БЕССМЕРТНЫЙ

Эта маленькая история случилась ровно год назад, 9-го мая, в городе Туле, на городском параде.
Играла музыка, мелькали букеты, не спеша продвигались нарядные виллисы.
По проспекту Ленина плыл бесконечный строй черно-белых бессмертных героев той войны. Все молодые, сильные, красивые, почти живые. И каждый из них, деревянной рукой, вел своего внука или правнука.
Вдруг, одна девчушка неожиданно отдала прадеда маме и быстро скрылась в гуще народа.
Девочку звали Наташа, и ей на мгновение показалось, что где-то в толпе, над головами, мелькнул ее прадед. Та же улыбка, те же усы, и медали вроде те же…
Наташа с трудом протиснулась сквозь плотную колонну и, наконец, нашла то что искала: какой-то щекастый мальчик, лет десяти, действительно нес фотографию ее родного прадеда. Девочка сразу узнала ее, ведь фотка та была единственная, прадед прислал ее с фронта и вскоре погиб.
Наташа аж захлебнулась от праведной ярости. Какая подлость! Даже имя не изменили!
Она бросилась на щекастого и стала вырывать у него плакат со своим героическим прадедом.
Но, мальчик, нисколько не смутился, не убежал, он отпихнул Наташу и принялся отчаянно сражаться за свой транспарантик.
Тут на помощь подоспела Наташина мама:

- А ну, отпусти, Гаденыш! Ты где это взял, бессовестный!? Это же наше! Сюда приходят люди с фотографиями своих дедов, а не чужих! Дай сюда, наглец!

Мальчик, оставшись без плаката, беспомощно заплакал и стал звать: «Ма-ма! Ма-ма! Они забрали!»
Толпа расступилась и из нее вынырнула взбешенная мамаша мальчика:

- В чем дело?! Вы с ума сошли, женщина?! Отдайте сюда! Какого черта к ребенку пристала!?
- Что!? Это вам должно быть стыдно! Чему вы учите сына? Распечатали чужой портрет, прицепили на палку и вперед на парад?! И где вы взяли нашу фотографию?
- Вы, что, ненормальная? Да - это мой родной дед - Сорокин Петр Поликарпович!
- Как? Как ваш? Но ведь, он мой… тоже.
- В смысле ваш...? Так, вы, что, дочь Николая?
- Я? Да… А?
- Боже мой, значит мы с тобой двоюродные сестры. Я ведь сто лет назад хотела найти кого-нибудь из ваших, но, то одно, то другое…
- Познакомьтесь, дети, вы брат и сестра, троюродные, правда, но ничего, все равно для нашего деда мы все одна большая семья…

С того дня прошел год, но обе семьи за это время успели очень сдружиться и превратиться в одну. Они теперь даже не представляют себе, как жили раньше, почти не зная о существовании друг друга.
И сегодня, Петр Поликарпович Сорокин поведет на парад своих правнуков, но только уже без ссор и обид, ведь его деревянной руки хватит на всех.
Наверняка хватит, он ведь настоящий бессмертный герой.
Еще бы, семьдесят лет как погиб, а все еще продолжает держать в кулаке всю свою большую семью…

P.S.

С праздником всех вас! Вспомните и поплачьте…

Эта история произошла со мной и моим другом в городе Каменск-Уральский Свердловской области во время так называемого путча 1991 года.
Один из моих друзей стилизовал эту историю по известный рассказ А.П.Чехова,естественно опустив много важных для повествования деталей.
Если будет интересен предложенный читателю рассказ напишу о событиях подробно.
25ой годовщине путча посвящается.

ЗЛОУМЫШЛЕННИК
(КОНЕЦ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ)

Утро начиналось как обычно. После 12 бутылок «Советского шампанского», выпитых накануне, мучила изжога и немного болела голова. Вова покурил во дворе дома, вдыхая свежий утренний воздух вместе с горьковатым привкусом табачного дыма, посмотрел на небо с плывущими клочковатыми облаками и стал думать, что делать сегодня. Спать не хотелось. С изжогой бороться бесполезно, но можно справиться с остатками похмелья. Начнем с пива — подумал Вова, и среди бессмысленности повседневного существования забрезжил небольшой просвет. Но не пить же пиво в одиночку, и Вова решил отправиться к Ване, который был доступен для совместного времяпровождения и распития напитков в любое время суток. Сказано — сделано, Вова вскочил на свой мотоцикл и помчался в направлении столовой, где работал Ваня.
Одноэтажная столовая уже была открыта и принимала ровными дозами толпы людей, жаждущих утолить голод. Вова зашел со служебного входа, прошел по коридору к кабинету директора, где и обнаружил Ваню. Хотя они учились вместе, но после окончания института Ваня очень скоро стал директором столовой, а Вова, поработав немного в торговле, выбрал более свободную деятельность в фонде при городской администрации.
– Привет! — сказал Ваня и вяло спросил, — Куда пойдем сегодня?
– Привет! К тебе, в избушку, — ответил Вова.
«Избушкой» назывался небольшой деревянный дом, который принадлежал Ваниной семье в старой части города. В этой «избушке» Ваня и его друг часто проводили время.
– Сколько будем брать — для начала или на весь день? — поинтересовался Ваня.
– Не знаю, как пойдет, — был ответ.
– Только давай сегодня без споров, — попросил Ваня.
– Давай. Здоровье уже не то, — пошутил Вова.
Действительно, их встречи часто сопровождались спорами — на самые разные темы, но чаще всего на количество выпитого; иногда даже ставились рекорды, что было не очень полезно для здоровья — особенно когда количество выпитого пива измерялась десятками литров.
После столь непродолжительного и скупого диалога двух друг друга понимающих людей Ваня отправился на обход вверенной ему советской властью столовой, и после 20-минутной суеты и бурной имитации деятельности был полностью готов к исполнению дружеских обязанностей. Пиво было закуплено в ближайшем магазине в нужном количестве, и уже к 2 часам дня друзья были на исходной позиции, то есть за деревянным столом в полумраке старого деревянного дома.
Так начинался вполне обычный день. Никто даже не предполагал, какое странное продолжение он получит. Пиво лилось рекой, разговоры шли по обычному руслу. Закусывали сушеной рыбой. Стали вспоминать, как обходились малым, когда жили в общежитии.
– Помнишь, как несколько дней ели только жареный лук, который привезли из колхоза? — спросил Вова.
– Как не помнить. Да было время, когда ничего особенно не нужно было для удовольствия, — отозвался Ваня.
Разговор постепенно перешел на рыбалку, потом на охоту. В углу комнаты лежали некоторые вещи Вовы, включая рыболовные принадлежности и чехол с охотничьим ружьем, купленным совсем недавно. Вове очень хотелось пострелять, но до начала сезона охоты было еще далеко.
– Надо потренироваться, — заключил Вова, допив очередной стакан пива, — Есть что-нибудь для мишени?
– Сейчас поищем, — и Ваня отправился в кладовку в поисках нужной вещи.
Как назло в кладовке не нашлось ничего подходящего, кроме портрета Ленина, который ранее висел в директорском кабинете столовой и был снят Ваней, не любившего подобного официоза на рабочем месте.
Во дворе дома у стены на деревянный чурбан поставили портрет Ленина, отсчитали расстояние, Вова собрал ружье, зарядил его, занял исходную позицию и прицелился. Раздалось последовательно два выстрела. Голова Ленина на портрете разлетелась в клочья. Вова с удовлетворением посмотрел на результат стрельбы и предложил выпить за удачный выстрел. Ваня посмеялся, и они пошли обратно в дом.
Дружеские посиделки продолжались, но недолго, не больше получаса. Вскоре у ворот дома остановилась машина, через несколько минут в двери раздался стук и громкий голос скомандовал:
– Милиция! Сдать оружие! Выходить по одному!
Вова и Ваня сначала подумали, что это шутка. В недоумении они устремились к окну и увидели наряд милиции, который явно не собирался шутить. Милиционеры держали на изготовку пистолеты и были настроены явно серьезно.
– Будем сдаваться, — сказал Вова, — по крайней мере, узнаем, в чем там дело.
– Согласен, — отозвался Ваня.
Двери были открыты, и милиция стала принимать, как потом выяснилось, «особо опасных преступников». Друзей быстро погрузили в милицейскую машину, и вскоре они оказались в городском милицейском управлении. Только там, на первом допросе удалось узнать причину задержания. После выстрелов Вовы соседи позвонили в милицию и сообщили, что рядом с ними орудуют бандиты и раздаются выстрелы. В результате милиционеры были нацелены на то, чтобы схватить и раскрыть банду.
Объяснениям Вовы следователь, к которому его привели на допрос, сначала не поверил, считая, что тот его запутывает.
– Если не верите, то проверьте — ружье официально зарегистрировано на меня, я работаю в фонде при городской администрации, после окончания института несколько лет проработал директором магазина, — настаивал Вова, — если в чем виноват, то в том, что стрелял в городе, но в недоступном для людей месте и по мишени. Так у нас принято.
– У кого это «у вас»? — спросил следователь.
– У охотников. Ружье-то новое. Нужно проверить ружье, приноровиться, — Вову понесло, и он еще час рассказывал следователю про особенности охоты.
То ли сведения быстро подтвердились, то ли произвело впечатление высшее образование задержанного, то ли надоели охотничьи рассказы, но следователь быстро сменил тактику:
– Мишень мы нашли. Это портрет Ленина. Так что про охоту не ври. Ты расстрелял не просто портрет, а символ советской власти. Можно сказать, ты стрелял в советскую власть. Это уже не обычное правонарушение, тут политическое преступление. Надо тебя передавать в КГБ, пусть они тобой займутся. Может, у вас там целая антисоветская организация. Что скажешь?
Вова от такого поворота немного опешил. Меньше всего он мог представить себя политическим заключенным. Нельзя сказать, чтобы он любил советскую власть, но был достаточно равнодушен к политическим вопросам, как впрочем, и ко всему, что его лично не касалось. От неожиданности Вова опять начал плести про охоту:
– Да стрелял, да по мишени. Но так у нас, у охотников, принято. И местный егерь советовал проверять ружье перед охотой. А как без мишени-то стрелять? Что нашлось для мишени, то и взяли. По мишени видно как ружье стреляет, вверх забирает от мушки, или вниз. Ладно, если на косулю пойдем охотиться, а если на лося или на кабана — промахнешься, а он на тебя и набежит, ничего живого не оставит. Нет, без проверки нельзя. А что мишень такая попалась, то я не виноват.
- Не мешай, помолчи немного, — отмахнулся следователь, который уже почти не слушал, а составлял протокол допроса, опуская разные охотничьи подробности. Затем дал просмотреть бумагу и подписать, потом добавил:
– А теперь — в камеру. Посидишь. Может, еще чего-нибудь вспомнишь.
– За что в камеру? За так, за здорово живешь. Из своего ружья стрелял. Мишень такая попалась. Без проверки ружья невозможно. Ладно, на птицу охотиться, там дробью легко попасть, а как на зверя…
- Увести его! — крикнул следователь, чтобы не слушать новых подробностей про охоту.
В камере было сыровато и прохладно, но, видимо, сказались события прошедшего дня, и Вова почти сразу уснул на нарах. Сон его, правда, был беспокойный, снилась всякая муть. Сначала снилось Вове, что едет он в Сибирь по этапу в тюремном поезде с другими политическими заключенными, за решетчатым окном мелькают леса, греются зеки в вагоне у печки, протягивая руки к огню, и рассказывают друг другу про свои политические преступления, а некоторые из них уважительно показывают на Вову и говорят: «А он в Ленина стрелял». Потом вдруг картина меняется: политические заключенные в Сибири поднимают восстание под предводительством Вовы, идут походом на Москву, с охотничьими ружьями штурмуют на Красной площади Мавзолей, из которого выглядывает Ленин и показывает им язык.
Следующие три дня прошли довольно скучно. На допрос не вызывали. Ничего не происходило. И только на четвертый день, утром, Вову неожиданно подняли с нар, вывели из камеры, провели к выходу и отпустили. Что бы это значило? — подумал Вова. Он не знал, что за прошедшие три дня произошло много событий, которые сильно затмили его происшествие с портретом Ленина: в стране произошел путч, был смещен президент Горбачев, путчисты пытались захватить власть, Ельцин оказал им сопротивление, путч провалился. Но ничего этого не знал Вова, который три дня просидел в камере без всякой информации извне. Обо всем он узнал позднее. Вова несколько мгновений задержался на крыльце милицейского управления, посмотрел на пустынные улицы города, освещенные первыми лучами солнца, и шагнул в новую жизнь, о которой он еще не догадывался.

В нашем театре, в столярном цехе, работал мастер по фамилии Мальчик.
Яков Михалыч. Выпускник художественного училища по специальности
«деревянное зодчество», мастер на все руки, Настоящий Добрый Волшебник.
Мог выточить из дерева всё, что угодно, от иголки до башенных часов.
Вырезал на заказ рамки, обналичники, иногда портреты, баловался
«чеканкой», в общем делал многое за деньги, а театр был типа «для души»
(лихие девяностые, мы зарабатывали как могли)))) Декорации мог рисовать
и проектировать круглосуточно, с ним любили творить молодые режиссёры.
Иногда допускал пьянство на работе, но… на следующее утро этому
«огурчику» прощено всё с молчаливого благословения директора. Человек он
был спокойный, образованный, знал цену слову. Всех новеньких
«пропускали» через него.
- Иди в столярку, там встретишь мальчика, он всё сделает.
Недоумённые лица встречал человек с седой курчавой головой. Паузу он мог
держать вечность. Чем быстрее новенький начинал говорить, тем больше он
наживал друзей впоследствии – это закон. Одному «Мальчик Яша», не
дождавшись «здрасьте», протянул костлявую деревянную руку из кармана,
другого встретил дождь из опилок с криком «Па-а-Ба-а-м-м». Когда его
случайно вывели из себя, он с размаху воткнул стамеску в дерево и
предложил: «Достанешь – твоя правда. Но я не уверен…». Экстравагантно!
Однажды к нам заехал «столичный мэтр». Был он необуздан и хамоват. Он
считал это творческой свободой и посылал женщин на репетициях по делу и
без. Его представили как именитого, но впоследствии оказалось, что он
только помогал кому-то в московском театре вторым режиссёром. Как же,
надо учить прАвинциалов искусссссству!
… Все ждали работу над декорациями…
… Как-то в кабинет директора врывается этот деятель, что-то орёт:
- Вы посмотрите! Нет, вы посмотрите, а я на вас посмотрю!...
И протягивает… что-то похожее на курительную трубку… только вместо
мунштука у неё… член!
- Впечатлён, - покрутив этот симбиоз, спокойно ответил директор, - Сеанс
вуайеризма закончен?
- Я так не мо-гу! Этот ваш... ремесленник! Завтра премьера!! Он
издевается!!!
Директор позвал Яшу. Тот пришёл, протёр очки, и молча сел, уставившись
на директора.
- Твоя работа, Михалыч?
- Ага. Рука не поднялась подписать - как живой…
- Нет, ты объясни нам! – заорал опять псевдотворец, - Вот кто тебя
просил!
- А вы помните, что вы попросили?
- Да! Трубку, твою мать!
- Нет. Вы сказали, - тут Мальчик нагнул голову и вытянув руку, басом
продекламировал, - «Выточи мне какую-нибудь х&&&ю, чтобы на трубку была
похожа».
Масквич покраснел и замер. Директор прыснул.
- Вы ещё, друг мой, декорации третьего акта не видели… Завтра хотел
показать…

Трехстворчатый полевой алтарь, описанный гениальным Гашеком в
гениальной эпопее о бравом солдате Швейке, по окончании Первой мировой
войны не канул в Лету, но был принят на вооружение доблестной Красной,
а затем Советской армией.

Советский военно-полевой алтарь представлял из себя трехстворчатый же
складень, украшенный самыми разнообразными языческими предметами
поклонения. Среди предметов можно было обнаружить "Боевой листок",
написанный ротным писарем по неведомо когда заведенному шаблону; Устав
гарнизонной и караульной службы, подвешенный на петельке; несколько
аляповатых клипов с изображениями дебильного солдата и ракетной
установки, и, конечно же, портрет дедушки Ленина. Несомненно, именно
благодаря этому портрету алтарь гордо назывался "передвижной ленинской
комнатой".

Жарким муромским летом 1987 года учебное подразделение войск связи
выехало на боевую подготовку. По тревоге, о которой личный состав был
предусмотрительно оповещен за сутки до ее объявления, будущие доблестные
связисты разбились на тревожные экипажи и приступили к отработке боевых
задач, как то: рытье окопа в полный профиль с автоматом в одной руке и
лопатой в другой; бегание по лесу в противогазах с криком "Ура!" и
нанесением повреждений разной степени тяжести молодым березкам и
собственным лбам; варка каши на костре; разбивка плащ-палаток и прочая,
и прочая, и прочая. Ваш покорный слуга в силу присущей ему невезучести
пропустил ответственный момент разбивки на экипажи и в результате
оказался самостоятельной боевой единицей, не способной ни к рытью
окопов, ни к хождению в атаку, ибо все эти мероприятия требуют
пристутствия начальства в чине сержанта или хотя бы ефрейтора, а все
вышеупомянутые чины уже предавались военным утехам с более удачливыми
курсантами.

Поскольку основной закон Советской армии гласил, что солдат, а тем более
курсант, не должен праздно шататься по полигону в тот момент, когда там
решаются судьбы войны и мира, замполитом роты была немедленно учреждена
должность ответственного за полевую ленинскую комнату, на каковую
должность я и был назначен. В мои обязанности входило охранять складень
и в зародыше пресекать попытки курсантов из других рот украсть его с
целью шантажа и понижения общей обороноспособности войск связи.

Сей ответветственный пост требовал от меня максимальной отдачи сил и
грандиозного душевного подъема (выражавшегося в устремленном в
бесконечность взгляде а-ля Клинт Иствуд и угрожающем автомате АК74
наперевес). Малейшее отступление от священных правил вышеупомянутого
устава грозило рытьем окопов и хождением в атаку, чего мнея всячески
хотелось избежать.

К сожалению, если день неудачно начался, то нет никаких гарантий того,
что он удачно завершится. Поглощенный наблюдением за атакующими
вероятного и невероятного противников сослуживцами, а также птичьим
пеньем, нежным солнечным светом и дурманящими запахами лесных трав, я
вернулся к суровой армейской действительности лишь после сурового
возгласа замполита: "З-ев, @#$#$%, а где же ЛЕНИНСКАЯ КОМНАТА?"

Что я мог ответить достойному капитану? Что курсанты все так же рыли
окопы и ходили в атаки, что над учебными кострами все так же клубился
учебный дымок учебной каши, и небо было такое же голубое, и солнышко
светило все так же ярко - а вот ПЕРЕДВИЖНОЙ ленинской комнаты у меня за
спиной уже не было. "Наверное, ее ПЕРЕДВИНУЛИ!" - предположил я вслух и
в ответ услышал о себе столько лестных фраз, сколько мне впоследствии
приходилось слышать только один раз в жизни, да и то после того, как я
расстрелял в карауле пулеулавливатель.

Я был поставлен перед жестоким выбором: или найти комнату в густом
муромском лесу до заката солнца, после чего бесславно удалиться в наряд
по кухне, или прямо из леса отправиться в Ковров на
"губу". Конечно же, я предпочел кухню. Весь следующий час был посвящен
метаниям по лесу, причем каждый встречный сержант, не говоря уже о
ефрейторах, считал своим долгом отправить меня то ли рыть окоп, то ли
варить учебную кашу, а узнав об истинной цели моего паломничества,
заливался животным хохотом и добавлял пару-другую мазков к уже
написанной замполитом картине.

Мир не без добрых людей. Тщательно сложенный военно-полевой алтарь
обнаружился в кунге у соседей-телефонистов, решивших приобщиться к
древней вере в устав и Доброго Дедушку Ленина. Даже "боевой листок"
висел там, где ему и полагалось висеть, а у схематически изображенных на
нем чудо-богатырей не были опять-таки схематически пририсованы
недостающие анатомические детали. Да и замполит в конце концов оказался
не таким уж зверем, и мой нарад по кухне был заменен публичным осмеянием
перед строем.

Впрочем, осмеяние - это не по уставу. "Смирно, я сказал!"

Всегда внучка под усиленным контролем, дедушки или бабушки, особенно если ее родители ушли на дело.
Возраст в два с небольшим года в отсутствие родителей, позволяет творить чудеса, но сегодня случилась маленькая неприятность, поцарапала ручку о бабушкин кактус когда добиралась до бабочки на окне.
Хорошо что дедушка близко связан с медициной, подул на ранку, поцеловал и предложил собираться на прогулку. Радости не было предела, успели погонять соседского кота, покататься на горке и встретить родителей.
Но неприятности посерьёзнее начались уже дома, ручка которая утром пострадала, плотно прижата к груди, а словарного запаса не хватает выразить суть проблемы. Молодая мама просит пошевелить хотя бы пальчиками, против всех правил воспитания протягивает смартфон:
- Доча, вот на, поиграй.
Но мелкая другой рукой листает страницы, а подозрительная рука без движения.
Дедушка, как мы помним, довольно близок к медицине, прокручивает мысль, кого собрать на консилиум, как побыстрее сделать рентген. Все решается в два телефонных звонка, подозрения все же с деда не сняты.
- Внучка, собирайся, поехали прокатимся.
Снова одевается кофта с длинным рукавом и... тут же возврашется способность шевелить рукой.
Нет царапки перед глазами, нет проблемы, вот такие переживания у нас...

НА ЗАДНЕЙ ПАРТЕ

1975-й год, весна.
Город Львов.
Мы - повидавшие жизнь, октябрята, заканчивали свой первый класс, дело подходило к 9-му мая и учительница сказала:

- Дети, поднимите руки у кого дедушки и бабушки воевали.

Руки подняли почти все.

- Так, хорошо, опустите пожалуйста. А теперь поднимите руки, у кого воевавшие бабушки и дедушки живут не в селе, а во Львове и смогут на День Победы прийти в школу, чтобы рассказать нам о войне?

Рук оказалось поменьше, выбор учительницы пал на Борькиного деда, его и решили позвать.

И вот, наступил тот день.
Боря не подкачал, привёл в школу не одного, а сразу двоих своих дедов и даже бабушку в придачу. Перед началом, смущённые вниманием седые старики обступили внука и стали заботливо поправлять ему воротничок и чубчик, а Боря гордо смотрел по сторонам и наслаждался триумфом. Но вот гости сняли плащи и все мы увидели, что у одного из дедов (того, который с палочкой), столько наград, что цвет его пиджака можно было определить только со спины. Да что там говорить, он был Героем Советского Союза. Второй Борькин дед нас немного разочаровал, как, впрочем и бабушка, у них не было ни одной, даже самой маленькой медальки.

Героя – орденоносца посадили на стул у классной доски, а второго деда и бабушку на самую заднюю парту. На детской парте они смотрелись несколько нелепо, но вполне втиснулись.
В самом начале, всем троим учительница вручила по букетику гвоздик, мы поаплодировали и стали внимательно слушать главного героя.
Дед оказался лётчиком и воевал с 41-го и почти до самой победы, аж пока не списали по ранению. Много лет прошло, но я всё ещё помню какие-то обрывки его рассказа. Как же это было вкусно и с юмором. Одна его фраза чего стоит, я и теперь иногда вспоминаю её к месту и не к месту: «Иду я над морем, погода - дрянь, сплошной туман, но настроение моё отличное, ведь я уверен, что топлива до берега должно хватить. Ну, даже если и не хватит, то совсем чуть-чуть…»
При этом, разговаривал он с нами на равных, как со старыми приятелями. Никаких «сверху вниз». И каждый из нас начинал чувствовать, что и сам немножечко становился Героем Советского Союза и был уверен, что если нас сейчас запихнуть в кабину истребителя, то мы, уж как-нибудь справимся, не пропадём.

Класс замер и слушал, слушал и почти не дышал, представляя, что где-то далеко под нами проплывают Кавказские горы в снежных шапках.
Но, вот второй дедушка с бабушкой всё портили.
Только геройский дед начинал рассказывать о том, как его подбили в глубоком немецком тылу, так тот, второй дед, вдруг принимался сморкаться и громко всхлипывать. Учительница наливала ему воды из графина и успокаивающе гладила по плечу.
После паузы герой продолжал, но когда он доходил до ранения или госпиталя, тут уж бабушка с задней парты начинала смешно ойкать и причитать.
Мы все переглядывались и старались хихикать незаметно. Уж очень слабенькими и впечатлительными оказались безмедальные бабушка с дедушкой. Ну, да, не всем же быть героями. Некоторым, не то что нечего рассказать, они даже слушать про войну боятся.

Только недавно, спустя годы, я от Борьки узнал, что те, его - «слабенькие и впечатлительные» бабушка с дедушкой с задней парты, были Борины прабабушка и прадедушка. Они просто пришли в школу поддержать и послушать своего сына-фронтовика, а главное, чтобы потом проводить его домой, а то у него в любой момент могли начаться головные боли и пропасть зрение…

Жена работает медсестрой в клинике.
Далее с ее слов.
На пост приходит звонок - вызывает пациент - старенький очень милый дедушка 96 лет от роду, бывший капитан океанского лайнера, а ныне пенсионер с легким Альцгеймом. Вхожу к нему в палату. Дедушка просит принести ему яблочко из шкафа, т. к. сам передвигается уже с трудом и поэтому в основном лежит в кровати. Я приношу ему яблоко, слежу чтобы он аккуратно его съел и ухожу из его палаты.
Минут через 10 снова звонок от дедушки, захожу к нему, вынимаю у него из рук кнопку вызова. Дедушка интересуется погодой на улице (видимо надумал погулять). Подробно описываю ему погоду, дедушка благодарит, выхожу из палаты.
Проходит около 15 минут и снова на пульте появляется вызов от дедушки. Вхожу в палату, принимаю кнопку вызова у него из рук и узнаю, что он о чем-то хотел спросить, но уже забыл и извиняется. Раскланиваемся, я выхожу.
Через короткий промежуток времени опять вызов от дедушки. Вхожу и интересуюсь что он желает на этот раз, а дедушка и спрашивает:
- Дочка, а вот эта кнопочка, которую я периодически нажимаю, для чего она?!

Р.S. медсестра - японка, клиника в Токио.

O пользе оздоравливающих процедур и вообще здорового образа жизни.

Днями мне пришлось заехать в больницу, поговорить со знакомым врачом.
Как раз из приемного покоя к ним в неврологическое отделение привезли на
каталке полупарализованную женщину средних лет. Вид у нее был нехороший:
землистого цвета, встрепанная, несчастная. Вокруг суетился медперсонал -
кислород, капельница, уколы. Попутно выясняли, что с ней произошло.
"М-М-Моржевала..." - с трудом произносит больная. "А еще что?", -
интересуется дежурный врач. "М-М-мочу п-пила" (уринотерапией занималась,
то есть). Душераздирающее, короче, зрелище. Никому не пожелаешь.

Но это так, к слову. А я хочу рассказать, почему мой тесть никогда не
далал и не делает утреннюю зарядку. Дело было так: вырос он в глухой
костромской деревне, в которой не было средней школы. Родители же очень
хотели его выучить, поэтому после начальной школы отправили его вместе с
другим таким же пацаном за тридцать километров в большое село со средней
школой, доучиваться.

Там они жили в семье родительских знакомых, в доме им был отведен угол.
А тогда, в 30-40е годы, всякая физкультура была в почете. И вот как-то
раз, вернувшись из школы, они стали вдвоем шумно возиться, показывая,
каким упражнениям их только что научил на уроке физкультурник.

Разбуженный их возней, на печке заворочался дедушка и сполз вниз, очень
рассерженный. Стоит заметить, что в своей молодости этот дедушка служил
в гвардейском полку в Петербурге, а в начале века всякие гимнастические
упражнения, в армии особенно, стремительно входили в моду (ну там
Лесгафт, гимнастические клубы, усатые атлеты в полосатых трико). Так
вот, дедушка негодовал: "чему вас там учат? да разве ж так надо делать?
Надо ж правильно вот как делать!" - и давай приседать, и мажать руками и
наклоняться, и тянуться на носочках, и высоко поднимать ноги,
подпрыгивать, подтягиваться на дверном косяке, и, пыхтя, отжиматься, и,
сильно напрягши мускулы рук, поворачиваться. Короче, дедушка с блеском
показал весь комплекс гимнастических упражнений, заученный в гвардии.
Затем он, недовольно бормоча и кряхтя, вновь забрался на печь.

Далее рассказчик понизил голос и трагическим шопотом продолжил: "А к
утру дедушка помер. И с тех пор я никогда не делаю утреннюю зарядку".

Кстати, я тоже не делаю, просто от лени. А вы?

Миша, спокойно!

Сегодня в супермаркете застала такую картину. Идут впереди меня двое. Видно дедушка и внук. И внук всё время кричит и требует. На что дедушка кивает и говорит: «Спокойно, Миша, нужно просто успокоиться». Даже когда мальчик упал и стал бить ногами и руками об пол, дедушка всё равно оставался совершенно невозмутим и только произносил: «Спокойно, Миша. Мы купим продукты и пойдём домой. Совсем немного осталось».

Наконец на кассе, когда дедушка с внуком стояли в очереди, ребёнок схватил киндер-сюрприз и раздавил его.

Дедушка с невозмутимым видом снова сказал: «Спокойно, Миша, скоро будем дома». И повернувшись к кассиру продолжил: «Не переживайте, извините, мы конечно же заплатим за этот киндер».

После того, когда эта шумная компания вышла, я не удержалась и тоже пошла за ними. Я догнала их на стоянке, и сказала, обращаясь к мужчине: «Вы знаете, я восторге, как вы сегодня успокаивали Мишу, это так чудесно».

Дедушка грустно улыбнулся и произнёс: «Мальчика зовут Алексей...» и добавил:
«Миша - это я.»

Из сети.

Году эдак в 1997, когда сыну было года четыре и мы с ним перечитали все детские книжки, я нашла свой старый букварь 1980 или 81 года. На первой странице был большой портрет дедушки Ленина с добрыми глазами. Открываю книжку и спрашиваю у сына: "Сынок, ты знаешь, кто это?" Сынок серьёзным тоном уверенно отвечает:"Великий русский писатель!" Я обалдело спрашиваю:"Почему русский писатель?" И слышу ответ с сомнением в голосе:"Ну тогда казахский?"

Нехорошая квартира. Часть 1.

"Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме"
Гай Юлий Цезарь.

90е.

Три орла еле держались на ногах. Вместе они создавали иллюзию сильного ветра, сбивающего их с ног. Противясь стихии они цеплялись за друг друга, меня и все выступающие предметы: столы, стулья, головы посетителей, официанта.
Чувствуя, что и самого , глядя на них, начинает штормить, предложил присесть за стол.
Присели. Причем двое-на один стул. Друг на друга.
Беседа была трудной.
-Тттт...
-?
-Тттолик. Пауза. Подумав, добавляет: Я.
-Так хату бухарика продаете?
-А то! Офис!
-Офис?!
-Офисиянт! Три по триста!
-Тебе уже хватит. И где она?
-Черт. РСФСР.
-Чего?!
-Чертановссфссс...метро.
-Понятно. Дом какой?
-Хрхр.
-Что?
-Хрхрссс.
-Хрущовка?
-Та!
Слово "однокомнатная" он так и не осилил. Пришлось перейти на язык жестов. И это самый стойкий. Двое других спали на соседнем стуле, трогательно обнявшись.
Как выяснилось, трое этих малолетних пинчеров месяц назад взялись спаивать алкаша советской закалки. Работали посменно.
Алкаш был пунктуален, как немец. Пил полстакана в полчаса в режиме нон-стоп. Обязательно в компании. Халявить не давал. Он полстакана-ты полстакана. Он водки-ты водки. И поговорить.
Спал он, пока наливали, не закрывая глаз. Несколько раз калдырь пытался задушить собеседника. С трудом оторвали руки от горла. Порывался выйти подышать свежим воздухом в окно. С 4го этажа. Еле за штаны поймали.
К исходу месяца три мелкоуголовных спортсмена-перворазрядника представляли из себя готовых клиентов для ЛТП.
Но сами того пока не осознавали.
-А где клиент?
-Тса...
-Тсарствие ему Небесное?
-Тсаебал он...псец...с соседом квасит..
Понятно. Давай так. Переходите на двусменное несение вахты. Ты отоспись. И поговорим. Ибо я нихера не пойму сейчас, а ты ничего не вспомнишь потом.
Через три дня юноша бледный появился на горизонте. М-да. Ручки трясутся, головенка тоже. Укатали сивку крутые горки.
-Так сколько вы за однуху хотите?
-Столько. (Озвучена вполне вменяемая сумма)
-Много.
-Она вдвое стоит!
-Не стоит она вдвое. С учетом ее трудной судьбы. А вдруг пассажир припрется?
-Не припрется!
-Уверен?
-На все сто!
-Вы его, идиоты, что, мочить собрались?
-Это наше дело!
-Нет, родной, это уже и мое дело. Уголовное.
-Да кто его хватится?
-Вы же и распиздите в первом кабаке.
-Да мы!
-Угу. Я вижу-кто вы. Фраера с мелкоуголовными замашками. Ни спиздить-ни покараулить. И тягой к насилию. Короче. Вы ему что обещали? Как его зовут, кстати?
-Дом в деревне. Коля.
-Отлично! Есть у меня на примете одна хавира за триста долларов. И двести на обустройство. Купите Коле из вашей доли.
-Почему из нашей?
-Потому что, баран, за мокрое в составе группы, да по предварительному сговору, вы по пятнашке схлопочете.
500 долларов , да на троих, да поделить на 15- это около 12 долларов за год отсидки выходит. Бакс в месяц.
Тебе устроить экскурсию в ИВС? На месячишко? Что б приценился-стоит оно того?
-Ээээ...
Меня все же смущали некоторые аспекты морального плана, но Юра справедливо указал, что поздняк метаться. Иначе эти жлобы и калдыря закопают, и меня сдадут. Что "знал-не сказал".
Окончательно мои сомнения развеял осмотр хаты Коляна. Приезжаем. Отодвигаем выбитую дверь и.. Обстановка...нда. И еще раз нда.
В такой пещере фильмы ужасов снимать. Пропиты даже дверные косяки. Обогрев дома газовой плитой (радиаторы тоже пропил).
Все вокруг темно-коричневого цвета с переходом в черный. Запах неописуемый-с непривычки глаза режет. При этом видна рабочая жилка хозяина и тяга его к спорту. Погнутая труба газопровода (пытался подтягиваться на ней) хитрой системой из веревочек и шнурков приторочена к антресолям. Прослеживалась даже некая Николаева хозяйственность- в углу прислонен к стене крюк (с крюковой обоймой) строительного крана, который "плохо лежал" на Колиной прошлой работе. Я так и не понял, как худощавый Николай сдюжил спереть и дотащить до дому такую массивную приблуду.
А вот реализовать спизженное не смог. Никто не прельстился на такую полезную в хозяйстве вещь. С маркетингом у Николая дела обстояли явно похуже, чем с кражей и переноской тяжестей.
Выходим на улицу. Жадно дышим свежим воздухом. Глаза слезятся.
-Вы это чего удумали, ироды? Кольку выселяете?
Приподъездные старушки на страже. Кажется, нам сейчас достанется клюкой по горбу.
-Аааа...ээээ...Да неее...
-Голубчики! Только не отказывайтесь!
-Ээээ, позвольте осведомиться-чем это вам так Николай не угодил?
Скамейка взорвалась эпизодами. Да уж. Попил Коля кровушки у соседей. Бичом Божьим работал годами. Прям все казни Египетские на подъезд насылал.
Тут тебе и Потоп раз в три месяца -по расписанию запоев, и пожары, и набеги насекомых, расплодившихся в Колиной берлоге.
Дебоши, опять же.
Разок , из-за непростых взаимоотношений Николая с бытовым газом, подьезд чуть не стал космическим кораблем.
В этом доме никогда не путали телефоны экстренных служб. Коля соседям в память навеки вбил эти волшебные цифры. 01,02, 03, 04...
-Да он, сволочь, два раза в окно сигал!
-И как?
-Первый раз перелом ключицы, второй-перелом тополя.
-Да что этому гаду сделается! Увезите этого аспида отседа! Куды угодно! Хоть убейте его, мерзавца!
Самого героя я видел мельком. Он то рыгал, то отдыхал (лежа, не раздеваясь) , то бредил наяву.
В нотариальную контору, правда , его привезли трезвого, но трясущегося. Жулики обещали опохмел после подписи.
Сами страдали не меньше, судя по рожам.
Глядя, как четверо партнеров рвут у друг друга из рук пузырь, я понимал, что Колино дело не останется без продолжателей. Передал он знамя молодому поколению, так сказать. Завещал продолжить эстафету.
Так и вышло. "Загулял клиент по буфету" Пару раз я встречал Толика-и неизменно подшофе. Или в говно. Последний раз он вылез из теплотрассы и назвал меня "партнером" на глазах у изумленного банкира.
Замучился потом объяснять откуда этому бомжику известно мое имя и какие такие негоции я обстряпывал ним в партнерстве.
Но это пока "было на прялке" . А тогда все прошло гладко. Калдырю купили пятистенок в Калужской губернии. В деревне на 100 домов из которых от силы 10 обитаемых.
На краю свекольного поля. Я спецом прикупил по дешевке Камаз угля, что бы Николай не померз. Затарил погреб мешком риса и дешевого китайского тушняка. И неожиданно дешево прикупил самогонный аппарат, понимая, что оставшись без бухла, Коля моментально склеит ласты.
Душегубство претило мне с детства. В отличии от афер. Я считал, что не стоит распыляться по разным направлениям деятельности.
Эклектика была мне чужда.

Плюс, я рассчитывал, что хлопотливый процесс самогоноварения отвлечет Колю от идеи поездок в Москву за правдой.

Деревню эту я заприметил давно. Она идеально подходила для выписывания "в космос". Бывали случаи, когда при продаже надо было отправить продавца не в Изумрудный город, ул Ленина , дом 1, а по реальному адресу.
Приезжаю через пару лет. Покупать хату у местного. Бабка померла, он ее дом продает.
Ударили по рукам, но, надо "спрыснуть" . А то "не по людски".
Ох уж эти аборигены. Но спорить не стоит-иначе пойдут гнилые базары в стиле
-Ты меня уважаешь?
-Я тобой горжусь!
Но водяры я не привез. Тормознул как-то-цена была вполне нормальная, поить продавца не было смысла.
-Ладно, Степа. Надо, так надо. Заодно баушку помянем, Царствие ей небесное. А то забыл ты уже ее, видать, Степан. Нехорошо это. Неправильно.
В хер мне не уперлась эта баушка его , но в разговоре с туземцами не надо отдавать в их заскорузлые лапы моральные скрепы. А то могут и лопатой приласкать. Как пошла из аборигена посконность сочиться-надо становиться сермяжней оппонента.
Домотканней и кондовей его. Что б сразу купола из-под бороды синели.
Степа проникся, вспомнил про почившую, шмыгнул носом и пустил одинокую слезу. Я приобнял друга, поддержав его в горе.
-А где взять?
-Да есть тут один- продаван поморщился, сука. Гонит на весь район. И дерет цену, сволочь. А нет денег-мужики у него в барщине пашут.
-Ну пошли.
Идем по улице. Подходим к заветному дому. Я столбенею.
Грядки, теплицы, коровник, свинарник.Куры бегают за сеткой рабицей. Пруд выкопан.Гуси. Среди этого благолепия деловито шныряет хозяин,покрикивая на батраков. Одет по моде-с форсом. Кирзачи, галифе с лампасами, пиджак, кепка. Взгляд колюч.
-Чего приперлись?
-Ээээ-блеет Степан.
-Что -эээ, Степушка? Ты мне еще за три литра должен! Когда вернешь?
-Ба...баушку помянуть, Николай Федотыч?
-Хорош шторы мне вешать! Бабка твоя год как скопытилась, Степа! Где деньги? Ты меня уж месяц завтраками кормишь!
Я стою, пучу глаза. Николай Федотыч?!!!!

Классический кулак. Мироед. Хоть в фильме снимай. Ощущение, что вот-вот появится комбедовец с участковым и увезут Федотыча куда Макар телят не гонял.
Деревянной рукой принимаю пузырь. Отдаю купюры. И засаживаю из горла.

Ощущение нереальности происходящего не покидало до самой Москвы. Добил же меня заветный крановый "курюку" в центнер весом, что аккуратно валялся посреди Колиного двора.
Как этот вампитер там оказался, я до сих пор не пойму.
Мистика. Боконизм какой-то.

Дело было около полугода тому как. Сейчас я отношусь к этому с юмором, а тогда,
помниться, был потрясен до глубины души. Однако вспоминать до сих пор не люблю,
а написать заставил Мел… Все пряники - ему.
Представьте себе студента, закончившего провинциальнейший ВУЗ. Вообще-то я
не в претензии на тверской Университет и родной ХБГ - они дают редкую по нынешним
ушлым временам возможность, практически не прикладывая усилий, вытрясти из чрева
Минобразования заветную корочку (Эй, МГУ! Здесь могла быть твоя реклама ;)).
Но устроиться в Твери - а тем более по специальности! - практически невозможно.
А уж с моей специальностью и вовсе безнадежно.
Поэтому я весь пятый (он же последний) курс облизывался в сторону Москвы, и,
получив диплом, туда поехал. С жильем повезло, и на первые месяцы оплеванная
лавочка в парке мне не грозила. В первый же день я купил кучу журналов, которые
обещали тыщу работ за бешеные деньги и десять тыщ - за приличные. Ну, здесь все
всем понятно. Излишне и говорить, что через пару недель, затраханный улыбчивыми
людьми со значками гербалайфов и орифлейм и отставными военными, почему-то
решившими, что 800 рублей в месяц за работу ночного сторожа - самый, что
называется, самолет, я разочаровался в периодике. Пораскинув, решил попробовать
вариант, с которого нужно было и начинать - отзвонил московским своим приятелям,
их знакомым, знакомым их знакомых… Эта ломаная вывела в конце концов на человека,
который обещался помочь. Я вложил в еду последнюю сотню и засел у телефона.
Через пару дней - звонок. Через полчасика, говорит, позвонит тебе чикса, которой
нужен человек в офис на компьютерные дела. Она каким-то боком родителей твоих
знает, договориться с ней легко - особо умного не корчи и все будет путем.
И точно - звонок. Голос низкий, приятный. Мне такого-то. А вот он я. Сережа,
говорит, мне необходим специалист по настройке программ и прочего фуфла. Горазд?
Ну а чего ж мне гораздым не быть, когда я уже чуть не дырки в макаронах готов
сверлить. Ты где живешь? На Планерной. А знаешь, говорит, это ж совсем рядом.
У меня, мол, сейчас летучка, а вот если я к пяти к тебе заеду, устороит? А то.
Покормишь, говорит? Да легко!
Трубку повесил и в панике к холодильнику - запасы ревизовать. А всех запасов -
масло на полочке да утка к потолку камеры примерзла. Занимаю у соседей картошки,
натрясаю мелочь на хлеб - полдела сделано.
А вот утку я никогда не готовил - она потому и уцелела, собственно. И чего с ней
делать, совершенно непонятно. Ну, ободрал я ее, опалил, начал потрошить.
Потрошу, а сам думаю - а чего я мучаюсь-то? Ведь в ней еще куча всякой полезной
всячины - сердце там, ливер. И, короче, все внутренние органы попривлекательней
я в ней у оставляю, не трогая.
И тушу я, значит, ее с картошкой. По квартире распространяется соблазнительный
запах, в животе бурчит и екает.
Пять часов - звонок в дверь, открываю. На пороге стоит… ну, короче, почти
фотомодель. И дело даже не в формах и росте под метр девяносто, а вот… есть
что-то в лице невинное, чистое - хочется по голове погладить. Глазища -
темно-зеленые, как #115a27 :)), кожица нежная как у персика. Здравствуй, говорит.
Стою, сбитое дыхание ловлю. А она точеным носиком поводит и животиком создает
музыкальное урчание. Я - ага, говорю, прошу к столу. О делах, мол, еще
наговоримся, а вот ДИЧЬ остынет. Она ручки сполоснула и за стол. Я стол сервирую,
и заодно себя подаю под соусом пикан - суперработник, слуга царю-отец солдатам,
все дела. Разделываю гвоздь программы - дивно потушенную утку. Она - мне бы
гузочку. Ну, а чего. Отрезаю, подаю. Туда-сюда, картошечка-хлебушек и вот она
берет в ручки искомое лакомство и вонзает в него жемчужные зубки. И тут…
На ее лице, как на фотографии, из-под этакого вежливо-снисходительно-благодарного
выражения проступает отвращение пополам с паникой. Рот ее открывается, и я
с ужасом вижу, как по ее губам и подбородку прямо на воротник белоснежной блузки
стекает бурая жидкость самого отвратного вида. Через секунду полупережеванные
куски утки падают обратно в тарелку и следом летит мощный фонтан рвоты.
Короче говоря, в заднице утки сохранились и благополучно потушились остатки
кишечника, а в них… ну, вы все поняли.

ЗЫ Когда женщина подняла на меня глаза, я не нашел ничего лучше, чем деревянной
рукой протянуть ей на вилке свой, еще неначатый кусок. С моей стороны это должно
было выглядеть как извинение, мол, фигня вышла, вот вам крылышко… Не знаю уж,
как это выглядело в ее глазах, но беднягу вырвало еще раз. Она метнулась
в ванную, оттуда в прихожую. Больше я ее не видел.
ЗЗЫ Знакомый тот со мной не разговаривает и сейчас.
ЗЗЗЫ И не надо завидовать - каждый, последовав моему примеру, может накормить
своего начальника говном.

Дело было около полугода тому как. Сейчас я отношусь к этому с юмором, а
тогда, помнится, был потрясен до глубины души. Однако вспоминать до сих
пор не люблю, а написать заставил Мел... Все пряники - ему.
Представьте себе студента, закончившего провинциальнейший ВУЗ.
Вообще-то я не в претензии на тверской Университет и родной ХБГ - они
дают редкую по нынешним ушлым временам возможность, практически не
прикладывая усилий, вытрясти из чрева Минобразования заветную корочку
(Эй, МГУ! Здесь могла быть твоя реклама ;)). Но устроиться в Твери - а
тем более по специальности! - практически невозможно. А уж с моей
специальностью и вовсе безнадежно. Поэтому я весь пятый (он же
последний) курс облизывался в сторону Москвы, и, получив диплом, туда
поехал. С жильем повезло, и на первые месяцы оплеванная лавочка в парке
мне не грозила. В первый же день я купил кучу журналов, которые обещали
тыщу работ за бешеные деньги и десять тыщ - за приличные. Ну, здесь все
всем понятно. Излишне и говорить, что через пару недель, затраханный
улыбчивыми людьми со значками гербалайфов и орифлейм и отставными
военными, почему-то решившими, что 800 рублей в месяц за работу ночного
сторожа - самый, что называется, самолет, я разочаровался в периодике.
Пораскинув, решил попробовать вариант, с которого нужно было и начинать
- отзвонил московским своим приятелям, их знакомым, знакомым их
знакомых... Эта ломаная вывела в конце концов на человека, который
обещался помочь. Я вложил в еду последнюю сотню и засел у телефона.
Через пару дней - звонок. Через полчасика, говорит, позвонит тебе чикса,
которой нужен человек в офис на компьютерные дела. Она каким-то боком
родителей твоих знает, договориться с ней легко - особо умного не корчи
и все будет путем. И точно - звонок. Голос низкий, приятный. Мне
такого-то. А вот он я. Сережа, говорит, мне необходим специалист по
настройке программ и прочего фуфла. Горазд? Ну а чего ж мне гораздым не
быть, когда я уже чуть не дырки в макаронах готов сверлить. Ты где
живешь? На Планерной. А знаешь, говорит, это ж совсем рядом. У меня,
мол, сейчас летучка, а вот если я к пяти к тебе заеду, устроит? А то.
Покормишь, говорит? Да легко!
Трубку повесил и в панике к холодильнику - запасы ревизовать. А всех
запасов - масло на полочке да утка к потолку камеры примерзла. Занимаю у
соседей картошки, натрясаю мелочь на хлеб - полдела сделано.
А вот утку я никогда не готовил - она потому и уцелела, собственно. И
чего с ней делать, совершенно непонятно. Ну, ободрал я ее, опалил, начал
потрошить. Потрошу, а сам думаю - а чего я мучаюсь-то? Ведь в ней еще
куча всякой полезной всячины - сердце там, ливер. И, короче, все
внутренние органы попривлекательней я в ней у оставляю, не трогая. И
тушу я, значит, ее с картошкой. По квартире распространяется
соблазнительный запах, в животе бурчит и екает.
Пять часов - звонок в дверь, открываю. На пороге стоит... ну, короче,
почти фотомодель. И дело даже не в формах и росте под метр девяносто, а
вот... есть что-то в лице невинное, чистое - хочется по голове погладить.
Глазища - темно-зеленые, как #115a27 :)), кожица нежная как у персика.
Здравствуй, говорит. Стою, сбитое дыхание ловлю. А она точеным носиком
поводит и животиком создает музыкальное урчание. Я - ага, говорю, прошу
к столу. О делах, мол, еще наговоримся, а вот ДИЧЬ остынет. Она ручки
сполоснула и за стол. Я стол сервирую, и заодно себя подаю под соусом
пикан - суперработник, слуга царю-отец солдатам, все дела. Разделываю
гвоздь программы - дивно потушенную утку. Она - мне бы гузочку. Ну, а
чего. Отрезаю, подаю. Туда-сюда, картошечка-хлебушек и вот она берет в
ручки искомое лакомство и вонзает в него жемчужные зубки. И тут... На ее
лице, как на фотографии, из-под этакого
вежливо-снисходительно-благодарного выражения проступает отвращение
пополам с паникой. Рот ее открывается, и я с ужасом вижу, как по ее
губам и подбородку прямо на воротник белоснежной блузки стекает бурая
жидкость самого отвратного вида. Через секунду полупережеванные куски
утки падают обратно в тарелку и следом летит мощный фонтан рвоты. Короче
говоря, в заднице утки сохранились и благополучно потушились остатки
кишечника, а в них... ну, вы все поняли.
ЗЫ: Когда женщина подняла на меня глаза, я не нашел ничего лучше, чем
деревянной рукой протянуть ей на вилке свой, еще неначатый кусок. С моей
стороны это должно было выглядеть как извинение, мол, фигня вышла, вот
вам крылышко... Не знаю уж, как это выглядело в ее глазах, но беднягу
вырвало еще раз. Она метнулась в ванную, оттуда в прихожую. Больше я ее
не видел.
ЗЗЫ: Знакомый тот со мной не разговаривает и сейчас.
ЗЗЗЫ: И не надо завидовать - каждый, последовав моему примеру, может
накормить своего начальника говном.

Находясь в Хитроу получил работу. Надо было везти женщину далеко далеко от Лондона в сторону Корнвала где-то около Бристоля. Я не помню о чём мы разговаривали и разговаривали ли мы вообще, но эту поездку я всегда вспоминаю с теплотой и нежностью. Перед тем как подъехать к её дому мы долго поднимались на высокий холм с которого открывался прекрасный вид на ночной город на дне долины. И вот поездка закончена, мы подъехали к её дому, я помогаю занести чемоданы внутрь…. и тут… забытый, тёплый, ностальгический, раздирающий душу, неповторимый запах, запах деревянного дома отапливаемого дровами. Запах который перенёс меня назад в прошлое, более чем на 20 лет назад, перенёс за тысячи километров отсюда в Россию, в Балахнинский район Нижегородской области, где в деревне Постниково я проводил летние каникулы у моих бабушки и дедушки, откуда родом моя мама. Вроде просто запах, но я не чувствовал его с тех пор как покинул деревню. И воспоминания обрушились на меня лавиной.

Это был деревянный дом построенный моим дедом - столяром-модельщиком высшего разряда с русской печкой внутри, в которой бабушка готовила вкуснейшие блюда - пироги (мои любимые были с рисом, яйцом и луком); пшённая каша и топлёное молоко с вкуснейшими пенками. Почти всё было сделано в доме руками дедушки, особенно мне нравился комод в котором хранилась стеклянная посуда и вазочка с конфетами. Дедушка всё мог сделать из дерева и когда я чуть не выпал из окна многоэтажки, где мы жили с родителями, приехав в гости он смастерил удобные красивые форточки чтобы проветривать квартиру. До сих пор в одной из комнат родители не решаются заменить окно с дедушкиной форточкой на стеклопакет. У них был огород где я помогал собирать колорадских жуков и перекладывал дрова чтобы они просохли и не застаивались. Я помогал с заготовкой сена и упирался вилами чтобы помогать деду, который тянул тележку доверху нагруженную высушенным сеном, которое заготавливали для коровы Жданки. Кошки Машка и Дашка, а также собака Шарик, после смерти которого кто-то умудрился и выкрал корову со двора, не представляю каким это шоком было для них. В доме были книги и я с удовольствием читал, когда мои родители приезжали один из любимых видов отдыха моего папы было чтение книг, помню его читающим “Момент истины в августе 44 го” может тогда и зародилась во мне любовь к чтению и я просто счастлив что моя дочь тоже неравнодушна к этому увлекательному времяпрепровождению. Помню на полках были юношеские книги “Приключения Кроша” и “Каникулы Кроша”, были юмористические брошюры под издательством “Крокодил” и “День открытых сердец” Владимира Полякова (одного из авторов “Карнавальной ночи”). Такой же сборник добрых юмористических рассказов я приобрёл в свою библиотеку в память о том времени и книга, изданная более 60-ти лет назад, стоит у меня на полке и напоминает о том беззаботном времени, когда деревья были большими, а бабушки и дедушки живы… Как то бабушка принесла из магазина какую то рыбину и у неё был полный живот чёрной икры тогда я её впервые и попробовал. Бабушка и дедушка держали корову, бабушка как то продав молоко, привезла мне на дне трёхлитровой банки розовое мороженое в вафельном стаканчике - незабываемый вкус. Как получил ремня за то, что с друзьями устроили пиршество зелёными яблоками с солью, не поняла бабушка юного гурмана. Была и баня, которую я сейчас так люблю, а тогда по глупости отказывался от того, чтобы дедушка меня попарил душистым веником. В доме на стенах висели портреты бабушки и дедушки в молодости, в углу кухни за занавеской стояли иконы староверов а на полках хранились древние церковные книги, передаваемые из поколения в поколение.

И конечно же важная составляющая лета это летние друзья - Артём из Иваново, Лёха из Санкт Петербурга и Игорь из той же деревни. Игорёёёк как звала его бабушка Полина с интересным нижегородским выговором. Чего у нас только не было и костры на свалке - где мы узнали, что покрышка от автомобиля производит ненормальное количество дыма и сигнализирует всем далеко вокруг об этом процессе, что краска на автомобиле горит очень долго и её очень сложно потушить. Моя первая попытка курить (она же и последняя) - мой кашель меня выдал бабушке, но она сделала вид что поверила в мои сказки. Как мы купались в притоке Волги и главное соревновательное развлечение было “глушить силитёра”. Когда рыба от недостатка еды ест всякую гадость со дна, то у неё , пардонте, в брюхе заводится червяк, который ест её изнутри, от этой боли рыба всплывает и носится по поверхности, тут мы её догоняем вплавь глушим, извлекаем червя и трофей доставался местному котофею. Данный приток Волги был перекрыт дамбой, на которой находилась дорога в садово-огородное товарищество Щукобор или как то так. Однажды мы прошли в товарищество, за ним был остров, доплыли до него и поднялись на остров. Оттуда мне открылась та самая река ВОЛГА!!!! Величественная, красивая, необъятная и завораживающая своей силой, я смотрел на что то великое невиданное ранее и был поражён до мозга костей, до кончиков пальцев чувством радости и вечности красоты. С другой стороны дамбы была баржа, мы как то залезли на неё по якорной цепи и бесились там , носились но в трюм не спускались. Когда пришло время с неё уходить я понял, что слезть так же как залезть я не смогу - мне было неудобно и страшно. Я боялся упасть и в какой то момент я выдохнул, и просто спрыгнул с неё, я был первым, я переборол свой страх я победил себя. Помимо всего безусловно, грибы и рыбалка - важнейшие из развлечений. За грибами мы ходили в ближайший лес, там была поросшая мхом красивая берёзовая роща и просто море подберёзовиков. Белые росли на опушке в дубах-колдунах, там же рядом, в высокой траве встречались и подосиновики. Рядом была огороженная колючей проволокой воинская часть, куда мы тоже пробирались за грибными трофеями. Прямо грибы и точка! Мне как то рассказывали в детстве мой папа и дядя набрели на полянку полную грибов, и водили меня взад и вперёд пока я радостно не закричал НАСЁЁЛЛ!!!! Ну и конечно рыбалка. Ловили на берегу того притока Волги там в основном были окуни, ловили из пожарного водохранилища - где были гольяны и караси, на болотце в картофельном поле только караси. Гольянов я скармливал кошке, карасей запускал в металлическую кадку, где прогревалась вода для полива теплицы и жили там караси до самой зимы покуда ввиду опустошения ёмкости оказывались в цепких зубах кошек. Как непредсказуемы бывает жизнь и как мы ничего не можем предугадать… Ловлю я как то на пожарном водохранилище, подходит Лёха, он без удочки, дай говорит половить, я со словами бери, всё равно одних гольянов таскаю, он закидывает удочку и в туже минуту вытаскивает огромного карася, я был просто в шоке от непредсказуемости рыбацкой удачи. Другой не совсем литературный случай произошел на болоте в картофельном поле, кто то из рыбаков вёл себя непростительно громко и после нескольких замечаний, человек разразился трехэтажной тирадой о том какой он нехороший человек, о том что он желает ему всяческих невзгод и в том числе “чтобы у него Х.. на лбу вырос”, такого моя юношеская психика не ожидала и отпечатала этот “фразеологизм” в моей памяти навсегда. Не обходилось и без мальчишеских драк, играли в футбол, играть в дурака именно там я и научился, порой мы сидели словно обезьяны на высоченной черёмухе и возвращались домой с черными от ягод языками. Рядом с деревней всегда было засеяно огромное поле, мне запомнилось кукурузное, кукурузу ту перерабатывали на корм и перед тем как поле скосят, мы набирали самые спелые початки и бабушка их варила в солёной воде на летней кухне, как же это было вкусно….
Поход в магазин в соседние Могильцы как визит в другой мир, там был продовольственный и промтоварный, не знаю что это было, но просто нравилось разглядывать полки, наверное оттого что вокруг были только деревенские избы и магазин считался чем то необычным. Впервые увиденная женская грудь, когда Аня с соседней улицы поправляла купальник после речки тоже одно из ярчайших воспоминаний.

Это было полностью отличное лето от того что могло быть в бетонных джунглях. Это были девяностые в телевизоре пела реклама вентиляторных заводов и Просто Мария строила свою судьбу. А я наслаждался летом у бабушки и дедушки, они были уже на пенсии, но каждый день трудились на своём хозяйстве и я шабутной внук гдето рядом… У моих детей навряд ли будет возможность поехать в деревню к бабушкам и дедушкам, наши родители уже городские жители, но когда нибудь я обязательно покажу им те места, куда меня отправляли на лето.
Годы прошли и вот стою я в домике где-то около Корнвала, вдыхаю запах деревяного дома протопленного дровами и возвращаюсь туда, в моё детство, спасибо за него.

Александра Григорьевна. Судьба Врача.

Сашенька приехала в Санкт-Петербург 16-ти лет от роду, 154 сантиметров росту, имея:
- в душе мечту – стать врачом;
- в руках чемодан с девичьими нарядами, пошитыми матушкой;
- за пазухой – наметившиеся груди;
- в редикюле:
- золотую медаль за окончание захолустной средней школы,
- тщательно расписанный отцом бюджет на ближайшие пять лет,
- первую часть бюджета на полгода вперед,
- записку с адресом двоюродного старшего брата, студента.
Лето 1907 года предстояло хлопотливое:
- устройство на новом месте;
- поступление на Высшие Медицинские Курсы, впервые в Российской Империи принимавшие на обучение девиц;
- и…с кем-нибудь из приятелей брата – желательно и познакомиться…

На следующий же день, едва развесив свои тряпицы, не сомкнув глаз Белой Питерской ночью, Сашенька, ломая в волнении пальчики и непрерывно откидывая завитые локоны, отправилась в Приёмную Курсов.

Ректор, громадный бородач, впоследствии – обожаемый, а сейчас – ужасный, с изумлением воззрился на золотую медаль и ее обладательницу.
- И что же ты хочешь, дитятко? Уж не хирургом ли стать? – спросил он Сашеньку, с ее полными слез глазами выглядевшую едва на 12 лет.
-Я…я…- запиналась Сашенька, - я…всех кошек всегда лечила, и…и перевязки уже умею делать!...
-Кошек?! –Ха-ха-ха! – Его оскорбительный хохот, содержавший и юмор, и отрицание ветеринарии в этих стенах, и еще что-то, о чем Саша начала догадываться лишь годы спустя, резанул ее душевную мечту понятным отказом….
- Иди, девочка, подрасти, а то с тобой…греха не оберешься, - двусмысленность формулировки опять же была Саше пока не понятна, но не менее обидна.

Брат, выслушав краткое описание происшедшего события, заявил:
- Не волнуйся, у меня связи в министерстве, будем к Министру обращаться! Я сейчас занят, а на днях это сделаем.

Кипение в Сашиной душе не позволяло ни дня промедления. И утром она отправилась в Приемную Министра.
В Империи тех лет, как и в любой другой империи, не часто столь юные девицы заявляются в Высокое Учреждение, и не прождав и получаса, на всякий случай держа в руке кружевной платочек, она вошла в огромный кабинет, в котором до стола Министра было так далеко, что не гнущиеся ноги ее остановились раньше средины ковровой дорожки…

Пенсне Министра неодобрительно блеснуло на нее любопытством.
- Итак, чем обязан…столь интересному явлению? – услышала Саша, твердо помня свои выученные слова.
- Я золотой медалист, я хочу стать врачом, а он...(вспомнился ректор)… а он - предательский платочек САМ потянулся к глазам, и слезы брызнули, едкие, как дезинфицирующий раствор из груши сельского фельдшера, которому Саша помогала перевязывать ссадину соседского мальчишки.

В руках Министра зазвонил колокольчик, в кабинет вошла его секретарь – властная дама, которая перед этим пропустила Сашеньку в кабинет, сама себя загипнотизировавшая недоумением и подозрением: где же она видела эту девочку….

В последствии оказалось, это было обычное Ясновидение… потому что ровно через 30 лет она встретила Александру Григорьевну в коридоре среди запахов хлорки, болезней и толкотни, в халате и в образе Заведующей поликлиникой, полную забот и своего Горя, только что, по шепоту санитарок, потерявшую мужа (и почти потерявшую – сына) …и ТОГДА, уже не властная, и совсем не Дама, а униженная пенсионерка, она вспомнила и поняла, что именно этот образ возник пред нею в июльский день, в приемной….в совсем Другой Жизни…

А сейчас Министр попросил принести воды для рыдающей посетительницы, и воскликнул:
- Милостивая сударыня! Мадемуазель, в конце концов – ни будущим врачам, ни кому другому - здесь не допускается рыдать! Так что, как бы мы с Вами не были уверены в Вашем медицинском будущем – Вам действительно следует немного …повзрослеть!

Наиболее обидно – и одновременно, обнадёживающе – рассмеялся брат, услышав эту историю – и в красках, и в слезах, и в панталончиках, которые Саша едва прикрывала распахивающимся от гнева халатиком.

- Так в Петербурге дела не делаются, - сообщил он высокомерно и деловито.
- Садись, бери бумагу, пиши:
- Его Превосходительству, Министру….написала?...Прошу принять меня …на Высшие…в виде исключения, как не достигшую 18 лет….с Золотой Медалью…написала?...
-Так, теперь давай 25 рублей….
- Как 25 рублей? Мне папенька в бюджете расписал – в месяц по 25 рублей издерживать, и не более…
- Давай 25 рублей! Ты учиться хочешь? Папенька в Петербургских делах и ценах ничего не понимает….Прикрепляем скрепочкой к заявлению…вот так….и завтра отдашь заявление в министерство, да не Министру, дура провинциальная, а швейцару, Михаилу, скажешь – от меня.

…Через три дня на руках у Сашеньки было её заявление с косой надписью синим карандашом: ПРИНЯТЬ В ВИДЕ ИСКЛЮЧЕНИЯ!
- Я же сказал тебе, у меня СВЯЗИ, а ты чуть всё не испортила…
Ехидство брата Сашенька встретила почти умудренной улыбкой…Она начинала лучше понимать столичную жизнь.

Пять лет учебы пробежали:
- в запахе аудиторий и лекарств;
- в ужасе прозекторской и анатомического театра;
- в чтении учебников и конспектов;
- в возмущении от столичных ухажеров, не видевших в Сашиных 154 сантиметрах:
- ни соблазнительности,
- ни чувств,
- ни силы воли, силы воли, крепнувшей с каждым годом…

И вот, вручение дипломов!
Опять Белая Ночь, подгонка наряда, размышления – прикалывать на плечо розу – или нет, подготовка благодарности профессорам…
Вручает дипломы Попечительница Богоугодных и Образовательных учреждений, Её Сиятельство Великая Княгиня – и что Она видит, повернувшись с очередным дипломом, зачитывая имя (и ВПЕРВЫЕ - отчество) его обладательницы:
- Александра Григорьевна….
- нет, уже не 12-летнюю, но всё же малюсенькую, совсем юную…а фотографы уже подбираются с камерами…предчувствуя…

- Милая моя, а с…сколько же Вам лет?...И Вы …ХОТИТЕ… стать …врачом?...
- Двадцать один год, Ваше Сиятельство! И я УЖЕ ВРАЧ, Ваше Сиятельство!
- Как же Вам удалось стать врачом…в 21 год?..
- У моего брата были связи …в министерстве…швейцар Михаил, Ваше Сиятельство, и он за 25 рублей всё и устроил…
Дымовые вспышки фотографов, секундное онемение зала и его же громовой хохот, крики корреспондентов (как зовут, откуда, какой Статский Советник??!!) – всё слилось в сияние успеха, много минут славы, десяток газетных статей …и сватовство красавца вице-адмирала, начальника Кронштадской электростанции.

Кронщтадт – город на острове в Финском заливе – база Российского флота, гавань флота Балтийского.
Это судостроительный, судоремонтные заводы. Это подземные казематы, бункера для боеприпасов, это центр цепочки огромных насыпных островов-фортов, вооруженных современнейшими артиллерийскими системами.

Это наконец, огромный синекупольный собор, в который должна быть готова пойти молиться жена любого моряка – «За спасение на водах», «За здравие», и – «За упокой».
Это неприступная преграда для любого иностранного флота, который вдруг пожелает подойти к Петербургу.

Через поручни адмиральского катера она всё осмотрела и восхитилась всей этой мощью. Она поняла из рассказов жениха и его друзей-офицеров, что аналогов этой крепости в мире – нет. И вся эта мощь зависит от Кронштадской электростанции, значит от него, её Жениха, её Мужа, её Бога…

- Ярославушка, внучек… Помнишь, в 1949 году соседи украли у нас комплект столового серебра?. Так это мы с моим мужем получили приз в 1913 году, в Стокгольме, на балу у Его Императорского Величества Короля Швеции, как лучшая пара вечера.
Мы тогда были в свадебном путешествии на крейсере вокруг Европы…

А для меня и Ярослава, для нас – Стокгольм, 1913 год, были примерно такими же понятиями…как … оборотная сторона Луны, которую как раз недавно сфотографировал советский космический аппарат.
Но вот она – Оборотная Сторона – сидит живая, все помнит, всё может рассказать, и утверждает, что жизнь до революции была не серая, не темная, не тяжелая, а сияющая перспективами великой страны и достижениями великих людей.
И люди эти жили весело и временами даже счастливо.

…именно, с упоминания столового серебра – я и стал изучать:
- судьбу Александры Григорьевны, рассказанную ею самой (рассказы продолжались 10 лет), дополненную документами, портретами на стенах, записными книжками, обмолвками Ярослава.
- куски времени, единственной машиной для путешествие в которое были рассказы людей и книги…книги детства, с ятями и твердыми знаками, пахнущие кожаными чемоданами эмигрантов и библиотеками питерских аристократов…
- отдельные предметы:
- старинные телефонные аппараты – в коммунальных квартирах, у меня дома…
- открытки с фотографиями шикарных курортов в Сестрорецке – до революции…
- свинцовые витражи в подъездах Каменноостровского проспекта, целые и красивые вплоть до конца 70-х годов.

- Боренька, Вы знаете, какая я была в молодости стерва?
- Александра Григорьевна, что же вы на себя-то наговариваете?
- Боренька, ведь на портретах видно, что я совсем – не красивая.
- Александра Григорьевна, да Вы и сейчас хоть куда, вот ведь я – у Вас кавалер.
- Это вы мне Боренька льстите.
- Да, Боренька, теперь об этом можно рассказать.

…Я узнала, что мой муж изменяет мне с первой красавицей Петербурга…
Оскорблена была ужасно…
Пошла к моему аптекарю.
- Фридрих, дай-ка мне склянку крепкой соляной кислоты.
Глядя в мои заплаканные глаза и твердые губы, он шевельнул седыми усами, колеблясь спросил:
- Барыня, уж не задумали ли Вы чего-либо …дурного?..
Я топнула ногой, прищурила глаза:
- Фридрих, склянку!...
…и поехала к ней… и …плеснула ей в лицо кислотой…слава Богу, промахнулась…да и кислоту видно, Фридрих разбавил …убежала, поехала в Сестрорецкий Курорт, и там прямо на пляже …отдалась первому попавшемуся корнету!

Во время Кронштадтского Бунта в 1918 году, пьяные матросы разорвали моего мужа почти на моих глазах.
И что я сделала, Боря, как Вы думаете?
Я вышла замуж за их предводителя. И он взял меня, вдову вице-адмирала, что ему тоже припомнили…в 1937году, и окончательный приговор ему был – расстрел.
Сына тоже посадили, как сына врага народа.

Жене сына сказали – откажись от мужа, тогда тебя не посадим, и дачу не конфискуем.
Она и отказалась от мужа, вообще-то, как она потом говорила – что бы спокойно вырастить своего сына, Ярославушку.
Но я ее за это не простила, украла внука Ярославушку, и уехала с ним на Урал, устроилась сначала простым врачом, но скоро стала заведующей большой больницей.
Мне нужно было уехать, потому что я ведь тоже в Ленинграде была начальником – заведующей поликлиникой, и хотя врачей не хватало, хватали и врачей.
Там меня никто не нашел – ни жена сына, ни НКВДэшники…

Правда, НКВДэшники в один момент опять стали на меня коситься – это когда я отказалась лететь на самолете, оперировать Первого Секретаря райкома партии, которого по пьянке подстрелили на охоте.
Я сказала: у меня внук, я у него одна, и на самолете не полечу, вот, снимайте хоть с работы, хоть диплом врачебный забирайте.
Косились-косились, орали-орали – и отстали.

Но с самолетом у меня все же вышла как-то история.
Ехали мы с Ярославушкой на поезде на юг, отдыхать, и было ему лет 6-7.
На станции я вышла на минутку купить пирожков, а вернувшись на перрон, обнаружила, что поезд уже ушел.
Сама не своя, бросила продукты, выбежала на площадь, там стоят какие-то машины, я к водителям, достаю пачку денег, кричу, плачу, умоляю: надо поезд догнать!
А они как один смеются:
- Ты что старуха, нам твоих денег не надо, поезд догнать невозможно, здесь и дорог нет.

А один вдруг встрепенулся, с таким простым, как сейчас помню, добрым лицом:
- Тысяч твоих не возьму, говорит, а вот за три рубля отвезу на аэродром, там вроде самолеты летают в соседний город, ты поезд и опередишь.
Примчались мы за 10 минут на аэродром, я уже там кричу:
- За любые деньги, довезите до города (уж и не помню, как его название и было).

Там народ не такой , как на вокзале, никто не смеется, уважительно так говорят:
- Мамаша, нам ЛЮБЫХ денег не надо, в советской авиации – твердые тарифы. Билет в этот город стоит…три рубля (опять три рубля!), и самолет вылетает по расписанию через 20 минут.
…Как летела – не помню, первый раз в жизни, и последний…помню зеленые поля внизу, да темную гусеницу поезда, который я обогнала.
Когда я вошла в вагон, Ярославушка и не заметил, что меня долго не было, только возмущался, что пирожков со станции так я и не принесла.

На Урале мы жили с Ярославушкой хорошо, я его всему успевала учить, да он и сам читал и учился лучше всех. Рос он крепким, сильным мужичком, всех парней поколачивал, а ещё больше – восхищал их своей рассудительностью и знаниями. И рано стали на него смотреть, и не только смотреть – девчонки.

А я любила гулять по ближним перелескам. Как то раз возвращаюсь с прогулки и говорю мужику, хозяину дома, у которого мы снимали жилье:
- Иван, там у кривой берёзы, ты знаешь, есть очень красивая полянка, вся цветами полевыми поросла, вот бы там скамеечку да поставить, а то я пока дойду до нее, уже устаю, а так бы посидела, отдохнула, и ещё бы погуляла, по такой красоте…
- Хорошо, барыня, поставлю тебе скамеечку.

Через несколько дней пошла я в ту сторону гулять, гляжу, на полянке стоит красивая, удобная скамеечка. Я села, отдохнула, пошла гулять дальше.
На следующий день говорю:
- Иван, я вчера там подальше прогулялась, и на крутом косогоре, над речкой – такая красота взору открывается! Вот там бы скамеечку поставить!
- Хорошо, барыня, сделаю.

Через несколько дней возвращаюсь я с прогулки, прекрасно отдохнула, налюбовалась на речку, дальше по берегу прошлась…
И вот подхожу к Ивану, говорю ему:
- Иван, а что если…
- Барыня – отвечает Иван, - а давай я тебе к жопе скамеечку приделаю, так ты где захочешь, там и присядешь….

После смерти Сталина нам стало можно уехать с Урала.
Ярославушка поступил в МГИМО.
Конечно, я ему помогла поступить, и репетиторов нанимала, и по-разному.
Вы же понимаете, я всегда была очень хорошим врачом, и пациенты меня передавали друг другу, и постоянно делали мне подарки…
Не все конечно, а у кого была такая возможность.
У меня, Боренька, и сейчас есть много бриллиантов, и на всякий случай, и на черный день. Но по мелочам я их не трогаю.

Однажды мне потребовалось перехватить денег, я пошла в ломбард, и принесла туда две золотых медали: одну свою, из гимназии, другую – Ярославушки – он ведь тоже с золотой медалью школу закончил.
Даю я ломбардщику эти две медали, он их потрогал, повернул с разных сторон, смотрит мне в глаза, и так по-старинному протяжно говорит:
- Эту медаль, барыня, Вам дало царское правительство, и цены ей особой нет, просто кусочек золота, так что дать я Вам за нее могу всего лишь десять рублей.
А вот этой медалью наградило Вашего внука Советское Правительство, это бесценный Знак Отличия, так что и принять-то я эту внукову медаль я не имею права.
И хитровато улыбнулся.

-Боренька, вы понимаете – почему он у меня Ярославушкину медаль отказался взять?
-Понимаю, Александра Григорьевна, они в его понимании ОЧЕНЬ разные были!
И мы смеемся – и над Советским золотом, и над чем-то еще, что понимается мною только через десятки лет: над символической разницей эпох, и над нашей духовной близостью, которой на эту разницу наплевать.

-Ну да мы с Ярославушкой (продолжает А.Г.) и на десять рублей до моей зарплаты дотянули, а потом я медаль свою выкупила.

Он заканчивал МГИМО, он всегда был отличником, и сейчас шел на красный диплом. А как раз была московская (Хрущевская) весна, ее ветром дуло ему:
- и в ширинку (связался с женщиной на пять лет старше его; уж как я ему объясняла - что у него впереди большая карьера, что он должен её бросить – он на всё отвечал: «любовь-морковь»);
- и в его разумную душу.

Их «антисоветскую» группу разоблачили в конце пятого курса, уже после многомесячной стажировки Ярославушки в Бирме, уже когда он был распределен помощником атташе в Вашингтон.
Его посадили в Лефортово.

Я уже тогда очень хорошо знала, как устроена столичная жизнь…
Я пошла к этой, к его женщине.
- Ты знаешь, что я тебя не люблю? – спросила я у нее.
- Знаю, - ответила она.
- А знаешь ли ты, почему я к тебе пришла?
- …..
- Я пришла потому, что Ярославушка в Лефортово, и мне не к кому больше пойти.
- А что я могу сделать?
- Ты можешь пойти к следователю, и упросить его освободить Ярославушку.
- Как же я смогу его упросить?
- Если бы я была хотя бы лет на тридцать моложе, уж я бы знала, КАК его упросить.
- А что бы тебе было легче его УПРАШИВАТЬ…
Я дала ей два кольца с крупными бриллиантами. Одно – для нее. Второе…для следователя…

Через неделю Ярославушку выпустили. Выпустили – много позже – и всех остальных членов их «группы».
Он спросил меня: а как так получилось, что меня выпустили, причем намного раньше, чем всех остальных?
Я ответила, как есть: что мол «твоя» ходила к следователю, а как уж она там его «упрашивала» - это ты у неё и спроси.
У них состоялся разговор, и «любовь-морковь» прошла в один день.

Нам пришлось уехать из Москвы, Ярославушка несколько лет работал на автомобильном заводе в Запорожье, пока ему не разрешили поступить в Ленинградский университет, на мехмат, и мы вернулись в Петербург.

- Вы видите, Боря, мою записную книжку?
- Больше всего Ярославушка и его жена не любят меня за нее. Знаете, почему?
- Когда я получаю пенсию, (она у меня повышенная, и я только половину отдаю им на хозяйство), я открываю книжечку на текущем месяце, у меня на каждый месяц списочек – в каком два-три, а в каком и больше человек.
Это те люди, перед которыми у меня за мою долгую, трудную, поломанную, и что говорить, не безгрешную жизнь – образовались долги.
И я высылаю им – кому крохотную посылочку, а кому и деньги, по пять – десять рублей, когда как.

Вот следователю, который Ярославушку освободил – ему по 10 рублей: на 23 февраля и на День его Рождения…
Вот ей, его «Любови-Моркови» - по 10 рублей – на 8е марта, и на День её Рождения.
И много таких людей.
А может, кто и умер уже.
- Так с этих адресов, адресов умерших людей - наверное, деньги бы вернулись?
- Так ведь я - от кого и обратный адрес – никогда не указываю.

В 85 лет Александра Григорьевна, вернувшись из больницы с профилактического месячного обследования, как всегда принесла с собой запас свежих анекдотов, и решила рассказать мне один из них, как она сочла, пригодный для моих ушей:
«Женщину восьмидесяти пяти лет спрашивают: скажите пожалуйста, в каком возрасте ЖЕНЩИНЫ перестают интересоваться мужчинами?
- Боря, вы знаете, что мне 85 лет?
- Да что же Вы на себя наговариваете, Александра Григорьевна, Вы хоть в зеркало-то на себя посмотрите, Вам никто и шестидесяти не даст!
- Нет, Боря, мне уже 85.
Она продолжает анекдот:
Так вот эта женщина отвечает:
- Не знаю-не знаю (говорит Александра Григорьевна, при этом играет героиню, кокетливо поправляя волосы)…спросите кого-нибудь по-старше.

Через полгода ее разбил тяжелый инсульт, и общаться с ней стало невозможно.
С этого момента поток «крохотных посылочек» и маленьких переводов прекратился, и постепенно несколько десятков людей должны были догадаться, что неведомый Отправитель (а для кого-то, возможно, и конкретная Александра Григорьевна) больше не живет - как личность.
Многие тысячи выздоровевших людей, их дети и внуки, сотни выученных коллег-врачей, десяток поставленных как следует на ноги больниц – все эти люди должны были почувствовать отсутствие этой воли, однажды возникшей, выросшей, окрепшей, крутившей десятки лет людьми, их жизнями и смертями – и исчезнувшей – куда?

Хоронили Александру Григорьевну через 7 лет только близкие родственники, и я, ее последний Друг.

Ярослав окончил университет, конечно, с красным дипломом, защитил диссертацию, стал разрабатывать альтернативную физическую теорию, стараясь развить, или даже опровергнуть теорию относительности Эйнштейна. Сейчас он Президент какой-то Международной Академии, их под тысячу человек, спонсоры, чтение лекций в американских университетах, в общем, всё как у людей, только без Эйнштейна.

У Ярослава родился сын, которого он воспитывал в полной свободе, в противовес памятным ежовым рукавицам бабушки.
Рос Григорий талантливым, энергичным и абсолютно непослушным – мальчиком и мужчиной.
Как то раз Ярослав взял его десятилетнего с собой - помочь хорошим знакомым в переезде на новую квартиру.
Григорий услужливо и с удовольствием носил мелкие вещи, всё делал быстро, весело и неуправляемо.

Энергичная хозяйка дома занимала высокий пост судьи, но и она не успевала контролировать по тетрадке коробки, проносимые мимо неё бегущим от машины вверх по лестнице Гришей, и придумала ему прозвище – Вождь Краснокожих - взятое из веселого фильма тех лет.

Но смерть его была туманная, не веселая.

А наступившим после его смерти летом, в квартиру одиноких Ярослава и его жены Алёны позвонила молодая женщина.
Открыв дверь, они увидели, что у нее на руках лежит…маленькая…Александра Григорьевна.

У них появился дополнительный, важный смысл в жизни.
Выращивали внучку все вместе. Они прекрасно понимали, что молодой маме необходимо устраивать свою жизнь, и взяли ответственность за погибшего сына – на себя.

- Сашенька, давай решим эту последнюю задачу, и сразу пойдем гулять!
- Ну, только ПОСЛЕДНЮЮ, дедушка!
- Один рабочий сделал 15 деталей, а второй – 25 деталей. Сколько деталей сделали ОБА рабочих?
- Ну, дедушка, ну я не знаю, ну, давай погуляем, и потом решим!
- Хорошо, Сашенька, давай другую задачу решим, и пойдем.
- У дедушки в кармане 15 рублей, а у бабушки 25. Сколько всего у них денег?
- Ну дедушка, ты что, совсем ничего не понимаешь? Это же так ПРОСТО: у них – СОРОК рублей!

В один, не очень удачный день, та, что подарила им самые теплые чувства, что могли быть в их жизни, чувства дедушки и бабушки – она позвонила в их дверь, покусывая губы от принятого нелегкого решения.
Сели за стол на кухне, много поняв по глазам, ожидая слов, ни о чём не спрашивая.
- Ярослав, Алёна, вы такие хорошие, а я - и они обе с Аленой заплакали от ожидаемой бесповоротной новости.
- Он, мой жених, он из Москвы.
Ярослав и Алена чуть вздохнули. С надеждой.
- Но он не москвич. Он швейцарец. И у него заканчивается контракт.
- Он…мы…скоро уезжаем.

Теперь она живет со своей мамой и отчимом в Швейцарии.
Душе Александры Григорьевны, незаслуженно настрадавшейся, наконец-то проникшей через сына, внука и правнука в девичье обличье, легко и свободно в теле ее пра-правнучки.
Они обе наслаждаются видами гор и водопадов, трогают латунные буквы на памятнике войску Суворова – покорителю Альп, рядом с Чёртовым Мостом, ловят языком на ветру капли огромного фонтана на Женевском озера, ахают от крутых поворотов серпантинов, по краю пропасти.

Приезжая к дедушке и бабушке в гости, на свою любимую, хоть и дряхлую дачу, младшая Александра Григорьевна часто хвастается, как ей завидуют тамошние подруги: ведь в ушах у нее уже сверкают прошлой, Другой Жизнью, доставшиеся от пра-пра-бабушки – лучшие друзья девушек.

Примечание 2009 года: младшая Александра Григорьевна сдала на немецком языке экзамены в математический лицей в Цюрихе, преодолев конкурс в 22 человека на место.
Мы ещё о ней услышим!

© Copyright: Борис Васильев 2

СЕМЕЙНЫЙ НАПИТОК.

Эту историю я услышал от жениха на организованном им мальчишнике по случаю предстоящей свадьбы.

Проснулся я от того, что мой пах смачно и шумно облизывали. Я попытался вытащить из-под головы руку, чтобы придать Машкиной голове правильное направление и нужный ритм, но рука не поддавалась. Ни одна, ни другая. Кроме того, на глазах была какая-то тряпка, которую невозможно было стряхнуть. Вдобавок ко всему, Машка лежала на моих ногах, терлась о них теплой грудью, прикрытой мохнатым джемпером и зачем-то била веником по моим щиколоткам.

В голове промелькнул вчерашний вечер после сдачи проекта Заказчику, когда мы, трое парней и двое наших девчонок завалились в Машкин коттедж, и чуть не с порога принялись выпивать из горлышка «Джек Дэниелс», передавая бутылку по кругу. Потом у нас возник спор - я стал утверждать, что хороший самогон лучше любого вискаря, а Машка «слетала» в подвал и притащила бутылку прозрачной жидкости, в которой плавали симпатичные зеленые водоросли, придававшие напитку изумрудный оттенок.

- Папа с дедом гонят, сто раз фильтруют, настаивают на меду, а трава — это тархун с мятой, их из Абхазии привозят.

- Ты глянь! Похоже, Машка тебе серьезные авансы раздает, - хмыкнула Светка, - имей в виду, она потомственная ведьма, а это священный напиток. По преданию его достойны выпивать только мужчины их семейного клана. Так, что сам напросился, теперь пей, - и Светка противно захихикала.

Напиток оказался божественным, но мужики перемудрили с его крепостью, потому, что после бурного веселья, когда мы угомонились и выключили свет, а Машка стянула с меня джинсы, я отключился. На этом моменте воспоминаний, внизу живота стало щекотно, и я затрепыхался в своих путах. Машкин язык переключился на мой живот, и она быстрее застучала веником по ногам, а я осознал, что безумно хочу писать. Потом Машка надавила мне на пах, и я заорал:

- Машка, убери руку, а то обоссусь.

- На чердаке твоя Машка спит. Обиделась, когда ты не стал играть с ней в лошадку и отключился, - раздался из глубины комнаты голос всезнающей Светки.

Я покрылся холодной испариной и вжался спиной в кровать, потому, что меня по-прежнему облизывали, и это была не Машка и даже не Светка. Я попытался шевельнуть ногами, но лежащая на мне туша плотно припечатал их к кровати. В голове метался безумный рой всполошенных мыслей: «Боже, как хочется ссать. Башка раскалывается. Будь проклят этот семейный самогон. Кто лижет мне яйца? Зачем я позволил Машке привязать себя к кровати. И на черта я притащил из самолета эту повязку для глаз: «А теперь мы наденем на лошадку шоры и пусть она угадает, что с ней сделает наездница». Макс? Это он, козлина! Кроме Машки только он был в свитере».

Так вот, что означают его вечные приглашения вместе покурить или попить кофе. Какой же гад, как мне теперь людям в глаза смотреть? А если Машка узнает? Светка стопудово «заложит», если увидит. Я задергался, но Макс придавил мне ноги, что было не повернуться. Тогда я затряс головой, и как-то особенно удачно задел о плечо повязкой, отчего она слегка сдвинулась с глаз.

В комнате было темно, тяжеленые гардины отгородили её от питерских белых ночей, а мне стало немного легче - вроде бы нас пока никто не видит. Взывать к совести Макса было бесполезно, он шумно сопел и был вне себя от страсти, поэтому я решил, затеять разговор со Светкой, может быть тогда, этот гадёныш втихаря от меня свалит.

- Свет, а Свет, чем ты там чавкаешь? Я тоже жрать хочу.

Со стороны Светки раздался кашель, видать подавилась салатом, а потом двухголосое ржанье. Вот кому надо в лошадок играть.

- Ты это точно есть не будешь, - со всхлипом проговорила Светка и снова заржала, как кобыла на выданье.

- Ты сегодня заткнёшься, наконец? – услышал я со стороны Светки сдавленный голос Макса, - кушай Светочка, кушай, а то этот придурок всю еду у тебя отберёт, - и гады снова заржали, но уже во всю глотку. Я ещё не успел подумать плохо о Владе, как он отозвался из противоположного конца комнаты:

- Так может быть выпьем, раз вы меня разбудили. Где у Машки выключатель?

По комнате пробежал расплывчатый свет смартфона, и ярко вспыхнула люстра. На моих ногах лежал Машкин большой белый пудель, колотил по моим ногам веселым хвостом с кисточкой на конце, и умильно улыбаясь белоснежными зубами, капал слюнями на мою промежность.

Не стану повторять, что говорили бессовестные твари сквозь гомерический хохот, в том момент мне безумно хотелось ссать.

- Развяжите мне руки, суки!

- Ты бы не упоминал собак всуе, - задыхаясь от смеха, пробормотал Макс и первым бросился мне на помощь. Вот не зря я с ним курил и пил кофе, он настоящий мужик. Макс подкрался ко мне с изголовья, и начал было развязывать мудреные Машкины узлы, но пёсик зарычал и злобно оскалил зубы. Похоже, ему не понравилось, что такая замечательная игрушка может от него сбежать, а я заорал:

- Макс, назад!

Макс шарахнулся в сторону, скотина перестала рычать и снова принялась улыбаться. А я в очередной раз облился потом.

- Стряхнуть его пробовал?

- Да, он чуть не откусил мне яйца. Позовите собаку как-нибудь, - прошептал я, - как зовут эту гниду?

- Как-то на «Дж» сквозь слезы просипела Светка.

- Так зовите же, уроды!

- Джек, - заорали парни с разных сторон.

- Дэниелс, - пискнула с дивана Светка, захрюкала и забилась в истерике. Я когда-нибудь прибью эту бессердечную тварь, вот только выполним следующий заказ, и задушу её прямо в офисе.

- Дружок, Джульбарс, Джессика, Джамбул, - надрывались пацаны, но белая псина по-прежнему не хотела слезать с моих ног и капала на яйца слюнями. Все же мужики добрее баб, они реально понимали грозящую мне опасность и старались изо всех сил:

- Джампер, Джингл, Джейран, Дружок, - орали они, хором и по очереди, но собака лишь радостно скалилась над моим хозяйством, виляла хвостом и не двигалась с места.

- Мужики, бросьте ему какую-нибудь жрачку со стола, может быть он отвянет, - простонал я, - а то я здесь всё обоссу.

Пацаны, молодцы, с ними бы я пошел в разведку, даром, что о них вначале нехорошо подумал. Со стола мимо собаки полетели куриные кости, куски копченой и вареной колбасы, сыр, а Влад даже слепил что-то вроде «снежка» из оливье и запустил в самый дальний угол. Собака с интересом следила за пролетающими продуктами и тихо радовалась начавшейся вакханалии, но с места не двигалась.

Внезапно открылась входная дверь и на пороге явилась заспанная Машка. Пока она рассматривала учинённый нами разгром, мы уставились на неё. Машка была абсолютно голой, за исключением наброшенной на плечи мохнатой кофты, которая не скрывала обе её груди, тяжело раскачивающиеся в такт движениям.

Вы ведь знаете, что среди женщин бытует легенда, что все утренние стояки от того, что мужчинам хочется писать. И вообще, как только у мужика начинается позыв к мочеиспусканию, то мгновенно возникает непроизвольная эрекция. Попытки объяснить, женщинам, что эти вещи мало связаны друг с другом, всегда разбиваются о железную логику семейных преданий из серии: «А вот мама рассказывала, что, когда водила моего братика по утрам в туалет, у него всегда стоял писюн». Если бы женская фантазия на эту тему получила развитие, хотел бы я знать, как с их точки зрения должна выглядеть очередь в мужской туалет пивного бара.

И сейчас я увидел эту гипотетическую очередь в полной красе - мы, втроем не отрывая глаз, смотрели на Машку, и было очевидным, что каждый из нас занял своё место на пути к мифическому пивному туалету. Правда, кроме меня все парни были хоть чуточку прикрыты, но Машка все прекрасно поняла, быстро сложила в голове целостную картину и крикнула Максу:

- Возьми в углу резиновую уточку. Видишь такая обгрызенная, кидай! - а сама заорала,- Джокер, взять!

Собака спрыгнула с моего мочевого пузыря, ломанулась в угол комнаты, треснулась башкой о сервант, вцепилась зубами в резиновое изделие китайских мастеров и принялась его трепать изо всей собачьей дури. Я же подхватил джинсы и, не одеваясь, высочил на улицу, пробежал над водой по деревянным мосткам, остановился в самом конце у камышей и с огромным облегчением направил струю в лёгкий туман, покрывавший зеркальную гладь утренней речки.

Мне показалось, что прошло не менее получаса, от возникшей легкости из глаз вытекли две горячие слезинки, а из воды показалась голова огромной щуки, разевающей зубастую пасть. Она тупо смотрела на меня, открывала и закрывала рот, чавкала совсем как Светка на диване.

Я устало опустился на доски настила, прилег, и слегка отключился. Пришёл в себя от того, что моё лицо шумно нюхали, чей-то мокрый нос сопел и тыкался то в щёку, то в нос, то в лоб. Я приоткрыл глаза, и увидел мертвенно-бледное лицо покойника с горящими красными глазами. Оно непрерывно гримасничало, показывало вампирские клыки, надувало щёки и фыркало, а по его щекам хлопали концы белого пухового платка. Похоже, что в дедушкином самогоне была совсем другая трава, чем та, о которой знала Машка.

- Ты кто? – спросил я покойника.

- Это Мурзик. Мурзик, отвали! - раздался Машкин голос, и после несильного пинка ногой, лицо мертвеца отлетело в сторону.

Я приподнялся и с трудом уселся на деревянном настиле: передо мной стояла Машка и размахивала сиськами, а вокруг сидело человек двадцать белых кроликов, они громко сопели, непрерывно жевали и шептались друг с другом.

- Это дедовы. Когда он уезжает, выпускает их попастись на газонах, заодно и траву подстригают, а Мурзик среди них самый наглый. Так мы будем жениться?

- В каком смысле?

- Ну, ты же слышал, что Светка сказала. Только мужчины нашего клана могут пить этот напиток.

Я откинулся на мостки и обреченно уставился в небо, где далеко вверху, там, где кончались Машкины ноги, сияло ослепительное утреннее солнце и подумал: «развестись я всегда успею» и уныло кивнул головой:

- Будем.

Михаил Грязнов.

В начале 60-х мальчик Лева провел лето на даче у бабушки и дедушки, на Медвежьих озерах. Для москвича это была в то время глухомань несусветная - вдали от электричек, дачный поселок из крошечных деревянных домиков был со всех сторон окружен необъятными лесами, лугами и болотами. Повсюду гудели дикие пчелы, что и сделало вероятно эти озера излюбленным местом обитания медведей.

Впрочем, в Гражданскую все медведи были ликвидированы или изгнаны заодно с владельцами этих охотничьих угодий, но глухомань осталась, купаться по утрам можно было голыми. Путь к озерам лежал по тропинкам и гатям, добиралась дачная детвора туда на великах длинной процессией. По дороге набирали ядреных белых, не гнушаясь попутно ни подосиновиками, ни маслятами, ни прочим добротным грибом. Прямо на пляже всё это жарилось и съедалось, заодно варилась и уха из наловленной тут же рыбы. Помимо обычных сазанов, карасей, карпов, лещей, ершей, окуней и плотвы, иногда удавалось поймать щуку, красноперку, ельца, голавля, язя, жереха, верховку, уклею, быстрянку, густеру, чехонь, линя, пескаря, горчака, толстолобика, щиповку, гольца, вьюна, угря, налима, подуста ... ("я список рыб прочел до середины"). Еще не свирепствовали тут нынешние дары цивилизации - ротаны и бычки-цуцики.

Список рыб, впрочем, не имеет к рассказу Льва никакого отношения - я его нагло загуглил, почитав про обитателей озер Подмосковья. Мне достаточно знать от него, что Медвежьи озера в то время были чисты, местами проточны, местами стоячи, поэтому наверняка всё это там водилось. От самого рассказчика я знаю только то, что рыбы там было много и что она была очень разная. У меня нет оснований ему не верить - я сам застал на этих озерах еще в начале нулевых старых рыбаков с хорошим уловом, здоровыми фигурами и умными лицами, включая трезвые.

В числе странных обитателей этих озер водились также подтянутые, как на подбор невысокие, но крепкие парни, в поразительно хорошей спортивной форме для 30-летнего возраста, для них типичного. Они были приветливы, выглядели доброжелательно, но держались своей компанией, были очень подвижны, много плавали. Дети принимают за норму всё, что видят своими глазами сызмальства, так и Лева не обращал на этих парней никакого внимания, когда приезжал сюда раньше. По слухам, это были военные летчики с секретного аэродрома неподалеку. А раз объяснение найдено, детей никакие феномены более не интересуют.

Но в то лето всё изменилось. Уже было известно, что рядом расположился Звездный городок. Среди этих парней узнавались Гагарин, Титов, Леонов и прочие люди с первых полос газет. Для Льва наступило светлое чувство охренения - плаваешь себе в своем пруду, рыбу удишь, а вокруг плавает Гагарин, узнает тебя, рукой машет и доброго утра тебе желает. Если кого-то из этих парней дети в газетах еще не видели, у них было прочное ощущение, что скоро увидят.

Полет Юрия Алексеевича положительно отразился на его благосостоянии - в то лето у него появился глиссер. На нем Гагарин любил гонять по середине Большого Медвежьего озера, порой задумчиво выписывая круги, как на орбите.

Однажды над озером на большой высоте завис вертолет, из него стали выкидывать космонавтов. Видимо, отрабатывали приводнение с парашютом - тема оказалась актуальной после того, как Гагарин чуть не упал в Волгу при приземлении с орбиты. 12 апреля 1961 года вода в Волга была ледяная, с парашютом особо не поплаваешь. Закон подлости реально существует - вот какова ширина Волги по сравнению с окружностью Земного шара? Даже нарочно попасть космонавтом в Волгу после оборота вокруг планеты была в то время задача невозможная. Если бы не навыки управления парашютом, первый космонавт вполне мог утопнуть в главной русской реке, вместо триумфа СССР получилась бы нездоровая мировая сенсация - советский человек впервые вышел в космос, но при спуске умудрился утопнуть посреди самого большого континента. Во избежание подобных историй, космонавтов принялись тренировать над Большим Медвежьим озером. Среди парашютистов иногда виднелись и люди старшего возраста. Может, начальство само напрашивалось прыгнуть заодно, а может, добавляли и военных летчиков в высоких званиях для сдачи каких-нибудь норм.

Особенно запомнился Льву случай, когда после выброса группы налетел шквал. Группу понесло от озера на кладбище, расположенное прямо на берегу. Молодежь энергично задергала стропами и сумела приземлиться в ближайших камышах. Но вот один, невысокий пожилой крепыш, имел довольно большое пузо, и видимо, это добавило ему летучести, а может просто зазевался. С неба послышались громовые маты на все озеро. Человеку явно не нравилась перспектива сесть на колья оград. Грозно щетинились снизу красные звезды и кресты.
- Тащ полковник! Выпускайте запасной!!! - дружно орали снизу.
- Еще чего! Там дубы, ...!!!

Дубы там в самом деле высоки и сучковаты. Перспектива перелететь кладбище и повиснуть на верхушке дуба нравилась полковнику, очевидно, еще меньше, чем сесть на кол. Глухомань же, пожарную машину с выдвижной высотной лестницей не подгонишь. Ржал бы весь военно-воздушный флот.

... Ну и тому подобных впечатлений выпало Леве на месяц отдыха. Но отшумел август. Дети вернулись в школу и к положенному сроку сдали свои сочинения на тему "Как я провел лето". Льву писалось легко. На следующее утро учительница литературы вошла в класс задумчивая.

- Лева, можно я прочту вслух твое сочинение?
- Да, конечно!

Четверть часа неторопливого чтения. Учительница:
- Какие будут замечания, вопросы?

В классе повисла гнетущая тишина. Напомню - это было начало 60-х. Обычная московская школа, не имеющая никакого отношения ни к космонавтике, ни к Медвежьим озерам. Зато чуть ли не в каждом доме стоял или висел на самом почетном месте портрет Юрия Алексеевича Гагарина. Даже рассказ Левы о путешествии по другой галактике не вызвал бы такого эффекта, к фантастике все привыкли. К однокласснику, разговаривавшему с Гагариным, плававшего с ним и жавшим ему руку - нет. Тихо прошелестело:
- Лева, осетра урежь!

Но осетра у Левы в сочинении как раз не было. А Гагарин был. Все вопросительно уставились на учительницу.

- Ну что ж, раз замечаний у класса нет, выскажу свои. Начнем с заголовка:
"Как я удил рыбу, встречался с Гагариным и другими космонавтами" - мне кажется, рыбу надо переставить на последнее место. А лучше убрать ее вовсе. "Другими космонавтами" - пренебрежительный оттенок, которого они никак не заслуживают. К тому же их не так много пока, можно и перечислить поименно. И да, Лева, когда в следующий раз увидишь Гагарина, передай ему пожалуйста...

Тут учительница задумалась, вдруг расчувствовалась и быстро вышла из класса. На ходу поручив детям думать самим, что они хотят передать Гагарину.

Пастух … (или история из глубокого детства)

Как уже явствует из названия – все события являются фактами моего босоногого детства. Сейчас уж и не скажу точна сколько мне было, лет десять-двенадцать кажется – помню только–только Горбачёв на экранах замелькал, запомнившись своей молодостью и энергией, чем выгодно отличался от предыдущих вождей страны. Но не об этом речь.

Думаю многим знаком такой хитрый родительский ход, когда на лето спиногрыз отправляется в деревню к бабушке, что обеспечивает отдых родителям и существенно пополняет подростковый запас табуированной лексики и умение курить не в затяг. Я был в числе таких вот счастливых детишек, обладающим бабушкой в деревне, и потому каждое лето отправлялся д.Ладва, что под Петрозаводском.

Бабушка у меня (здоровья ей) по жизни достаточно строгая, властная женщина, полностью рулящая своей жизнью, однако, я управлялся с ней мгновенно, обещая уже с порога, что по окончании сезона непременно на ней женюсь и увезу с собой в город (если всё будет нормально, в плане её поведения). Уж не знаю чего бабушке хотелось больше – выйти второй раз замуж или уехать в комфортабельную квартиру, но моё предложение всегда воспринималось с энтузиазмом и я становился главным человеком в доме. Я любил лето у бабушки.

В тот год всё было как всегда – целыми днями мы с Лёхой (тоже городской пацан) гоняли на великах, купались в речке и воровали горох с колхозного поля (несмотря на мольбы наших бабушек кормовой горох не жрать, ибо потом дома топор можно вешать). Однако всё круто переменилось с того момента как Лёха высмотрел жуткую сцену убийства быка.

- Тоха, я сейчас такое видел, такое видел!!! Там на коровнике быка убивают …
- Фигассе! Уже убили? Поехали быстрее!
- Не знаю убили или нет, он как упал, я сразу за тобой, чтобы ты тоже позырил …

Понятное дело, когда мы приехали быка уже не было, утащили его, однако то, что Лёха не врал, подтверждалось огромной лужей крови разлитой по полу коровника. Моему разочарованию не было предела, однако всё забылось как только я увидел её … Берёзку. Бело-серую кобылу.

Я лошадей раньше конечно же видел и сказать, что они как-то особо меня впечатляли – нельзя, однако что-то торкнуло в этот раз. Её вёл цыган и мне почему-то казалось, что кобылу тоже сейчас будут резать …

- Дяденьки, вы её убивать будете?
- Нахуя? Сама скоро сдохнет, а пока пусть поработает.

Кобыла «работала» транспортным средством пастухов, которые рулили стадом коров – голов двести. Мы несколько дней наблюдали за процессом выпаса и мне в голову пришла гениальная мысль. Сразу оговорюсь больше никогда мне не удавалось столь идеально провернуть казалось бы нереальную операцию.

- Лёха хочешь на лошади покататься?
- Ога, кто нам даст-то?
- Не бзди, всё будет.

Пастухами на том коровнике работали цыгане. Коровник уже на ладан дышал и отношение к работе у них было никакое. Сидели целыми днями в поле – бухали водку, травили байки и сремались тока Председателя колхоза, который периодически нахаживал и обещал всех уволить. Работа их состояла в том, чтобы выгнать стадо в шесть утра в поле и вечером загнать обратно ровно столько же голов сколько и выгнали, однако поскольку они весь день бухали и за стадом не следили – собрать всех в пьяном виде представлялось довольно-таки трудоёмким занятием.

В один из дней мы бодро подвалили к цыганам в один из дней с категорически выгодным предложением:
- Дяденьки, а давайте мы будем пасти коров?
- С фига ли? - ответил старший и махнул очередную стопку.
- А мы хотим на лошади кататься, - разотровенничался Лёха.
- Пошли нахуй, сопляки, - метко определил наш социальный статус второй цыган и попытался дать лёгкую деревенскую затрещину, но промахнулся.

- Мужики, чё вам жалко что ли? Вы нас научите с лошадью управляться, а потом сидите целый день и отдыхайте, мы же будем за стадом следить … банарот, - подчеркнул я свою взрослость.

- Дык вы ещё и на лошади не умеете кататься? – улыбнулся беззубым ртом старший.
- Ну дык мы же городские, - безнадёжно ослабил мой натиск Лёха.
- Вы же нас научите, вы же Будулаи, вы же всё можете, - я начал давить на самолюбие.

Старший подозвал Берёзку и предложил мне сесть. Процесс посадки я изучал долго и внимательно, потому лихо запрыгнул на спину кобыле, однако сразу же понял, что вообще-то высоковато и я совершенно не знаю что делать дальше …

- Ну, давай, прокатись, - в голосе цыгана уже была заинтересованность, он был явно несколько удивлён моей удачной посадкой.
- Я не знаю как и боюсь немного, - честно признался я, - научите нас, пожалуйста.
- Слезай, будем решать.
Сделка началась …
- Ну и что у нас есть для того чтобы пасти коров?
- У нас есть известное желание, готовность хорошо пасти коров и вопрос – Сколько вы нам будете платить?

Старший цыган попёрхнулся водкой, второй выронил сигарету, а Лёха стал снимать сандалики (он всегда их снимал когда жизненно необходимо было куда-нить быстро убежать).

Пауза затянулась. Очевидно, что у каждой из договаривающихся сторон было диаметрально противоположное представление на тему – кто кому должен платить …
- Вы не охуели, детки? Лучше прикиньте сколько вы нам будете отстёгивать?
- А мы-то с чего, мы ж за вас работать будем, - я старался сохранить инициативу. – Хорошо, давайте так – первую неделю мы пашем бесплатно, а вы нас учите кататься на лошади, потом будем о цене договариваться?
Босоногий Лёха сдал назад метров на пять …

- Так, - решил поставить точку в торге цыган, - либо с вас пачка сигарет в день, либо уёбывайте отсюда пока целы и больше не появляйтесь.
- Пять сигарет!
- Пятнадцать!
- Десять!
- По рукам!
По моим расчётам с нас должны были стребовать водку (что нереально), так что десять сигарет в день – мне казалось сущим пустяком, тем более – я понимал, что такая цена будет держаться не более недели …

Мы пожали руки. Второй цыган начал шептать что-то про вино, но пальцы были демонстративно сцеплены в рукопожатии и потому старшему было наверное неудобно менять условия ещё тепленького договора.

Мы были записаны в пастухи за 10 сигарет в день (самая выгодная сделка для 10-12 летнего пацана)
Первое правило: «не хочешь потерять друга - не имей с ним бизнес»
Мы, довольные удачной сделкой, катились на великах домой, обсуждая как мы завтра научимся скакать как ковбои, пока Лёха не ляпнул:
- Тош, а где ты возьмёшь десять сигарет?
Я, конечно, удивился самой постановкой вопроса и уточнил:
- Лёх, моя задача найти пять сигарет, остальное – твои проблемы.
- С фига ли, ты договорился, ты и ищи.
- А ты на лошади кататься будешь?
- Ну да, ты ж договорился за нас обоих.

После этих слов, я совершенно невозмутимо достал кусок бамбуковой удочки, всегда привязанной к велосипеду, и на ходу простенько вставил так в спицы переднего колеса Лёхиного лисика.

Когда Лёха встал с асфальта и очистил свой скворечник от песка и битума я понял, что переборщил. Началась первая драка среди деревенских друзей городского происхождения. Он меня мутузил, за то что я его уронил, а я его – за то что он меня не понял: я в шортики ссался когда требовал деньги с пьяных цыган, а Лёха при этом снимал сандалики. А теперь он ещё и предлагает мне «платить» самостоятельно. Короче, я дрался идейно …

Честно говоря, у Лёхи тоже повод был, потому как когда он навернулся с велика мне вообще показалось, что у него голова отвалится. Землетрясения не было, но трещина на асфальте образовалась.
Как дети деруццо, знает каждый. Эффектных ударов по бубну, там нет, есть просто борьба на выносливость. Поскольку мы с Лёхой оба были мотивированы на победу, то сдохли быстро и сдались друг другу … (мы ещё не знали, что это только первая драка между нами, мы дрались потом не один раз)

- Бабушка купи мне сигареты, - не парясь особыми об’яснениями, заявил я.
Бабушка конечно очень хотела за меня замуж, но это был явный перебор – вернуть своей дочке курящего внука – такого она не могла себе позволить …
- Антошенька, а не попутал ли ты чего? Али напомнить тебе, чем дед подпоясывался когда в атаку ходил?
Дедушкин армейский ремень совместно с дедушкой – меня пугали безумно. Несмотря на то, что в доме я был царь и бог иногда, когда я чересчур зарывался, дед меня спускал с небес на землю – спускал жёстко и безапелляционно, ремнём. Даже сейчас, когда я вижу этот ремень, а дедушки давно уже нет – меня пробирает мелкая дрожь и я сразу вспоминаю чего точно нельзя делать.
В общем, нахрапом получить сигареты у меня не получилось, надо было вносить пояснения. Я рассказал всё как есть, не упомянул лишь о дополнительной договорённости с Лёхой – «сигареты с меня, а он мне потом половину денег вернёт» (т.е. в перспективе у меня на кармане появлялась отжатая наличность). Бабушка явно сомневалась – её настораживали цыгане и сигареты. Пришлось применить запрещённые методы убеждения, об’яснив, что если из-за бабушкиного жмотсва я не буду кататься на лошади, то я не просто на ней не женюсь никогда, я женюсь на её соседке с которой она в контрах уже много лет. Довод был убойным, бабушка сдалась.
- И сколько и чего тебе нужно?
- Две пачки «Родопи» и две пачки «БТ», на 8 дней. «Родопи» в центральном магазине есть, «БТ» в продовольственном, но только по блату, - не моргнув, выпалил я и понял, что спалился по полной.
- Антошенька, - буравя меня глазами промолвила бабушка, - ты ничего не хочешь мне ещё рассказать.
- Баб, я не курю, честно, ну пару раз с пацанами и больше ни-ни.
- Короче, узнаю что закурил – дедушку даже оттаскивать от твоей жопы не буду. Договорились?
Какой же это договор, это жёсткий ультиматум, нарушающий права ребёнка, однако советская культура воспитания вполне допускала такие методы и в общем-то думаю не зря.
- Договорились. Пошли за сигаретами.

На следующее утро – под’ём в пять утра, быстрый завтрак, ворчание бабушки на тему, что каждый день такой под’ём ей не нужен, ибо уже многие года она привыкла вставать в пол седьмого, намёк на скорую свадьбу, сигареты в карман, к Лёхе – и вот мы снова в коровнике …
Первое удивление – цыгане трезвые и даже сложилось впечатление, что опрятно одетые.
Думаю дело в том, что за их многолетнюю скучную работу наша сделка для них тоже была чем-то особенным, она вносила разнообразие. Конечно же дело не в сигаретах, а именно в том, что какая-то интересная движуха пошла, что-то новое случилось. В воздухе прямо витало радушие и озорство, хотя лица сторон были посерьёзнее чем у Молотова и Риббентропа в 39-м году.
- Вот, на восемь дней, - я протянул четыре пачки сигарет старшему.
- Ай, молодцы. Как «БТ» достали?
- Сказали в магазине, что для хороших людей надо. Всё в порядке?
- Ну дык договаривались же. Мы цыгане слов на ветер не бросаем. Пошли, пора выгонять.
Когда цыган ладил сбрую на Берёзку мы немигая впитывали каждое движение: узда, седло, стремена – ещё вчера всё это казалось нам чем-то далёким и нереальным, а теперь это всё наше и мы всё будем уметь.
- Слюни, сглотнули, - вывел нас из транса Учитель, - понеслась.
Цыган взял шестиметровый кнут, неуловимое движение кисти, секундная тишина и оглушительный щелчок. Щелчок кнута в поле – это просто громкий щелчок. Щелчок шестиметрового кнута в коровнике – это разорванные перепонки, громче был только наш последующий пердёж.
- Да не очкуйте, привыкнете.
- Учитель, а кнутом научите нас щёлкать?
- Вы, мальцы, на лошадь не сядете пока щёлкать не научитесь. Пастух без кнута, что баба без … без … письки, - пожалел мальчуковую психику Учитель.
Произнесённая Учителем фраза вступила во внутреннее противоречие с моим собственным представлением о женщинах, но спорить почему-то не хотелось. Фраза так и осталась в моём мозгу как альтернативная точка зрения.
- Ну, даааа, - понимающе протянули мы, - баба без письки - не человек.

Поначалу, вид несчастных тощих измазанных в собственном говне коров вызывал отвращение, запах в кровнике лишь добавлял неприязненные ощущения, однако то каким образом цыгане выгоняли мелкий рогатый скот, мгновенно вызывало волну жалости. Цыгане их пинали, пинали сильно, коровы недовольно мычали, но покорно шли из коровника. Особо непонятливым коровам доставалось пастушьими кнутами – как это больно мы узнали чуть позже.
Выгнали в поле и стали с нетерпением ждать когда цыган об’едет стадо и наконец-таки приступит к обучению.
Первым делом как я понял надо выпить. Нам конечно предложили, но мы сказали, что пьём только молоко.
- Будет вам молоко, - один из цыган махнул в сторону стада, - обдрыщитесь ещё городские молокососы, гыыыы.
Цыгане выпили по полстакана, закурили, поймали приход и … началось.
Как нам и обещал Учитель – вначале необходимо было познать технику пользования кнутом. Берёзка мирно паслась в сторонке и мне казалось, что я уже никогда на неё не сяду, постижение искусства кнута не входило в мою первоначальную образовательную программу.
Однако, я думаю, что цыган правильную форму обучения выбрал – если бы не желание поскорее вскочить в седло, хер бы мы так быстро научились пользоваться кнутом.
Что такое пастуший кнут.
Это короткая деревянная ручка, сантиметров 15-20 и непосредственно к ней прилаженная длинная плеть – не верёвка там какая-нить, а толстая кожаная плеть, сотканная из бесчисленного множества плоских кожаных 3-х миллиметровых полосочек. У основания кнута диаметр плети где-то сантиметра три, на конце – не более миллиметра и распушённый хвост. Как плетутся кнуты и откуда они вообще не знали даже цыгане, кнуты просто были и всё. Кнут красив и изящен, а в умелых руках это очень мощное оружие, убить кнутом – да запросто.
Щелчок – это не просто.
Цыган показал нам два способа достижения щелчка: вертикальный – когда рывком кисти вперёд пускаешь плеть змейкой, а затем ещё более резким рывком назад – достигаешь щелчка. Вертикальный – потому что в вертикальной плоскости всё происходит.
Горизонтальный щелчок: это когда раскручиваешь против часовой стрелки кнут над головой, затем когда кнут раскручен – на 9 часов начинаешь ускорять, на 6 часов готовишь кисть к рывку, на 3 часа – резко рвёшь по часовой и получаешь охерительный щелчок, громкий даже для открытого пространства.
Вертикальный щелчок – проще и не требует много места, горизонтальный – физически затратней, требует пространства, зато безусловно эффектен.
Цыган дал мне свой кнут:
- Пробуй.
Я попытался пустить вертикальную змейку, но она оказалась такой хилой, что кончик шестиметрового кнута едва шевельнулся. Попытался с поднятой рукой сделать тоже самое – хвост плети шевельнулся, да и только. Попытался раскрутить в горизонте – хвост тоскливо волочился по земле, сводя к нулю возможность поднять его хоть немного … «Не видать мне Берёзки» – бешено стучала мысль.
- Лёх, чего-то у меня не получается, - я протянул кнут другу, - ты попробуй.
Если бы у Лёхи получилось, я бы наверное умер от досады, потому как бегать за ковбоем Лёхой мне совсем не улыбалось, но его результат был таким же. Плеть была как будто прибита к земле. Мы посмотрели на Учителя, он озадачено смотрел на нас.
- Ты бы ещё им дедов кнут дал, - вмешался в процесс обучения один из цыган, до этого отвлечённо бухающий в сторонке, - сопляки жжешь ещё совсем куда им шестиметровым-то махать.
- А что за дедов кнут? – одновременно спросили мы с Лёхой, буквально кожей ощущая какую-то легенду. И не ошиблись.
Дедов кнут никто никогда не видел, как и самого деда, но все точно знают что он был. Это старый огромный пастух, некогда пасший коров на этих же полях. Его кнут был 12 метров. Говорят, когда он щёлкал им в поле, в окраинных домах рассыпались лампочки. Дед умел кнутом убить на лету комара, а однажды когда по осени на стадо напали волки - дед трём из них переломал кнутом ноги, остальные убежали. Говорят, дед был жутко суров и потому был один – его побаивались. Кнут всегда был при деде и потому никто ему никогда не перечил. Потом дед умер, могилка его заросла и пропала, родственников, которые бы ухаживали за ней – не было.
Когда я увидел Лёхин раскрытый, впитывающий каждое слово, скворечник и понял, что у меня такой же, я очнулся:
- А кнут где?
- Да проебали где-то здесь в поле. Если найдёте не трогайте, кого-нить из нас позовите.
- А кто потерял? Может у него спросить?
- Дык сгинул он.
- А кто сгинул-то?
- Дык тот кто потерял. Ты тупой что ли? – раздражённо поинтересовался цыган.
Вот кем-кем, а тупым мне ну совсем не хотелось казаться своему Учителю, и потому я изобразил абсолютное понимание:
- Да не тупой, всё понятно. Кнут где-то в поле, пидорас который его потерял потерялся сам. Кнут если найдём трогать нельзя.
- Всё правильно, - расслабился Учитель, - бегите в коровник там самый короткий кнут висит 2-х метровый, им пробовать будете.

С коротким кнутом дело пошло куда веселее. К двенадцати дня мы с Лёхой уже бегали по полю, отрабатывая горизонтальные и вертикальные щелчки. Мне больше нравилось щёлкать в горизонте, Лёхе – в вертикали. Потом мы отжали у одного из цыган ещё один короткий кнут 3-х метровый. Он был пока ещё сложнее в пользовании, но щёлкал громче. Обучение кнуту настолько нас затянуло, что мы и про Берёзку-то забыли, мы уже чувствовали себя матёрыми пастухами и нам это нравилось. Мы увлеклись. Увлеклись настолько, что я, к примеру, забыл правило, которое пытался нам вдолбить Учитель – рядом с человеком кнутом не щёлкать. В итоге я проебал момент когда Леха стал двигаться спиной в мою сторону, Лёха проебал момент когда я начал раскручивать кнут в горизонте – щелчок. Лёха глухо ухнул и повалился на колени, зажав плечо. Я даже и не понял что произошло, подумал что споткнулся.
- Лёх, ты чего?
- Тох, меня кто-то очень сильно ужалил, я руку не чувствую.
Я осторожно оттянул его руку от плеча и охренел:
- Кто мог так ужалить-то? У тебя порез, у тебя кровь идёт.
Цыган меня ударил не сильно, но с ног я свалился:
- Вы, гандоны малолетние, совсем что ли ёбнулись! – он орал, - меня ж из-за вас пидорасов посадят, после того как вы друг друга покалечите, пошли наxуй отсюда, чтобы я вас больше не видел. Антон - ты дебил, ты ж его убить мог если бы по горлу хлестанул.
- Чем хлестанул-то? Я-то здесь причём?
- Кнутом, блять, ты его кнутом ударил.
И для меня, и для Лёхи это было откровением – мы гораздо охотнее бы поверили, что Леху укусил огромный доисторический полевой комар, но чтобы так сделать кнутом – в голове не укладывалось.
- Кнутом?

- Да блять вот этим самым кнутом, - цыган взмахнул и мне показалось, что вот и всё, сейчас он мне порвёт шею и Лёха будет один на Берёзке кататься, а на бабушке я не женюсь никогда. Я зажмурился. Но цыган только щёлкнул кнутом и всё.
Я посмотрел на Лёху, к которому уже стала приходить боль.
- Дядя Саша, не гоните нас, пожалуйста, мне совсем не больно, а крови только капля и капнула. Мы больше так не будем.

Лёха врал, это было видно. Ему очень больно, в глазах стояли слёзы, но если показать страдания – это однозначный конец.
Я, как виновное лицо молчал, ибо сказать мне было нечего, я вообще ещё не свыкся с мыслью, что это я так сделал. Подошли другие цыгане.
- Да ладно тебе Сань, уймись, парни сами вон перепуганы до смерти, остынь. А вы, малолетние убийцы, посидите здесь подумайте что к чему и потом к нам идите на молоко с хлебом.
Мы остались вдвоём.

- Лёх, больно?
- Я щаз сдохну, - Лёха уже себя не сдерживал и слёзы текли ручьём. Не так как плачут от обиды, Лёха не плакал, у него просто текли и текли слёзы. Кровь уже остановилась, но огромное покраснение вокруг раны образовалось. – Антон, это очень больно, я не знал, что так можно кнутом сделать.

- Я тоже не думал, что такое возможно. Лёх, ты это может рубашку наденешь, а то дядя Саша увидит, точно выгонит нас.
Лёха понемногу пришёл в себя, одел рубашку, и мы двинули к своему первому полевому обеду – парное молоко и свежий деревенский хлеб с солью. Учитель сидел как ни в чём не бывало, пил водку, хохотал. Когда мы подошли только посерьёзнел и сказал:
- Ёщё раз – уйдёте сами, мне за вас отвечать не особо хочется.
- Поняли.
- Присаживайтесь, шпана.

Через пять минут мы уже обо всём забыли, слушали цыганские байки, травили как могли свои, ели хлеб, пили молоко, жаркое солнце стояло в зените, поле благоухало, жужжали жужжалки, вдалеке паслась уже совсем близкая Берёзка. Жизнь была прекрасна.

(а через пару дней также случайно Лёха приложился кнутом к моей ноге. Это не очень-очень больно. Это полный аут. Я точно знаю, что немцы не вошли в нашу деревню исключительно потому что боялись дедова кнута).

В первый день мы на Берёзку так и не сели, хотя разочарования не было, мы понимали, что теперь никуда она от нас не денется, надо только ещё немного в искусстве щелчка поднатореть. Правда кисти у нас болели жутко, не легко это – научиться кнутом пользоваться.
Вечером мы припёрлись домой – уставшие и безумно довольные. Бабушка меня покормила, выяснила что к чему, вроде как совсем успокоилась когда узнала, что цыгане нас кормили обедом и стала собирать мне пайку на день завтрашний.

- Баб, а баб, а где жил дед с кнутом?
- Какой дед с кнутом?
- Ну, огромный такой, которого всё боялись?
- Да много у нас больших дедов которых боятся.
- Ну, который лампочки в домах разбивал? Ну чего – не знаешь что ли?
- Пастух что ли? - вступил в разговор мой дедушка. – Дык помер он давно, а дом его сгорел.
Бабушка посмотрела на дедушку и они едва заметно улыбнулись друг другу.

Ночью мне естественно снился дед с кнутом. Мы с ним болтали в поле, он был очень строгий, но не страшный, а 12-ти метровый кнут поражал изысканным плетением и длиной плети. Дед не пил водку, мы вместе с ним пили молоко, ели хлеб и он рассказывал мне истории о том, как валил голыми руками медведя, как … да много чего он мне рассказывал, всего уже и не упомнишь, но дед с кнутом был реален.

Утром я заехал за Лёхой и мы катили по ещё спящей деревне на великах, точно зная, что сегодня Берёзку мы оседлаем.
- Тох, а ты в курсе что Дед жил на той стороне речки?
- Ога, его дом сгорел только.
- Ога, как-нибудь надо с’ездить на пепелище, может там кнут.
- Ога.

В этот день Учитель не стал ладить сбрую, коров выгоняли пешими.
А сбрую мы тащили на плечах. Вначале всё-таки цыган предложил нам показать чему мы научились за вчера (в раж учительский вошёл, не иначе). Несмотря на боль в кисти мы ловко пощёлкали кнутами. Учитель удовлетворённо улыбнулся.

- Молодцы, быстро схватываете, теперь давайте сбрую ладить. Берёзка! - подозвал он лошадь.
Берёзка была уже старая, не знаю сколько лет, просто старая и всё. Нет, она не хромала, но озорства в ней не чувствовалась. С другой стороны, может быть с другой лошадью мы бы и не справились, а эта была спокойная.

- Ну, накидывайте седло.
Сейчас я уже детали не помню, однако точно знаю, что если придётся, то руки всё вспомнят, потому как ладили сбрую мы каждый день. Помню только седло очень тяжёлое и накидывать его на Берёзку для нас мелкорослых было не просто, но просить помощи у цыган – это значит расписаться в своей неготовности стать пастухом, потому мы справлялись сами как могли.
- Ну давай, попробуй прокатись, - Учитель легонько подтолкнул меня к кобыле.
Я запрыгнул в седло и опять почувствовал какой-то еле уловимый страх – всё-таки высоковато и ты сидишь в общем-то на животном, всякое может случиться.
- Не бзди, все немного боятся первый раз, не скинет она тебя, Берёзка смирная.
Я выдохнул, перебрал в руках узду, снова набрал воздуха и … легонько ударил стременами под бока лошади. Берёзка едва заметно встрепенулась и пошла. Она пошла. А я поехал.
Чувства сложно передать словами, хотя даже сейчас я их помню отчётливо: это неуверенность и страх, столкнувшиеся с радостью и желанием, как-то так. Такая смесь выбивала дрожь по всему телу. Какое-то совершенно не сравнимое ни с чем чувство.
- Давай, пришпорь её немного, а то заснёт твоя кобыла, - крикнул цыган и я пришпорил.
Берёзка пошла быстрее, я пришпорил ещё и она перешла на рысь.
Дети быстро всему учатся, а я был самым что ни на есть ребёнком. Такт рыси я поймал сразу и стал ритмично подниматься в стременах. Через минуту я пришпорил ещё и рысь уже реально стала походить на бег. Всё … понеслась …

После того как я ощутил некое подобие уверенности в седле я стал изучать систему управления, потянув узду справа. Берёзка послушно стала поворачивать … Я потянул ещё сильнее – и Берёзка развернулась. Уффф. Получилось. У меня получилось. Слёзы счастья – я знаю что это такое, у меня это было.
Вернулся к стоянке я минут через пятнадцать, уже уверенным бегом и получил от цыгана одобрительное: «Молодец».
Настала очередь Лёхи. Лёха сел нормально. Тоже потормозил немного, справляясь со страхом, а потом пришпорил. Вначале Берёзка пошла, Лёха пришпорил ещё и Березка перешла на рысь. Вот с рысью у Лёхи не срослось. Он никак не мог поймать ритм и потому болтался в седле и ничего не мог с собой поделать. Смотреть на него было смешно и одновременно грустно за друга – я отчётливо видел, что у него не получается.
- Ничего научится, - сказал цыган, внимательно следя за Лёхой.
И тут Лёха чересчур сильно ударил Берёзку под бока и она перешла в галоп, она понесла.
- Блять, - вскрикнул цыган и побежал за ними, - убьёшься ведь, рано тебе ещё, - кричал цыган и бежал что есть духу, я за ним. Мы реально испугались.
Однако через пару секунд мы увидели, что Лёха не просто как влитой сидит в седле, он лихо управляется с кобылой. Она в галопе, а он как будто на лошади родился. Он унёсся вдаль, там развернулся и таким же галопом летел к нам. Я вообще был в трансе, а цыган только хмыкнул:
- Галоп – это его, только нельзя Берёзку так гонять, старая она, загоните нахрен. Помягче с ней.
Когда Лёха слез лицо его светилось от счастья.
- Видели?
- Видели, видели, молодец, хорошо галоп держишь, а вот с рысью всё плохо пока, Давай-ка не гоняй Берёзку, учись рыси.
Лёха так и не освоил нормально рысь, а мне потом с трудом давался галоп. Кто как начал к тому и привык. Дело в том, что у галопа и рыси есть принципиально важное различие. При рыси – ты должен опираться на стремена и привставать в них, ловя такт лошади, при галопе – стремена тебе только для того чтобы подгонять, начнёшь ловить такт – отобьёшь себе жопу напрочь, в галопе – просто сиди, лошадь тебя сама подкинет и «поймает», на стремена опираться нельзя (ну или просто стоять в стременах, не касаясь седла).
Лёха при рыси никак не мог себя заставить опираться на стремена и потому долго ещё неуклюже болтался в седле, я наоборот всегда опирался на стремена и потому, когда Берёзка переходила в галоп, всегда рисковал слететь. Нюансы.
Но это всё мы поняли потом, а в тот миг мы радовались, обнимались, поздравляли друг друга. Мы ещё не знали, что ближе к вечеру мы раскровим друг другу носы, неподелив Берёзку, каждому казалось, что другой катается больше, лишая тебя столь драгоценного времени.
Цыгане нас разнимали, мирили, а на следующий день к вечеру мы дрались вновь. Использовался любой повод, чтобы начать вымещать обиду.
Только через пару дней Учитель, в очередной раз оттащив нас друг от друга, сказал:
- Баста, хлопцы, вы так совсем перестанете быть друзьями. Лошадь они не поделили.
- Да не поделили, Лёха на ней больше катается.
- Ты сам больше катаешься.
- Баста, я сказал, не будете вы больше драться. Теперь только так – один день Антон, другой день – Лёха. Только так. Вот вам монетка, - цыган дал мне железный рубль, - подкидывайте.
- Зачем? - удивился я.
- Зачем-зачем, выясняйте чей завтра день.
- Лёх, может ты кинешь, ну, чтобы без обид потом?
- Да кидай уже сам, как будет так будет.
Завтрашний день выпал мне. Я посмотрел на Лёху, в глазах была досада, но не обида. Мы снова были друзьями.
Несмотря на правило, ограничивающее нас в катании на лошади, мы всё равно каждый день ходили вместе. Один пас на лошади, отрабатывая свои навыки, другой бегал по полю с кнутом или сидел с цыганами и слушал байки. Мы больше ни разу не поссорились.

Начались пастушьи будни.
Бабушка уже свыклась с мыслью, что внучек с пяти утра до девяти вечера отсутствует и приходит только пожрать и поспать, однако попытаться урезонить мой пыл и не пыталась. Видела, что счастлив и на том пусть будет. Иногда правда покупала по просьбе сигареты. Впрочем, сигареты уже шли просто так, наша сделка с цыганами сошла на нет. Через неделю мы были если не друзьями, то очень хорошими знакомыми. Мы с удовольствием слушали их разговоры, в которых иногда мелькали такие истории, что и сейчас они могут лечь в основу любого немецкого фильма студии «Приват». Нам, пацанам, это было очень увлекательно, понимали мало чего, но дома у бабушек не уточняли, чувствовали, что что-то запретное, а это манило.
Цыгане хоть и пили постоянно и в деревне их опасались, тем не менее к нам относились очень радушно, мы не ощущали от них никакой угрозы. Более того, был случай, когда деревенская шпана прижала нас в узком месте на предмет «позавидовать» нашей работе и спасло нас только то, что нашим Учителем был дядя Саша. Нас пытались напугать словесно, но тронуть явно боялись. На том и разошлись. Всё было замечательно.
Мы к тому времени полностью рулили процессом, выгоняли с утра коров, ладили Берёзку. Цыгане даже приходить стали часам к девяти, отдав нам ключи. Назад тоже загоняли самостоятельно. Цыган явно устраивало сложившееся положение вещей. Иногда просили у нас Берёзку покататься, дабы проветриться и мы им всегда любезно разрешали )))
Председатель нас конечно же попалил, но цыгане его убедили, что не стоит выгонять, что имеет место процесс трудовоспитания малолетних подростков. Председатель махнул рукой – нехай пасут, только чтобы без несчастных случаев.
В принципе именно опасность какой-нить травмы и была тем самым обстоятельством, которое серьёзно напрягало Учителя. Он понимал, что случись чего - участковый придёт именно к нему, однако очевидно он уже не мог расстроить счастливых детишек. Мы это чувствовали и платили ему бескрайним уважением и сигаретами от случая к случаю.
Ковбои из нас получались. Не всё сразу конечно, но каждый день неизменно повышал наше мастерство. Мы уже и на лошади кнутом щелкали и коров собирали быстро и чётко, а самое главное, находясь в постоянном движении, мы не давали стаду расползтись.
Если поначалу контролировать двести голов казалось нереальным, то недели через две мы каждую знали «в лицо», более того мы знали их характеры. Не всех кончено. Нас интересовали коровы, которые склонны к «побегу». На всё стадо таких было с десяток. Самая оторва – Мурка. Цыгане сразу нас предупредили: за Муркой глаз да глаз … потому впрочем и имела она имя, в числе немногих.
Цыгане говорили, что когда-то у Мурки в лесу случилось весьма удачное рандеву с лосем и с тех пор животная любовь тянет её а чащобу. Не знал я – правда этот или нет, но факт оставался фактом, Мурку регулярно что-то торкало в голову, она вставала и бодрым бегом устремлялась в лес. Ладно бы одна, дык за ней тянулись «подруги» (кстати, тяга к кучкованию у коров точно есть). Если прощёлкаешь момент – всё, готовься «ползать» на Берёзке по лесу в поисках беглянок, а это как пить дать расцарапанное ветками тело, лето ж, мы тока в шортиках. Кстати, байка про лося не была столь безосновательна – в один из таких удавшихся побегов я Мурку нашёл около большого кристалла соли, специально уложенного егерем для лосей, она стояла и томно мычала. На меня кристалл произвёл глубокое впечатление, дело в том, что соль я с детства люблю беззаветно и потому ещё не раз катался к этому кристаллу дабы отколоть маленькие кусочки и сосать как леденцы.

В нашу задачу входил не только контроль за стадом, но также контроль за частными коровами, которые то ли от скуки, то ли ещё от чего старались прибиться к нам. Отличить их было просто – они, как правило, были раза в два больше и упитаннее.
Но, как оказалось, реальную опасность в нашей работе представляли частные быки. В стаде быков не было да и вообще процесс продолжения коровьего рода был нами малоизучен. Цыгане сказали, что быков нельзя подпускать и всё, очевидно наши наставники полагали, что такого всё равно не произойдёт и потому дополнительными пояснениями они себя не запарили. Такого и не должно было произойти, ибо частные быки находятся строго в своих загонах. Однако произошло.
Мы сидели с цыганами, обедали, трепались, пока один из них не сказал:
- Ты давай ешь и иди контролируй, а то щаз опять Мурку проебёшь.
- Да смотрю я, смотрю. В лес ещё никто не двинулся.
- А где Мурка тогда?
Я встал, посмотрел, Мурка пропала. Влез на Берёзку – нифига, нет Мурки.
- О, Тох, смотри она в другую сторону двинула.
Действительно в этот раз Мурка двинула не в лес, а строго в сторону домов. Ну, про дома это мы первое что увидели просто, а когда присмотрелись поняли, что она к другим коровам идёт, которые в количестве трех штук прут ей навстречу.
- Ну, чо, пора за работу, - хлопнул вицей Учитель по крупу лошади и я поскакал оправдывать звание пастуха.
По мере приближения я начал понимать, что прущие навстречу Мурке коровы, вовсе и не коровы, а частные быки. Расстояние же большое, километра два – потому и не распознали сразу. Но красная ракета в голове не взлетела и потому вновьоткрывшиеся обстоятельства меня не запарили. Когда я под’ехал быки уже вовсю приступили к процедуре ухаживания за Муркой. Я, совершенно не испытывая тревоги, шагом прошёл через толпу оттолкнув от Мурки одного из быков. Послышалось недовольное «МУУУ», причём мозг точно перевёл это как угрожающее «А по рогам?!»
Я стоял и на меня смотрели четыре пары глаз, причём если Мурка смотрела с интересом, как бы задумавшись «является ли доминантным самцом тот, кто сейчас затопчет пастуха, или это не считается?», то перед быками такой вопрос не стоял, их парило другое - кто из них первым станет доминантным самцом. Это важно – их трое, пастух один, т.е. шанс на подвиг есть только у одного из осеменителей.
Но я был беспросветно туп и сделал предупредительный щелчок.
«МУУУ» – ответ был однозначен, красные ракеты уже вовсю взметнулись в черепе, Берёзка уже бойко так шла назад, а быки уверенно наступали. Точнее наступать начали два, а один решил видать будущему доминантному самцу под шумок рога наставить заранее.
Поскольку все предупреждения я исчерпал и они не достигли своей превентивной цели было принято решение приступить к реализации карательной части своих должностных обязанностей. Раскрутил в горизонте четырёхметровый кнут и щёлкнул им по самому напряжённому быку. Получилось очень удачно, прямо по морде, по щеке. Бык взвыл, второй посмотрел на него так удивлённо, а Берёзка сложила все «за» и «против» и ломалась прочь. В принципе Берёзка нас и спасла (цыгане потом сказали, что в подобной ситуации быка бить нельзя, это ж бык). Бёрезка была не только старая, но ещё и опытная. Чем всё может закончиться она врубилась за секунду до того, как бык бросился в атаку.
Быки много не бегают, их стиль - быстрый бросок, так что на мудрой лошади я был в относительной безопасности. Покружив вокруг Мурки мы тормознулись. Стало понятно, что не всё так плохо и я начал подходить к быкам опять. Резкий выпад. Берёзка справилась сама, ушла с линии атаки таким образом, что я сумел-таки достать быка кнутом. Затем опять круги вокруг Мурки и снова – атака, уход, щелчок … В этой связке я отвечал только за щелчок.
В общем, гонялись мы с быками минут пятнадцать … Видно было что и они подустали, да и Берёзка начала хрипеть. Пора было заканчивать, в какой-то момент Берёзка могла просто не успеть. Подоспела бычья хозяйка.
- Что ж ты милок, делаешь-то? Почём бычков моих бьёшь …
- Не положено, бабушка ….
- Да чего не положено-то, они ш у меня совсем ещё молоденькие, чего твоей корове будет-то?
Я только тогда и обратил внимание, что вообще-то это не здоровые быки, а реально бычки ещё молоденькие, у них и рожки-то ещё до конца в рога не сформировались. Видать у страха глаза действительно велики.
- Нечего, - говорю, - выпускать быков своих. Не положено это.
Бабуля погнала своих бычков к дому, а Мурку с неудовлетворённым либидо, была направлена лёгким щелчком в стадо.
А что цыгане.
Оказывается, видя мою «битву», они рванули на помощь, но подойдя ближе увидели, что к чему и всё время стояли поодаль и наблюдали. А потом началось:
- Тох, а чего ты их кнутом напополам-то не разрубил?
- Тебе надо было их кулаком мочить …
- Ага и бабку тоже …
Ржали все, даже Лёха и … кажется Берёзка
Но смеялись по-доброму, потому и я с ними. Учитель, правда, потом меня похвалил всё-таки, но провёл при этом инструктаж – никогда ни при каких обстоятельствах к быкам не лезть. Мне просто повезло, что это бычки-детки были. Были бы быки – кончилось бы всё быстро очень.
- Пусть бы Мурку оттрахали, не убыло бы у шлюхи, - загадал нам опять массу загадок Учитель.

(Несколько лет спустя корриду я увидел по телеку и понял, что реально боюсь быков. Как там ребята без лошади справляются – я не представляю. Да и сейчас чувство тревоги неизменно посещает меня когда я вижу пусть даже бычка.)

Мы любили Берёзку. В галоп конечно гоняли иногда, но всё одно старались беречь. Очевидно цыгане особо Берёзку лаской не баловали (всё-таки мягкие они были почему-то только с нами). А мы её просто холили и лелеяли. Лошадь ласку чувствует, ей она нужна. Простой поцелуй в нос её радовал. Когда кто-то из нас, совсем зарвавшись на виражах, падал, Берёзка подходила и мордой тыкалась именно в то место, за которое держишься руками, где больно. Но самое яркое проявление любви наступало во время купания.
Цыгане, как оказалось, никогда её и не купали, ограничиваясь лишь поливкой из ведра, однако в один из дней Учитель сказал:
- Ну чё, сопляки, в седле держаться научились?
- Шеф, да ты кнуты-то не попутал ли нам такие пред’явы засылать?
- Ладно-ладно, борзота малолетняя, скидывайте седло, купаться пойдём, Берёзка это любит.
Мы поначалу и не поняли о чём это Учитель, но седло принялись снимать беспрекословно.
- Узду пока не троньте, посмотрим как пойдёт. Плавать-то чего как умеете?
- А то.
- Ну садись давай на Берёзку. Сам сможешь?
- Без седла?
- Ну да. Прыгай на спину, держись за гриву и усаживайся …
- А если понесёт?
- Не понесёт она, в курсе, что купаться ведут.
Мы поехали к реке. Лёха шёл с Учителем, зависть чувствовалась, но день был мой. До реки от поля километра полтора, не больше. По мере приближения Берёзка начала ускорять ход и мне приходилось сдерживать её уздой. Когда до воды осталось метров десять, цыган крикнул «Осторожнее», но было поздно. Давно не купавшаяся Берёзка ринулась в реку.
Речка в Ладве не глубокая, Ивинка, метра полтора глубиной не более, лошадь везде может пройти, так что утопнуть возможности нет.

Новые ощущения от входа на лошади в воду до глубины когда тебе по грудь, а ей по морду, сравнимы лишь с ощущением первой поездки на ней. Страх и радость.
Берёзка стала легонько меня скидывать, давая понять, что ей хочется купнуться одной. Я спросил Учителя можно ли оставить лошадь, получил утверждение, сплыл с лошади и поплыл к берегу …
Мы стояли втроём на берегу и умилённо глазели как старая кобыла веселится в реке как жеребёнок.
- Лёх, ты-то хочешь ведь. Давай, сегодня исключение.
Лёха посмотрел на Учителя.
- Давай уже, один раз можно.
- Берёзка! - в голосе Лёхи слышалась неизмеримая радость.
Лёгкий щелчок кнутом и Берёзка покорно вышла из воды.
- Давайте теперь без узды попробуй, если что держись за гриву, - дал ценные указания цыган.
Лёха легко запрыгнул на Берёзку, от’ехал метров на десять от реки, развернулся и … Берёзка сама понеслась в воду.

Мы долго купались. Цыган уже на нас троих плюнул и сказав, чтобы через полчаса вернулись, пошёл к своим. Берёзка была счастлива, да и мы, не купавшиеся уже почти месяц, радовались вместе с ней.

Потом это стало нашей ежедневной процедурой. Мы мыли её щёткой и мылом, мы тёрли её руками, а она взамен подходила к плавающим нам, приглашала сесть на себя, а потом скидывала в воду. Это было истинное озорство.

Так прошло лето. Уезжая, я принёс Берёзке пачку рафинированного сахара, а цыганам сигарет. Мы договорились встретиться в следующем году. Я поцеловал Берёзку и пожал цыганам руку.
- Приезжай, мы вам с Лёхой будем рады.
- Обязательно приеду. Обязательно!

Прошёл учебный год свои замуты, свои дела, новые эмоции, приключения. Пастушье лето было замещено новыми впечатлениями, однако, когда меня везли на лето к бабушке я думал только о Берёзке.
Наскоро обнявшись с бабушкой и дедом, я схватил велик и к Лёхе.
- Ну чего?
- А чего?
- К Берёзке уже ездил?
- Я уже неделю пасу. Поехали, она будет рада. Хочешь, сегодня будет твоя очередь?
- Хочу …
Всё было как всегда. Пьяные радушные цыгане, ласковая Берёзка (Мурка правда потолстела немного) – жизнь продолжалась. Я тогда у бабушки отжал для цыган бутылку настойки и блок Родопи. Они были довольны.

- Ну, теперь все пастухи в сборе, начинайте парни, - сказал Учитель и пошёл в поле.
Лёха щёлкнул кнутом в коровнике так, что чуть перепонки не порвались, я вскочил в седло и … лето началось.

Берёзка конечно сдала за год. В галоп мы её уже не гоняли, но сути это не меняло. На самом деле счастье это быть в поле с кнутом и на лошади. Не важно как ты щёлкаешь и как бежит кобыла – главное это просто ощущать себя пастухом, а мы себя таковыми ощущали.
Берёзка по-прежнему радовала нас в реке. В воде она себя вела как девчонка.
Цыгане радовали нас в поле – своими небылицами и более серьёзным к нам отношением.
Мы с Лёхой радовали себя тем, что имели.
Чувства не потеряли свою остроту, все было по-прежнему прекрасно.

Закончился сезон. Я уезжал, чтобы обязательно вернуться.
- Дядь Саш, я обязательно приеду.
- Конечно приедешь, куда мы без вас, - искренне улыбнулся цыган.
- Берёзку не бейте только.
- Не тронем мы вашу Берёзку. Попрощался хоть?
- Попрощался. Вот сахаром её кормите, – я протянул пачку рафинада.
- Давай уже, езжай, учись, приезжай.

* * *

Прошёл учебный год свои замуты, свои дела, новые эмоции, приключения. Пастушье лето было замещено новыми впечатлениями, однако, когда меня везли на лето к бабушке я думал только о Берёзке.
Наскоро обнявшись с бабушкой и дедом, я схватил велик и к Лёхе собрался уже:
- Ты куда? – спросила бабушка.
- Дык к Лёхе, а потом к Берёзке.
- Лёша приехал, чуть погостил и уехал назад в город.
- А чего вдруг?
- Бабушка его сказала, что скучно здесь ему.
- Как скучно? А Берёзка?

Что мне кричала вслед бабушка я уже не слышал, я гнал в коровник.
Коровник был пуст, только запах навоза и оглушительная тишина.
Я бросил велик и побежал в поле в надежде что стадо там.
Поле было пустым. Уже начинало подогревать солнце, туман уползал в лес, просыпались жужжалки, но было пусто.
Я вернулся в коровник. Из коптёрки доносились голоса. Я туда.
За столом сидели мои цыгане и пили водку.

- Антоха, привет, рады тебя видеть, как дела?
- Где все? Где коровы? Где Берёзка?
- А тебе Лёха не сказал что ли?
- Я не виделся с ним. Где все?
- Зарезали, - захохотал один из цыган и тут же получил увесистую затрещину от дяди Саши.
- Пошли, - дядя Саша легонько подтолкнул меня к выходу. – Кончилось всё, нет больше стада, увезли их, - сказал цыган когда мы вышли из коровника.
- Куда?
- Да какая тебе разница, увезли и всё, - Саша явно чего-то недоговаривал.
- Дядь Саш, а Березка? Берёзка где?

- Антон, ты уже взрослый мужик, должен понять – старая она была, умерла она.
Это было как удар молнии. Я неморгая смотрел в глаза дяде Саше.
- Как умерла? – прошептал я. – А где могилка?
- Лошадей не хоронят …
Чувства были подстать первой поездке на Берёзке, только не было радости и желания, только страх и неуверенность, перерастающие в боль и дрожь.
- Иди домой, вы молодцы, Берёзка вас любила, - цыган махнул рукой, развернулся и ушёл в коровник.

Я стоял, смотрел ему вслед и плакал. Это не Берёзка умерла, это умирало что-то во мне. Умирало в муках, не желая умирать, отчаянно цепляясь за призрачные надежды. Я взял велик и на ватных ногах побрёл домой.

- Антон, стой, - окликнул меня цыган, - на вот на память.
Дядя Саша сунул мне в руки наш первый кнут, двухметровый. В его глазах замёрзли слёзы. Я только тогда увидел, какой он старый и осунувшийся. Ему тоже досталось.
- Спасибо. Я не забуду.
- Удачи тебе.
- И вам всем.
Мы пожали друг другу руки, чтобы расстаться и больше никогда не увидится.

Кнут я никому не показал. Это было только моё, не подлежащее делению. Я его спрятал у бабушки на чердаке и … забыл. Детство лечит. Плохое вмиг замещается положительными эмоциями. Память ребёнка прощает себе многое.

Прошли годы. Я уж и школу окончил, и в институте вовсю учился. К бабушке ездил только на пару дней. И тут вдруг в очередной приезд вспомнил про кнут. Аккуратно пробрался на чердак и вытащил его. Он мне показался таким маленьким, таким тонким, кнутом для малышей и уж никак не тем кнутом, которым мы лихо гоняли коров. Я повертел его в руках и спрятал назад.
Ночью я так и не смог заснуть, всё гонял в голове своё пастушье детство. Память с поразительной точностью выдавала все обстоятельства нашего с Лёхой счастья. Я уж и не помнил ничего и тут вдруг на тебе – такой всплеск воспоминаний.

В пять утра я встал, пробрался на чердак, вытащил кнут и пошёл на улицу.
- Ты куда в такую рань, - проснулась бабушка.
- Баб, мне надо, извини, скоро вернусь.
Я взял велосипед и поехал в поле.

Солнце только начало греть, жужжалки ещё не проснулись, было тихо и безумно красиво.
Я закурил … Курил долго, смотрел в поле и прислушивался к пустоте.
Затем взял кнут и, раскрутив его в горизонте, остро щёлкнул. Силы уже не такие что в детстве, потому щелчок в абсолютной тишине получился оглушительным. Это был настоящий пастуший щелчок.
Я ещё раз рассмотрел кнут, запомнил его, закрыл глаза, бросил кнут в поле, развернулся и пошёл домой. Там ему самое место – не в тайнике бабушкиного чердака, не на стене благоустроенной квартиры. Место кнута в поле, там где обитают души пастухов.
Я знал откуда появляются кнуты.

С тех пор мне не раз снилось как в поле сидят два пастуха: старый дед с 12-ти метровым кнутом и 10-ти летний пацан с двухметровым, невдалеке пасётся бело-серая лошадь. Пастухи сидят, пьют парное молоко, едят хлеб с солью, трут меж собой байки и следят за стадом бурёнок.

Советская власть всегда учила нас любить угнетенные народы. А особенно
она учила любить негров. Я и любил их всем сердцем, пока не стал
студентом первого курс филологического факультет БГУ.
Каждое утро меня будил грохот там-тамов, пение негритянского хора и
крики неизвестных мне экзотических птиц - Дэвид на всю мощность врубал
свой "Panasonic".
- Ты, что офонарел, Дэвид? Шесть часов утра!
- Мне не хватает звуков родины, Юрий.
В общежитии университета советских студентов подселяли к
студентам-иностранцам, в основном выходцам из развивающихся стран Азии и
Африки. Считалось, что общаясь в быту, мы будем ненавязчиво прививать им
наши социалистические ценности. Так я попал к Дэвиду, и знакомое,
столько раз слышанное на политинформациях иностранное слово "апартеид"
перестало быть для меня пустым звуком и приобрело черты пугающей
реальности.
Центральную и большую часть нашей комнаты занимала роскошная тахта
Дэвида, с трех сторон ее окружали массивные шкафы, образующие
своеобразные отдельные апартаменты. В этих апартаментах и обретался,
царил черный человек Дэвид О Хара из Урганды. Я же ютился у самых дверей
на оставшемся свободным крохотном пяточке, где с трудом умещалась моя
сиротская железная кровать с панцирной сеткой и тумбочка с вещами. Стены
украшали портреты многочисленной дэвидовской родни: бабушек и дедушек,
дядюшек и тетушек, племянниц и племянников - бывших для меня, впрочем,
на одно лицо.
Дэвид не был лучшим представителем своей расы - здоровенным атлетом с
перекатывающимися под черной лоснящейся кожей буграми мышц. Это было
чахлое существо с короткими, рахитичными кривыми ногами, сильно
выпирающими ягодицами, впалой грудью и толстенными губами-грибами.
Такими, с кольцом в носу, любят изображать дикарей-людоедов наши
художники-карикатуристы.
Себя Дэвид считал аристократом (он принадлежал к правящей в их стране
народности), меня же относил к плебеям. Он принимал горделивую позу:
- Мой папа - личный повар Его Превосходительства. Ты будешь сельским
учителем, Юрий, а я буду министром культуры и экономики...
И зимой и летом в комнате непрерывно работали два калорифера, нагревая
воздух до состояния тропического пекла.
- Не смей открывать окно, Юрий - у меня насморк.
Я только разводил руками.
Раз или два в неделю Дэвид приводил проституток. Обычно двух. Одной ему
по какой-то причине было мало. Одна из проституток обязательно
напивалась и среди ночи начинала лезть ко мне. Я пытался уснуть под
буханье барабанов и бессмысленный женский смех. "А эти ребят из
ку-клукс-клана не так уж и плохи," - думал я.
Естественно, после таких ночей я сидел на занятиях с красными от
недосыпания глазами, слабо что соображая. Латинские окончания на доске
плавали и пускались в хоровод. Мне хотелось одного - спать.
Однажды Дэвид притащил из комиссионки чугунный бюст Ильич весом
килограммов эдак на семь. И обойдя в задумчивости комнату, приладил его
на хлипкую полочку у изголовья моей кровати. "Он так похож на нашего
главного бога," - пояснил он.
Мало того, что зловещая тень доброго дедушки по жизни не давала мне
дышать свободно, теперь материализовавшись в виде чугунного болванчика,
он угрожал самому моему физическому существованию. Каждый вечер, спасая
свою голову, я низвергал Ильича на пол, и каждое утро Дэвид воздвигал
его обратно на импровизированный постамент.
Существование в стране победившего социализм не было для Дэвида сахаром,
и все обиды внешнего мир он вымещал на мне:
- Я сделал открытие, Юрий.
- Какое, Дэвид?
- В Союзе существует расизм. Я был в странах капитала, нигде, нигде на
меня не показывали пальцем, не называли черномазым, обезьяной,
головешкой, нигде не толкали и не щипали в транспорте, не натравливали
детей, - говорил Дэвид, гневно раздувая широкие ноздри. - Вы все
расисты. Ты, Юрий, расист.
Вскоре я обнаружил свою тумбочку выставленной в "блок", на ее месте в
комнате красовался новенький холодильник минского завода.
- Место только для белого, - сказал Дэвид и, довольный собственной
шуткой, похлопал ладонью холодильник по боку.
Я помнил о своих бедных родителях (да и на завод, честно говоря,
возвращаться не хотелось) и долго терпел столь вопиющее ущемление моих
человеческих прав, прав белого человека. Но, в конце концов, мое
терпение лопнуло и я восстал.
Как-то раз я вернулся из библиотеки совершенно очумелый, с единственным
желанием - прилечь. Меня ожидал сюрприз: на моей кровати сидела ряжая
голая девка. Чудовищно чмокая и чавкая, она жрала макароны и запивала
пивом из импортной жестяной банки. Ее бесстыжие глаза смотрели на меня
совершенно равнодушно.
- Ты, вообще, кто?
- Я Галя.
- Ты, Галя, откуда выпала?
- Из "Свислочи".
"Свислочь" - бар, построенный финнами на берегу одноименной речки и
служивший местом интернациональной студенческой тусовки, притягивал
самых прожженных дам.
- Я ушла от мужа, парень... Дэвид сказал, что я могу пожить у него.
- Ты могла бы одеться, Галя?
- Я не нашла свою одежду.
- Ты, что пришла так?
- А то я помню.
Это была последняя капля. Я кликнул на помощь из соседней комнаты
бывшего сокурсника Иванова, уже полгода как отчисленного за "хвосты" и
тихо пропивавшего остатки своего имущества, и мы стали вытаскивать шкафы
Дэвида на балкон и швырять их прямо вниз с шестого этажа вместе с его
барахлом, его книгами и его клопами. Шкафы падали и раскалывались с
жутким грохотом под одобрительные возгласы и крики многочисленных
наблюдателей, облепивших окна соседних общежитий. Один. Два. Три... Я
хотел было отправить следом и портреты черномазой дэвидовской родни. Но
племя смотрело на меня со стен строго и внушительно, и я передумал.
В деканате я обрисовал всю серьезность сложившейся ситуации замдекана.
Он выслушал меня, внимательно глядя поверх очков, потом неожиданно ловко
для своей хромоты выскочил из-за стола и принялся двумя руками трясти
мою ладонь:
- Ну ты молодец! Молодец! Эти иностранные студенты совсем распоясались.
Управы на них нет. Давно бы их надо поставить на место. Они думают, если
они платят деньги, то могут творить, что угодно.
Замдекана отпустил мою руку и заковылял назад к столу.
- Знаешь, в прошлом году мы подселяли к этому Дэвиду пятерых
первокурсников - троих пришлось отчислить, одного забрали родители, один
сейчас лечит психику... Что делать с тобой, я пока не решил... - тут он
на мгновение задумался и добавил с сожалением: - На нашем факультете так
мало парней... - Попробуй продержаться еще месяц.
Вечером того же дня меня предупредили: вся ургандийская община собралась
в нашем общежитии. От них можно было ожидать чего угодно...
В холле на нашем этаже было просто черно - человек тридцать, не меньше,
все племя. Они громко, возбужденно кричали между собой и размахивали
руками. Они пришли мстить белому человеку.
Я обречено шел по коридору, провожаемый испуганными взглядами сокурсниц.
Я поравнялся с черной, орущей массой и - не замеченный ни кем - прошел
мимо. Я зашел в комнату: Дэвид не обратил на меня никакого внимания. Не
отрываясь, он смотрел в телевизор. Показывали выпуск последних новостей:
в Урганде произошел государственный переворот, Его Превосходительство
свергнут и казнен, против его сторонников развернуты массовые репрессии,
в столице идет бой. Камера дергалась - любительская съемка - и отрывчато
фиксировала внимание: волнами бегущие куда-то толпы темнокожих людей,
пожары, трупы на улицах города, боец в камуфляже, яростно строчивший из
калашникова через пролом в стене, - кадры из различных горячих точек
планеты так удручающе похожи.

После всего произошедшего Дэвид сильно сдал, осунулся. Он даже,
казалось, потерял цвет: его кожа из иссиня-черной превратилась в
пепельно-серую. Он не слушал музыку, не разговаривал. Часами он молча
просиживал на своей тахте, глядя в одну точку, или внимательно слушал по
приемнику передачи французского радио, детально освещавшего события в
бывшей колонии. От былой гордыни не осталось и следа, это был
потерянный, испуганный человек в чужой, враждебной ему стране, которому
нужно было возвращаться в свою - еще более враждебную и опасную.
Моя злость на Дэвида бесследно исчезла, по-человечески мне стало жаль его.
Однажды вечером я взял бутылку водки и подсел к соседу:
- Давай выпьем.
Дэвид не шелохнулся.
Я открыл бутылку, разлил по стаканам, нарезал хлеб.
Черная, со светлой ладошкой, рука потянулась к стакану.
Мы чокнулись и выпили молча. Да и о чем было говорить?
Так же молча мы повторили эту процедуру еще несколько раз и прикончили
весь "пузырь".
Наутро я уехал домой на каникулы, а когда через неделю вернулся, то
Дэвида уже не застал.
На следующий учебный год меня поселили с арабом из Ливии. Но это уже
совершенно другая история…
юрковец
[email protected]

Когда я узнаю из новостей об очередном перевороте в Урганде, то думаю
с тревогой: как там мой Дэвид? Поднялся ли он к вершинам власти в
результате политических катаклизмов и получил искомый портфель министра
культуры и экономики или, оказавшись в глубокой оппозиции, партизанит
где-нибудь в раскинутых джунглях экваториальной Африки.

Ау, Дэвид! Если случайно прочтешь эти строки, черкни пару слов. Ладно?
юрковец
[email protected]

Когда я была маленькая, у меня был дедушка. "Ну и что?" - спросите вы. Дедушки бывают у всех. Обычное дело.
Так-то оно так, да не совсем. У детей моего поколения дедушек почти не было. Бабушки были - это да. Сплошь военные вдовы.

Моя бабушка тоже была военной вдовой. Откуда тогда взялся дедушка? А дедушка был её вторым мужем, маминым отчимом. Он тоже был вдовцом, семья его (дети и жена, к началу войны на сносях беременная близнецами) погибла в Минском гетто. Сам он остался жив совершенно случайно - кинулся забирать из летнего лагеря под Могилёвом старшую дочку. А вернуться в Минск уже не смог. Не успел.

Тогда было много таких семей - люди, разбитые войной и потерявшие близких, сходились и пытались воссодать какую-то мирную жизнь, вырастить уцелевших детей.

Дедушка был часовщик. Хороший часовщик - другие часовщики его очень уважали и восхищались его умением. "Ну ещё бы," - улыбался дедушка, - "меня же десяти лет в учение отдали - к такому мастеру!"
Мастер стал ему вторым отцом. Ученик его обожал, писал ему письма и советовался с ним в трудные моменты - всю жизнь, пока Мастер был жив...

Детское воспоминание. Мне пять лет. Вечер. В комнате темно. На одном конце длинного стола горит яркая настольная лампа, и дедушка, вставив в глаз лупу, сосредоточенно склонился над очередными часами. Я знаю, что мешать или отвлекать его нельзя, работа у него мелкая и кропотливая. Мне просто интересно за ним наблюдать. Но если вдруг какая-нибудь маленькая деталька упадёт на пол, я тут же вскакиваю и бегу за магнитом - "тут нужны детские глазки... нашла? вот умница!"

Часы дедушка чинил разные - чаще всего наручные, конечно, но и настольные, и стенные... У нас дома тоже висели старые немецкие часы, купленные после войны на базаре и собственноручно им отремонтированные. Они били каждый час - бим-бом! - и каждые полчаса - бом-м-м!
(Всю жизнь потом меня будет тянуть к старинным часам, настольным, напольным и особенно стенным с боем - немодные и никому не нужные в наше время, они будут напоминать мне детство и деда.)

Однажды клиент принёс в починку остановившиеся часы и слёзно умолял деда "сделать что-нибудь". Часы были завёрнуты в одеяло, как ребёнок. Очень старые часы. В ужасном состоянии.

- Нет, - укоризненно покачал головой дедушка, - я не могу чинить такую рухлядь. Им место на свалке. У меня даже и деталей таких нет.

Но клиент не уходил. Он продолжал уговаривать "самого лучшего мастера". Ему было очень важно, чтобы именно эти часы опять пошли. Нет, ему не нужны были другие. Именно эти. После долгих расспросов он наконец сознался, что причина у него, конечно, глупая... но папа... старенький папа... "забрал себе в голову"... когда эти часы остановятся, он умрёт. Как вам такое нравится? Вы когда-нибудь слышали что-нибудь подобное? А теперь он слёг от огорчения и говорит, что его время пришло...

Дедушка почесал в затылке и пообещал попробовать.

Ох и намучился же он с этими часами, ох и намаялся! Советовался с другими часовщиками, что-то осторожненько чистил, подпиливал и обтачивал, искал какие-то недостающие пружинки-шестерёнки... Однажды мы с ним даже ходили куда-то далеко-далеко на другой конец города, где в маленькой деревянной будке сидел и копался в старых механизмах совсем древний старичок. Когда-то он был даже лучшим мастером, чем мой дедушка, но теперь за сложную работу уже не брался - глаза не те, руки не те... Но как бы там ни было, нужное колёсико у него всё-таки нашлось.

Бабушка ворчала, вспоминала старое еврейское слово "айн-рЕ-де-ниш" - "самовнушение", "самоуговор", "воображаемая болезнь", рассуждала о том, что человек может пройти войну, потерять близких, преодолеть невыносимую боль, пережить страшнейшие времена - и умереть от такой ерунды...

После долгих мытарств часы всё-таки удалось починить. Клиент был вне себя от радости.

Дедушка умер через три года. Владелец часов выздоровел и благополучно проскрипел ещё несколько лет. Старые часы пережили их обоих. И шли ещё долго, отсчитывая время, которое проходит... и уходит... и забывается.

И только где-то глубоко на дне моей памяти ещё теплится старая поговорка на уже почти мёртвом языке: "Ан айнредениш из ергер фун а кренк" - "Воображаемая болезнь хуже настоящей".

Память - такая штука... если ей позволить, она уводит нас назад, назад, в те времена, которые давно прошли и никогда не вернутся - туда, где все, кого мы любили, ещё живы...
Но когда я беру в руки часы, чтобы в очередной раз перевести стрелки, неизменно слышу дедушкин голос: "Никогда не переводи часы назад! Это очень вредно! Только вперёд!"

Только вперёд.