные свойства русской души проявились во всей полноте. Количество спиртного превосходило возможности собравшихся (несколько десятков человек) раз в пять, а количество съестного - и во все десять. Длинный ряд вместительных, килограммов на десять каждый, металлических поддонов с салатами, паштетами, соленьями, мясными и рыбными деликатесами... до сих пор слюнки текут.
Собравшиеся старались как могли, но к окончанию банкета поддоны с едой выглядели по-прежнему полными. Тут у Фейгина заговорила та часть его души, которая не была русской. Он сообразил, что еда очень пригодится на воскресном заседании. Но оно должно было проходить совсем в другом месте, и на ночь запасы пищи следовало пристроить у кого-то в холодильнике. У кого? - конечно же, у безотказной Тани.
О том, как мы с Игорем грузили эти бесконечные поддоны в машину, везли их по скоростному шоссе со скоростью похоронного катафалка и потом таскали из подземного гаража наверх в квартиру, надо рассказывать отдельно. Как ни странно, довезли все в целости и даже почти не испачкали Танину новенькую "Хонду", только порядочно ее провоняли. Правда, один поддон с особо пахучим паштетом я вместо багажника опустил прямиком в урну, за что Таня должна быть мне благодарна по гроб жизни. Поддоны как раз впритык вошли в холодильник, только ящики с Крисовым пивом пришлось выставить наружу. Крис давно спал. Мы выпили еще по рюмочке за успех операции и тоже легли.
Спал я плохо: мешал излишне плотный ужин и еще ощущение, что кто-то стоит над душой и на меня смотрит. Проснулись довольно поздно, Крис давно уже ушел в гимнастический зал. Завтрак, конечно, не потребовался, на еду даже смотреть не хотелось. Обратным порядком загрузили поддоны с разносолами назад в машину и поехали на воскресное заседание. Там в обеденный перерыв они действительно пригодились.
После обеда гостей повезли на экскурсию по городу, а Таня вернулась домой. Вечером в аэропорту мы вновь встретились. И тут я заметил, что при при каждом взгляде на нас с Игорем, а в особенности на мой живот ее разбирает смех. Совместными усилиями ее удалось расколоть, и Таня поведала нам то, ради чего я и затеял эту длинную повесть.
Итак, ситуация глазами Криса. Рано утром в воскресенье он проснулся с легким беспокойством на душе: не ударит ли Таня в грязь лицом, достаточно ли она подготовилась к тому, чтобы накормить завтраком капризных русских? На кухне заметил, что его пиво почему-то стоит на полу - непорядок, надо убрать. Открыл холодильник... тут-то его и пробило. Мда, подготовилась...
Минут пять Крис тупо пялился в холодильник, пытаясь соотнести увиденное с понятием легкого завтрака для двух человек. Соотнести не удалось. Может, Таня его обманула и пригласила не двоих гостей, а по крайней мере пятьдесят? Крис приоткрыл дверь гостевой спальни и пересчитал головы. Две. Подошел поближе, чтобы оценить комплекцию (в этот момент мне и снилось, что надо мной кто-то стоит). Комплекция у меня не подкачала, но все же ничего сверхъестественного, банальные 90 кг. Никак невозможно себе представить, что в меня войдут десятки килограммов еды. А Игорь - тот и вовсе худой.
Так, сказал себе Крис. Наверно, это такой русский обычай. Наверно, законы русского гостеприимства требуют, чтобы столы ломились в буквальном смысле. О русском хлебосольстве он знал не понаслышке, лукулловы пиры у Таниных друзей напоминали о себе то в печени, то в поджелудочной. Но все же Таня, по его мнению, сильно перестаралась. Крис поморщился, представив себе размеры дыры, которую пробило в семейном бюджете Танино неумеренное гостеприимство. Слегка утешала мысль, что мы не съедим и десятой части, а остатками Крис и Таня смогут питаться ближайший месяц, и еще сэкономить на еде для запланированного на следующие выходные party. С этой мыслью Крис и оправился на тренировку.
Вернувшись, он увидел, что пива на полу опять нет (естественно, мы увезли поддоны и пиво убрали). Открыл холодильник и обалдел окончательно. Съели. Вдвоем. Фунтов восемьдесят по крайней мере. Нет, он ничего не понимает в физиологии русских. Интересно, они все такие или эти двое - специально отобранные уникумы? Когда вернулась Таня, он стал обиняками выспрашивать, что за люди я и Игорь и обладаем ли мы какими-то неизученными наукой особенностями. И какой теме посвящена конференция, не скрытым ли возможностям человеческого желудка? И сколько примерно стоят двадцать фунтов русского салата оливье?
Таня сперва недоумевала, к чему все эти вопросы, но потом смекнула и решила мужа не разочаровывать. Так что будем знакомы, перед вами загадка природы, человек-мусоропровод, поглощающий в один присест сорок фунтов холодных закусок. Фейгин с Резенбляхом уже намекали насчет повторного визита, но я своего согласия пока не давал. А то, боюсь, в случае приезда кое-кого сильно разочарую.
Когда в нашем вычислительном центре открыли отдел персональных ЭВМ, я побежал туда первым. На вооружении стояли ЕС-1840 – советский клон IBM PC и Правец-16, детище сумрачного болгарского гения Ивана Марангозова. Правец тоже был клоном IBM, его второе название ИМКО (Индивидуальный МикроКОмпьютер) остроумцы расшифровывали как Иван Марангозов Копирует Оригинал.
Отдел состоял из меня, четырех девочек-программисток, трех девочек-тестировщиц и и.о. начальника Пахомыча. Пахомыч (Пахомов на самом деле), мужик предпенсионного возраста, лет тридцать проработал наладчиком станков, в программировании понимал слабо, своей должностью тяготился и при любых трудностях мечтательно говорил: «Вот брошу всё, возьму отвертку и пойду опять гайки крутить». Почему он при его опыте собирался крутить гайки отверткой, а не гаечным ключом, осталось загадкой.
Пока мы осваивали язык dBase и учились рисовать на символьном дисплее таблички и менюшки (управляемые с клавитуры, мышку я увидел позже), перестройка в стране достигла апогея. Наш отдел вывели из состава ВЦ и превратили в малое предприятие, которое возглавил бывший секретарь комитета комсомола с фамилией, больше похожей на воровскую кликуху – Мозга. По его команде мы написали программу бухучета для большого московского завода.
Под эту программу Мозга продал заводу десяток тайваньских IBM PC на 286-м процессоре. Такой компьютер стоил тогда тысячи полторы долларов, или 44 тысячи деревянных по только что легализованному рыночному курсу. Но Мозга убедил руководство завода, что компьютеры иностранные, покупались за валюту и цена в платежке – это 44 тысячи ИНВАЛЮТНЫХ рублей. А инвалютный рубль при наличии связей можно было обналичить по старому советскому курсу 60 копеек за доллар. Таким образом, каждый компьютер обошелся заводу в эквивалент 70 тысяч долларов, а Мозга, поимев на этой невинной шалости около 700 килобаксов, мгновенно исчез с горизонта. Говорят, в Польшу подался.
Выполнив свою задачу по превращению комсомольского вожака в богатого европейца, малое предприятие тут же распалось. Пахомыч пошел крутить вожделенные гайки, девочки разбрелись кто куда. Меня единственного взяли обратно на ВЦ. У бухгалтерии завода остались золотые компьютеры, кое-как работающая программа и мой телефон. Главбух позвонил уже через пару месяцев: из-за инфляции суммы перестали влезать в отведенные для них ячейки, дисплей отображал сплошные звездочки, они же печатались в платежках. За исправление этой ошибки и дальнейшую поддержку программы главбух пообещал мне договор на любые мыслимые деньги, да хоть...(он поднял глаза к потоку) хоть 5000 рублей.
Сумма эта показалась огромной. В голове еще жило представление о советских рублях. Мою зарплату недавно повысили с доперестроечных 180 до 270. Этого хватало на хлеб, молоко, овощи и даже куриные окорочка. На новомодные сникерсы и гамбургеры не хватало, но это была ненужная роскошь. При цифре 5000 в воображении привычно возникал автомобиль «Жигули». Большего ни главбуху не пришло бы в голову предложить, ни у меня не хватило бы наглости требовать. Но я уже примерно понимал, что такое инфляция, сколько это в долларах и как быстро рубли превратятся в прах. И тогда я совершил, возможно, самую выгодную сделку в своей жизни. Я сказал: – Не надо договора. Лучше возьмите меня в штат бухгалтерии на полставки.
И эти полставки заводского бухгалтера я регулярно получал следующие 10 лет, то есть все девяностые. Поначалу работы было много, потом баги кончились, завод нанял эникейщика с говорящей фамилией Аникеев, и мне осталось только подгонять программу под изменения в законодательстве. Под конец я так обнаглел, что ездил только за зарплатой, а мелкие правки вносил по телефону: клал перед собой распечатку программы и говорил бухгалтерше, какие клавиши нажимать, причем вместо английских букв приходилось диктовать находившиеся на тех же клавишах русские. Перешел на удаленку до того, как это стало мейнстримом.
За окном Windows-98 сменился на Millennium, a моя программа под DOS всё работала. Рубль скакал туда и сюда, наставал то кризис, то дефолт, то относительная стабильность. Я менял работы, порой заводские полставки были пренебрежимо малы по сравнению с моим основным заработком, и я не появлялся на заводе месяцами, поручив Аникееву получать за меня зарплату и отдавать потом всю разом. Но бывали и тощие времена, когда эти полставки оставались моим единственным доходом, и благодаря им у моих детей всегда были хлеб, молоко и окорочок на ужин.
В 2001 году я уехал в Америку, но с завода так и не уволился. Не удивлюсь, если Аникеев получал мою зарплату еще 10 лет, до полного закрытия завода.
В консерваторию по классу скрипки на 10 мест 100 претендентов: 10 евреев и 90 русских. Собрался ректорат, решают, кого взять, чтобы по справедливости. Проректор-патриот: - Надо взять 10 русских. Проректор-коммунист: - Надо взять 9 русских и одного еврея. Проректор-демократ: - Надо взять 5 евреев и 5 русских. Проректор-сионист: - Надо взять 9 евреев и одного русского. Ректор: - А вы все, оказывается, националисты. Все: - Ни фига себе! А кого же, по-твоему, надо брать? Ректор: - Тех, кто лучше играет на скрипке.
"Перекличка" в соцсетях. - Народ, поделитесь, кто где сейчас? - Я в Турции. - Я дома, в Ебурге. - Я в Риге. - Я в Ереване. - Я в ахуе. - Я тоже. - О, соседи!
Живу в Америке и не устаю радоваться здешним нравам. У знакомого мальчика директор школы - траснгендер. Работал-работал чувак директором, потом вдруг что-то стукнуло в голову - сменил пол и еще лет 15 проработал в той же школе в качестве директрисы. А что, педагог отличный, дети его (то есть ее уже) обожают, школа из лучших в штате.
И вот сейчас директриса выходит на пенсию, и все ученики пишут ей благодарственные прощальные письма. По указке учительницы, но вполне искренне. Мальчик выводит (на самом деле печатает, им в школе Маки выдают для домашних заданий): "Дорогая мисс Джонсон, пусть сбудется все то, о чем Вы мечтали, когда были маленькой девочкой". Мама, глядя через плечо: - Что ты пишешь, не была она никогда маленькой девочкой. Мальчик: - Ну да, я знаю. Но "Мисс Джонсон, когда Вы были маленьким мальчиком..." тоже как-то не так звучит.
Сошлись на политкорректном "...когда Вы были ребенком".
На самом деле Господь, когда изгонял Адама и Еву из рая, сказал им: "Дальше ебитесь сами". А "Плодитесь и размножайтесь" - это отцензурированный вариант.
Самую яркую иллюстрацию этой фразы я видел лет восемь тому назад. Дело было на странноватом мероприятии под названием "семейный психологический семинар" или что-то вроде. Пару десятков родителей с детками от 5 до 15 лет съехались на три дня в подмосковный пансионат, где над ними купно и порознь издевались психологи с целью способствовать улучшению семейного климата и выходу на новый уровень отношений. Про результат ничего не скажу, но процесс понравился. Скучать не давали.
Среди детей был очень заметен восьми- или девятилетний мальчик с экзотическим именем Витольд. Странно изломанные руки и ноги, кривая улыбка, характерные дерганые движения - в общем, все симптомы ДЦП. Видимо, в не очень тяжелой форме: ходил он вперевалку, но бойко, разговаривал медленно, но вполне разборчиво. Другие дети, которые обычно непохожих на себя отвергают, с ним охотно общались. Не совсем, правда, бескорыстно: Витя подкупил их роскошным набором трансформеров, игровой приставкой, с которой он на удивление ловко управлялся, и энциклопедическими познаниями в биографиях черепашек ниндзя и прочих покемонов.
Витина мама, Света, поначалу не выделялась ничем, кроме трогательной нежности к сыну и удивительного уюта, наведенного ей в стандартном гостиничном номере. Она почти не общалась со взрослыми, предпочитая общество Вити и его товарищей. Но психологи - это такие люди, которые разговорят даже немого. На занятиях все мы выдали какие-то свои сердечные тайны. Разговорилась и Света.
Муж ее, конечно, сбежал через месяц после рождения Вити. Врачи ничего хорошего не прогнозировали. Хорошо бы массаж, но очередь на два года, хорошо бы тренажеры, но у нас таких нет. Швах, короче. Но Света оказалась девушкой со стержнем. Поняв, что в родном городе от медицины ничего не добьешься, перебралась в Москву. Чтобы зарабатывать не отходя от сына, с нуля освоила компьютер. Да как - через два года администрировала из дома десяток баз данных, оплачивала квартиру и целую армию врачей, массажистов и логопедов. Ну и сама с ним занималась по восемь часов в сутки. В общем, все нормально, только спать некогда.
Я не специалист, знакомых, как-то связанных с ДЦП, у меня раз-два и обчелся. Не знаю, является ли то, что Света сделала, чудом. Думаю, да. В три года мальчик начал ходить, в три с половиной заговорил. В семь пошел в обычную школу. Чего это Свете стоило, можно только догадываться, но при упоминании о чиновниках роно она менялась в лице, и в ее голосе появлялись странные металлические нотки. Впрочем, на упоминание чиновников минздрава она реагировала так же.
Так вот, о доме. На второй или третий день семинара нам раздали по огромному листу ватмана и велели изобразить на них композицию на тему "Мой дом". Что-то важное эти композиции должны были рассказать профессионалам о наших душах. Времени отвели час или полтора. В изобразительных средствах не ограничивали, краски, фломастеры, карандаши, пластилин, цветная бумага и прочие канцтовары имелись в изобилии. Запрещалось только общаться в процессе творчества и подсматривать, что делают другие.
Через час стали по очереди представлять работы. Большинство нарисовало более или менее реалистические домики, кое-кто ограничился абстрактными каляка-маляками. Один концептуалист-самоучка просто написал на листе черной краской: "Это мой дом". Но всех поразило то, что сделала Света.
На ее листе ватмана стоял крохотный настоящий дом, сложенный, как из бревен, из распиленных на четыре части карандашей. Картонная двускатная крыша, из таких же "бревен" колодец рядом. Тенистый сад - кусты и деревья с кронами из папиросной бумаги. Забор из зубочисток. Огород с пластилиновыми грядками, на которых растут пластилиновые же кочаны капусты. Целлофановая гладь пруда с горбатым мостиком и миниатюрными пластилиновыми лягушками. На берегу скамейка, на ней - женщина и мальчик. Фигурки вылеплены очень тщательно, угадывается даже портретное сходство. И еще множество мелких деталей, совершенно непонятно, как это можно было успеть за отведенное время. Удивительное ощущение патриархальной деревенской тишины, покоя и уюта. Все это очарование занимало едва десятую часть листа, остальное пространство оставалось свободным.
Мы все столпились вокруг, рассматривая это чудо. Наконец кто-то выдохнул: - Как красиво... - Да, - подхватил другой. - Но все такое хрупкое, беззащитное. - Хрупкое? - переспросила вдруг Света, и в ее голосе зазвенели знакомые металлические нотки. - Беззащитное? Черта с два! Смотрите! Она потянула вверх свободный конец листа, закрывая им свой пластилиновый мирок от чужих взглядов. Мы отпрянули.
На нижней стороне листа, которая теперь стала крышей, были неаккуратно, но крупно и размашисто - так рисуют девятилетние мальчики - в изобилии нарисованы танки, пушки, самолеты, ракеты и прочая амуниция, не оставляющая сомнений, что соваться сюда не стоит. Мой дом - движение рукой - моя крепость.
После семинара мы больше не виделись. Сейчас Вите должно быть лет 16-17. Надеюсь, у них все хорошо. С такой-то защитой.
Я сейчас скажу одну крамольную вещь. Знаю, что она напрочь убьет рейтинг этой истории - ну и черт с ним, с рейтингом. Судя по всему, ни у Светы, ни у Витольда не было ни капли еврейской крови. Но когда я вспоминаю этот крохотный волшебный мирок, мгновенно ощетинивающийся всеми видами оружия - я думаю о государстве Израиль.
Когда мои дети были маленькими, к ним из года в год приходил один и тот же дед Мороз, выделяемый профсоюзной организацией тестя. Высокий, очень колоритный дядька по имени Солик (Соломон), национальность соответствующая. Дети к нему привыкли и только его считали подлинным Дедом, а остальных - жалкими подделками.
Потом настали новые времена, и Солик, вслед за значительным числом соплеменников, эмигрировал в южную обетованную страну, где ни о каких Морозах слыхом не слыхали. Дети, которые к тому времени слегка подросли и вроде бы в сказки уже не верили, очень этой новости огорчились.
И вот в следующем декабре после его отъезда дочка разговорилась в транспорте с какой-то словоохотливой старушкой. Та стала говорить, что вот, Новый год скоро, дед Мороз придет, подарки принесет.
- Нет, - печально ответила дочка, - дед Мороз больше никогда не придет. Он уехал в Израиль. И там растаял.
Пятьсот какая-то история о том, как эмигрантам не даются нюансы английского языка. Но не могу не рассказать, поучительно получилось.
На одной из моих прежних работ у русской тетки – QA не сложились отношения с ее менеджером. Он ее не всегда отпускал домой пораньше, делал замечания за не отловленные баги и пропущенные дедлайны и вообще имел наглость что-то требовать. Замаячило очередное сокращение штатов, тетка поняла, что она первый кандидат на вылет, и решила сыграть на опережение. Написала на менеджера длинную кляузу в HR о том, как он ее всячески нервирует и изводит. И в частности упомянула, что he plays with his balls during a meeting. То есть теребит свои шары на совещаниях, для американца эта фраза ничего другого не означает.
Эйчарша от такого охренела и позвала пред ясны очи менеджера. Менеджер охренел еще больше, долго пялился в кляузу и беззвучно шевелил губами, видимо, перебирал подходящие к случаю английские идиомы. Но потом глаза его прояснились, он метнулся в свой кабинет и принес антистрессовые металлические шарики. Которые действительно любил вертеть в руках во время совещаний.
