Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Ehrekrieger
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Была у нас соседка по даче, немощная старушка. Известна она была тем, что нашла чрезвычайно эффективное оружие против деревенских пацанов, нагло и безнаказанно объедавших с её грядок клубнику. Запасла она как-то ведро с фекалиями из нужника и большую малярную кисть. Вооружившись таким образом, устроила с вечера засаду в сенях. Когда злоумышленники нахально расселись по грядкам, она неожиданно вылетела на крыльцо, стала обмакивать кисть в ведро и щедро опрыскивать его содержимым шпану, торжествующе крича: "гОвнами их! гОвнами!". Враг бежал в страхе, дерьме и позоре, после чего старушку с её клубникой оставили в покое.
На исходе 1975 года в Лаосе произошёл военный переворот. В результате королю Савангу Ватхана пришлось отречься от престола, а Лаос под чутким руководством Большого Брата бодро отправился путём социализма. Лично для меня это дело обернулось благом. Поскольку, ежели бы социалистически настроенные военно-политические силы в Лаосе ("Патет Лао") не наплевали на Вьентьянское соглашение и не захватили власть, у меня в 1980 году могли бы, пожалуй, случиться некоторые проблемы.
Дело было так. После переворота в университет на наш курс попали двое молодых лаосцев. У одного из них папа ещё недавно был крупным слоновладельцем, у второго – военным, капитаном какой-то неясной, чуть ли не карательной службы. Парни, особо не напрягаясь, учились себе в Сорбонне, бурно предавались соблазнам парижской жизни, а в перерывах постигали физику. После известных событий жизнь их изменилась – обоих выдернули из милой их сердцу среды и засунули к нам на... биофак, на кафедру БИОФИЗИКИ (!). Судьбами их распорядился какой-то величайшего ума человек. Разница между физикой и биофизикой – не меньше, чем между Ленинградом и Парижем, и метоморфозы эти напрочь отбили у ребят последние остатки мотивации. Проще говоря, на учёбу они забили сразу и окончательно. Да и то сказать, что они понимали-то на лекциях, с русским языком им пришлось знакомиться прямо здесь, во время учёбы.
На летней учебно-полевой практике мы с приятелем и оба лаосца оказались в одной комнате общаги. Как сейчас помню, номер у этой комнаты был девятый. Ребята оказались весёлые и компанейские, не дураки и выпить, и погулять, и поискать приключений. Занятные они были парни. Как-то раз один из них, помню, вдруг расплылся в улыбке, увидев в журнале "Огонёк" фотографию нехорошего империалиста с винтовкой М-16. Оказалось, что узнал он любимую винтовку – сам с такой же в 1975 году защищал Вьентьян от коммунистов из Патет Лао... надо сказать, что мы с ними как-то быстро сдружились, обычно держались вместе, и в сложных жизненных ситуациях не раз гремел наш пьяный, яростный боевой клич "А ну, девятая, не выдавай!"
И вот как-то раз, во время очередной пьянки, вздумалось мне вдруг нарисовать карикатуру на незабвенного Леонида Ильича. Вышел он у меня красавцем – тут тебе и брови кустами, и ордена изо всех мест, и глупое лицо, и циничные комменты. Все мы от души поржали, а потом я спьяну прикрепил это произведение к двери в нашу "девятку". Причём прикрепил с наружной стороны двери, чтобы и все остальные могли всласть постебаться.
А через некоторое время кто-то из нас, малость протрезвев, вдруг замечает, что карикатура-то – исчезла. И по мере осознания этого факта он нас начинает как-то всё больше напрягать. Потому что год на дворе стоит, напомню, 1980-й, и за анекдоты про Леонида Ильича вполне себе можно и сесть – не говоря уже о смачных карикатурах в публичном месте.
И верно. Через некоторое время заходит к нам в комнату парторг курса, важный, тупой и сволочной мужик, намного старше нас, с говорящей фамилией Чуркин. И важно вещает нам с приятелем, что карикатуру нашу безобразную он конфисковал, вражескую вылазку пресёк, а по возвращении с практики будут у нас большие неприятности, вследствие которых прекратим мы осквернять собою университет, а вместо этого подключимся к сугубо практически работам по строительству коммунизма где-нибудь в Заполярье или, скажем. на Дальнем Востоке. С чем и убирается восвояси.
Ну, мы его тут, конечно, поматерили - заочно, друг перед другом хорохорясь, но на самом-то деле, зная этого говнюка, понимали, что ситуация для нас складывается не шибко весёлая. И перспективы обрисовываются так себе, довольно-таки неважные. В общем, было о чём призадуматься.
Вскоре вернулись откуда-то наши лаосские кореша. Выслушали нас внимательно. Будучи далеки от советских реалий и поневоле ставшие от таких поворотов в своей судьбе полными пофигистами, нисколечко, в отличие от нас, не растерялись. Сын капитана нехорошо улыбнулся. А маленький тощий Санга Пхуон, сын слоновладельца, большой знаток и любитель тайского бокса, хмуро бросил нам "go" и первым деловито направился в коридор.
Описание дальнейших событий займёт гораздо больше времени, чем заняли они сами. Всё происходило просто стремительно. Как-то ловко крутанувшись вокруг своей оси, маленький Санга стремительным ударом ноги сходу вышиб Чуркинскую дверь. Войдя, мы обнаружили в комнате Чуркина. Он сидел на койке и с обычным для него важным видом читал газету "Правда". Не успел он поднять на нас изумлённый взор, как Санга снова закрутился волчком и со свистом заехал хозяину ногой в лоб. Коммунист Чуркин молча упал с койки, растянулся на полу и замер прежде, чем на него спланировала и накрыла его выроненная газета "Правда". Санга тем временем деловито вытряхнул содержимое его тумбочки на пол, поднял карикатуру на товарища Брежнева, молча сунул её мне и спокойно вышел вон. Мы последовали за ним. Расселись в нашей комнате за столом. Развели по стаканам белую, дружно подняли их. Чокнулись. И тут Санга впервые улыбнулся и с чудовищным акцентом произнёс:
Был сейчас в аптеке. Наблюдал маленькую, но очень характерную сценку.
У окошка разговаривает с продавцом старик-пенсионер, опущенный нашим очаровательным государством просто до потери личности: нищий, рваный, с полубезумным взором, полуоторванным карманом и заплатами. Видно, что не пьющий и когда-то вполне достойный, просто доведённый всем этим блядством до ручки. За ним – отец лет сорока с сыном-младшеклассником, сзади – я.
Старик роняет пятирублёвую монету – и не замечает этого. У пацана загораются глаза, на лице появляется не лукавая даже, а прямо-таки подлая ухмылка. Он заговорщически, с восторгом шепчет отцу: "пааа-пааа!", косит глаза на монету. Отец нагибается, поднимает монету и и молча подаёт её старику, тот благодарит. А я наблюдаю за лицом мальчика. О, его выражение надо было видеть. С каким же презрением, с брезгливым удивлением смотрел он на отца-"лоха"...
Сейчас 23 часа. Слышу на улице грохот и мат. Выглядываю в окно. Отрадная картина: мой новый сосед, дорогой гость города и страны, осваивается - выбивает металлическую пепельницу о перила балкона. Содержимое хабарницы летит вниз, на головы прохожим. Но до чего же всё-таки у нас народ нетолерантный. Нет бы порадоваться, что дорогой гость вовсю социализируется, а они - в крик и матюги.
Вот и недавно так же некрасиво вышло. Сосед этот пакет с мусором своим на лестницу выбросил. Стало быть, доверяет нам вынести его, это же так здорово. А соседи недовольны, на ручку двери ему этот мешок повесили. Когда дорогой гость этот ночи напролёт гуляет с земляками, музыку зажигательную слушает, вместе с ними жизнерадостно кричит, лихо танцует, громко поёт и пьёт увеселительные напитки - унылые жители дома снова капризничают. Всё им, понимаешь, не так. Домофон он сломал, чтобы бесчисленным землякам удобнее в гости ходить было - так наши опять же в претензии... Ну что за люди, просто экстремисты какие-то!
Нет, правильно в газетах пишут и по телевизору говорят: толерантнее надо, толерантнее. А то к нам ещё, страшно даже подумать, никто и ехать не захочет. Что тогда делать-то будем?
Из любопытства зарегистрировался я в "Гайдпарке" - "социальной сети для зрелых людей", как она рекламируется. Резонов к тому было несколько. Например, ожидал я там обнаружить более продуманные, внятно сформулированные суждения. Рассчитывал найти вежливое, корректное общение. Наконец, просто сокучился по более или менее правильной речи, которая всё-таки в большей степени свойственна людям, получившим добротное советское образование и прочитавшим много хороших книг.
Для затравки выступил с небольшой заметкой о наболевшем - о методичном разрушении образования, о стратегии планомерного сознательного обыдления общества. Хотя и предполагал, что заметку эту матёрые гайдпаркеры в общем потоке сообщений просто не заметят.
Щаззз.
К вечеру под заметкой красовалось более трёхсот отзывов. Значительную долю написанного зрелыми людьми составляла матерщина, остальное - конструктивная критика. И знали бы вы, сколько нового, удивительного я о себе узнал. Причём оказалось, что личность я - крайне противоречивая, ловко совмещающая самые, казалось бы, несоединимые пороки.
Выяснилось, к примеру, что я - недобитый коммуняка. При этом, однако, разваливший Советский Союз и успешно продавший родину жидам, чуркам и дерьмократам.
Как бывший препод, я оказался также единолично повинным в обвальном народном обыдлении, которого, впрочем, на самом-то деле нет и которое придумали в угоду пиндосам такие вот, как я, враги реформ.
Было установлено, что я - вшивый интеллигент, но при этом и быдлобандит.
Вскрылось также, что я ещё и профессиональный полицай - несомненно, лично и регулярно избивавший и физически мучивший студентов - и в то же время своим попустительством доведший их до полной распущенности и безграмотности. В том, что дети многих комментаторов дики и неблагополучны, усмотрелась также моя прямая и личная вина, но это не помешало мне проявиться и отвратительным клеветником на нашу замечательную молодёжь.
Бурный поток этот не стихал несколько дней. К вечеру третьих суток на мои хрупкие плечи легла вся невыносимая тяжесть ответственности за грехи, совершённые человечеством в прошлом и предуготовляемые на будущее. Проникнувшись всей мерзостью своих беспримерных злодеяний, я горестно удалил свой аккаунт и удалился, "сгорбившись, бормоча и жестикулируя".
После полученного о гайдпарковчан достояного отпора в социальные сети для НЕзрелых людей я теперь и соваться-то побоюсь. Придётся, видимо, как-то прозябать остаток жизни в оффлайне...
Был с нами на университетских военных сборах один студент. Ярко выраженный дегенерат. В течение 5 лет учебы был последним по успеваемости, вечно ныл, униженно просил у всех списать, шестерил. А на сборах выяснилось, что он служил в армии и ему положена ефрейторская лычка. И его поставили отделенным. О, как его раздуло! Единственное обращение к своим бойцам у него было "эй, ты!".
А сборы у нас длинные были - 3 месяца. Тем не менее, они всё-таки подошли концу. Наступил вечер предпоследнего дня. Вывели нас на вечернюю прогулку, как положено, с песней. А взводная песня у нас была на известный мотив из "генералов песчаных карьеров" ("В жару и в зной идёт четвертый взвод... и т. д."). И вдруг прозвучал новый припев: "когда получим мы по две звезды, дадим ефрейтору.. (по шее)". И тут Степашка вдруг загрустил, крепко задумался. И назавтра утром, в столовой, из его уст мы услышали робкое: "передайте, ПОЖАЛУЙСТА, хлеб...". Повисла звенящая тишина, да и раскололась всеобщим громовым смехом. Оторжавшись, ребята из его отделения Степашке доступно пояснили, что это ему не поможет - погоди, мол, вот выведут нас за КПП... И он в ужасе побежал к замполиту, растеряв последние остатки понта.
В общем, отцы-командиры отпустили его на волю часа на два раньше нас, и припустил он мелкой трусцой на станцию, чтобы поспеть к ближайшей электричке, провожаемый "теплыми, дружественными взглядами" однокурсников.
Вспомнилось вдруг. Довелось мне в 90-х годах побеседовать с одним из многочисленных менеджеров, мутной пеной поднявшихся с грязного дна на волне "перестройки". Надо ли говорить, что был он, как всё всплывшее быдло, наглым, распущенным и вальяжным.
- Знаете ли вы, что такое "реализация"? - спросил он меня со своей гнусной, пренебрежительной ухмылкой вчерашнего гопника. - Знаю - ответил я. - Это - осуществление. А то, что подразумеваете под этим словом вы, называется "втюхать".
Как-то раз в далёкие застойные времена прилетели знакомые геологи в Казахстан. Выгрузились и стали лагерем в степи возле аэропорта, чтобы ждать транспорт. Наступает, значит, чёрная южная ночь, в десяти шагах от костра уж ничего не видно, темень просто кромешная. Сидят ребята у огня, ужинают, выпивают, на гитаре играют, песни поют.
А ещё с вечера плотно прибилась к ним какая-то местная казашка, грязная и страшная, как смертный грех. И вскоре начала она отчаянно приставать к мужикам с совершенно недвусмысленными намерениями. Вскоре достала всех, особенно допекла одного юного геолога, наиболее ей полюбившегося.
Кто знает, может быть, месяца через два-три дикой жизни её навязчивые предложения и были бы рассмотрены более благосклонно. Но сейчас, когда ребята – только что из дома, шансов у неё, ясное дело, не было никаких. О чём ей сперва в деликатной, а затем и в резкой форме заявили. Однако бабёнка оказалась упорная, и чем дальше её посылали, тем решительнее она действовала.
Наконец, основной объект её домогательств тяжко вздохнул и решительно сказал: "Ну, ладно, пошли". Зашёл в палатку. Вытащил из ящика здоровенную докторскую колбасу (помните, такой почти метровый батон), спрятал под штормовку. Позволил даме чуть не волоком увлечь себя в ночную тьму. Вытащил метровую, толстенную докторскую колбасу и молча вложил ей в руки.
Гостья взвыла и стремительно, с неправдоподобной скоростью, зигзагами кинулась во мрак ночи, оглашая степь воплями ужаса. Больше её в экспедиции не видели.
"Сегодня видел, как при посадке в автобус, бабка устроила скандал, что она первая. Внимание: в совершенно пустой автобус садилось четыре человека." http://bezdna.su/?id=86021
Это отнюдь не предел возможного. Году этак в 2005-м, как сейчас помню, стоял я на конечной остановке 32-й маршрутки неподалёку от общаги горного на Наличке, ждал посадки. Я там был вообще один (ОДИН), подчёркиваю. Даже маршрутки ещё не было. Так вдруг, откуда ни возьмись, прибежала приземистая толстая бабища, явно с весьма небольшим стажем горожанки, с ребёнком за руку и опять беременная. И с ходу, с разбегу бортанув меня огромной жопой, притиснулась ровно впереди меня! И так встала. Когда я отошёл в сторону, манёвр она повторила. На третий раз, сдавая на меня уже задом, стукнулась жопищей о колено, выставленное мною углом. Заорала так, будто это я ей сам с разбегу пенделя прописал. Есть, есть женщины в русских селеньях... ну, теперь и в городах.
Запомнилась мне давняя телетрансляция второго, что ли, съезда Советов народных депутатов СССР. Году этак в 1991-м. Вернее, не вся трансляция (этого я ниасилил), а занятный её эпизод – попытка первого применения электронной системы голосования, вместо обычного подсчёта поднятых рук.
Готовились к этому новшеству серьёзно. В зале был заранее установлен большой дисплей для вывода результатов. Депутатам торжественно раздали особые устройства для голосования и к ним – личные карты. Внешне эти голосовательные приборы напоминали пульты дистанционного управления телевизором, только были намного крупнее и примитивнее. Имелись там три большущие кнопки – для ответов "За", "Против" и "Воздержался". И ещё была прорезь для вставления личной карты депутата - чтобы, значит, перед голосованием сунуть её туда и зарегистрироваться. Собственно, и всё.
Раздали депутатам даже какой-то "мануал" – особые письменные указания по нажатию этих кнопок. Затем инструктировали их устно, довольно долго, с многократными повторами, так, что смотреть и слушать это весьма надоело. В частности, твердили, что для регистрации карточку надо вставить непременно лицевой стороной к себе. Наконец, приступили к тренировке – пробному голосованию.
И оно захлебнулось, не начавшись, ещё на стадии регистрации. Зарегистрироваться смогла лишь ничтожная часть избранников. Помню, как они собирались кружками вокруг наиболее инициативных собратьев, озабоченно тыкавших карточкой в чудо-машинку. Величественное это было зрелище, даже величавое, державное. Нахмуренные лбы, торжественное, важное, глубокомысленное выражение лиц, неповторимая серьёзность. Неторопливый обмен солидными, вескими репликами. Степенный такой, вальяжный мозговой штурм…
Повторная попытка дала результаты столь же печальные. Доля успешно зарегистрированных снова оказалась несущественной. До голосования опять так и не дошли.
И тут взял слово какой-то депутат из глубинки. Возмущённо заявил, что ему подсунули бракованную карточку. В инструкции указано, что вставлять её надо лицевой стороной к себе. А у него на карточке лицевой стороны и вовсе нет! Одна сторона – белая, на другой – какая-то ерунда написана, а лицевой – нет!
В итоге голосовали они по старинке – считали поднятые руки.
Был у моего брата в военном училище курсовой офицер по прозвищу «Тормоз». И так он всех замучил, что послали ему курсанты бандеролью подарки ко дню рождения: велосипедный тормоз и книгу Ф. М. Достоевского «Идиот». Подарки имениннику не понравились. Свои претензии он выразил перед строем:
- Велосипеда у меня, товарищи курсанты, нет. А книга, наоборот, уже есть одна.
Старинная история про Техноложку. Рассказчик, пожилой уже, вполне достойный и уважаемый человек, заявил, что сам был всему этому свидетелем. Итак, однажды, в стародавние советские времена, поспорил там один студент с преподавателем на бутылку коньяка, что спишет на его экзамене. Причём спишет в любых, самых неблагоприятных условиях. И никоим образом «препод» этот помешать ему не сможет. Ну, ударили по рукам. На экзамене препод сел прямо напротив студента и давай прямо-таки есть его глазами. А тот и не смотрит на чистый лист перед собой - сидит себе, спокойный, как слон. А время идет. И вдруг... в аудитории гаснет свет. Но препод - не промах: хвать студента за обе руки! Так они и просидели какое-то время, держась за ручки. А когда свет наконец вспыхнул, на столе перед студентом оказался лист с готовым ответом! Препод аж с лица сбледнул, но проигранное пари - признал, куда ж тут деваться.
И вот один из очевидцев (рассказчик) вышел из аудитории, где экзамен шёл, и однокурсникам хвастается, какое чудо видел. Понятно, все дивятся. А один из однокурсников - ухмыляется: кому, мол, рассказываешь-то? Кто, по-твоему, ответ написал, затем пробки вывернул, а потом под партами с этим готовым ответом ползал?
Когда Союз нерушимый ещё не окончательно развалили, но уже изрядно его расшатали, успел я побывать в Узбекистане. Ташкент, Самарканд, Бухара. Жаль, Белую Хиву так и не увидел... Привёз домой в Ленинград несколько красивых подарочных пиал с надписью на русском языке "Память о Бухаре".
Одну из них решил подарить своему приятелю и постоянному собутыльнику - большому ценителю не только Зелёного змея, но и хорошего зелёного чая. Приятель такому подарку обрадовался, но, изучив надпись, не удержался от критики. Мол, что на память о себе пиалу дарю - это хорошо. Но зачем я себя с большой буквы-то прописал? Мания величия одолела, что ли?
Мог бы, говорит, написать и проще: бухарю на память от бухаря.
Деревенские жители лишены сантиментов и предрассудков. Недаром в чернорабочий, рядовой состав "чёрных СС" велено было набирать именно их. Ну, если вот ты, к примеру, принял у коровы роды, растишь коровьего малыша, даёшь ему имя, кормишь, лечишь, разговариваешь с ним, а в один прекрасный день запросто перерезаешь ему горло и съедаешь, и проделываешь ты такое регулярно, и так же веками поступали многие поколения твоих предков – это же просто не может не отразиться на твоём мировосприятии и, как бы это сказать, кодексе поведения. Наверно, объективно глядя, нельзя их за это осуждать. Но держаться от них, честно говоря, хочется подальше. Хотя не так-то это просто. У меня вот район изначально заселён был преимущественно такими людьми. И могу сказать, что до сих пор в окрестных домах бездомных кошек не подкармливает никто. Травят – да, регулярно, а воды или еды им в подвал поставить – это хренушки.
Ну, да это присказка была. А теперь – сама история. Пришёл я как-то в гости к приятелю. А к жене его тем временем родственник деревенский в гости приехал. Маленький такой мужичок, тщедушный, себе на уме, с хитрой, насмешливой ухмылкой. Супруги-то приятеля моего дома не было, вот и сели мы втроём выпить-поговорить. Ну и, слово за слово, зашла речь о кошках. Что и неудивительно: и у меня, и у приятеля дома – по любимому коту было, и любой разговор наш всегда, рано или поздно, но этой шерстяной публики обязательно касался. Тут и мужичок деревенский тоже решил свои пять копеек в разговор вставить. Сутулясь, давясь каким-то мелкотравчатым смехом и щеря свои черноватые неровные зубы, рассказал он нам, как повесил недавно кота своего на берёзе, потому что нехрен, блин, пользы от него не было, стареть он стал и мышей плохо ловил. Удавил кота и закопал неподалёку. А кот ожил, выбрался из-под земли, но вот к нему больше почему-то не подходит. Видимо, что-то не понравилось ему, странно даже – так закончил весёлый наш рассказчик и пуще прежнего забулькал, захихикал, сгибаясь мелко, трясясь от смеха.
Воцарилось молчание. Потом мы с приятелем переглянулись, и спрашиваю я деревенского гостя ласково: что же это, по его мнению, коту так не понравилось? Ведь он с котом так хорошо обошёлся? И сельский весельчак поддакивает, ржёт-заливается – ага, мол, очень хорошо, и что тому, неблагодарному, не понравилось, неясно, аххахахаха.
Тут приятель мой отрешённым таким голосом, без интонаций, и говорит: так это, мол, легко выяснить. И я ему в тон: ну да... вот сейчас сам всё и узнаешь. И – приятелю: Вован, есть верёвка? Он – для такого дела найдём. И верёвку найдём, и стремянку. Потолки тут высокие, дореволюционный дом-то. Крюк от люстры выдержит, пациент лёгкий... Погодите.
И уходит. А гость хоть ещё посмеивается, но озираться начинает с некоторой тревогой во взоре. А Вован уже и стремянку несёт, и бухту верёвки, основной, десятимиллиметровой. Тут уж весельчак не на шутку забеспокоился, с лица сбледнул. Вскочил со стульчика – мужики, мужики, вы чего это? А я ему в нос коротким прямым – обратно задвинул: сиди, сука. Щас сам всё узнаешь, хорошо твоему коту было или как. Юшку пустил юморист, задёргался. А Вован на стремянку уже к крюку лезет, верёвку подать меня просит. И клиент тихо подвывает, исподлобья на нас затравленно смотрит и вот-вот описается.
Но тут жена Вованова пришла. На этом спектакль и закончился. Я живо вспомнил о срочных делах и откланялся. Приятель говорит, что гость дорогой почему-то быстро обратно в деревню уехал. А супруга Вовану ещё долго потом плешь проедала и всё эту историю припоминала. Меня же и вовсе почему-то в гости с тех пор не приглашают.
Пришлось мне немного поработать на Ладоге. Институт держал там свое судно – средний черноморский сейнер, СЧС. «Портом приписки» его была Новая Ладога, и большинство рейсов совершалось по соседству, в Волховской губе. Иногда, правда, судно уходило далеко в Ладогу, изредка добиралось даже до самых северных шхер. Команда почему-то называла СЧС непременно «пароходом» и упорно требовала того же от научных сотрудников. Команда эта вообще была весьма примечательной.
Как известно, многие моряки сильно пьют. Но сказать так про команду этого самого «парохода» – значит не сказать вообще ничего. Зарплата у мужиков была смехотворной, однако все они судорожно держались за своё рабочее место. Это были голодные девяностые годы, время дефицита, карточек на спиртное и всеобщего натурального товарообмена – пардон, бартера. После того, как в рейсе улов измерялся и взвешивался «научниками», рыба поступала в собственность экипажа. Механизм её превращения в вожделенный напиток был отлажен чётко и действовал безукоризненно. Возвращающееся судно уже ждали на пирсе и на берегу многочисленные легковушки с заранее раскрытыми багажниками. И сразу по причаливанию рыба бойко менялась на громадные количества водки и спирта…
Пила команда неправдоподобно – до абсурда, невероятия, многодневного выпадения из реальности. В таком невыразимом состоянии люди постоянно жили, симулировали работу, на ходу засыпали, где и когда придется. Капитан не отставал от подчиненных и люто пил с ними наравне. Говорить о каком-либо его авторитете было бы просто смешно. Команда, а частенько – и само судно были совершенно не управляемыми. Мой приятель рассказывал, как однажды в шторм рулевой в очередной раз отключился прямо в рубке. Команда перепилась до беспамятства ещё раньше. Без руля и ветрил носился этот Летучий Голландец по ревущей штормовой Ладоге, сам по себе взбирался на гребни волн и скатывался в разверзшиеся пропасти. В рубке летал и с грохотом бился о стены спящий мертвым сном рулевой. А в кубриках катались и колотились телами в переборки бесчувственные рыбаки со своим адмиралом…
Ладожские штормы, как вы, возможно, знаете, весьма коварны. Мало того, что они налетают внезапно и бешено. Но на Ладоге ещё и волна особенная, скверная: амплитуда у нее большая, а длина – маленькая. Волны идут частым высоким гребнем, за одним крутым валом тут же встает другой. Судно не скользит по водяным склонам, а зарывается в валы и падает с вершин почти отвесно. На Ладоге запретили даже использовать длинные морские баржи – бывало, они просто ломались пополам, когда нос и корма оказывались на высоких пиках соседних волн. В общем, маневрировать в штормовой Ладоге – большое искусство. И как выходил из всех этих передряг наш Летучий Голландец, вообще лишенный управления – это совершенно непонятно и уму непостижимо.
Но история, которая мне сейчас вспомнилась, со штормом не связана. Вышло так, что «пароходу» понадобилось зайти в устье реки Волхова и пристать к небольшой деревянной пристани. Команда была, разумеется, по своему обыкновению сильнейшим образом пьяна, но на ногах более или менее держалась. Однако, вопреки обыкновению, на сей-то раз требовалось не рулить абы куда в безбрежной Ладоге, а маневрировать точно и расчетливо. Широко и бессмысленно улыбаясь, рулевой залихватски долбанул судно бортом о пристань и сбавил обороты. Брошенную с борта чалку на пристани поймали и быстро намотали на швартовую тумбу… Но тут рулевой вдруг неожиданно врубил «полный вперед». И рванувшийся «пароход», туго натянув швартовы, с корнем оторвал пристань от берега! Поскольку чалиться к ней сразу стало неинтересно, швартовы отдали, а отодранную пристань предоставили её собственной судьбе. Так она и поплыла потихоньку в Ладогу, плавно покачиваясь на спокойных волнах седого Волхова, – вместе со стоявшими на ней несколькими «Жигулятами» и «Москвичом»…
Команда же озадачилась тем, куда бы таки причалить. И тут внимание озерных волков привлек двухпалубный пассажирский корабль, стоявший у соседней пристани. Он был велик и занимал её полностью, встать рядом с ним было бы совершенно невозможно. Однако капитану с рулевым пришла в буйны головы блестящая мысль: причалить к кораблю и уже через него всем сойти на берег! Сказано – и тут же сделано. Пароход снова бурно вспенил воду и, вихляясь по широкой синусоиде, на предельной скорости рванул к белоснежному красавцу. Не знаю, что подумала команда «пассажира», только что наблюдавшая скорую и страшную расправу с мирной пристанью. Ребята забегали по верхней палубе, отчаянно матерясь и жестикулируя. Возможно, они решили, что их собираются взять на абордаж…
Заложив крутой вираж, рулевой наш, видимо, затевал причалить к «пассажиру» на всех оборотах, с шиком и виртуозной точностью. Вместо этого он с ужасающим грохотом бортанул двухпалубник так, что корпуса судов содрогнулись до основания, их и наша команды повалились с ног, и раздались громовой рёв и мат. От удара нас отбросило от высокого белого борта, как мяч, и, не снижая скорости, СЧС отвалил от помятого и ободранного им «пассажира». Но могла ли такая мелочь, как неудачная попытка причаливания, остановить нашего рулевого! Как атакующая акула, «пароход» быстро выполнил крутой поворот и, не сбрасывая скорости, снова лихо взял курс на этот пижонский двухпалубник, непонятно чего такого о себе мнящий.
И тут с верхней палубы «пассажира» высунулись два матроса, держащих на весу над водой здоровенный запасной якорь! А их капитан, изрыгая мат, проревел в рупор, что при попытке подойти к борту на нас оный якорь немедленно сбросят, и что пройдет он через весь наш корпус насквозь, как сквозь масло, учитывая большую разницу высот. И вы знаете, это вдруг подействовало, несмотря на то, что никто из нашей команды вообще, казалось бы, не был способен что-либо воспринимать и хотя бы немного соображать…
Нехотя, под хоровые проклятия и комментарии в адрес этой жлобской команды педерастического «пассажира», наш Голландец сбавил обороты, дал задний ход и медленно, вихляясь и спотыкаясь, пополз обратно – в бескрайнее Ладожское озеро. На родные просторы. Туда, где нет ни дурацких, кое-как прикрепленных пристаней, ни снобов, которым взападло дружески подставить борт своему, казалось бы, собрату – рыболовному сейнеру, ни дурацких запасных якорей, которыми нехорошие люди могут вот так вот, ни за что, ни про что вдруг дать по голове честному моряку…
Это произошло на кафедре электрических машин в одном из мореходных училищ. В восьмидесятых годах, при Черненко. Когда этот деятель пришёл к власти, повсеместно начали усиливать идеологическую борьбу. Вот и в эту мореходку тоже прислали "политического комиссара". Какого-то там инструктора райкома или горкома, шут их знает. Проверять степень идеологизированности вопросов из экзаменационных билетов. И тот высказал преподавателям претензии: почему в билетах не освещена мудрая политика партии, ее руководящая роль? Ему говорят: дык, это же электричество! А он: ну и что? Вот дайте сюда билеты, я вас сейчас научу, как нужно подходить к делу. Та-а-ак, что тут у нас? Закон Ома? Фигня какая-то… Ну, ладно, теперь будет – "Закон Ома в свете решений XXV съезда КПСС" и т. д. …
И всё это – с самой убийственной серьёзностью. "Идеологизация" науки бодро продолжается в том же духе. Преподаватели переглядываются, кто – обескураженно, кто – наоборот, ехидно и даже злорадно, но притом все помалкивают. Наконец, на очередном вопросе проверяющего "А это что тут такое – "канализация электрической энергии"?" – зав. каф. не выдерживает и злобно отвечает: "А это куда электрики серят!!!"
Признаться, у меня девочки с пирсингом вызывают некоторое опасение, инстинктивную какую-то тревогу. Вот и на последней полевой практике случай был... Проходили мы с одной группой на лодках под низким мостом. Шли по довольно высокой воде. Соответственно, трижды проинструктировал всех, что нужно будет перед вхождением под мост непременно лечь на дно лодок. На всякий случай - ещё и охватив головы руками. И ни в коем случае без команды не подниматься. Зная сообразительность некоторых студентов, на подходе специально остановил колонну. И повторил всё это ещё раз - очень медленно и громко. Все покивали, легли на дно, и мы поочерёдно двинулись под мост.
И тут вдруг одна девочка – вечно с мечтательным, отрешённым выражением лица, вся густо испирсингованная - медленно, с пустым взором зомби, поднялась, как Дракула из гроба. И тут же, естественно, приняла лбом стальную балку моста. Гул раздался на всю реку. Странная девочка с обильным пирсингом откинулась обратно на дно лодки, в исходную позу - навзничь, руки по швам - и снова замерла. Я думал, что сотрясение мозга ей гарантировано. Однако обошлось...
Вспомнил: а ведь однажды со мной уже была подобная история. Я тогда был ещё не преподом, а молодым научным сотрудником-гидробиологом и работал в экспедиции, на Пронском водохранилище в Рязанской губернии. Шли мы как-то на съёмку на моторной лодке, на приличной скорости. И вот прямо по курсу из тумана выступил низкий мост. И тут я вдруг вспомнил: новенькую девушку-лаборантку мы с коллегой забыли предупредить, что при прохождении под мостом нужно будет пригнуться! Более того, сидит она далеко от нас, на носу лодки, безмятежно, к приближающемуся мосту спиной, и даже о нём не подозревает. Мы давай ей кричать, а она из-за шума мотора ничего не слышит. И вот-вот уже стукнется об этот самый мост затылком!
Действовать надо было быстро и решительно. Всё, что я успел сделать - это схватить алюминиевую кастрюлю, в которой обычно промывал пробы. В неуклюжем прыжке нахлобучить её девушке на голову - вместо шлема. И, удерживая за кастрюльные ручки, повергнуть барышню на дно лодки, навалившись сверху.
Вместо благодарности меня ждали довольно тягостные объяснения...
Заведующая той лабораторией, в которую я в юности попал сразу после Университета, страдала (а точнее, вовсю наслаждалась) энергетическим вампиризмом и манией величия. Поочерёдно затаскивала сотрудников в свой кабинет и подолгу что-то проникновенно вещала, заглядывая в глаза. Доводила этим своих неустойчивых, нервных тёток до дурноты и окончательного обалдения. Уйти не давала - успеете поработать, а вот послушайте-ка, что я скажу.
Не избежал её гастрономического внимания и я. Но вы сами понимаете - работяга-аспирант, да ещё советский, загнанный и измученный недосыпом, да вырванный вдруг из гонки и усаженный на мягкий стул, да подвергнутый вкрадчивым, монотонным речам... Через пару минут я громко захрапел и чуть не свалился со стула. Был разбужен визгом возмущённого начальства - как же это так, тут такие важные руководящие установки даются, а я, гад, заснул! Непочтительность!! Вольнодумство! Что я ваще себе позволяю, как я мог!?
Пародируя её задушевные вампирические интонации и изо всех сил стараясь не заржать, пояснил, что у меня прикрытые глаза - это же ж наоборот, верный признак глубочайшей сосредоточенности! Ну как у Шерлока Холмса при титанической работе мозга, когда он обдумывал особо сложные задачи. Просто я предельно сконцентрировался!
Был исторгнут и от дальнейших вамп-сеансов освобождён, как некачественное сырьё.
Понадобилось недавно заведующему кафедрой что-то срочно сказать мне во время моей лекции. Он пришёл к аудитории, тихо постучался, приоткрыл дверь, дождался, пока я закончу формулировку, и жестом попросил к нему выйти. Я извинился перед студентами, выглянул за дверь, мы кратко переговорили, и я продолжил лекцию. Казалось бы, ну и что? Это же банальность, как может быть иначе?
Да, после Университета и я так же считал. А потом убедился, что иначе быть всё-таки может. Волею судеб оказался я однажды преподом в одном удивительном, громко распиаренном вузе, за гламуром и «шиком» которого прячется унылая пустота потёмкинской деревни. И оказалось, что учение тут – не основной, самоценный процесс, а маскировочное театральное действо, призванное прикрыть более "существенные" дела. Студенты и преподаватели – не главные действующие лица, а статисты, ряженые, второстепенный, бутафорский элемент интерьера...
Вот торжественно ведут по коридорам депутацию вчерашних и нынешних братков, "благодетелей и меценатов". Начальство бесцеремонно распахивает дверь в аудиторию, продолжая громко вещать, вламывается, шумно заводя дорогих (во всех смыслах слова) гостей. Вваливается толпа субъектов с характерной внешностью – без каких-либо "комплексов", не отягощённых излишним интеллектом. На узких лбах – крупными, кривыми печатными буквами начертаны максимум три класса образования...
И тут преподаватель должен мгновенно прервать лекцию (?!), вытянуться в струнку сам, заставить и студентов вскочить по стойке смирно (??!!), промаршировать к заезжим насосам и придурковато отрапортовать им – кто он есть таков, что тут, собственно, делает, кому и какую лекцию читает (???!!!). Человек несведущий такому не поверит, как не поверил бы и я сам. Однако, чистая правда...
Как-то раз такое шумное вторжение произошло и во время моей лекции. Следуя инструкции, я подошёл к драгоценным посетителям и громко выдал: "Лекцию ведёт преподаватель номер... (назвал число, выбитое на бирке - чип-карте, которую каждый из нас обязан был носить на груди)! Специальность - номер такой-то!! Срок контракта - 5 лет!!!"
Заезжие братки остались тогда довольны представлением. Видно, повеяло чем-то родным и знакомым...
У меня тут интересный разговор по мобильному телефону состоялся. Мне - звонок. Плачуший пацанский голос: - Па-паааа.... Ыыыы... Меня в милицию забраа-лиии... Нужно срочно денег дать, чтобы отпустии-лиии... - Сынок, пошёл на... - Сам пошёл на...!!! - Аяяй, сынок, отцу - и такие слова.
Была у меня в кураторской группе студентка одна, первокурсница. Хорошая такая девчонка, умненькая, красивая очень, незлая – в общем, всё при ней. Но – с некоторыми странностями. Так сказать, богемного склада. В общем, не всегда и не во всём предсказуемая…
Как-то раз подходит она ко мне по личному делу. Хочет поговорить, попросить совета или помощи в решении одной проблемы. А у меня был короткий перерыв между лекциями, хотелось успеть кофе попить. Ну, я и предложил вести разговор по дороге в институтское кафе: так успеем и дело её обсудить, и перекусить.
Встали мы в очередь, беседуем тихонько. Подходит наш черед. Спрашиваю: что, мол, вам брать – кофе или чай?
И тут она поворачивается ко мне. И окидывает вдруг удивительным взглядом, который я помню вот как сейчас. В нём причудливо смешались отрешённость, какая-то странная истома, недоумение и даже заметное раздражение. И отвечает она мне на это медленно так, слегка врастяжку: "Слу-у-ушай, не грузи меня проблемами, а? Выбери сам. Ты – мужик, тебе и решения принимать".
Кто-то из знакомых преподавателей эту историю рассказал... В обшарпанном, грязном вузовском туалете однажды волею судьбы оказался их ректор. Сидит он, значит, на унитазе орлом, а дверь кабинки держит протянутой рукой - даже шпингалета на ней не оказалось. А тут студент снаружи кааак подбежит! Кааак дверь рванёт! Она и распахнулась. Ректор чуть не слетел с насеста, балансирует, тянет руку-то, пальчиками шевелит - хочет снова дверь ухватить и затвориться.
А студент от такого зрелища остолбенел малость, автоматически эту протянутую руку пожал, затем развернулся и ушёл.
Был у нас на военной кафедре такой старый пень, подполковник Д. Он уже давно числился в отставке, но по-прежнему таскался на военную кафедру дрючить студентов. Сказать, что это был тупой и вредный старикашка – не сказать ничего. Мы, к сожалению, давно уже забыли многих хороших и умных преподавателей, но Д. – не забудем никогда. В конце XX века он вещал нам на лекциях, своеобразно окая, гыкая, завывая и эмоционально акцентируя на ровном месте: «во время войны все ваши компьютеры и калькуляторы расплавятся, а арифмометр останется!» И впрямь доставал из заветного шкафа допотопные металлические арифмометры, раздавал нам и заставлял считать именно на них. Давал расчетку на 8 часов (специально с этой целью подменялся с коллегами и добивался такого расписания, чтобы все пары у него шли именно подряд). В конце последнего, 8-го часа куда-то выходил. Возвращался ровно через минуту после окончания последней пары и торжествующе орал: «а я не уверен, что вы уложились в данный мною 8-часовой срок, может, вы на целую минуту опоздали - ведь меня же тут не было! Значит, придётся всё переделывать, через неделю всё начнём сначала!». И действительно, начинали сначала…
Так вот, на сборах он всем бригадам давал два варианта задания по определению дирекционных углов и прочей всячины, используя два же стандартных ориентира: первый - громоотвод на трубе соседнего заводишки, второй – крестик на одном из бетонных столбов забора, нарисованный коричневой масляной краской. Из года в год он использовал только эти любимые ориентиры, прикипел к ним не на шутку.
Уезжая домой после весело проведённых 3-х месяцев, мы заделали ему такую штуку. Наши альпинисты залезли на трубу и спилили громоотвод. А другая группа методично нарисовала припасенной заранее коричневой же масляной краской по одинаковому крестику на каждом столбе всего забора, точно как в сказке про Али-Бабу и 40 разбойников.
Пару лет тому назад, в последний год моего преподавания, разговорился я как-то со студентами. И вдруг один из них меня спрашивает: а застал ли я Отечественную войну? Я думал - дразнят они бедного препода, мне же пока и пятидесяти нет. Ан нет, смотрит парень серьёзно, без улыбки, ждёт ответа. Я ему и отвечаю: мол, первую-то Отечественную уже плохо помню, был тогда крайне молод, а вторую - ту, конечно, очинно даже хорошо запомнил, во всех, какгрицца, мелочах и подробностях. И опять - ни тени улыбки, выслушали, слегка покивали головами. Значит, ничего такого особенного и удивительного для них не прозвучало, всё ясно и банально, ответ принят.
Размышляя над произошедшим, пошёл я в библиотеку. А у входа там - бабуля-вахтёр. И вдруг говорит она мне: "А кудайта ты, милок, собрался? Заворачивай давай! Туда аспирантам низзя!"
Вот так я за какие-то пять минут без малейших усилий превратился из седого ветерана всех отечественных войн в юного аспиранта. Всё относительно.
Горный институт - заведение строгих правил. Тут вам не хухры-мухры, понимаешь. Народ, в основном, удручающе серьёзен. Улыбаться без особого на то веского повода не принято. Следует выглядеть хмуровато, многозначительно и, при общении с равными или подчиненными, даже источать некоторую потенциальную агрессивность (при разговоре с вышестоящими картина разительно меняется...). Здороваться принято молча, стискивая друг другу руки с угрюмым, несколько отрешённым выражением лица. О таком легкомысленном явлении, как смех, я и не говорю...
Стоим мы как-то раз с моими аспирантами у входа в наш корпус. Беседуем, шутим и даже смеемся. А с крыльца спускается группа пожилых преподавателей. Посмотрели на нас, как на нечто странное, и тут один из них говорит: "во дают, утро ещё, а они - уже пьяные...".
Помню я свою первую лекцию по токсикологии. Я на неё так спешил, что сорвался с подножки маршрутного такси и при этом ступенькой здорово ободрал ногу. Уж до вуза доехал, а кровь все не унимается. Пришлось брать с собой на лекцию бутылочку спирта и марлю. Выглядело это так. Пробубнив минут пять и чувствуя, что кровотечение продолжается, я извинялся, заходил за доску, задирал штанину, смачивал спиртом кусок марли и тампонировал рану. При этом студенты слышали только характерное бульканье, а по аудитории распространялся сильный запах спирта. После чего я невозмутимо выходил к слушателям и продолжал лекцию, чтобы вскоре, однако, опять нырнуть за доску...
Наконец, один мальчик встал и вежливо сказал мне, что они, конечно, всё понимают... но нельзя ли мне всё-таки перенести столь обильные возлияния на послелекционное время?
Открытое письмо администрации хостинга uCoz от админа сайта, принудительно переехавшего к ним с Народа.ру
Уважаемая администрация uCoz!
После перевода моего сайта на Ваш хостинг, сделанного Вами без моего ведома и согласия, но, безусловно, исключительно ради моего удобства, на сайте появился Ваш огромный рекламный баннер. Хотелось бы обратить Ваше внимание, что он нуждается в некоторой доработке, поскольку иногда, при использовании большого монитора, при определённой настройке экрана всё-таки кое-где изредка можно увидеть самую кромку моего заслонённого им сайта. Боюсь, что эта досадная недоделка может несколько испортить посетителям моего сайта острое наслаждение от изучения Вашей замечательной рекламы, а также расточительно лишает Вашу уважаемую компанию нескольких квадратных миллиметров потенциально полезной рекламной площади.
Благодарный пользователь, без спроса переведённый Вами к Вам с зохаванного Вами Народа.ру.
Студентов горного в форму нарядили сравнительно недавно. А за преподавателей принялись гораздо раньше. Вызывали нас по очереди в ателье, снимали мерку и через какой-то промежуток времени выдавали готовую "спецодежду". И было у нас с этим связано много грустных и смешных историй. Со мной, например, произошла такая. Стою я как-то у входа, на 22-й линии, жду приятеля – он вот-вот должен подъехать. Тут паркуется рядом BMW, вылезает из неё мужик характерной наружности и – ко мне:
Однажды попал я в больницу, на травматологическое отделение. Палата у нас подобралась весёлая, дружная, но совершенно, как говорится, безбашенная. Со скукой мы боролись, как могли, и были развлечения наши, надо сказать, крайне примитивными, убогими и дикими. Например, одна из дежурных шуток – незаметно прокрасться в сестринскую и по громкой связи вызвать кого-то из соседей на процедуру в клизменную. Или же просто нехорошо обозвать. Вот счастья-то у всех было… В общем, палату нашу, дурную, беспокойную и неистощимую на нелепые выходки, главврач несколько недолюбливал.
И вот привезли к нам новенького – молодого парня, попавшего под трамвай. Пацан оказался везунчиком – его протащило под этакой махиной с добрый десяток метров, а он отделался синяками, царапинами да порванной одеждой. Так что вскоре его, соответственно, и выписали. Однако первое время, пока ещё подозревали скрытые внутренние травмы – вовсю обследовали (времена были ещё советские) и на всякий случай часто держали под капельницей. Да, и ещё нам далее понадобится тот факт, что паренёк этот отличался довольно впечатляющими размерами своего "мужского достоинства".
Теперь – сам ключевой эпизод. Лёжа под очередной капельницей, парень не на шутку захотел по малой нужде. Ну, и стал просить у нас для этого какую-нибудь ёмкость. У одного из болящих нашлась пустая трёхлитровая банка. Парню помогли аккуратно подняться – так, чтобы не вытащить из вены иглу. Тут он, значит, вытащил хозяйство, заправил его в банку и с облегчением начал отливать.
В этот момент резко распахивается дверь – прибывают с обходом главврач и вся его свита. И замирают они на пороге от невиданного зрелища. Лицом к двери стоит со пущенными трусами парень. На физиономии его – самое что ни на есть безразличное, даже туповатое выражение. Правая рука поднята, в её сгиб воткнута игла, через которую в организм вливается содержимое капельницы. Левая же рука, наоборот, опущена и держит здоровенную банку, в которую засунут его неслабых размеров детородный орган – то есть тут жидкость из организма, наоборот, выливается, и вся эта восхитительная система выглядит проточной. И довершают эту чудо-картину несколько великовозрастных недоумков, стоящих вокруг полукольцом, показывающих на всё это безобразие пальцами, пихающихся локтями и глупо ржущих.
Главврач нахмурился, крякнул, помолчал, а потом мрачно заявил сопровождающим: – И ничего удивительного. В этой палате вообще одни мудаки лежат!
Некоторое время тому назад пришлось мне работать в одном гламурно-показушном вузе. И вот как-то раз согнали нас, преподавателей, на очередное собрание. Малограмотный и косноязычный ректор ("папег") их просто обожал и на каждом из них совершенно невразумительно выступал никак не менее двух часов подряд.
На сей раз речь зашла о введении системы разной оплаты преподам, занимающим одинаковые должности. Ну, сами знаете, кто в таких случаях получает преимущества. Но папег решил расставить акценты, объяснить нам, что преимущества якобы получат, наоборот, никакие не ж/лизы, а вовсе даже самые умные и работящие.
Как известно, правдивы у нас только оговорки да опечатки... Папег важно провозгласил, постукивая себя пальцем по лбу:
- Тут всё будет зависеть только от серого существа!
На сборах у нас популярна была песня на мотив "Там, где пехота не пройдет", с куплетом:
"Когда вернемся в Ленинград Мы будем долго, долго мыться, А после много, много, много дней подряд, подряд, подряд По всем закусочным лечиться"
В общем, когда вернулись в Ленинград, некоторое время так примерно и действовали.
А была у меня тогда очень симпатичная и столь же легкомысленная подруга, которая, как потом выяснилось, ловко делила свою благосклонность между ещё многими претендентами. И вот как-то звоню я ей домой, а трубку снимает какой-то мужик. И говорит в неё вместо традиционного "алло" или там "да": "дежурный по санузлу!". Я обалдел и тут же "на автомате" громко выпалил: "вторая смена, шестой пост, проверка половой связи!!!"
Оба заржали, как последние идиоты, и повесили трубки с неадекватно хорошим настроением.
В какой-то мере навеяло фразой "я бываю крайне агрессивным, когда задевают меня или мои интересы".
Сейчас, как говорится, только ленивый о Крыме не пишет. Я хоть и ленив, но тоже, пожалуй, пару строк напишу. Вот, правда, политики особой не обещаю, аполитичен я, что поделать.
Сначала – не о Крыме, а о Сухуми. Был я там в восьмидесятых, в сентябре, поехал отдохнуть после военных сборов. Зашёл в обезьяний питомник. Получил огромное удовольствие от наблюдений за обезьянами. В основном, были они гораздо приветливее, добрее и смышлёнее дорогих соотечественников, да и в общении приятнее. Но вот дошёл я до вольера с павианами, двинул вдоль него по песчаной дорожке. И чем-то не приглянулся краснопопому павианскому пахану, сидевшему у своего гарема. Был он грузен, злобен и угрюм. Очень уж нелестно предполагать, что увидел он во мне конкурента, но других версий мне что-то не измыслить. Одним словом, вскочил он, подбежал к решётке и начал мне всячески угрожать. Скалился, яростно верещал, размахивал руками, подпрыгивал и приплясывал. И пока я шёл вдоль его вольера, так и бежал рядом со мной вприпрыжку, что-то выкрикивая и злобно беснуясь. Ну, кинул я ему пару орехов, посмеялся и дальше пошёл.
Теперь – о Крыме. Отдыхал я в девяностых на Тарханкуте. Из моря почти не вылезал, то с маской нырял, то устраивал долгие заплывы вдоль берега. И вот как-то раз плыву я себе вдоль обрывистого, скалистого берега, думаю о чём-то своём. А кое-где там под обрывом небольшие пологие пляжи встречаются. И вот проплываю я такой пляжик, длиной он – метров сто от силы. А с краю пляжа этого расположился какой-то отдыхающий со своей семьёй. Был он грузен, злобен и угрюм. И, видимо, заподозрил, что направляюсь я к другому концу этого пустого пляжа. Подскочил он, подбежал к берегу и начал мне всячески угрожать. Скалился, яростно верещал, размахивал руками, подпрыгивал и приплясывал. И пока я плыл вдоль берега, так и бежал рядом со мной вприпрыжку, что-то выкрикивая и злобно беснуясь. И пока я не скрылся за скалами, так и преследовали меня визг, мат – и дежа вю.
Не знаю уж, какой он национальности был, украинец, русский или ещё кто. Но с сухумским собратом своим он был схож чрезвычайно. Правда, тарханкутский клон был намного гнуснее, так что орехов я бы ему, пожалуй, не дал, даже если бы они с собой и были.
Когда я учился в универе в стародавние советские времена, был у нас на курсе парень один, раздолбай редкостный. Однажды он особо злостно загулял и пропустил аж целый семестр. Не был ни к чему допущен, а к чему его всё-таки допускали, о том он не имел никакого понятия и сдать не смог бы ни при каких обстоятельствах. А тогда с этим было строго. Замаячило неизбежное отчисление.
И тогда в универ пришел его дедушка. Найдя одного из нужных преподов, он смиренно сказал ему, что Саша – хороший мальчик и ему надо поставить зачет. Препод вежливо объяснил, почему это невозможно, что Саше до зачёта – как до звёзд и т. д. Дед его вежливо же выслушал, ласково улыбнулся – и снова: да, да, да, всё так, но хорошему мальчику Саше нужен зачёт. Препод – повторно объясняет, что сие невоможно никак, дед выслушивает – и снова своё. И так – изо дня в день, часами, пока препод не сломался и не поставил этому Саше зачёт, просто оберегая свой рассудок. И тогда дед методично принялся за следующего… Послать подальше старика в те времена никому в голову не пришло бы, в общем, управы на него не было. Я видел, как на нашей кафедре один препод от него минут 40 прятался в туалете, а дедок, ласково улыбаясь, терпеливо ждал у выхода. И когда препод вышел, дед тут же снова взял его за пуговицу и принялся за старое… Так он изнасиловал всех, включая военную кафедру, и внук остался учиться.
Шёл я как-то на работу. Прохожу мимо подворотни, а оттуда голодная бездомная собака выходит. Пришлось отдать ей большую часть завтрака.
Вечером возвращаюсь тем же путём, уже в компании своего аспиранта. Вижу - опять собачка эта у той же подворотни стоит, прохожих заискивающе оглядывает. Говорю аспиранту: вот, мол, собаку эту утром я уже тут повстречал.
Между тем подходим всё ближе. И тут несчастная эта собака меня подслеповато оглядывает, с кем-то путает и, поджав хвост, с визгом бросается в подворотню. Аспирант мрачно отвечает:
Ректор вуза, где я раньше работал, мягко говоря, несколько косноязычен, но притом весьма словоохотлив. Так что народ за ним просто записывать перлы не успевает. Недавно вот, выступая перед немецкой делегацией, заявил: "помню, помню, с удовольствием ходил я по стенам вашего замечательного города...".
Рассказавший мне эту историю добавляет: "с тех пор называем его "человек-паук".
Историю эту рассказала мне как-то жена моего покойного друга, д. б. н. , действительный и почетный член различных академий мира, очень талантливый паразитолог и энтомолог.
Сначала напомню, что некоторые оводы проходят одну из стадий развития в желудочно-кишечном тракте лошадей. Затем покидают его естественным путем…
Так вот, экспедиция на Украине, лето, жара, пыльная дорога. Моя знакомая со своим помощником, кандидатом наук, сидят на дороге и терпеливо расковыривают пинцетами конский помёт, ищут личинок оводов. Работа кропотливая и не очень-то приятная, но ничего не попишешь, стараются. Пот с них – градом…
А по дороге идут щирый дiд (всё как положено – висячие усы, соломенная шляпа и т. д.) та и малесенький хлопчик. Остановились. Долго смотрят на взрослых дядю и тетю, занятых таким странным делом. Потом дед неожиданно дает внуку затрещину, поднимает палец и говорит: "ось, бач, Мыкола, учись хорошеньку, а то будешь усю жизнь, як те москалики, в г… ковыряться!".
Дело было в далёкие годы моего студенчества. После второго курса вывезли нас на летнюю практику. Жили мы в общаге. В коридоре около входа висело довольно большое зеркало. Рядом с ним вывешивались разные полезные объявления, а также, по традициям того времени, шаржи и карикатуры на провинившихся накануне (в стиле "позор пьянице и дебоширу Горбункову").
Но однажды вечером наш студент это зеркало вдруг разбил. Очевидцы утверждали, что отнюдь не случайно уронил, а наоборот – совершенно злонамеренно сорвал со стены и с силой грохнул оземь. Дело было так. Студент этот, вырвавшись на свободу из-под родительской опеки, немедленно сорвался в сильнейший загул. К вечеру он частенько напивался до полного умопомрачения, всячески буянил и чудил. Соответственно, не раз становился героем обидных околозеркальных карикатур.
Той злополучной ночью он, по обыкновению раскачиваясь и горланя песни, возвращался домой в прескверном настроении. Спотыкаясь о ступени крыльца, заплетаясь ногами и кренясь, как подбитый самолёт, с грохотом ввалился в коридор. С трудом выровнялся, опершись о стену. И тут прямо перед своим носом увидел карикатуры. В том числе, разумеется, и в очередной раз уже посвящённые его персоне. Это зрелище его окончательно взбесило, и он стал перемещаться вдоль стены, опираясь на неё руками, поочередно срывая карикатуры и в ярости швыряя их на пол. Дойдя до зеркала и уставившись на него, взревел: "ну, это уж слишком, до чего гнусную рожу мне нарисовали!". Сорвал и этот нехороший шарж и бросил себе под ноги. Брызнули осколки…
Расскажу пару своеобразных историй, связанных с дефицитом презервативов во времена перестройки.
Одна из них случилась, как сейчас помню, в 1986 году, когда всё то, что ранее было хоть и в скудном, но стабильном ассортименте, начало пропадать. Были мы на конференции в Подмосковье, в Звенигороде. И в нашей гостинице оказался исключительно богатый по тем временам аптечный ларёк. Накупили мы с товарищем по номеру, калининградским ихтиологом, громадный запас этих самых дефицитных изделий – чтобы и себе хватило на год вперёд, и всем друзьям в подарок. А также набрали и прочих редкостных тогда медикаментов. Например, вазелина. Закинули всё это, наряду с прочими покупками, в номер. И озадачились, как бы провести вечер. Сосед пробормотал нечто невразумительное и загадочное, вроде «Ща всё будет», и куда-то исчез. А я затеял поудобнее упаковать свою сумку. Вывалил всё из нее на кровать и начал, не торопясь, обратно закладывать, чтобы покомпактнее получилось.
Дело уже шло к завершению, и на кровати оставались разложенными только те самые резиновые изделия в невероятных количествах, да ещё вазелин. В этот момент дверь распахнулась, и мой сосед, сияя, как самовар, подтолкнул в номер двух девиц со словами: «а это мой питерский корефан, знакомьтесь!». Как потом оказалось, он встретил в гостинице двух своих землячек и тут же решил пригласить к нам в гости на этот вечер. Когда землячки оценили открывшуюся перед ними дислокацию, они с визгом выскочили в коридор и исчезли навсегда.
Вторая история произошла годами двумя позже, когда товарный дефицит достиг уже серьёзных высот. Приехал я как-то на конференцию в один славный посёлок, где расположен один известнейший биологический институт. Тогда жил у меня там друг, который и предупредил заранее, что в их аптеках столь дефицитные изделия каким-то образом сохранились, причем имеются обычно в практически неограниченном количестве. Когда об этом узнали мои друзья, приятели, знакомые и все их многочисленные знакомые, друзья и приятели, меня снабдили в итоге здоровущим «списком на 8 листов» и дали наказ без изделий не возвращаться. Приехав, я решил сразу отбыть номер, чтобы потом не держать это в памяти, и первым делом направился в аптеку. Где и скупил практически все местные запасы этих самых предметов. Забил ими чемодан и забыл было о них.
А посёлок этот – хоть и научный, но всё-таки посёлок. И все там всё друг про друга знают, слухи и сплетни разбегаются, как круги на воде, и со скоростью удивительной. Когда я вечером того же дня прибыл домой к своему другу с целью отужинать и традиционно накушаться водочки в компании с ним и его супругой – практически первым из того, что мне ребята рассказали, была следующая новость дня. Местный народ взбудоражен и даже испуган сегодняшним зловещим событием! В поселок прибыл некий таинственный незнакомец, который первым делом заявился в аптеку и скупил там все презервативы подчистую. Каковы его дальнейшие планы и цель приезда, остаётся только догадываться…
В школе я учился ещё в советские времена. И вот, помнится, как-то раз вызывает меня историчка к доске и говорит:
- А ну-ка, докажи-ка ты нам, что именно коммунистическая партия наилучшим образом отражает надежды и чаяния народные?
Я крепко задумался, да и отвечаю: эээ… что-то, мол, даже и теряюсь как-то… Нет, извините, ничего и в голову не приходит.
Тут учительница прямо-таки поразилась моей непроходимой тупости.
- Ну как же так? Это же очевидно. Эххх… Ну да ладно, вот я вам сейчас сама докажу. Вот смотрите. Знаете ли вы, сколько было в России перед революцией самых разных политических партий, а? Да уйма просто!
Выдерживает значительную паузу, эффектно разводит руками и ехидно спрашивает:
Выступил я тут по телевидению. Коллега мне и говорит: - Естественно ты смотрелся, вполне так гармонично. Я самодовольно приосанился. - И выглядел - дурак-дураком, и нёс, соответственно, какую-то чепуху.
Впечатлила рекламная аннотация к фильму "Уланская баллада" на одном из торрент-трекеров. Писано явно для школоло и ЕГЭ-студентов. Да и аффтыр небось из них же. Весьма близко к тексту:
- Теперь уже никто и не знает, кто такие уланы. А это были такие гусары. Тоже пошлые, но в квадратных шапках.
Были когда-то мы с моим тогдашним соседом юными аспирантами-раздолбаями. Я – биолог, а он – программист. Решили было модель водной экосистемы соорудить, раз уж так совпало. Ну и ходили к нему в институт, где стояли (кто постарше, помнят) здоровенные советские ЭВМ. И вот идем мы по коридору его института, по какому-то чужому факультету. А выглядел сосед весьма солидно, одевался строго – костюм, галстук, рубашка накрахмаленная, даже если (особенно если) с тяжкого похмелья. Выглядеть всегда старался невозмутимо.
Так вот, вдруг подбегает к нему какая-то взволнованная студентка. Вцепляется в его рукав и начинает что-то лопотать. Я разбираю не всё, понимаю лишь, что речь идет о несданном зачете, какой-то связанной с этим катастрофе, необходимости ликвидировать задолженность вот прям здесь и сейчас, причем добиться этого она любой ценой готова... Сосед дает ей увлечь себя в аудиторию, подмигивает мне – подожди, мол. Через некоторое время та же невозмутимо, поправляя галстук, выходит. Следом появляется студентка с нарушенной прической, что-то на ходу застегивая, и срывающимся голосом спрашивает: а... а... ЗАЧЁТ???
Хладнокровно повернувшись к ней, сосед менторским тоном произносит: "Голубушка, помилуйте... Во-первых, так зарабатывать зачёты – глубоко аморально. Во-вторых, я всего лишь аспирант. В третьих – с другого факультета. Нельзя так поступать, милочка, идите учить!" Отворачивается и направляется дальше по коридору...
_____ P.S. История, конечно, некрасивая, но ведь это не развод наивной девочки, не принуждение, а столкновение двух аферистов ("вор у вора дубинку украл"). Барышня сама такую инициативу проявила. Что позволяет мне увидеть в произошедшем и некоторую чёрно-юмористическую сторону.
Однажды пожилому профессору с нашей кафедры подарили на день рождения большой газовый пистолет, искусно сделанный под кольт 45-го калибра. Все мы были после кафедрального застолья слегка навеселе, кафедра - преимущественно мужская, ну и пошёл этот кольт по рукам. Пришла и моя очередь с ним поиграть. Дали его мне на полчаса. Осмотрел я его, покрутил, пощелкал - ну и всё вроде, иссякла фантазия... не уборщиц же пугать им. А возвращать до срока - тоже как-то жалко. В общем, сунул я его за пояс, под пиджак - да и пошел по своим делам.
А в коридоре останавливает меня заведующий соседней кафедрой. Заводит к себе в кабинет. Уселись мы, обсудили что-то насущное. Затем разговор растёкся по более общим темам. И тут он меня спрашивает: а скажи, в чём секрет твоей популярности среди студентов, а? Ну скажи!
И вдруг я вижу, что лицо его несколько изменяет выражение, а глаза медленно круглеют и фокусируются где-то в районе моего пояса. Простодушно решив, что это у меня ширинка расстегнулась, я опустил глаза - и сразу понял причину его замешательства. Полы незастёгнутого форменного пиджака постепенно разошлись, и из-за брючного ремня, соответственно, высунулась здоровенная кольтовская рукоять. И тут завкаф хмуро сказал:
- Эээ... ну, ладно, можешь не отвечать. И так понятно.
Работал я когда-то в одном вузе, который теперь нередко подаётся как древнейший-первейший-крутейший в городе, стране и мире. И был у меня знакомый аспирант. Диссертацию он писал по теме, о которой там никто, в сущности, и понятия не имел: экологический риск, ГИС-технологии... В общем, руководитель у него был сторонний, из Университета.
Как-то раз, уж ближе к окончанию аспирантуры, вызывает этого знакомого зав. кафедрой и говорит: концепция поменялась! Низзя теперь, мол, чтобы руководитель сторонний был. Роняет это престиж нашего крутейшего супер-института. И ректорат рекомендует, чтобы руководителей у тебя было два. Вторым - наш. А именно - сам этот зав. кафедрой.
Парень посоветовался с научруком, почесали они в затылках, плюнули и согласились. Зав. каф. в этом деле не рубит, и на помощь его рассчитывать, конечно, не приходится. Но куда деваться-то... Работа уж почти готова.
А перед предзащитой опять этого аспиранта зав. каф. вызывает. И снова молвит ему человеческим голосом: концепция поменялась! Низзя теперь, мол, чтобы руководитель сторонний первым был. Роняет это престиж нашего крутейшего супер-института. И ректорат рекомендует, чтобы первым стоял руководитель наш, крутейше-вузовский. А именно - сам этот зав. кафедрой.
Парень опять посоветовался с научруком, сызнова почесали они в затылках, плюнули - и согласились. А куда деваться-то... Работа уж готова.
Надо ли говорить, что на защиту аспирант выходил уже только с одним руководителем. И был это отнюдь не университетский трудяга. Такая концепция, ничего не попишешь. Нехорошо, если два руководителя. Ректорат этого не рекомендует.
В 90-м Горбачёв стал президентом СССР. Тогда политика была в моде, а люди ещё не успели окончательно осатанеть. И охотно делились друг с другом новостями и впечатлениями о политических событиях. И вот как-то вёз меня таксист, по дороге разговорились, он и спрашивает: ну, а ты бы, мол, взялся президентом работать?
Я посмеялся и говорю: нет, нафиг мне нужна такая головная боль. Да мне бы и знаний для такой работы не хватило. Я же экономику очень плохо знаю, юриспруденцию, социологию, политологию, да ту же психологию, к примеру. И ещё много чего там знать и уметь нужно.
Таксист покривился и решительно отвечает: а я - смог бы! Взялся бы! Хули там. Подумал немного и добавил: расстрелял бы всех к ебене матери, и дело с концом.
Запомнился один студент с трудом угадываемого пола, наглый, немытый, прыщавый, вонюченький. На экзамене мычит что-то дикое, но совершенно не стесняется своего невежества, наоборот, вовсю нахальничает. Я ему выношу вердикт: ничего, мол, не знаете, в следующий раз приходите. И только если сумеете подготовиться - иначе бессмысленно. И вдруг этот бандерлог мне внятно так заявляет: "я не знаю? Ну, эээ, Вы мне того, самооценку-то не занижайте!"
"Тупой дебильности сестра, ЦЫвильность в мрачном подземелье" (горноинституццкий фольклор)
Когда я в 1997 г. пришёл работать в горный институт, это был вполне демократичный вуз с симпатичными университетскими традициями. Но потом руководство решило, что "всё должно быть цЫвильно" (с). И тут наш институт неожиданно провозгласил себя лучшим вузом планеты, вопреки нагло игнорирующим его мировым рейтингам.
Одно из разнообразнейших, удивительных проявлений ЦЫвильности и вселенской самолучшести заключалось в том, что через гостеприимно открытый ранее центральный вход запретили ходить простым смертным. Теперь это стало привилегией руководства и наиболее дорогих и многообещающих из гостей. Всех остальных направили через чёрный ход. Ко вратам приставили туповатых охранников, оплачиваемых куда лучше, чем "среднестатистический" препод.
И вот приехал как-то к нам в Петербург московский коллега, профессор, с которым мы были ранее знакомы только по публикациям и скудной переписке. И захотел он зайти ко мне и пообщаться воочию. И наивно сунулся в институт через главный вход, по старой-то памяти. А ехал он из экспедиции, одет был в полевое, с рюкзаком, небритый. Одним словом, являл собой живое воплощение НецЫвильности... В общем, перехватили и заломали его бдительные добры молодцы, чуть помяли и выкинули.
Он таки упёрто сунулся через чёрный ход "для негров", но и там его не впустили, лишь брезгливо дали позвонить мне. Я спустился, пытался уговорить напыщенных охранников, тщетно напирал на его мировое имя и неудобство перед гостем. Но мне популярно объяснили, что имя и известность здесь у всех примерно одинаковые, и нехрен тут, панимашь. В итоге так и пришлось нам беседовать и листать документы и статьи, сидя на ступеньках входа, подложив под зады какие-то папки, а проходящие студенты о нас спотыкались... После этой встречи наше перспективное сотрудничество почему-то и заглохло. Зато всё цЫвильно.
Довелось мне поработать в одном довольно известном вузе. Когда устроился туда, состоялся со мной примерно такой интересный разговор. - Скажите, а что мы можем отжать? - Не понял? - Ну, какое научное направление Вы принесли сюда с собой, Вы же доктор? - Какое-такое направление... Я гидробиолог, вот и занимаюсь потихоньку прикладной гидробиологией. - И у кого это можно отжать? - Опять не понял. - Отнять это у кого-то можно? Чтобы делать это тут, самим. - Разве что у меня. Но я не уверен, что Вы сами справитесь. Тут нужны соответствующее образование, знания, опыт. - То есть отжать это никак нельзя? Жаль. Наш любит, когда что-нибудь можно отжать... Ну ладно. Действительно, научного направления у Вас нет. Придётся так и доложить.
